ащается  на
прежнее место, - хотя сейчас на дне жидкого кратера не видно было  слепящего
солнечного диска, а лилось только бледное сияние, достаточное лишь для того,
чтобы осветить внутренность сферы.
   Четыре длинные, постоянно шевелящиеся конечности  старого  существа  там,
где их не  скрывало  свободное  светлое  одеяние,  были  покрыты  короткими,
жесткими черными волосами, то ли тронутыми сединой, то ли подернутыми льдом,
а его узкое лицо было  тошнотворным,  как  у  паука.  В  данный  момент  Оно
вытянуло вперед жесткие губы и нервно шарило пальцами с длинными ногтями  по
той части карты, где располагалось крошечное мерцающее черное пятнышко  -  к
югу от синего и посреди коричневого, обозначающего великий город Ланкмар, на
южном побережье Внутреннего  моря.  Что  это  -  морозное  дыхание  мерзкого
существа или оно своей волей создало тот белый клочок тумана,  что  пронесся
через черное пятнышко? Но что бы это ни было, оно тут же исчезло.
   Существо высоким голосом забормотало по-мингольски:
   - Исчезли, суки... Кхахкт видит каждую муху, он посылает свое  иссушающее
дыхание  туда,  куда  пожелает.  Минголы  спешат,  мир  беззаботен...  Шлюхи
копаются, герои спотыкаются. И настало время, настало время,  настало  время
поймать, обратить ледяной поток-Существо открыло  круглую  дверцу  в  районе
Южного полюса и выскользнуло наружу.

***

   За три дня до назначенного  срока  Мышелов  совсем  расклеился,  на  него
навалилась усталость, он был простужен. Пальцы его ног были жутко холодными,
хотя и прятались в меховых ботинках,  и  холод  медленно  поднимался  вверх,
прокрадываясь по подошвам, словно по покрытой льдом палубе, и превращаясь  в
длинную опухоль. Мышелов стоял возле короткой  грот-мачты,  на  длинной  рее
которой (длиннее, чем гик) болтался грот-парус, увешанный фестонами льда. За
смутно видимыми кормой и носом корабля и над верхушкой мачты клубился туман,
состоявший из крошечных ледяных  кристаллов,  похожий  на  перистые  облака,
спускающиеся с вершины Звездной Пристани, - сквозь  который  свет  невидимой
луны, находившейся между второй четвертью и полнолунием, но ближе к  полному
кругу, сочился темно-серым жемчугом. Пустынность и неподвижность окружавшего
корабль пейзажа создавали противоречащее всем законам  ощущение,  что  холод
все усиливается и усиливается.
   Но тишина здесь не была абсолютной. Слышались легкий плеск  воды  и  стук
падающих капель - возможно, даже шуршание микроскопических крупинок льда,  -
когда корпус корабля сталкивался с волнами. Слышно было  и  потрескивание  и
поскрипывание шпангоутов и такелажа "Бродяги". А за всем этим -  или  поверх
всего этого, на грани слышимости, - таились еще более слабые звуки. Та часть
сознания Мышелова, что работала сама по себе, не  требуя  усилий,  неустанно
трудилась,  пытаясь  уловить  именно  их.  Мышелов  вовсе  не   хотел   быть
захваченным  врасплох  мингольской  флотилией  или  даже  одиноким  кораблем
минголов. "Бродяга" был грузовым судном, а не военным  кораблем,  и  Мышелов
постоянно  напоминал  себе  об  этом.  Едва  уловимые  звуки,   приглушаемые
неподвижным туманом, - то ли реальные, то ли воображаемые, - казались  очень
странными: треск тяжелого льда на расстоянии  многих  лиг,  глухие  удары  и
плеск могучих весел на еще более далеком расстоянии,  страдальческие  крики,
невообразимо отдаленное низкое угрожающее рычание и  еще  смех,  похожий  на
смех демонов, обитающих за пределами  Невона.  Мышелов,  думал  о  невидимых
насекомых, которые парили в воздухе вместе со снегом на  полпути  к  вершине
Звездной Пристани, самой величественной из гор Невона, когда они с  Фафхрдом
карабкались на нее.
   Холод прервал цепь его размышлений. Мышелову страстно захотелось потопать
ногами,  похлопать  ладонями  по  собственным  бокам  или  -  еще  лучше!  -
согреться, дав волю ярости, но он упорно сдерживал себя, возможно, для того,
чтобы в итоге получить куда большее наслаждение,  и  принялся  анализировать
причины собственной тошнотворной усталости.
   Прежде всего, ему пришлось  хорошенько  потрудиться,  сначала  отыскивая,
потом уговаривая и подчиняя себе двенадцать воров-воинов - ну, прежде  всего
следует сказать, что этот контингент - вообще редкая птица. А потом  обучить
их! - половине пришлось овладевать искусством метать камни из пращи, а двоим
(помоги им. Мог!) - сражаться  на  мечах.  А  чего  стоило  подобрать  двоих
наиболее подходящих на роль капралов -  Пшаури  и  Миккиду,  которые  сейчас
тайком дрыхли внизу вместе со своими командами, будь прокляты их шкуры!
   Одновременно с этим Мышелов занимался поиском Старого Урфа и собирал  для
него команду из четверых минголов. Это был оправданный риск.  Будут  ли  они
действительно сражаться со своими в  решающий  момент?  Ну,  минголы  всегда
считались склонными к  предательству.  Но  все  равно  очень  полезно  иметь
нескольких представителей врага на своей стороне, чтобы лучше понять  их.  И
еще благодаря им Мышелов мог более глубоко вникнуть  в  те  мотивы,  которые
заставили нынешних минголов отправиться в великий морской поход.
   А одновременно с этим Мышелов  должен  был  искать,  выбирать,  покупать,
упаковывать  все  необходимое,  чтобы  подготовить  "Бродягу"   к   дальнему
плаванию.
   И ведь нужно было еще и заниматься научными изысканиями! Начать  с  того,
что пришлось  немало  поломать  голову  над  древними  морскими  картами  из
библиотеки ланкмарской  Гильдии  Астрологов  и  Навигаторов,  освежить  свои
знания о ветрах, волнах и небесных светилах. А ответственность!
   Ведь на его корабле собралось не менее семнадцати человек, а  Фафхрда  не
было рядом, чтобы поддержать его и заменить, пока Мышелов спит,  -  и  чтобы
привести команду в порядок: лечить их от цинги,  вылавливать  их  багром  из
воды, когда они падают за борт (Мышелов вот так едва не потерял большеногого
Миккиду в самый первый день плавания),  поддерживать  в  них  боевой  дух  и
удерживать их  в  должных  рамках,  заставлять  их  тренироваться,  как  это
необходимо. (Подумать только, последнее занятие было не только обязанностью,
но и иной раз удовольствием! Как удивительно завизжал Пшаури, когда  получил
основательный удар ножнами Кошачьего Когтя! - а  потом  еще  разок,  клянусь
Могом!).
   И наконец, само по себе опасное путешествие  продолжительностью  почти  в
месяц! На северо-запад от Ланкмара, через Внутреннее море. Сквозь вероломную
брешь в Скальной стене (возле которой Фафхрд однажды искал королеву  морских
змеев) в Крайнее море. Затем - быстрый переход на север при ветре, дующем  в
правый борт, пока они  не  увидели  черные  крепостные  валы  Но-Омбрульска,
стоявшего на той же широте, что  и  затонувшая  Симоргия.  Там  он  повернул
"Бродягу" точно на запад, прочь от суши, и  почти  в  самые  зубы  западного
ветра, который пока что легко дул в их левый борт. После четырех  дней  хода
по тоскливой замкнутой  области  они  достигли  того  никак  не  отмеченного
участка встревоженного океана, который и обозначал местонахождение Симоргии,
согласно независимо проведенным расследованиям Мышелова и Урфа, - один узнал
это из украденных карт, другой - отсчитывая узлы на счетных шнурах минголов.
Затем путешественники снова повернули на север и шли два дня, причем  воздух
и вода быстро становились все холоднее, - пока,  по  их  подсчетам,  они  не
прошли половину пути до Когтей. А потом были  два  унылых  дня  топтания  на
одном месте в ожидании Фафхрда, при постоянно  нарастающем  холоде,  -  пока
наконец ночью ясное небо не затянул этот ледяной туман, в  котором  и  замер
"Бродяга". Два дня, в  течение  которых  Мышелов  гадал,  сумеет  ли  Фафхрд
отыскать это место, да и явится ли он вообще.  Два  дня  скуки  и  отчаянных
сомнений, непослушания команды и дюжины воров-воинов - спящих сейчас  внизу,
в тепле, чтоб их высек Мог! Два дня размышлений о том, почему, во имя  Мога,
он потратил почти все дублоны Льдистого острова на это безумное предприятие,
на то, чтобы нагрузить себя работой, - вместо того, чтобы  потратить  их  на
вино  и  женщин,  редкие  книги  и  произведения  искусства,  на  радости  и
удовольствия для себя самого.
   И наконец, постепенно, он стал подозревать, что Фафхрд вообще не  покидал
Ланкмар!!! Что он  тогда,  столь  величественно,  столь  уверенно  выйдя  из
"Серебряного Угря" со своим мешком денег, тут же принялся тратить его на  те
самые  восхитительные  вещи,  которые   Мышелов   (воодушевленный   примером
добродетельного Фафхрда) отверг по глупости.
   И дойдя в своих мыслях до вершины пика ярости, Мышелов схватил  свисавшее
с крюка на грот-мачте било и ударил в корабельный гонг с  такой  силой,  что
едва не разнес вдребезги  обледеневшую  бронзу.  Вообще-то  он  даже  слегка
удивился тому, что покрытую льдом палубу "Бродяги" не усыпали острые осколки
промерзшего коричневого металла. Тогда он ударил еще раз, и еще, и еще,  так
что гонг гремел, как медная вывеска во время урагана, а Мышелов  подпрыгивал
на месте и изо всех сил топал ногами, добавляя шума (и заодно отогреваясь).
   Передний люк откинулся, Пшаури выпрыгнул наверх, как чертик  из  коробки,
чтобы тут же  очутиться  перед  Мышеловом  и  уставиться  на  него  бешеными
глазами. За старшим капралом выскочил другой, Миккиду,  а  следом  -  и  все
остальные,  причем  по  большей  части  полуодетые.  Потом,  и  куда   более
неторопливо, наверх  выбрались,  плотно  стянув  края  своих  капюшонов  под
желтыми подбородками, Гэвс и другие минголы, - и в то время как  Урф  легко,
как привидение, скользнул к своему капитану и встал позади него, двое других
заняли свои места у румпеля и на носу. Мышелов удивился  не  на  шутку.  Так
значит, от этой ободранной звенящей тарелки и вправду может быть толк!
   Мерно постукивая обтянутой войлоком головкой била по ладони правой руки,:
Мышелов сказал:
   - Ну, мои маленькие воришки (и в самом деле, все  воры  были  по  крайней
мере на толщину пальца ниже Серого Мышелова). Похоже на то, что вы  едва  не
проспали сигнал! - Он чуть зловеще усмехнулся, внимательно  оглядывая  массу
обнаженной плоти, выставленной на мороз.
   Потом продолжил:
   - Но мы должны согреть вас -  это  необходимо  в  таком  климате..,  хотя
каждый из вас на самом деле заслуживает хорошей порки, это я вам  говорю!  -
Его усмешка стала еще более зловещей. -  Чтобы  избежать  опасности  ночного
тарана - по местам!
   Полуодетая дюжина промчалась мимо него, чтобы  схватить  длинные,  тонкие
весла со стойки между грот-мачтой и бизанью, опустить  их  вальки  в  десять
соответствующих уключин и встать лицом к носу в полной готовности, расставив
ноги, чтобы удержаться при качке, - рукоятки весел прижаты к груди,  лопасти
выставлены за борт, в туман. Команда Пшаури расположилась по  левому  борту,
команда Миккиду - по правому, а сами старший и младший капралы надзирали  за
людьми с носа и кормы.
   Мельком глянув на Пшаури и  убедившись,  что  все  находятся  на  должных
местах, Мышелов скомандовал:
   - Бродяги! Раз, два, три.., навались! - и ударил в гонг, тут же придержав
его правой рукой за край, чтобы приглушить  звон.  Десять  гребцов  опустили
весла в невидимую соленую воду и резко наклонились вперед, толкая их.
   - Выпрямись! - медленно прорычал Мышелов,  потом  снова  ударил  в  гонг.
Корабль двинулся вперед, и волны тихо зашлепали по его корпусу.
   - А теперь - вперед, вы, шуты, полуодетые карманники! - крикнул  Мышелов.
- Мастер Миккиду! Смени меня у гонга. Сэр Пшаури, заставь их грести  ровнее!
- И, передав било изумленному младшему капралу, он  наклонился  к  загадочно
скривившемуся лицу Урфа и шепнул:
   - Пошли Тренчи и Гиба вниз, пусть принесут всем одежонку потеплее.
   И наконец он позволил себе вздохнуть, в целом довольный  делами,  хотя  и
отчасти  неудовлетворенный,  потому  что  Пшаури  не  дал  ему   возможности
поизмываться над собой. Ну нельзя же получить все сразу.  Странно,  конечно,
видеть, что ланкмарский вор-домушник и оппозиционер Гильдии Воров  обернется
тем самым обещанным солдатом-моряком. Но это вполне естественно -  ведь  что
взбираться по стенам домов, что лазать по мачтам, разница невелика.
   Немного согревшись, Мышелов уже более доброжелательно думал о Фафхрде. Да
и в самом деле, северянин пока что не опоздал на свидание; на самом-то  деле
это "Бродяга" прибыл на место слишком рано. Но теперь уже пришло назначенное
время.  Лицо  Мышелова  помрачнело,  когда  в  его  голове  вдруг   возникла
остужающая своим реализмом мысль (одна из тех, что никому не нравятся): было
бы настоящим чудом, если бы они с Фафхрдом умудрились отыскать друг друга  в
этой водной бесконечности, не говоря  уж  о  ледяном  тумане.  Ну,  впрочем,
Фафхрд весьма изобретателен...
   На корабле воцарилась тишина, если не считать плеска весел, ударов  гонга
и той легкой суеты, которая произошла вследствие того, что  Пшаури  отправил
двоих за одеждой. Мышелов  наконец  обратил  внимание  на  ту  часть  своего
сознания,  которая  все  это  время  пыталась  разобрать   странные   звуки,
доносящиеся из тумана. И почти сразу он вопросительно посмотрел  на  Старого
Урфа. Опытный  мингол  медленно  поднял  и  опустил  руки.  Мышелов  кивнул,
напрягая слух. Затем  шум  крыльев  приблизился  и  стал  слышен  совершенно
отчетливо. Что-то рассекло ледяную пелену над их головами, и  белая  тень  с
шумом упала вниз. Мышелов выбросил правую руку, чтобы  отразить  удар,  -  и
почувствовал, как в его запястье и предплечье что-то вцепилось -  тяжелое  и
живое. После мгновения страха,  почти  лишившего  его  дыхания,  левая  рука
Мышелова схватилась за кинжал, но тут же оставила  это  намерение  и  вместо
того потянулась к правой - и  коснулась  жестких  лап  с  длинными  когтями,
обхвативших его руку, и нашла маленький кусок пергамента,  обернутый  вокруг
чешуйчатой лапы и  привязанный  ниткой,  которую  Мышелов  перерезал  острым
ногтем большого пальца. После этого большой белый сокол отпустил его руку  и
взлетел на короткий круглый брус, с которого свисал корабельный гонг.
   А потом, при  свете  сальной  свечи,  которую  принес  и  зажег  один  из
минголов, Мышелов прочитал короткую записку, написанную крупными буквами;
   "Привет, Малыш! Вряд ли в  этих  диких  краях  есть  другие  суда.  Зажги
красный огонь - и я пойду на него. Ф."
   Ниже было наспех приписано:
   "Давай-ка при встрече  изобразим  внезапное  нападение,  помуштруем  наши
команды. Согласен?"
   Белое пламя, горевшее ровно  и  ярко  в  неподвижном  воздухе,  высветило
довольную ухмылку  Мышелова,  а  также  внезапно  появившееся  на  его  лице
выражение недоверия и обиды, когда он прочитал  постскриптум.  Северяне  все
помешаны на битвах, и Фафхрд точно такой же.
   - Гиб, давай сюда перо и чернила, - приказал он. - Сэр Пшаури, подними на
грот-мачту красный фонарь и зажги его там. Да поосторожнее!  Если  подожжешь
"Бродягу", я приколочу тебя к горящей палубе!
   Несколько мгновений спустя, когда срочнослужащий  Мышелова,  маленький  и
ловкий, как кошка, грабитель (обремененный к тому же отпорным  крюком),  все
же  вскарабкался  по  снастям  наверх,  его  капитан  перевернул  пергамент,
расправил его, прижал к мачте и  начал  аккуратно  писать  на  его  обратной
стороне при свете свечи, которую Гиб держал вместе с чернильницей:
   "Приветствую безумца! Я зажгу два огня, один за другим через  склянку.  Я
не согласен. Моя команда уже обучена. М."
   Он потряс листком, чтобы просушить чернила, потом аккуратно  обернул  его
вокруг когтистой лапы сокола и туго обвязал нитью.  Как  только  его  пальцы
разжались, птица взмахнула крыльями и, резко вскрикнув, унеслась в туман, не
дожидаясь приказа. По крайней мере,  этот  воздушный  посланец  Фафхрда  был
обучен как следует.
   Красный огонь, на удивление яркий, прорвался сквозь туман с грот-мачты  и
таинственно повис в десяти локтях над палубой. Потом  Мышелов  увидел,  как,
ради собственной безопасности  и  безопасности  корабля,  маленький  старший
капрал прикрепил фонарь к концу отпорного крюка и поднял  его  выше,  заодно
увеличив таким образом и расстояние, с которого можно было бы увидеть  свет,
- по меньшей мере на длину ланкмарской лиги, как быстро  подсчитал  Мышелов.
Отличная мысль, вынужден был  признать  он,  почти  блестящая.  Он  приказал
Миккиду изменить курс "Бродяги", чтобы  попрактиковаться,  и  гребцы  левого
борта подняли весла. Мышелов пошел на нос, чтобы лично убедиться в том,  что
стоящий там плотно укутанный мингол неотрывно всматривается  в  туман  перед
кораблем; затем он вернулся на корму, где рядом с рулевым стоял Урф, оба они
были отлично защищены от холода.
   Потом, когда красный огонь  уже  светил  и  восстановилась  относительная
тишина, свойственная мерному ходу корабля, уши Мышелова невольно возобновили
свою работу по поиску странных звуков в тумане, и он негромко  сказал  Урфу,
не глядя на него;
   - Скажи-ка мне, старина, что ты на самом деле думаешь о своих беспокойных
собратьях-кочевниках и почему они оседлали корабли вместо коней?
   - Они несутся вперед,  как  лемминги,  ищущие  смерти..,  для  других,  -
задумчиво проворчал старик. -  Несутся  галопом  по  волнам  вместо  суровых
степей. Разорять города - это их главная потребность - неважно, на море  или
на суше. Но может быть, они убегают от Людей Топора.
   - Я слыхал о них, - с сомнением в  голосе  произнес  Мышелов.  -  Как  ты
думаешь, они действительно  заключили  союз  с  невидимыми  мухами  Звездной
Пристани, которые летают над миром на ледяных облаках?
   - Я не знаю. Но в любом случае они подчиняются магам своего клана.
   Красный огонь потух. Пшаури  спустился  вниз  -  куда  более  бодро,  чем
поднимался, - и доложил  о  выполнении  задания  своему  грозному  капитану,
который отмахнулся от него со  свирепым  видом,  но  тут  же  ухмыльнулся  и
приказал зажечь второй огонь через полчаса. Потом Мышелов снова повернулся к
Урфу и тихо спросил:
   - Если уж речь зашла о чернокнижниках.., ты знаешь о Кхахкте?
   Старик молчал в течение пяти ударов сердца, потом прохрипел:
   - Кхахкт - это Кхахкт. Он не колдун какого-нибудь племени, это уж  точно.
Он обитает на самом крайнем севере, в куполе, - но некоторые утверждают, что
это плавучий глобус, -  из  самого  черного  льда,  и  оттуда  Это  Существо
наблюдает за всеми делами человеческими, сея зло везде,  где  только  может,
когда звезды стоят правильно - или, лучше сказать, не  правильно,  -  и  все
боги спят. Минголы боятся Кхахкта, и еще.., когда они достигнут  критической
точки, они повернут к Нему, умоляя Это Существо встать во  главе  них,  пока
они не станут самыми  великими,  самыми  кровавыми  кентаврами.  Лед  -  его
излюбленное жилище, лед - его оружие, и его ледяное дыхание - вернейший знак
его близости, кроме мерцания.
   - Мерцания? - неуверенно переспросил Мышелов.
   - Солнечный или лунный свет отражается ото  льда,  -  пояснил  мингол.  -
Ледяное мерцание.
   Мягкая белая вспышка бледным  пятном  прорезала  темный  жемчужный  туман
где-то вдали, и тут же уши Мышелова уловили шум весел - удары  были  мощнее,
чем  удары  весел  "Бродяги",  более  уверенные  и  ритмичные,  хотя  и   не
приходилось сомневаться, что это  именно  весла,  и  звуки  становились  все
громче. На лице Мышелова отразилась радость. Он  неуверенно  всматривался  в
туман. Урф ткнул корявым пальцем прямо вперед.  Мышелов  кивнул  и  закричал
пронзительно, изо всех сил:
   - Фафхрд! Эгей!
   Наступило короткое молчание, прерываемое лишь плеском весел  "Бродяги"  и
шумом  весел  приближавшегося  судна,  а  потом  из  тумана  донесся   крик,
заставивший сердце Мышелова забиться быстрее, но почему-то угрожающий:
   - Эгей, малыш! Мышелов, приветствую тебя в необитаемых водах! А теперь  -
защищайся!
   Радостная улыбка Мышелова превратилась в яростную. Неужели Фафхрд всерьез
намеревается сейчас, в тумане, осу