а разве это не правда?
     Он принялся расхаживать по комнате.
     - Сколько раз мы об этом толковали? Ничего не изменилось! Ты  боишься
попробовать это!
     - Наверное, - согласился я. - Но разве ты не чувствуешь,  что  нечто,
ради чего  ты  столь  многое  отдал,  стоит  некоторых  усилий,  некоторых
добавочных жертв, если есть возможность спасти его?
     - Ты по-прежнему не понимаешь, - возразил он. - Я не могу не  думать,
что поврежденный предмет следует уничтожить и, будем надеяться,  заменить.
Природа моего личного повреждения такова, что я не могу  представить  себе
ремонта. Я поврежден именно в таком духе. Мои чувства предопределены.
     - Если Камень может создать новый Лабиринт, то  почему  он  не  может
послужить для ремонта старого, чтобы покончить с нашими бедами и  исцелить
твой дух?
     Он подошел и встал передо мной:
     - Где твоя  память?  -  поинтересовался  он.  -  Ты  же  знаешь,  что
отремонтировать повреждение будет труднее, чем  начать  все  заново.  Даже
Камень может легче уничтожить его, чем отремонтировать. Ты забыл,  на  что
это похоже?
     Он показал на стену позади него.
     - Ты хочешь пойти и посмотреть снова?
     - Да, - сказал я. - Хотелось бы. Пошли.
     Я поднялся и посмотрел на него сверху вниз. Его контроль  над  формой
стал пропадать, когда он рассердился.  Он  уже  потерял  три-четыре  дюйма
роста, и отражение его лица таяло обратно в  его  собственные  гномовидные
черты, а между его плеч уже росла заметная выпуклость, видимая уже,  когда
он жестикулировал. Глаза его расширились, и он изучал мое лицо.
     - Ты это всерьез? - произнес он после некоторой паузы. - Ладно, тогда
пошли.
     Он повернулся и двинулся к большой металлической двери. Я  последовал
за ним. Он использовал обе руки, чтобы повернуть ключ, а  затем  навалился
на нее всем телом. Я двинулся было помочь  ему,  но  он  с  необыкновенной
силой отпихнул меня в сторону, прежде чем дать двери последний толчок. Она
заскрежетала и двинулась наружу в полностью открытое положение. Меня сразу
же поразил странный и какой-то знакомый запах.
     Дворкин шагнул за порог и остановился. Он  нашел  то,  что  выглядело
длинным посохом, прислоненным к  стене  справа  от  него.  Он  стукнул  им
несколько раз оземь, и его верхний конец начал пылать. Он довольно  хорошо
освещал пещеру, открывая узкий туннель, в который и  двинулся  Дворкин.  Я
последовал за ним, и в скором времени туннель расширился, так что  я  смог
идти рядом с ним. Запах усилился, и я почти узнал его: он  встречался  мне
совсем недавно.
     Мы прошли около  восьмидесяти  шагов,  прежде  чем  наш  путь  сделал
поворот  налево  и  вверх.  Затем  мы  прошли   через   небольшой   район,
напоминающий отросток. Он был усеян сломанными костями, а в паре футов над
полом в скале было укреплено большое металлическое  кольцо.  К  нему  была
прикреплена сверкающая цепь, упавшая на пол и устремленная вперед,  словно
линия расплавленных капель, остывающих во мраке.
     После этого путь наш снова сузился, и Дворкин опять пошел впереди.
     Через некоторое время он внезапно повернул за угол, и я услышал,  как
он сквозь губы бормочет. Я чуть не врезался в него, когда сам повернул. Он
стоял, пригнувшись, и щупал левой рукой в темной  щели.  Когда  я  услышал
тихий каркающий звук и увидел, что цепь исчезла в отверстии, то понял, чем
он был и где мы были.
     - Молодец, Винсер, - услышал я его слова. - Я далеко не ухожу. Все  в
порядке, дорогой Винсер. Вот тебе кое-что пожевать.
     Не знаю уж, откуда он принес и что он там бросил зверю, но  пурпурный
грифон, к  которому  я  достаточно  приблизился,  чтобы  увидеть,  как  он
зашевелился в своем логове, приняв  подношение  и  вскинув  голову,  чтобы
издать серию хрустящих звуков.
     Дворкин ухмыльнулся мне:
     - Удивлен?
     - Чем?
     - Ты думал, я боюсь его. Ты думал, что я никогда не подружусь с  ним.
Ты поставил его здесь, чтобы держать меня там, подальше от Лабиринта.
     - Я когда-нибудь это говорил?
     - Нет, но я не дурак.
     - Будь по-твоему, - согласился я.
     Он засмеялся, поднялся и продолжил путь по туннелю.
     Я следовал за ним, и дорога снова стала ровной.  Потолок  поднялся  и
путь расширился. Наконец, мы подошли к входу в пещеру. Дворкин  постоял  с
минуту силуэтом на фоне отверстия, подняв перед собой посох. Снаружи  была
ночь и чистый соленый воздух изгнал запах мускуса из моих ноздрей.
     Постояв, он опять двинулся вперед, проходя в мир  небесных  свечей  и
голубого тумана. Продолжая идти следом за ним, я немного разинул  рот  при
виде этого удивительного зрелища. Дело было не просто в том, что звезды  в
безлунном, безоблачном небе горели сверхъестественным блеском, и не в том,
что снова совершенно стерлась граница между небом и  морем.  Дело  было  в
том,  что  Лабиринт  пылал  почти  ацетиленово-голубым  светом,  у   этого
неба-моря и всех звезд над ним, черты были  расположены  с  геометрической
точностью, формируя фантастическую косую  плетенку,  которая  больше,  чем
что-либо  иное,  производила  впечатление,  что  мы   висим   в   середине
космической паутины, где истинным центром  был  Лабиринт,  а  остальное  -
лучистым кружевом определенного следствия его существования,  конфигурации
и положения.
     Дворкин продолжал спускаться к Лабиринту вплоть до его края  рядом  с
затемненным районом. Он махнул над ним посохом и повернулся  ко  мне,  как
раз тогда, когда я подошел.
     - Вот тебе, - объявил он, - дыра в моем уме. Я не могу больше  думать
через нее, только вокруг нее. Я больше не знаю, что нужно  сделать,  чтобы
отремонтировать то, что теперь у меня отсутствует. Если  ты  думаешь,  что
можешь это сделать,  то  ты  должен  быть  готов  оказаться  открытым  для
немедленного  уничтожения  каждый  раз,  когда  ты   покидаешь   Лабиринт,
пересекая разрыв. Разрушения происходят  не  темным  участком.  Разрушение
идет самим Лабиринтом, когда ты нарушишь  цикл.  Камень  может  поддержать
тебя, а может и нет. Я не знаю. Но легче не станет. С каждым циклом  будет
все труднее, и твои силы будут все время уменьшаться. Когда мы с  тобой  в
последний раз обсуждали все это, ты боялся. Ты хочешь сказать, что  с  тех
пор ты стал храбрее?
     - Наверное. Ты не видишь никакого иного способа?
     - Я знаю, что это можно сделать, начав с чистого  листа,  потому  что
однажды я это сделал. Помимо этого, я не вижу  никакого  другого  способа.
Чем дольше ты ждешь, тем больше ухудшается ситуация. Почему бы тебе,  сын,
не принести Камень и не одолжить мне свой меч? Лучшего способа я не вижу.
     - Нет, - отказался я. - Я должен узнать побольше.  Расскажи  мне  еще
раз, как было сделано повреждение.
     - Я все еще не знаю, который из твоих детей пролил на это место  нашу
кровь, если ты это имеешь в виду. Это сделали. Пусть это послужит  уроком.
Более темная часть наших натур сильно  выдвинулась  вперед.  Дело,  должно
быть, в том, что они слишком близки к Хаосу, из которого мы  произошли,  и
выросли, не применяя волю, выношенную нами в разгроме его.  Я  думал,  что
для них может оказаться достаточным ритуал перехода через Лабиринт. Ничего
умней я придумать не мог. И все же этого не хватило. Они выступают  против
всего. Они пытаются уничтожить сам Лабиринт.
     - А если мы преуспеем в начинании сделать все заново, не могут ли эти
события повториться еще раз?
     - Не знаю. Но какой у нас выбор, кроме провала и возвращения к Хаосу?
     - Что с нами станет, если мы попробуем начать все сначала?
     Он надолго замолчал и пожал плечами:
     - Не могу сказать.
     - А на что будет похоже другое поколение?
     Он захихикал:
     - Как можно ответить на такой вопрос? Понятия не имею.
     Я достал пронзенную Карту и передал ему. Он рассмотрел ее,  приблизив
к свечению посоха.
     - Я считаю, что это сын Рэндома - Мартин, - сказал я.  -  Именно  его
кровь и была здесь пролита. Я понятия не имею, жив ли он еще. До чего  он,
по-твоему, может дорасти?
     Он снова посмотрел на Лабиринт.
     - Так вот, значит, что за предмет украшал его, - проговорил он. - Как
ты вынес ее?
     - Ее добыли, - ответил я. - Это ведь не твоя работа, не так ли?
     - Конечно, нет. Я этого парня в глаза не видел. Но  это  отвечает  на
твой вопрос, не правда ли? Если  будет  другое  поколение,  то  твои  дети
уничтожат его.
     - Как мы уничтожим их?
     Он встретился со мной взглядом и пристально поглядел мне в глаза.
     - Ты что, становишься вдруг нежно любящим отцом? - осведомился он.
     - Если не ты изготовил эту Карту, то кто же?
     Он взглянул на нее и щелкнул по ней ногтем:
     - Мой лучший ученик, твой сын Бранд. Это его стиль. Видишь,  что  они
делают, как только приобретают хоть немного силы? Предложит ли  кто-нибудь
из  них  свою  жизнь  для  сохранения  королевства,   для   восстановления
Лабиринта?
     - Вероятно, Бенедикт, Жерар, Рэндом, Корвин...
     - На Бенедикте печать рока. Жерар  обладает  волей,  но  не  умом.  У
Рэндома отсутствует смелость и решительность. Корвин... Разве он не впал в
немилость и не исчез из виду?



                                    5

     Мысли мои вернулись к нашей последней встрече,  когда  он  помог  мне
бежать из моей камеры на Кабру. Мне пришло в  голову,  что  он  мог  бы  и
раздумать насчет этого, ведь тогда он не знал, при каких обстоятельствах я
попал туда.
     - Поэтому ты и принял облик  Корвина?  -  продолжал  Дворкин.  -  Это
какая-то форма упрека? Ты опять испытываешь меня?
     - Он не в немилости и не пропал из вида. Хотя у него есть враги среди
семьи,  он  постарается  сделать  все,   что   угодно,   чтобы   сохранить
королевство. Каким тебе видятся его шансы?
     - Его ведь долгое время не было поблизости?
     - Да.
     - Тогда он мог измениться. Не знаю.
     - Я считаю, что он изменился. Я уверен, что он  готов  попытаться  на
что угодно.
     Он снова пристально посмотрел на меня.
     - Ты - не Оберон, - произнес, наконец, он.
     - Нет.
     - Ты тот, кого я вижу перед собой.
     - Ни больше, ни меньше.
     - Понятно. Я и не знал, что ты знаешь об этом месте.
     - Я и не знал до недавнего времени. Когда я первый раз  явился  сюда,
меня привел Единорог.
     Его глаза расширились,
     - Это чрезвычайно интересно. Это же было так давно...
     - Так как насчет моего вопроса?
     - Вопроса? Какого вопроса?
     - Мои шансы. Ты думаешь, я смогу отремонтировать Лабиринт?
     Он медленно подошел и, подняв руку,  положил  правую  ладонь  мне  на
плечо. Посох в другой руке накренился, когда он это  сделал,  его  голубой
свет вспыхнул в футе от моего лица, но  я  не  ощутил  никакого  жара.  Он
посмотрел мне в глаза.
     - Ты изменился, - произнес он через некоторое время.
     - Достаточно, чтобы совершить это дело?
     Он отвел взгляд.
     - Наверное, достаточно, чтобы стоило попытаться, даже если мы заранее
обречены на провал.
     - Ты поможешь мне?
     - Я не знаю,  буду  ли  я  в  состоянии  помочь.  Это  дело  с  моими
настроениями и мыслями - они приходят и уходят. Даже  сейчас  я  чувствую,
что частично  теряю  контроль.  Наверное,  виновато  волнение.  Нам  лучше
возвратиться.
     Я услышал  за  спиной  лязг.  Когда  я  обернулся,  грифон  был  там,
покачивая головой слева направо, а  хвостом  справа  налево  и  выбрасывая
язык. Он принялся огибать нас, остановившись, когда  занял  позицию  между
Дворкиным и Лабиринтом. Дворкин пояснил:
     - Он знает, он чувствует, когда я начинаю  меняться,  и  не  позволит
тогда  мне  приблизиться  к   Лабиринту.   Молодец,   Винсер!   А   теперь
возвращаемся. Все в порядке. Идем, Корвин.
     Мы направились обратно ко входу в  пещеру,  и  Винсер  последовал  за
нами, лязгая на каждом шагу. Я вспомнил:
     - Камень Правосудия. Ты говоришь, он необходим для ремонта Лабиринта?
     - Да. Его надо  будет  пронести  через  весь  Лабиринт,  вновь  чертя
первоначальный узор в местах, где он нарушен. Но сделать это может  только
тот, кто настроен на Камень.
     - Я настроен на Камень...
     - Как? - остановился Дворкин.
     Винсер позади нас издал кудахтающий звук и мы пошли дальше.
     - Я следовал твоим письменным инструкциям и устным Эрика. Я взял  его
с собой в центр Лабиринта и спроектировал себя через него.
     - Понятно. Как ты получил его?
     - У Эрика на смертном одре.
     - Он сейчас у тебя?
     - Я вынужден был спрятать его в Отражении.
     - Его лучше держать поближе к центру событий.
     - Это почему же?
     - Он имеет тенденцию производить  искажающий  эффект  на  Отражениях,
если достаточно долго пролежит среди них.
     - Искажений? В каком смысле?
     - Нельзя сказать заранее. Это целиком зависит от места.
     Мы завернули за угол и продолжали возвращаться сквозь мрак.
     - Что это означает? - спросил я. - Когда я носил Камень,  все  вокруг
меня начинало замедляться? Фиона предупреждала меня, что это опасно, но не
знала почему.
     -  Это  означает,  что  ты  достиг   пределов   своего   собственного
существования, что твоя энергия скоро  иссякнет  и  что  ты  умрешь,  если
быстро чего-нибудь не предпримешь.
     - Что именно?
     - Начнешь черпать энергию из самого Лабиринта,  первичного  Лабиринта
внутри Камня.
     - Как этого достичь?
     -  Ты  должен  сдаться  ему,   освободить   себя,   зачеркнуть   свою
индивидуальность, стереть границы, отделяющие себя от всего остального.
     - Это, кажется, легче сказать, чем сделать.
     - Но это можно сделать, и это единственный способ продлить жизнь.
     Я покачал головой. Мы двинулись дальше. Дойдя,  наконец,  до  большой
двери, Дворкин погасил посох и прислонил его к стене.
     Мы вошли и он запер дверь. Винсер расположился прямо перед ней.
     - А теперь ты должен скрыться, - заявил Дворкин.
     - Но я должен еще о  многом  расспросить  тебя  и  хотел  бы  кое-что
рассказать сам.
     - Мои мысли становятся бессвязными, и твои  слова  пропадут  впустую.
Завтра ночью или послезавтра, приходи. А сейчас торопись! Уходи!
     - Зачем такая спешка?
     - Я могу повредить тебе, когда со мной произойдет перемена. Я  сейчас
даже едва сдерживаю себя лишь силой воли. Отправляйся!
     - Я не знаю, как. Я знаю, как попасть сюда, но...
     - В соседней комнате в столе  есть  всевозможные  Карты.  Бери  свет,
уходи куда угодно! Вон отсюда!
     Я хотел было возразить, что едва ли боюсь любого физического насилия,
какое он  мог  применить,  когда  черты  его  лица  начали  таять,  словно
расплавленный воск, и он стал казаться каким-то намного более рослым  и  с
куда более длинными конечностями, чем был.
     Схватив свет, я выбежал из комнаты, ощутив неожиданный холодок.
     Скорее к столу! Я рывком открыл ящик и  выхватил  несколько  лежавших
там вразброс Карт. Тут  я  услышал  чьи-то  шаги,  чего-то,  входившего  в
комнату за мной, пришедшего из только что покинутого мною помещения.
     Они не казались похожими на человеческие шаги. Я не оглянулся. Вместо
этого я поднял перед собой Карты и  посмотрел  на  верхнюю.  На  ней  была
изображена незнакомая сцена, но я немедленно открыл свой мозг и  потянулся
к ней. Горная скала, за ней что-то неотчетливое, странно  полосатое  небо,
разбросанные  звезды  слева.  Карта  при  моем  прикосновении  попеременно
становилась то горячей, то холодной и, казалось, когда я смотрел  на  нее,
через  нее  задул   сильный   ветер,   каким-то   образом   перекраивающий
перспективу.
     Тут справа от меня заговорил сильно изменившийся, но  еще  узнаваемый
голос Дворкина:
     - Дурак! Ты сам выбрал землю своей гибели!


     Огромная когтистая рука - черная, кожаная, искривленная -  потянулась
через мое плечо, словно  для  того,  чтобы  выхватить  Карту.  Но  видение
казалось уже готовым, и я рванулся к нему, отвернув  от  себя  Карту,  как
только понял, что я совершил свой побег. Затем я остановился и постоял, не
двигаясь, чтобы дать своим чувствам приспособиться к новому месту.
     И я знал. Из обрывков легенды, кусочков  семейных  сплетен  и  общего
чувства, охватившего меня, я знал место, куда я прибыл.
     С полной уверенностью в его тождестве, я поднял глаза  посмотреть  на
Двор Хаоса...



                                    6

     Мои чувства были напряжены более, чем до предела. Скала, на которой я
стоял...
     Если я пытался остановить свой  взгляд  на  ней,  она  принимала  вид
мостовой в жаркий полдень. Она, казалось, смещалась и колебалась, хотя мое
подножье оставалось неподвижным. Она пребывала  в  нерешительности,  какую
часть спектра назвать своей.
     Она пульсировала и переливалась, как шкура  игуаны.  Глядя  вверх,  я
созерцал такое небо, какого никогда прежде не видывал. В данный момент оно
было расколото посередине. Половина его была по-ночному черна,  и  на  ней
плясали звезды. Когда я говорю "плясали", я не имею в  виду  мерцали,  они
скакали, меняли  величину,  носились,  кружились,  вспыхивали  до  яркости
сверхновой, а затем меркли до ничего.
     Страшновато было созерцать это зрелище, и мой желудок сжался, когда я
испытал глубокую акрофобию - страх высоты. И все  же  перемещение  взгляда
мало улучшало  ситуацию:  другая  половина  неба  была  подобно  постоянно
встряхиваемой бутылке с разноцветным песком.
     Поворачивались и  извивались  пояса  оранжевого,  желтого,  красного,
синего, коричневого и пурпурного  цветов,  появлялись  и  исчезали  клочья
зеленого, лилового, серого и мертвенно-белого цвета, превращавшиеся иногда
в ничто и превращающиеся в  пояса,  заменяя  или  присоединяясь  к  другим
извивающимся формам. А эти тоже мерцали и колебались, создавая невозможные
ощущения дальности и близости.
     Временами, некоторые или все казались буквально в небесной вышине,  а
затем  они  снова  появлялись,  наполняя  воздух  передо   мной,   газовые
прозрачные  дымки  тумана,  полупрозрачные  полосы  или  твердые   цветные
щупальца. Лишь позже я понял, что линия, отделявшая  черное  от  цветного,
медленно наступала справа от меня, отступая  в  то  же  время  слева.  Все
выглядело так, словно вся небесная мандала вращалась  вокруг  точки  прямо
над моей головой.
     Что же касается источника света более яркой половины, то  его  просто
нельзя было определить. Стоя там, я посмотрел  вниз,  на  то,  что  сперва
показалось долиной,  запомненной  бессчетными  взрывами  цвета.  Но  когда
наступавшая тень, соперничая с этим зрелищем, звезды плясали и горели в ее
глубине  так  же,  как  сверху,  производя  тогда  впечатление   бездонной
пропасти.
     Вид был такой, словно наступил конец света,  конец  Вселенной,  конец
всего. Но далеко-далеко,  оттуда  где  я  стоял,  что-то  парило  на  горе
сверхчерного цвета -  сама  чернота,  но  обрамляемая  и  смягчаемая  едва
воспринимаемая вспышками света. Я не мог угадать его размеров, потому  что
расстояние, глубина и перспектива тут отсутствовали.
     Единственное  здание?  Группа?  Город  или  просто   место?   Контуры
варьировались каждый раз, когда попадали на  мою  сетчатку.  Теперь  между
нами плыли тонкие и туманные занавеси, извивающиеся, словно длинные  пряди
газа, поддерживаемые нагретым воздухом. Мандала прекратила свое  вращение,
когда она полностью завершила поворот вокруг оси. Цвета теперь  находились
позади меня и не воспринимались, если я не поворачивал голову -  действие,
совершать которое я не имел ни малейшего желания.
     Было приятно стоять там,  глядя  на  бесформенность,  из  которой,  в
конечном счете, появилось все.
     Это было даже до Лабиринта. Я ощущал  это  смутно,  но  наверняка,  в
самом центре моего сознания.
     Я знал это, потому  что  был  уверен,  что  находился  здесь  раньше.
Кажется, меня привели сюда в какой-то давний день либо отец, либо Дворкин,
вспомнить я не мог, и поставили или держали на  руках  в  этом  месте  или
оче