чками, и явно не собирался разговаривать  на  интересующие
меня темы.
     Я тоже сделал глоток вина и задумался. Мне не  хотелось  рассказывать
Бенедикту о Дворкине. Он был той козырной картой, которую  я  приберег  на
конец игры, - мало ли  что  может  случиться?  Ни  один  из  нас  не  знал
возможностей этого человека. Он, конечно,  был  сумасшедшим,  но  от  него
можно было добиться чего угодно - разумеется, не силой, а хитростью.  Даже
отец его боялся и посадил в тюрьму после того, как он сообщил,  что  нашел
способ уничтожить Эмбер. Не зная было ли  это  болтовней  шизофреника,  но
если Дворкин сказал правду, отец поступил с  ним  более  чем  великодушно.
Лично я казнил бы его, не задумываясь. Но Оберон пришел к другому  выводу.
Дворкин явно  говорил  о  врагах,  которых  он  отпугивал  или  уничтожал,
используя свою волшебную силу. Я помнил его с  детских  лет  как  мудрого,
доброго старичка, обожавшего отца и всю нашу семью. Трудно, конечно, убить
человека, если есть надежда на  его  исцеление.  Поэтому  отец  и  заточил
Дворкина в подземелье, убежать из которого было невозможно. Тем не менее в
один прекрасный день, когда ему стало скучно,  он  взял  и  вышел  оттуда.
Никто, ну просто никто, не мог уйти из Эмбера на отражения по той  простой
причине, что Эмбер - реальный мир, который не может  меняться,  а  Дворкин
походя нарушил законы вселенной и очутился  в  моей  камере.  Мне  удалось
обмануть его, и, сам того не зная, он помог мне бежать  на  Кабру.  Я  жил
там, пока не окреп, а затем отправился путешествовать и волею судеб  попал
на Лорен. Я думаю, никто так и не понял, как мне удалось бежать. Все члены
нашей семьи  обладали  особыми  силами,  но  только  Дворкину  удалось  их
проанализировать и заставить действовать с помощью Лабиринта и карт.
     Он часто пытался изложить нам свои теории,  но  все  его  рассуждения
были настолько абстрактными, утомительными и наконец, просто скучными, что
их почти никто не слушал. Все мы слишком практичны, черт побери! Бранд был
единственный кто интересовался лекциями Дворкина. И еще Фиона.  Чуть  было
не забыл, Фиона слушала  Дворкина  очень  внимательно.  И  конечно,  отец.
Оберон обладал огромными знаниями, но был очень  скрытен.  Он  уделял  нам
мало времени, и мы почти ничего о нем не знали. Думаю, отец разбирался  во
всем не хуже Дворкина, но задачи перед ними  стояли  разные.  Дворкин  был
гениальным  художником,  создавшим  Лабиринт  и  карты.  Кем   был   отец,
оставалось тайной. Он не пытался с нами сблизиться, хотя его  нельзя  было
назвать недобрым отцом. Когда Оберон  вспоминал,  что  мы  существуем,  он
делал нам прекрасные подарки. Но  воспитание  наше  он  доверил  различным
придворным, а сам не принимал в нем никакого  участия.  Мне  кажется  отец
просто терпел нас, считая неизбежными последствиями своей страсти.  Честно
говоря, меня всегда  немного  удивляла  малочисленность  нашей  семьи.  За
полторы  тысячи  лет  похотливый  монарх  обзавелся   всего   шестнадцатью
отпрысками, трое из которых погибли. Правда, ни один из нас  тоже  не  мог
похвастаться  большим  потомством.  Как  только  мы  немного  подросли   и
научились путешествовать по отражениям, отец стал поощрять нас,  предлагая
выбрать место себе по вкусу и обосноваться там. Поэтому  я  и  очутился  в
Авалоне, которого больше нет. Где родился Оберон,  не  знал  никто.  Я  не
встречал человека, помнящего те времена, когда Оберона не было  на  свете.
Вам это кажется странным? На протяжении многих  веков  не  интересоваться,
откуда родом твой отец?  Вы  правы.  Но  король  Эмбера  был  могуществен,
немногословен и умен - качества, которыми все его дети обладали в той  или
иной степени. Он хотел, чтобы мы жили счастливо,  не  представляли  угрозы
его правлению. Я думаю, отец боялся, что мы узнаем о нем или о его прошлом
какую-то тайну, которую он тщательно скрывал, и воспользуемся ею  в  своих
целях. И я не верю, что Оберон представлял себе те времена,  когда  он  не
будет сидеть на троне... Иногда либо в шутку, либо чтобы  подзадорить  нас
отец говорил о своем отречении. Но я понимал, что разговоры эти рассчитаны
только на одно: посмотреть, как мы на них отреагируем.  Король  Эмбера  не
мог не знать, в каком положении окажутся дела, если он  исчезнет.  Как  ни
обидно мне было в этом признаться, ни один из нас не  был  достоин  занять
его место. Конечно, в нашей несостоятельности можно было  упрекнуть  отца,
но знакомство с Фрейдом научило меня многому, и я  понимал,  что  во  всем
виноваты мы сами. К тому же сейчас смешно  рассуждать,  кто  должен  стать
монархом. Если отец не отрекся от престола и был жив, каждый из нас  может
надеется в лучшем случае на регентство.  Мне  бы,  например,  не  хотелось
короновать себя, а потом встретиться лицом к лицу с Обероном,  вернувшимся
в Эмбер. Я боялся отца и не стыдился в этом признаться. Только  глупец  не
боится тех сил, которых не понимает. И тем не менее  у  меня  было  больше
прав на трон, чем у Эрика (я не придавал значения титулу - какая  разница,
король или регент), и я был полон решимости осуществить  свой  замысел.  И
именно поэтому о Дворкине, который казался  мне  чуть  ли  не  всемогущим,
никто ничего не должен знать до тех пор, пока я не захочу прибегнуть к его
услугам.
     А если он действительно нашел способ  уничтожить  Эмбер?  Ведь  тогда
исчезнут не только отражения, но и все сущее на планете.
     Тем  более  я  не  имею  права  говорить,  что  Дворкин  жив.  Нельзя
допустить, что бы в руки  моих  братьев  и  сестер  попало  такое  грозное
оружие.
     Как я уже говорил, все члены нашей семьи очень практичны.
     Я допил вино, вытащил трубку, прочистил ее и туго набил.
     - Вот, собственно, и весь мой рассказ, - сказал  я,  приподнимаясь  и
прикуривая от лампы. - Когда зрение ко мне вернулось, я бежал  из  Эмбера.
Некоторое время я жил на Лорене,  где  и  встретился  с  Ганелоном.  Затем
пришел сюда.
     - Для чего?
     - Это место напоминает мне Авалон, который я знал.
     Я намеренно вскользь упомянул о Ганелоне, надеясь,  что  Бенедикт  не
станет меня о нем расспрашивать. Мне бы не хотелось говорить, что когда-то
мы были знакомы, и я думаю, мой  спутник  тоже  понял,  что  ему  надлежит
держать язык за зубами.
     Как я и предполагал, Бенедикт не обратил  на  Ганелона  ни  малейшего
внимания. Моего брата интересовало другое.
     - Как тебе удалось бежать? - спросил он.
     - Мне помогли выйти из камеры, - признался я. - А дальше... во дворце
много потайных мест, о которых Эрик ничего не знает.
     Я улыбнулся и запыхтел трубкой.
     -  Хорошо  иметь  друзей,  -  заметил  он  как  бы  в  ответ  на  мою
невысказанную мысль.
     - Думаю, у каждого из нас найдутся друзья в Эмбере.
     - Хочется верить, - коротко сказал  он  и,  на  секунду  задумавшись,
добавил: - насколько мне известно, ты частично выдолбил  двери  в  камере,
нарисовал на стенах какие-то картинки и поджег постель. Верно?
     - Да. Видимо, длительное  заключение  влияет  на  психику.  Я  и  сам
понимаю, что вел себя более чем странно.
     - Я не завидую тебе, брат. Скажи, что ты собираешься делать?
     - Честно говоря, еще не решил.
     - Может, ты хочешь остаться здесь?
     - Сам не знаю. Как обстоят дела в Авалоне?
     - Здесь командую я.  -  Судя  по  его  тону,  это  был  не  вызов,  а
констатация факта. - Думаю, мне удалось избавить Авалон  от  грозящей  ему
опасности. Если  я  прав,  сейчас  настанут  спокойные  времена.  Цену  я,
конечно, заплатил высокую, - тут он невольно бросил взгляд на свою культю,
- но игра стоила свеч.
     И он начал говорить о том, что я уже слышал от мальчишки-дезертира, а
потом рассказал о битве. Когда предводительница ведьм погибла, ее  солдаты
разбежались в разные стороны. Авалонцы бросились  вдогонку  и  почти  всех
перебили, а пещеры вновь  завалили  камнями.  На  всякий  случай  Бенедикт
оставил рядом с ними несколько патрульных отрядов.
     Он ни слова не сказал о своей встрече с Линтрой.
     - А кто убил предводительницу? - поинтересовался я.
     - Это сделал я, - отчеканил он, и культя его непроизвольно дернулась.
- но я заколебался, прежде чем нанести первый удар. Нельзя было медлить.
     Я отвел глаза в сторону, и Ганелон последовал моему примеру. Когда  я
вновь посмотрел на Бенедикта, лицо его было спокойным.
     - Мы искали тебя. Ты хоть знаешь об этом, Корвин? - спросил он.  -  И
Бранд,  и  Жерар  с  ног  сбились,   исходив   множество   отражений.   Ты
действительно  угадал  то,  что  сказал  Эрик,  объясняя  причину   твоего
отсутствия. Никто не поверил ему на слово. Много раз мы пытались связаться
с тобой, но твоя карта  оставалась  холодной.  Видимо,  поврежденный  мозг
блокирует контакт. Любопытная деталь. Тем  не  менее  мы  решили,  что  ты
погиб. Затем к поискам присоединились Джулиан, Каин и Рэндом.
     - Вот как? Я польщен.
     Он улыбнулся.
     - О! - воскликнул я, ругая себя за непонятливость, и тоже улыбнулся.
     Они бросились искать не меня, а мой  труп,  чтобы  обвинить  Эрика  в
братоубийстве и либо лишить его власти, либо шантажировать.
     - Лично я искал тебя в окрестностях Авалона, - продолжал Бенедикт,  -
и мне так здесь понравилось, что я решил остаться. В  те  дни  государство
было в ужасающем состоянии, и я трудился в поте лица,  чтобы  вернуть  ему
былую славу. Я сделал это в память о тебе, но мне полюбилась эта страна  и
ее жители. Они привыкли к мысли о том, что я -  их  протектор,  и,  честно
говоря, я к ним тоже привык.
     Я был одновременно и тронут, и встревожен его словами. Не хотел ли он
сказать,  что  ему  пришлось  исправлять  ошибку  неумелого   нашкодившего
младшего брата? Или он не лукавил, а действительно  ощутил  мою  любовь  к
Авалону - правда, другому Авалону - и решил как бы выполнить мою последнюю
волю? Нет, все-таки я стал излишне сентиментален.
     - Приятно слышать, что обо мне  не  забыли,  -  сказал  я,  -  а  еще
приятнее, что ты взял на себя роль защитника этой  страны.  Мне  бы  очень
хотелось побродить по знакомым местам, которые  так  живо  напоминают  мне
прежний Авалон. У тебя нет возражений, если я немного погощу?
     - И это все, чего ты хочешь?
     - Это все, чего я хочу.
     - Тогда знай, что воспоминания о  твоем  отражении,  которое  правило
здесь, отнюдь не из приятных. Ребенка тут никто не назовет Корвином,  и  я
не брат ему.
     - Понимаю, - сказал я. - Меня зовут Кори. Ведь мы можем быть  старыми
друзьями?
     - Все будут очень  рады,  если  мой  старый  друг  останется  у  меня
погостить.
     Я улыбнулся и кивнул. Он оскорбил  меня,  еще  раз  намекнув,  что  я
виновен в плачевном состоянии этого отражения отражения; меня,  который  -
пусть на секунду - ощутил холодный огонь короны Эмбера на своем челе.
     Интересно, как повел бы себя  Бенедикт,  узнав,  что  я  имею  прямое
отношение  к  нашествию  женщин-ведьм?  Сделал   бы   он   вывод,   причем
достоверный, что потерял руку по моей вине? Лично я предпочитал  оценивать
ситуацию в целом: не прикажи Эрик выжечь  мне  глаза,  я  не  произнес  бы
проклятья.
     И все же пусть лучше Бенедикт ничего не знает.
     Мне необходимо было выяснить, окажет ли он поддержку Эрику, или будет
на  моей  стороне,  или  просто  не  станет  вмешиваться,  когда  я  начну
действовать. Бенедикт был слишком умен и наверняка сейчас думал о том, что
я намерен предпринять. Итак...
     Кто начнет разговор?
     Я раскурил трубку, плеснул в кружку вина,  выпустил  облако  дыма.  Я
вслушивался в звуки, доносящиеся из лагеря, посвист ветра, бурчание в моем
животе...
     Бенедикт выпил.
     - Что ты намерен предпринять? - небрежно спросил он.
     Я мог бы ответить, что еще не решил, что я  счастлив,  оказавшись  на
свободе, что мне ничего не надо...
     И он тут же понял бы, что я вру и не краснею. Бенедикт знал меня  как
облупленного.
     - Ты знаешь, что я намерен предпринять, - ответил я.
     - Если ты попросишь меня о помощи, я откажу. Эмбер переживает тяжелые
времена, и нечего устраивать в нем грызню за власть.
     - Эрик - узурпатор.
     - Я предпочитаю видеть в нем регента.  Любой  из  нас,  попытайся  он
сейчас захватить трон, будет узурпатором.
     - Значит, ты веришь, что отец жив?
     - Я знаю, что Оберон жив и попал в беду. Он несколько раз пытался  со
мной связаться.
     На  моем  лице  не  дрогнул  ни  один  мускул.  Значит,  я   был   не
единственным. Расскажи я о нашем с отцом разговоре, меня назвали бы лжецом
и обвинили бы в лицемерии - пять лет назад  он  практически  приказал  мне
занять трон.
     - Ты не поддержал Эрика, когда он объявил себя королем. -  Я  пытливо
посмотрел на Бенедикта. - Скажи, ты окажешь ему помощь, если будет сделана
попытка скинуть его с престола?
     - Я уже говорил, что считаю его регентом. И  независимо  от  моего  к
нему отношения, я не хочу междоусобиц в Эмбере.
     - Следовательно, ты окажешь ему помощь.
     - Я сказал все, что хотел сказать. Ты  волен  оставаться  в  Авалоне,
сколько пожелаешь, но я не  позволю  использовать  его  как  плацдарм  для
нападения на Эмбер. Это ясно?
     - Вполне.
     - Вот и отлично. А раз мы так хорошо поняли друг друга,  ответь  мне,
ты все еще намерен здесь остаться?
     - Не знаю. Твое желание избежать  междоусобиц  дает  гарантии  только
Эрику?
     - Не понимаю. Что ты имеешь в виду?
     - Я имею в виду, что во имя спокойствия  ты  можешь  принять  решение
вернуть меня в Эмбер силой. Но если со мной попытаются сделать то, что уже
один раз сделали, я натворю таких бед, перед которыми  любые  междоусобицы
покажутся тебе веселым пикником.
     Бенедикт покраснел и опустил глаза.
     - Я не хотел сказать, что предам тебя, Корвин. Неужели ты думаешь,  у
меня нет сердца? Я не допущу, чтобы по моей вине ты  попал  в  тюрьму  или
ослеп... Если не хуже. И я с радостью приму  тебя  как  гостя,  но  только
оставь, пожалуйста, и свое  тщеславие,  и  свой  страх  на  границе  моего
государства.
     - В таком случае я остаюсь, - сказал я. - У меня нет армии,  и  я  не
собираюсь набирать ее в Авалоне.
     - Я рад.
     - Спасибо, Бенедикт. Хоть и не ожидал тебя здесь увидеть, я тоже  рад
нашей встрече.
     Он снова покраснел и кивнул.
     - Взаимно. Неужели я первый из нас, с кем ты встретился после побега?
     - Да. И меня интересует,  как  поживают  мои  братья  и  сестры.  Что
новенького?
     - Никто не умер.
     Оба мы усмехнулись, и я понял, что Бенедикт  не  собирается  со  мной
откровенничать. Он вообще не любил сплетен и слухов и  предпочитал  больше
молчать. Что ж, его право.
     - Я останусь в районе  пещер  еще  на  неделю,  -  сообщил  он  после
непродолжительного молчания. - Хочу убедиться, что все в порядке.
     - Разве это не очевидно?
     - Думаю, да, но я не хочу рисковать. Неделя - не  срок,  а  я  должен
быть уверен, что с ведьмами покончено.
     - Осмотрительность... - пробормотал я.
     - ...И если ты не жаждешь жить походной жизнью, отправляйся  прямо  в
Авалон. Неподалеку от города у меня есть небольшое поместье. Надеюсь,  оно
тебе понравится.
     - Спасибо, Бенедикт.
     - Утром я набросаю тебе карту местности и дам письмо управляющему,  а
когда покончу с делами приеду и тоже как следует отдохну.
     - Вот и отлично.
     - Тогда подыщи себе в  лагере  место  для  ночлега  и  ложись  спать.
Смотри, не пропусти завтрак.
     - Постараюсь. Ты не возражаешь, если мы устроимся на  ночь  там,  где
оставили седельные сумки?
     - О чем ты говоришь! - воскликнул он, и мы допили вино.
     Выходя из палатки, я высоко поднял полог и сжал большой кусок полотна
в руке. Бенедикт пожелал нам доброй ночи и вернулся к  столу,  не  заметив
образовавшегося сбоку отверстия.
     Я соорудил постель справа от седельных сумок  и  постепенно  стал  их
подтаскивать, роясь в вещах. Ганелон с любопытством на меня  посмотрел.  Я
кивнул и указал глазами на палатку. Он задумался, кивнул в  ответ  и  тоже
постелил правее.
     Я прикинул расстояние на глазок, подошел к своему спутнику  и  громко
спросил:
     - Не  возражаешь,  если  мы  поменяемся  местами?  Мне  здесь  больше
нравится. - Для полной ясности я ему подмигнул.
     - Мне безразлично, - так же громко ответил Ганелон и пожал плечами.
     Одни костры погасли, другие угасали - солдаты улеглись спать. Часовые
не обращали на нас внимания, в лагере было тихо, на  небе  -  ни  облачка,
лишь слепящая синева звезд. Запах дыма и влажной земли приятно щекотал мне
ноздри, напоминая об иных временах. Я очень устал.
     Но вместо того чтобы закрыть слипающиеся глаза, я положил под  голову
жесткую седельную сумку, набил трубку и закурил.
     Мне дважды пришлось переменить позу - Бенедикт  все  время  ходил  по
палатке и на какое-то время вообще исчез  из  поля  зрения.  Очевидно,  он
копался в сундучке, потому  что  свет  дальней  лампы  заколебался.  Затем
Бенедикт подошел  к  столу,  освободил  его  от  посуды,  отошел  куда-то,
вернулся и сел на старое место. Я изогнул шею, стараясь не терять из  виду
его левую руку.
     Он листал небольшую книжку или...
     Карты?
     Естественно.
     Дорого бы я дал, чтобы узнать, какую карту он  вытащил  из  колоды  и
положил перед собой. Дорого бы я дал и за Грейсвандир  -  на  тот  случай,
если в палатке появится человек, вошедший не через тот полог, в котором  я
сделал такое удобное отверстие. Я почувствовал зуд в  ладонях  и  подошвах
ног, как бывает у меня перед битвой.
     Но в палатке никто не появился.
     Бенедикт сидел не шевелясь, минут пятнадцать, а затем собрал карты  в
колоду, запер ее в сундучок и погасил свет.
     Часовые продолжали обход. Ганелон храпел.
     Я выколотил трубку, повернулся на бок и устроился поудобнее.
     "Завтра, - сказал я сам себе.  -  Если  завтра  я  проснусь  живым  и
невредимым, все будет в порядке"



                                    5

     Я сосал пустой стебелек и смотрел, как крутится мельничное колесо.  Я
лежал на животе ни берегу ручья, подперев голову руками. От брызг и пены в
воздухе стоял туман, в  котором  сверкала  маленькая  радуга,  и  до  меня
изредка долетали капли воды. Мерное плескание, шум  колеса  заглушали  все
звуки в лесу.  На  мельнице  сегодня  никто  не  работал,  и  я  испытывал
наслаждение, глядя на нее, - много веков  не  видел  я  ничего  подобного.
Смотреть на колесо и слушать плеск воды было так приятно, что  я  чуть  не
впал в гипнотическое состояние.
     Мы жили в поместье Бенедикта третий день, и Ганелон ушел в  город  на
поиски развлечений. Я остался, потому что был там позавчера и  узнал  все,
что мне было нужно. Пришла пора действовать. Из лагеря Бенедикта мы уехали
беспрепятственно, после того как он угостил нас завтраком и дал  обещанные
карту местности и письмо к управляющему. Мы отправились в путь с  восходом
солнца, а к полудню уже прибыли в небольшой уютный домик, где нас  любезно
приняли и показали отведенные  нам  комнаты.  Мы  быстро  привели  себя  в
порядок, ушли в город и остались в нем до вечера.
     Бенедикт должен был вернуться в конце  недели.  Мне  необходимо  было
спешить, чтобы закончить с делами до  его  возвращения  и  успеть  вовремя
унести ноги.
     Страна, в которую я попал, удивительно напоминала мне прежний Авалон,
и если бы не засевшая в голове мысль, превратившаяся в навязчивую идею,  я
наслаждался бы покоем и чувством свободы. Но  я  ничего  не  мог  с  собой
поделать. Стоило мне ненадолго отвлечься, и я вновь ловил себя на том, что
строю всевозможные планы.
     Мне предстояло совершить небольшое путешествие. Если выйдет так,  как
я задумал, и никто о нем не узнает, я решу сразу две проблемы. Правда, мне
не удастся уложиться за ночь,  но  я  проинструктировал  Ганелона  на  тот
случай, если мое отсутствие будет замечено.
     Колесо равномерно скрипело, г