и схватки, однако нет ни крови, ни  запаха  смерти.
Интересно, кто и с кем сражался? Может, - высказал  коала  догадку,  которая
была столь же очевидной, сколь и нечаянной, - кто-то опередил нас и потерпел
поражение?
   - Сомневаюсь, - проворчал Клотагорб. - Я  не  знаю  никого,  кто  был  бы
способен определить местонахождение пертурбатора и явиться сюда раньше  нас.
То,  что  ты  очутился  в  здешних  краях  в  нужное   время,   подтверждает
всего-навсего твои уникальные возможности гадать по рунам, не более того.
   - Тогда кто же здесь сражался? - повторил коала, окидывая взглядом залу.
   - Наш противник. Я подозреваю, что он - это достаточно часто случается  с
сумасшедшими - сражался сам с собой. Любопытно было бы узнать, как долго его
одолевали незримые демоны воображаемых страхов?
   - Хозяин, - воскликнул  Сорбл,  который  парил  под  потолком,  не  желая
карабкаться по дебрям обломков, - какой психопат нападал на нас всю  дорогу,
чтобы в конце концов бросить на произвол судьбы свой собственный дом?
   - Это нам, в частности, и предстоит выяснить, ученик.
   - Смотрите! - Дормас внезапно остановилась.
   - Что? - спросил Джон-Том, недоуменно озираясь по сторонам.
   - Что-что, - передразнила лошачиха. - Иногда я начинаю жалеть, что у меня
нет рук. Попробовали бы, каково показывать копытом. Вон там,  слева,  что-то
двигалось.
   - Айда! - гаркнул Мадж, ринулся было в направлении, указанном Дормас,  но
тут же опомнился и пробормотал:
   - Что я, совсем спятил, что ли?
   Он подождал товарищей, пропустил вперед Колина с Джон-Томом и  последовал
за ними куда более размеренной походкой.
   - Мы находимся в скале,  -  объявил  Клотагорб,  первым  заметивший,  что
деревянный свод над головами сменился  каменным.  -  Выходит,  эта  крепость
значительно больше, чем выглядит  снаружи.  Интересно,  кто  построил  ее  и
когда?  Наружные  стены  воздвигнуты  сравнительно   недавно,   однако   сие
сооружение восходит, насколько я могу судить, чуть ли  не  к  доисторическим
временам. То, что снаружи, для него - как маска.
   - Хозяин, я что-то слышал, -  сообщил  Сорбл.  Путешественники  мгновенно
приготовились к схватке.
   - Сколько их там? - справился Мадж.
   - Я слышал не шаги, - отозвался филин, - а что-то вроде песни.
   - Куда? - спросил Джон-Том у Сорбла.
   Коридор впереди  раздваивался.  Мрачный  тоннель  справа  уводил  вниз  и
производил не слишком благоприятное впечатление. Тот, что ответвлялся влево,
был  освещен  одним-единственным   факелом.   Джон-Том   испытал   громадное
облегчение,  когда  филин  кивнул  именно  в  ту  сторону.  Ведь   с   любым
противником, каким бы он ни был слабым, легче биться на свету, тогда  как  в
темноте приходится вдобавок сражаться с собственным  страхом.  Едва  путники
свернули в левый проход, тот звук, о котором упоминал Сорбл, стал  отчетливо
слышен всем. Даже Джон-Том и Талея с их  несовершенным  человеческим  слухом
различали его вполне отчетливо.
   Впрочем, звук не столько слышался, сколько ощущался, проявлял себя скорее
как вибрация. Юноша  прикоснулся  кончиками  пальцев  к  стене.  Да,  камень
вибрировал. По-видимому, звук порождало некое устройство, ибо ни одно  живое
существо на такое просто не было способно.
   - Мы уже близко, хозяин! Совсем  близко!  -  крикнул  Сорбл,  мечась  под
потолком от стены к стене.
   Проход повернул, и к вибрации и  шуму  прибавились  высокий,  на  пределе
слышимости человека, свист и еще  один  звук,  который  сильно  смахивал  на
усиленный микрофоном голос флейты. Джон-Том подумал о том множестве  звуков,
какое способен воспроизвести хороший  синтезатор,  вспомнил,  сколь  богатым
выбором тональностей и ключей обладает его дуара, но  все  же  вынужден  был
признать, что в жизни не слышал ничего подобного. Эта  могучая  и  печальная
музыка как будто возмущала самое структуру мироздания.
   Внезапно  безо  всякого  предупреждения  коридор  расширился,  и  путники
оказались в просторном шестиугольном помещении. Стены  покрывали  панели  из
лазурита и яшмы, а сводчатый потолок сверкал граненым хрусталем,  в  котором
отражалось существо, находящееся в помещении. От него  исходил  столь  яркий
свет,  что  становилось  больно  глазам.  Этот  свет  легко  поглощал  блики
развешанных на стенах факелов; казалось, он с  той  же  легкостью  затмит  и
десять тысяч подобных огней. Прикрыв глаза руками и  лапами  -  у  кого  что
было, -  путешественники  старались  определить  размеры  существа,  вернее,
предмета. Порождаемые им шум и вибрации проникали, как чудилось Джон-Тому, в
его естество.  Он  слышал  песню  -  точнее,  ощущал  ее  -  костями  ног  и
сухожилиями рук. Эта песня не воспринималась ни  болезненно,  ни  неприятно,
она просто пробирала до глубины души; мелодия как  бы  вопрошала  о  чем-то,
противоречила сама себе, вздымалась и опадала, словно морская  волна,  и  ее
постоянно перекрывали свист и многократно усиленный голос флейты.
   То  был,  естественно,  пертурбатор.  Джон-Том  ожидал   увидеть   нечто,
исполненное величия и мощи, нечто такое, по чьему виду сразу можно  сказать:
да, оно в  состоянии  изменить  целый  мир  посредством  межпространственной
икоты. Он ожидал, что пертурбатор будет внушительных  размеров.  Что  ж,  по
крайней мере в этом ожидания юноши сбылись. Пертурбатор  занимал  почти  все
помещение, он казался одновременно весьма тяжелым и невесомым,  едва  ли  не
воздушным.
   Джон-Том никак не ожидал  этого  -  что  пертурбатор  окажется  настолько
красив, воистину прекрасен. Он висел в застоявшемся воздухе залы и  пребывал
в    постоянном    движении:    менялся,преображался,     трансформировался,
модифицировался,  выглядел  то  как  цепочка  соединенных  друг   с   другом
додекаэдров, то как разноцветный залп фейерверка. Каждая  новая  форма  была
безупречной, совершенной, хотя существовала всего лишь несколько секунд. Вот
пертурбатор превратился в скопище наэлектризованных флюоресцирующих  лезвий,
вот стал  чередой  концентрических,  серебристых  с  золотым  отливом  сфер,
которые  затем  уступили  место  причудливому  скоплению   треугольников   и
квадратов, а те, в свою очередь, обратились в мириады  крошечных  сверкающих
торнадо.
   Потом возникла спираль наподобие той, какой изображают строение  молекулы
ДНК; она вращалась со скоростью тысячи  оборотов  в  минуту  и  разбрасывала
вокруг голубые и зеленые искры. Вот спираль  исчезла,  и  появился  световой
конус, внутри которого сновали сверху вниз полосы различных цветов; достигая
вершины, они вырывались наружу и взлетали в воздух сгустками сочных  красок.
Пертурбатор то сжимался, то расширялся, то съеживался, то вспучивался  и  не
переставал петь свою песню, аккомпанируя  себе  свистом,  музыкой  флейты  и
аккордами, схожими с теми, что срываются с синтезатора. Это была живая  фуга
цвета и звука.
   - Разрази меня гром, - прошептал Мадж, - за этакое представление не жалко
и бабки заплатить.
   - В древних текстах, - проговорил Клотагорб, -  мне  попадались  описания
пертурбатора, но все они  основывались  скорее  на  предположениях,  чем  на
достоверных свидетельствах.  -  Чувствовалось,  что  волшебник  потрясен  не
меньше, нежели его спутники. - Увидеть пертурбатор воочию...
   - Здорово, - произнесла Дормас. - Повесить бы такую штуку  над  входом  в
конюшни!
   - Красив, но опасен, - сказал Колин. - Он  не  принадлежит  нашему  миру.
Чародей, ты снова прав.
   - Никак опять предсказываешь? - спросила Дормас.
   - Нет. По-моему, все мы чувствуем одно и то же. Он пробыл  здесь  слишком
долго. Ему хочется на волю.
   - Он что, разумен? - поинтересовался Джон-Том.
   - Мой мальчик, на свете великое множество определений  разумности,  равно
как и бессчетное количество вариаций разума. - Клотагорб хотя и погрузился в
созерцание  чуда,  но  не  настолько,  чтобы  забыть  о  происходящем  и  не
прислушиваться к разговорам товарищей, -  Дабы  перечислить  их  все,  нужен
чародей, более моего сведущий в тайнах нашего ремесла. Однако я  согласен  с
моим мохнатым другом.  Пертурбатор  жаждет,  чтобы  его  освободили,  жаждет
покинуть свою холодную темницу  и  продолжить  путь  сквозь  пространство  и
время.
   - Как его  освободишь?  -  хмыкнула  Талея,  которая  умудрилась  той  же
ладонью, какой прикрывала глаза, откинуть со лба челку. - Я что-то  не  вижу
ни веревок, ни цепей.
   - Путы видимы далеко не всегда, моя  девочка,  -  отозвался  Клотагорб  с
улыбкой, то бишь с той гримасой, которая заменяла черепахе улыбку. -  Всякая
попытка  удержать  пертурбатор  тем  способом,  на  который  ты,   как   мне
представляется, намекаешь, заведомо обречена на неудачу. Это все  равно  что
пытаться загнать в бутылку звезду. Здесь требуется иной  подход.  Необходимо
что-то крепкое и одновременно едва ощутимое, как  та  сила,  что  объединяет
составляющие материи, что-то такое, через которое не сможет прорваться  даже
пертурбатор.
   Чародей отвел лапу и теперь глядел в упор на плененное  чудо.  Он  сейчас
воспринимал пертурбатор своим особым, магическим чувством, впитывал  свет  и
упивался красотой.
   - Вы как хотите, сэр, - сказал Джон-Том, который  попробовал  последовать
примеру волшебника, однако, к стыду своему, вынужден  был  не  только  вновь
заслониться рукой от яркого света, но и отвернуться, - а я ничего не вижу.
   - Точно, - поддержал Мадж, - коли тут и есть клетка, ее не различить.
   - Совершенно верно, - изрек Клотагорб. - Сия клетка несубстанциальна, как
злобная мысль, как здравомыслие, тонка, как  грань  между  здоровым  сном  и
кошмаром, и все же крепка, как  воля  к  жизни  или  к  смерти.  Пертурбатор
оказался запертым в клетке безумия, которое вдобавок питается ненавистью.  Я
вижу ее  столь  же  ясно,  как  если  бы  она  была  из  железа.  Подумайте!
Пертурбатор постоянно находится в движении,  он  непрерывно  видоизменяется,
однако в его действиях нет ничего нелогичного или иррационального. Каждая из
Вселенных,   сквозь   которые   он   пролетает,   зиждется   на   логике   и
согласованности, причем не имеет значения, насколько эта  логика  отличается
от той, что  принята  у  нас.  Тем  не  менее  опять-таки  каждая  Вселенная
подвержена аберрациям, приступам  нелогичности  и  безумия.  Их  пертурбатор
старается избегать, что до сих пор ему удавалось.  Но  в  нашем  мире  некто
заключил его в сферу помешательства,  иными  словами,  воздвиг  единственную
преграду, которую не в состоянии преодолеть. Он попал в плен, но  продолжает
изменяться,  и  любое  его  изменение  означает  пертурбацию,  затрагивающую
структуру мироздания. Большинство перемен столь  незначительно,  что  мы  их
просто не замечаем. Красный жук становится желтым. Лист, который сорвался  с
ветки, летит не вниз, а вверх. Человек приобретает более темный загар,  или,
скажем, на хвосте выдры выпадает вся шерсть. - Мадж  испуганно  взглянул  на
свой хвост. - В обычных условиях пертурбатор - весьма редкий гость в том или
ином  мире,  вот  почему  его  влияние  остается  практически  незамеченным.
Пертурбаторы  движутся  слишком  быстро,  чтобы  их  можно  было  различить;
впрочем, побочные эффекты  поддаются  определению  посредством  магии  -  не
всегда, но довольно часто. - Джон-Том попытался провести аналогию  со  своим
собственным миром, но не пришел к сколько-нибудь вразумительному заключению.
Если  верить  Клотагорбу,  получается,   что   космические   лучи   -   пипи
пертурбатора? Да попробуйте только заикнуться об этом специалисту по  теории
элементарных частиц! - Вот с чем нам предстоит иметь дело. Так или иначе, мы
должны разрушить клетку безумия.
   Джон-Том принялся рассматривать дверные проемы, тянувшиеся  по  периметру
помещения.
   - Кто же мог сотворить ее?
   - Тот, кто окончательно спятил и обладает огромной  колдовской  силой,  -
ответил Клотагорб, который также обозревал проемы.  -  Необходимо  и  то,  и
другое.
   - Чокнутый волшебник, - пробормотал Мадж. - Шикарно, ничего не скажешь. -
Он передвинулся поближе к Джон-Тому. Так же поступила и Талея.
   - По-вашему, я безумен?
   Все резко  обернулись.  Тот,  кто  задал  вопрос,  появился  из  того  же
коридора, по которому пришли  сюда  путешественники.  Он  был  один,  однако
впечатление производил весьма  внушительное  -  высокий,  приблизительно  по
плечо Джон-Тому, широкоплечий, словом, из таких, с кем обычно  стараются  не
встречаться в темных переулках.
   - Росомаха, - пробормотал Колин, стискивая обеими лапами рукоять сабли. -
До чего здоров, мерзавец!
   - И совсем выжил из ума, - прибавил Клотагорб.
   Присмотревшись, Джон-Том различил в глазах росомахи нечто вроде  отблеска
того сияния, которое источал пертурбатор. Зверь глядел на путников  в  упор,
но как будто не видел их, словно его зрение от болезни расфокусировалось. Он
был  облачен  в  лохмотья,  которые,  как   можно   было   предположить   по
сохранившимся кусочкам, являлись когда-то  роскошными  одеждами  из  кожи  и
шелка. В одной лапе безумный колдун сжимал громадный боевой топор с четырьмя
лезвиями. Джон-Том прикинул на  глазок,  что,  пожалуй,  не  сумел  бы  даже
поднять такую тяжесть, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться топором  по
прямому назначению.
   Как ни странно, колдун не нападал. Он, казалось,  что-то  высматривал  за
спинами путешественников,  присутствие  которых  в  помещении,  по-видимому,
несколько его озадачило.
   - Я вовсе не безумен. Меня зовут Браглоб, я величайший среди  волшебников
Северных рубежей и нахожусь в здравом уме и твердой памяти. - Он  простер  в
направлении путников  свободную  лапу  и  воскликнул;  -  Убирайтесь  прочь!
Проваливайте! Оставьте меня в покое, не то пожалеете!  Больше  предупреждать
не буду. - Он потряс над головой своим огромным топором.
   Мадж спрятался за Джон-Тома, чтобы без помех наложить на тетиву стрелу  -
а заодно и обезопасить себя на случай возможных неприятностей.
   - Я Клотагорб из Древа, - заявил чародей, делая шаг вперед, -  величайший
из всех волшебников на свете. Знай, что мы не можем уйти, пока  не  исполним
то, за чем явились.
   Колдун сдвинул кустистые брови. Должно быть, он пытался  уяснить,  о  чем
ему толкуют. Джон-Тому подумалось, что этот Браглоб явно спятил, но не  стал
от того менее опасен - скорее наоборот.
   - Вы меня слышали! - взревел Браглоб. - Я хозяин пертурбатора. Я заставлю
его превратить всех вас в камни! Нет, не в  камни,  а  в  червяков,  которые
пойдут на корм рыбам! Вы еще раскаетесь, что не послушались моего совета!
   - Ты не сделаешь ничего подобного, - возразил Клотагорб, -  поскольку  не
сможешь; иначе сделал бы давным-давно. Ты раз за разом предпринимал  попытки
остановить нас, однако мы все же добрались до твоего убежища. Больше  ты  ни
на что не способен. Я не верю, что ты подчинил  себе  пертурбатор.  Да,  его
можно заключить в пространственно-временную  клетку,  но  подчинить  нельзя.
Раньше я думал по-другому, но когда увидел пертурбатор и  тебя,  понял,  что
ошибался, ибо он куда более изумителен,  нежели  представлялось,  а  ты,  не
сочти за грубость, полное ничтожество.
   - Врали, обманщики, лгуны, негодяи! - Колдун пригнулся, словно готовясь к
прыжку.
   Джон-Том насторожился и заслонил было Талею, но  та,  оскорбленная  таким
отношением к себе, громко фыркнула, обошла юношу и стала чуть впереди. Вот и
рассуждай тут о рыцарстве, подумал Джон-Том; как быть, если женщина, которую
ты жаждешь защитить, думает лишь о том, удастся ей или нет  пустить  в  дело
свой клинок?
   Браглоб  вновь  уставился  на  путешественников  невидящим  взором.   Да,
размышлял Джон-Том, Клотагорб прав: этот тип явно чокнулся.
   Удивительно, но факт - несмотря  на  тяготы  долгого  пути  из  Линчбени,
несмотря на все испытания, выпавшие на долю путников по милости пертурбатора
и его сумасшедшего владельца, юноша понял вдруг,  что  искренне  сочувствует
колдуну. Тот, если рассуждать о  наружности  с  точки  зрения  телосложения,
выглядел едва ли не образчиком мужественности, однако засаленные лохмотья  и
грязный мех изрядно портили впечатление. Судя по всему, Браглоб не мылся, не
расчесывал шерсть и  не  ел  как  следует  неизвестно  сколько  времени.  Он
принадлежал к числу тех противников, которых  надо  не  бояться,  а  жалеть.
Существо, враждующее с самим собой, воин, утомленный до изнеможения  битвами
с незримыми демонами, беглец, который спасается от страхов в толще  скалы  и
не ведает, что те гнездятся в его собственном мозгу.
   - Освободи пертурбатор, - потребовал Клотагорб, - и  мы  немедля  покинем
твой дом. Мы не хотим сражаться, не ищем схватки. В конце концов, между нами
нет вражды, нас разделяет только сверхъестественный феномен. Отпусти его!
   - Ни за что! - прорычал Браглоб, оскалив острые клыки. - Он мне нравится.
С ним тепло и уютно.
   - Видите, - обратился волшебник к своим слегка встревоженным товарищам, -
он находит в пертурбациях успокоение, благо те убеждают его, что мир  вокруг
тоже сошел с ума.
   - Сколько раз повторять? Я в своем уме! -  взвизгнул  колдун.  -  Это  вы
рехнулись,  если  хотите,  чтобы  я  отказался  от  попытки   изменить   ваш
тошнотворный мир, к которому вы привыкли! Поняли? Чокнутые вы, а не я!
   - Браглоб величаво повел лапой. - Ничего,  пертурбатор  позаботится  и  о
вас. - Неожиданно он лукаво усмехнулся. - Я не расстанусь  с  моей  отрадой.
Перемены станут происходить все чаще, скоро их нельзя будет остановить.
   - Когда ты безумен,  -  произнес  Клотагорб,  -  существует  два  способа
поведения. Можно свести с ума мир или, - он дружеским жестом протянул  лапу,
- излечиться от безумия. Если ты  позволишь,  мы,  вероятно,  сумеем  помочь
тебе. Когда ты исцелишься, то поймешь, что нет никакой необходимости жить  в
безумном  мире.  Впрочем,  долго  ты  не  проживешь  в  любом  случае,   ибо
пертурбатор рано или поздно доберется до солнца, которое взорвется, и  тогда
ты умрешь, погибнешь наравне со всеми остальными. Одумайся, товарищ  мой  по
ремеслу. Умоляю тебя, одумайся!
   - Не подходи ко  мне,  краснобай!  -  воскликнул  колдун  и  попятился  в
коридор, одновременно угрожающе взмахнув топором. Клотагорб  не  обратил  на
угрозу ни малейшего внимания. Он продолжал медленно  двигаться  к  Браглобу,
выставив перед собой уже обе лапы.
   - Послушай, ты ведь достаточно разумен, чтобы творить заклинания, значит,
должен сознавать хотя бы краешком сознания, что серьезно  болен.  Почему  ты
отказываешься от нашей помощи?
   - Стой на месте!  -  То  была  не  угроза,  а  скорее  испуганный  вопль,
замаскированный под нечто вроде воинственного возгласа.  Колдун  прижался  к
стене. Джон-Том поразился, заметив, что гигантская росомаха дрожит с  головы
до кончика хвоста.
   - Разрази меня гром, -  пробормотал  Мадж,  прислушиваясь  одним  ухом  к
уговорам Клотагорба. - Теперь ясно, отчего он спятил!
   - Ты о чем, Мадж? - спросила Талея.
   - Да вы что, ослепли? Протрите зенки! Эх вы, люди! Вечно  вам  приходится
все растолковывать. Этот самый Браглоб,  пускай  он  ростом  под  потолок  и
колдун из колдунов, - отъявленный трус. Уж кого-кого, а  труса  я  отличу  с
первого взгляда. От трусости и чокнулся. Такой здоровый, умеющий колдовать -
и трус. Че там говорить, даже я, пожалуй, слегка бы тронулся!
   - Вот  оно  что,  -  проговорил  Джон-Том.  Юноша  подивился  собственной
несообразительности: ведь поведение росомахи  было  весьма  характерным  для
того, кто напуган до полусмерти. Значит, колдун боится их. Значит, все,  чем
он угрожал, - не более чем блеф. Однако не  стоит  горячиться  и  спешить  с
выводами. По крайней мере, пока колдун вооружен топором.
   - Нет! - возопил Браглоб. - Не подходи! Не подходи! - Он отшвырнул  топор
в сторону, отвернулся и спрятал морду в лапах.
   Каким он был колдуном, установить не представлялось возможным.
   Однако не секрет, что безумие усиливает колдовские способности, равно как
и