из  щели  на
служанку смотрели блестящие, близко посаженные черные глазки.
     По телу девушки с  ног  до  головы  пробежала  дрожь,  но  из  плотно
закушенных губ не вырвалось ни звука.  Кубки  тихонько  зазвенели,  поднос
начал  было  соскальзывать  с  головы,  но   девушка   быстрым   движением
восстановила равновесие  и  начала  длинными  опасливыми  шагами  обходить
страшную плитку справа, так что край подноса почти касался стены.
     И тут, под краем подноса, как будто это был козырек крыльца, в  стене
открылась, как дверь, гладкая зеленая плитка, и из дыры  высунулась  морда
черной крысы с оскаленными зубами.
     Девушка, продолжая хранить  молчание,  отскочила  в  сторону.  Поднос
начал падать у нее с головы. Она попыталась поднырнуть под него. Плитка  в
полу отскочила в сторону,  и  оттуда  появилась  черная  крыса  с  длинным
извивающимся телом.  Поднос  ударил  служанку  по  плечу,  она  безуспешно
попыталась подхватить его скованными руками, но он с грохотом  ударился  о
пол. В луже вина зазвенели кубки.
     Когда серебристый  звон  затих,  слышен  был  лишь  топот  босых  ног
убегавшей служанки. Один из кубков в последний раз катнулся по полу,  и  в
просторной прихожей наступила тишина.
     Лишь сотни две ударов  сердца  спустя  она  была  нарушена,  и  снова
топотом босых ног - на сей раз целой кучки людей, двигавшихся оттуда, куда
убежала служанка. Первыми, осторожно оглядываясь по  сторонам,  вошли  два
бритоголовых и смуглых повара  в  белых  куртках,  вооруженных  мясницкими
ножами и длиннозубыми вилками. За ними  -  два  нагих  и  начисто  обритых
поваренка с ворохом мокрых и сухих тряпок и метлой из черных перьев. Далее
шла дрожащая служанка,  держа  серебряные  цепочки  в  ладонях,  чтобы  не
звякали. За ней следовала чудовищной  толщины  женщина  в  толстом  черном
шерстяном платье, ворот которого доходил до двойного подбородка, рукава  -
до припухших костяшек пальцев, а подол - до земли, явно  скрывая  слоновьи
ноги толстухи. Ее волосы были собраны в громадную башню, во множестве мест
проткнутую длинными булавками  с  черными  головками,  в  результате  чего
казалось, что женщина несет на голове какую-то  колючую  планету.  Похоже,
что так оно и было, потому  что  на  ее  одутловатом  лице  лежала  печать
угрюмости и злобы всего мира.  Черные  глазки  смотрели  из  складок  жира
твердо и недоверчиво, а редкие черные усики  на  верхней  губе  напоминали
призрак черной  сороконожки.  Неимоверных  размеров  живот  был  перетянут
широким кожаным поясом, с которого свисали ключи, плетки, ремни и кандалы.
Поварята  искренне  верили,  что  женщина  нарочно  растолстела  до  таких
габаритов, чтобы все эти предметы не  звенели  друг  о  друга,  когда  она
незаметно подкрадывалась к своим подчиненным.
     Королева кухни и повелительница дворца проницательным оком уставилась
в прихожую, после чего развела заскорузлыми ладонями и  сурово  посмотрела
на служанку. Все плитки были на обычном уровне.
     Служанка, словно  участвуя  в  пантомиме,  горячо  закивала  головой,
показала на  плитку  с  изображением  морского  льва,  затем,  вся  дрожа,
приблизилась к винной луже и тронула ее пальцем ноги.
     Один из поваров  быстро  присел  и  принялся  постукивать  костяшками
пальцев по плитке с морским  львом,  потом  вокруг  нее.  Звук  везде  был
одинаково глухим. После этого он попытался  подцепить  плитку  вилкой,  но
безуспешно.
     Служанка подбежала к стене и стала судорожно шарить изящными  ручками
в поисках так испугавшей ее дверцы. Другой повар простучал  стену,  однако
тоже ничего не обнаружил.
     Подозрение в глазах экономки сменилось уверенностью. Словно  грозовая
туча, меча из глаз молнии, она приблизилась к служанке  и,  резко  выкинув
вперед бесформенные руки, ловко пристегнула один из ремешков к серебряному
кольцу на кожаном вороте девушки. Щелчок застежки  был  самым  громким  из
раздававшихся до сих пор в прихожей звуков.
     Девушка трижды отчаянно качнула головой. Дрожь  ее  усилилась,  потом
вдруг прекратилась вовсе. Экономка  потащила  ее  назад,  и  она  послушно
пошла, безвольно опустив голову и  плечи,  а  когда  толстуха  дернула  за
ремешок  вниз,  служанка  упала  на  четвереньки   и   быстро   засеменила
по-собачьи.
     Под наблюдением  одного  из  поваров,  кухонные  мальчишки  принялись
проворно убирать в прихожей, заворачивая каждый кубок в тряпку, прежде чем
положить его  на  поднос  -  чтобы  ненароком  не  звякнуть.  Глазами  они
испуганно шарили по бесчисленным плиткам пола и стен.
     Стоя на чуть покачивающемся  на  волнах  носу  "Каракатицы",  Мышелов
сквозь редеющий туман  любовался  высокой  ланкмарской  цитаделью.  Вскоре
немного восточнее показались четырехгранные башни дворца сюзерена,  каждая
из которых была отделана камнем своего цвета, а южнее -  торчащие,  словно
трубы, зернохранилища. Первую же встретившуюся им лодку Мышелов подозвал к
"Каракатице". Невзирая на укоризненное фырканье черного котенка  и  запрет
Слинура и прежде чем шкипер успел  дать  команду  его  задержать,  Мышелов
соскользнул вниз по длинному багру, которым  лодочник  зацепился  за  борт
"Каракатицы". Легко спрыгнув в лодку, он одобрительно  похлопал  по  плечу
державшего багор парня  и,  пообещав  хорошо  заплатить,  велел  побыстрее
доставить его  к  дворцовой  пристани.  Когда  багор  был  убран,  Мышелов
пробрался на корму  лодки,  три  гребца  взялись  за  весла,  и  суденышко
полетело на восток по илистым коричневатым водам устья реки Хлал.
     В порядке утешения Мышелов крикнул Слинуру:
     - Не бойся, я сделаю Глипкерио потрясающий доклад, превознесу тебя до
неба, а Льюкина - до высоты дождевой тучи!
     Затем он стал смотреть вперед, то улыбаясь, то хмурясь своим  мыслям.
Мышелов немного жалел, что ему пришлось оставить Фафхрда,  который,  когда
"Каракатица" покидала  Кварч-Нар,  был  по  уши  погружен  в  беспробудное
пьянство и нескончаемую игру с приспешниками Моварла, ребятами не промах -
каждую зарю эти лбы едва соображали от вина и крупных проигрышей, однако к
середине дня  вновь  начинали  испытывать  жажду,  а  их  кошели  каким-то
чудесным образом снова наполнялись.
     Однако радость Мышелова была сильнее сожалений - ведь теперь он  один
передаст Глипкерио благодарность Моварла за четыре судна с  зерном  и  сам
расскажет ему об удивительных приключениях с драконом, крысами и людьми  -
их повелителями, а быть может, и коллегами. К тому времени, как  Фафхрд  с
тощим  кошельком,  но,  скорее  всего,  распухшей  головой   вернется   из
Кварч-Нара, Мышелов уже обоснуется в прекрасных покоях во дворце Глипкерио
и сможет слегка уесть своего друга, предложив тому свое  гостеприимство  и
благорасположение.
     Мышелов лениво размышлял о том, где сейчас могут находиться Хисвин  с
Хисвет и вся их небольшая компания. Быть может, в  Сархеенмаре,  может,  в
Илтхмаре, а вернее всего, они уже едут оттуда на верблюдах в  какой-нибудь
уголок Восточных Земель, подальше  от  мстительных  Глипкерио  и  Моварла.
Невольно Мышелов поднял левую руку к виску и ощупал небольшую шишечку. Все
случившееся уже казалось ему сном, и он не мог питать подлинной  ненависти
к Хисвет и ее прислужнице Фрикс. Злобные угрозы  Хисвет  -  это,  понятное
дело, элемент любовной игры. Он не сомневался, что какой-то частью  своего
существа Хисвет по нему тоскует. К тому же он  оставил  ей  гораздо  более
серьезную отметину. Что ж, не исключено, что когда-нибудь он встретит ее в
каком-нибудь затерянном уголке мира.
     Мышелов понимал, что все эти дурацкие мысли  о  прощении  и  забвении
вызваны  отчасти  его  сильнейшим   желанием   поскорее   подыскать   себе
какую-нибудь более  или  менее  подходящую  девушку.  По  меркам  Мышелова
Кварч-Нар при Моварле стал весьма пуританским  городом,  и  за  время  его
короткого там пребывания  ему  встретилась  лишь  одна  сбившаяся  с  пути
девица, некая Гренлет, которая предпочла идти по кривой дорожке не с  ним,
а с Фафхрдом. Но Гренлет была хоть и  хорошо  сложена,  однако  больно  уж
высока ростом; теперь же Мышелов вернулся в Ланкмар, в котором  знал  кучу
мест, где мог бы удовлетворить свое желание.
     Мутная желтоватая вода внезапно сделалась прозрачной и зеленой. Лодка
пересекла лиман реки Хлал и оказалась над Ланкмарской впадиной,  бездонной
и уходившей отвесно вниз у самого подножия источенного волнами  утеса,  на
котором стояли цитадель и  дворец.  Гребцам  пришлось  провести  суденышко
вокруг неожиданного и странного препятствия -  медного  желоба  шириной  в
человеческий  рост,  укрепленного   на   мощных   бронзовых   укосинах   и
спускавшегося от дворцового крыльца прямо к воде. Мышелов удивился: неужто
во время его отсутствия Глипкерио пристрастился к водным видам  спорта?  А
может, это новый способ избавляться от скверных слуг и рабов -  сталкивать
их в море, предварительно привязав к ногам соответствующий груз? И  тут  у
верхушки желоба Мышелов увидел какой-то веретенообразный предмет длиной  в
три человеческих роста, сделанный из тускло-серого металла. Загадка.
     Мышелов очень  любил  загадки,  правда  не  столько  решать,  сколько
придумывать, однако теперь ему было некогда. Лодка уже подошла к дворцовой
пристани, и он с высокомерным видом  предъявил  поднявшим  шум  евнухам  и
часовым  кольцо  гонца,  украшенное  морской  звездой,  которое  ему   дал
Глипкерио, а также пергамент с печатью Моварла в виде перекрещенных мечей.
     На дворцовую шушеру большое впечатление произвел пергамент.  Мышелова
с поклонами проводили вдоль пристани, он поднялся  по  высоченной,  весело
раскрашенной деревянной лестнице и оказался в парадных покоях Глипкерио  -
роскошной  зале  с  видом  на  море,  которая   была   выложена   голубыми
треугольными плитками с рыбными барельефами.
     Громадная  зала  была  разделена  пополам   голубыми   шторами.   Два
обнаженных  бритых  пажа  поклонились  Мышелову  и  раздвинули  перед  ним
занавес. Беззвучные движения их гибких тел на голубом фоне навели Мышелова
на мысль о каком-то подводном царстве.  Он  вступил  в  узкий  треугольный
проход и был тут же встречен негромким, но повелительным "Тс-с!".
     Поскольку это шипение слетело с морщинистых уст самого  Глипкерио,  а
длиннющий костлявый палец долговязого монарха был  поднесен  к  означенным
устам, Мышелов остановился как вкопанный. Голубые шторы  с  тихим  шорохом
сомкнулись у него за спиной.
     Открывшаяся глазам Мышелова сцена буквально ошеломила его. Сердце  на
миг замерло - главным образом от злости на самого себя: увидеть  такое  он
уж никак не ожидал.
     Широкий сводчатый проход выходил на крыльцо, где стоял сигарообразный
серый аппарат, который Мышелов заметил с воды у  верхушки  желоба.  В  его
носовой части виднелась подвешенная на петлях крышка люка.
     В ближнем конце залы стояла вместительная клетка  с  толстым  дном  и
массивными прутьями, в которой сидело десятка два черных крыс:  безумолчно
пища, они сновали по клетке и время от времени с грозным  видом  сотрясали
решетку.
     В дальнем конце залы, у подножия винтовой лестницы,  ведшей  в  самый
высокий минарет дворца,  стоял  Глипкерио,  в  возбуждении  вскочивший  со
своего парадного ложа, сделанного в форме морской раковины.  Эксцентричный
сюзерен был на голову выше  Фафхрда,  но  тощ,  как  умирающий  от  голода
мингол. Благодаря своей черной тоге он  несколько  напоминал  погребальный
кипарис. Чтобы хоть немного рассеять это гнетущее  впечатление,  Глипкерио
надел на свою белокурую курчавую голову  веночек  из  каких-то  фиолетовых
цветов.
     А рядом с ним, легко, словно эльф, повиснув у него  на  руке  и  едва
достигая ему до пояса, стояла облаченная в светлое шелковое платье Хисвет.
На ее лице, от  левой  ноздри  до  подбородка  розовел  след,  оставленный
кинжалом  Мышелова;  шрам  непременно  придал  бы  ее   лицу   язвительное
выражение, если бы девушка не смотрела на молодого человека с весьма милой
улыбкой.
     Между ложем Глипкерио и клеткой с крысами стоял ее  отец  Хисвин.  На
его костлявом теле болталась черная тога, однако на голове до сих пор  был
надет облегающий шлем из  черной  кожи  с  длинными  наушниками.  Устремив
горящий взгляд на клетку, он делал перед ней какие-то гипнотические  пассы
своими длинными пальцами.
     - Черной бездны грызуны, - начал он заклинание свистящим от старости,
но вместе с тем резким и повелительным голосом.
     В этот миг из узкого прохода подле ложа  появилась  юная  служанка  с
большим серебряным  подносом  на  бритой  голове,  который  был  заставлен
кубками и серебряными блюдами  со  всякой  соблазнительной  снедью.  Кисти
девушки были прикованы серебряными цепочками к обручу на талии, а стройные
черные лодыжки соединены такой же цепочкой,  позволявшей  ей  делать  шаги
всего в две ступни.
     На этот раз Глипкерио молча простер к ней длинную узкую длань и снова
приложил костлявый палец к губам. Стройная  служанка  замерла  и  осталась
стоять недвижно, словно березка в безветренный день.
     Мышелов  хотел  было  сказать:  "Могущественный  сюзерен,   это   все
злодейские чары. Вы якшаетесь с вашими смертельными  врагами!",  однако  в
этот  миг  Хисвет  опять  улыбнулась   ему,   и   он   почувствовал,   как
страшновато-восхитительный  холодок  пробежал   от   серебряной   стрелки,
засевшей в виске, по щеке и челюстям к языку, который мгновенно онемел.
     Хисвин  снова   забормотал   с   легкой   илтхмарской   шепелявостью,
напомнившей Мышелову стрекотание крысы по имени Григ:

                       Черной бездны грызуны
                       Сгинуть, как один, должны,
                       Обратиться в прах и переть!
                       Лезь клочками, крысья шерсть...

     Черные крысы, сбившись в дальний от Хисвина конец клетки, возбужденно
пищали и взвизгивали, словно объятые ужасом. Большинство из них встали  на
задние лапки и прильнули к решетке, будто смертельно перепуганные люди.
     Вычерчивая в воздухе пальцами какой-то сложный и  таинственный  узор,
старик продолжал:

                       ...Тускни, меркни, крысий взгляд!
                       Приходи, могильный хлад!
                       Рассыпайся мозг, как дерть!
                       Шаг, другой - и в жилах смерть!

     "И настала круговерть",  -  крысы,  поворачиваясь  на  месте,  словно
актеры-любители, желающие облегчить и вместе с  тем  драматизировать  свое
падение на землю, стали очень убедительно валиться на пол клетки и друг на
дружку и замирали, сомкнув мохнатые ресницы, безвольно откинув лысый хвост
и вытянув кверху лапки с острыми когтями.
     В зале послышались  медленные  шлепки  -  это  рукоплескал  Глипкерио
своими  огромными  ладонями  длиной  в  человеческую  ступню.  Затем  этот
орясина-монарх двинулся к клетке походкой столь быстрой  и  вместе  с  тем
легкой, что нижние две трети  его  тоги  стали  напоминать  шатер.  Хисвет
весело семенила рядом, а Хисвин принялся пересекать залу по длинной дуге.
     - Ты зрел это чудо.  Серый  Мышелов?  -  тонким  голосом  осведомился
Глипкерио, сделав знак гонцу подойти поближе. - Ланкмар наводнен  крысами.
Ты, который, судя по твоему имени, должен был бы нас  защитить,  несколько
задержался с возвращением. Однако -  хвала  черным  костям  богов!  -  мой
грозный слуга Хисвин и его несравненная дочь, еще  ученица  в  чародейских
делах, победили крыс, которые  угрожали  каравану  с  зерном,  и,  вовремя
вернувшись  сюда,  приняли  меры  против  нашей  крысиной  заразы  -  меры
магические  и  несомненно  успешные,  о  чем  свидетельствует  только  что
проведенный опыт.
     С этими словами эксцентричный сюзерен, выпростав из-под тоги  длинную
обнаженную   руку,   потрепал   Мышелова   по   подбородку,   к   великому
неудовольствию последнего, которое, впрочем, ему удалось скрыть.
     - Хисвин и Хисвет рассказали мне, - с  мелодичным  смешком  продолжал
Глипкерио, - что некоторое время подозревали тебя в сговоре с крысами - да
это и неудивительно, если принять во внимание твою серую одежду  и  ладную
приземистую фигуру, - и им пришлось  тебя  связать.  Но  все  хорошо,  что
хорошо кончается, и я тебя прощаю.
     Мышелов принялся горячо опровергать обвинение и рассказывать, как все
происходило на самом деле, но оказалось, что только мысленно,  потому  что
вслух он проговорил:
     - Вот, государь, срочное послание от царя Восьми Городов.  И  кстати,
нам встретился дракон...
     - Ох уж этот мне двуглавый дракон!  -  с  новой  мелодичной  усмешкой
прервал его Глипкерио и шаловливо погрозил перстом. Пергамент он сунул  за
пазуху, даже не взглянув  на  печать.  -  Моварл  по  альбатросовой  почте
сообщил мне об этой странной массовой галлюцинации у моих матросов. Хисвин
и Хисвет, оба опытные психологи, подтверждают это. Как правило, матросы  -
люди удручающе суеверные, Серый Мышелов, и, очевидно, их фантазии  гораздо
более заразительны, чем я предполагал, ведь им поддался  даже  ты!  Я  мог
ожидать этого от твоего приятеля-варвара - как бишь его: Фавнер? Фафрах? -
или от Слинура или Льюкина - ведь кто такие  капитаны,  как  не  сделавшие
карьеру матросы? - но ты, человек вроде бы цивилизованный... И это я  тоже
тебе прощаю. Какое благо, что мудрому Хисвину пришло в голову проследить с
черного тендера за караваном!
     Мышелов обнаружил, что сам он кивает, а Хисвет и Хисвин -  последний,
скривив морщинистые губы, - лукаво улыбаются. Он опустил взгляд  на  груду
черных крыс, скорчившихся в театральных судорогах. Может, Иссек  и  принял
их  в  царство,  однако  глазки   животных   под   полуопущенными   веками
поблескивали довольно живо.
     - А шерсть у них не выпала, - с мягким упреком заметил он.
     - Ты понимаешь все слишком буквально, - хохотнув, ответил  Глипкерио.
- Это же поэтическая вольность.
     Мышелов с силой, но,  как  ему  показалось,  незаметно,  наступил  на
длинный  хвост,  свисавший  из  клетки  на  плитки  пола.  Крыса  даже  не
шелохнулась. Однако  Хисвин  заметил  это  движение  и  погрозил  Мышелову
пальцем. Мышелову показалось, что в глубине крысиной кучи что-то чуть-чуть
шевельнулось.  И  тут  из  клетки  ударила  тошнотворная  вонь.  Глипкерио
судорожно сглотнул. Хисвет изящно зажала большим и  указательным  пальцами
свой розовый носик.
     - Ты сомневаешься в действенности моего заклинания? -  очень  вежливо
осведомился Хисвин у Мышелова.
     - А не слишком ли быстро они начали разлагаться? -  спросил  Мышелов.
Ему пришло в голову, что в полу клетки мог  находиться  хорошо  пригнанный
люк, а в ее толстом основании - дюжина давно издохших крыс или даже просто
основательно подгнивший бифштекс.
     - После заклинаний Хисвина они мертвы  вдвойне,  -  несколько  слабым
голосом заверил Глипкерио, прижимая длинную ладонь  к  впалому  животу.  -
Поэтому процесс разложения ускоряется.
     Хисвин поспешно указал рукой на открытое  окно  рядом  с  выходом  на
крыльцо. Мускулистый желтый мингол в черной набедренной  повязке  выскочил
из угла, где он сидел на корточках, подхватил клетку и, подбежав  к  окну,
выбросил ее в море. Мышелов кинулся за ним. Отпихнув мингола ловким тычком
локтем под ребро, он,  придерживаясь  рукой  за  стену,  выглянул  вниз  и
увидел, как клетка, подняв фонтан белых брызг, погрузилась в голубую воду.
     В тот же миг он почувствовал на своем  боку  от  подмышки  до  голени
шелковое платье прижавшейся к нему боком Хисвет.
     Мышелову показалось, что по мере  того,  как  клетка  погружалась  на
глубину, из нее выбирались черные точки и плыли в сторону подводной скалы.
     Хисвет чуть слышно шепнула:
     - Сегодня вечером, когда ляжет  спать  вечерняя  звезда.  На  площади
Тайных Восторгов. В зарослях укромных деревьев.
     Быстро отвернувшись от Мышелова, нежная дочь Хисвина велела  служанке
в серебряных цепях и с черным обручем на шее:
     - Легк