Теоретически он понимал  чувства  товарищей,
однако в силу своей принадлежности к роду человеческому не мог разделить  их
ужаса.
   - О боже! - простонала Дормас. - Только этого нам и не хватало!
   Нет, я больше не могу!
   - Не говорите ерунды! - изрек Клотагорб, который, несмотря  на  всю  свою
самоуверенность, пребывал мгновение назад в полной растерянности.
   - Я знаю, вам плохо, но мы выносили и не такое.
   - Вовсе нет, хозяин, - простонал Сорбл. - Какой ужас! Я не  могу  летать!
Где мои крылья! Зачем мне вот это?
   Надо признать, что у Сорбла были основания сетовать на пертурбатор,  хотя
в общем и целом он пострадал не сильнее других.
   - Милостивое небо, - взмолился Мадж, - верни мне мой  прежний  вид,  и  я
никогда, слышишь, никогда не стану обижаться на тебя! Эй, ваше чудомудрие, я
согласен с Дормас. Не знаю, скока я еще протяну.
   - У нас нет выбора, - произнес чародей. - Поэтому мы должны  собраться  с
силами. -  Он  заскрежетал  зубами,  что  было  удивительно  само  по  себе,
поскольку у черепах, как известно, зубов не водится. Впрочем, у  Клотагорба,
как и у Сорбла, они вдруг появились.
   -  Да  ладно  вам,  -  сказал  Джон-Том,  норовя  подбодрить   приунывших
спутников. - Расслабьтесь, отдохните. Уверяю вас, со временем вы привыкнете.
   - Я скорее  умру,  -  выдавила  Дормас,  вмиг  утратившая  свою  поистине
уникальную способность ни при каких обстоятельствах не терять оптимизма.
   - Привыкнуть к этому? - переспросил Колин.  -  Да  я  лучше  выколю  себе
глаза, чтобы не видеть такого безобразия!
   - Тебе легко говорить! - укорил юношу Сорбл. - Ты-то ничуть не изменился.
   Джон-Том вынужден был признать правоту филина. Пертурбация выказала, если
можно так выразиться, чудеса избирательности: она  совершенно  не  затронула
Джон-Тома и в то же время коренным образом  изменила  облик  его  друзей.  В
частности, Клотагорб приобрел зубы. Сорбл должен был отныне приноравливаться
к  жизни  без  крыльев.  Что  касается  бедняжки  Дормас,   она,   вероятно,
чувствовала себя вывернутой наизнанку.
   С животными произошла перемена, которой их всех пугали,  когда  они  были
малышами. Иными словами, пертурбация воплотила в явь самые страшные кошмары.
Все они превратились - даже боязно произнести вслух -  в  людей.  Клотагорб,
который отчаянно пытался вспомнить хоть какое-нибудь  заклинание,  способное
вернуть ему прежний вид, преобразился  в  низкорослого  старика  с  длинными
седыми волосами и бородой. Он был одет в парусиновые брюки и походную куртку
со множеством карманов и карманчиков. Лишь глаза за  шестигранными  стеклами
очков, которые также изменились - слегка уменьшились, - оставались  теми  же
самыми, хотя и глядели теперь из-под копны волос. Рядом с чародеем  неуклюже
раскачивалась на пятках пожилая  дама  добрых  шести  футов  росту.  Поклажа
Дормас тоже претерпела изменения и  обернулась  рюкзаком,  который  висел  у
бывшей лошачихи за плечами. Короткие черные волосы, загорелое лицо -  Дормас
выглядела бы весьма привлекательной, когда бы не гримаса панического  ужаса,
исказившая  ее  черты.   Поблизости   вертелся   худощавый   подросток.   Он
беспрестанно озирался по сторонам и то  и  дело  всплескивал  руками,  пока,
по-видимому, не  осознал,  что  те  не  заменят  крыльев.  Колин  попробовал
успокоить огорченного до глубины души Сорбла.  Одежда  коалы  сохранилась  в
неприкосновенности,  разве  что   несколько   увеличился   размер.   Медведь
превратился в зрелого мужчину ростом опять же около шести футов и весом, как
прикинул на глаз Джон-Том, в пределах двухсот двадцати фунтов, причем на его
теле не было ни унции жира - сплошные мышцы. Лицом он походил  на  киношного
злодея; глаза Колина ярко блестели. Пожалуй, коалу в его новом облике  можно
было бы счесть образцом мужской красоты, если бы не чрезмерно большие, почти
с ладонь, уши. А Мадж стал мужчиной лет тридцати  с  хвостиком,  стройным  и
жилистым. На плече у него висел лук, за  поясом  торчал  нож;  то  и  другое
оружие увеличилось до соответствующих размеров. На лице  Маджа  был  написан
страх, в голосе сквозило отвращение.
   - Жуть, просто-напросто жуть! - Он  вытянул  перед  собой  руки,  которые
дрожали мелкой дрожью. - Вы тока поглядите! Голая кожа, ни намека на мех!  -
Выдр изогнулся и заглянул себе за спину. - А где мой чудесный хвост? Куда он
подевался, и как мне быть без него? - Мадж уставился на Клотагорба. - Сэрра,
что ж вы не говорите, что это не затянется надолго?
   - К твоему сведению, водяная крыса, я также  чувствую  себя  не  в  своей
тарелке. Постарайся понять, что мы все сейчас в одинаковом положении.
   - Ну и дела, - протянул Колин.  -  Вот  уж  не  думал,  не  гадал...  Мне
кажется, я вот-вот заплачу.
   - Надо что-то делать, - проговорила  Дормас  звонким  голосом,  отчетливо
выговаривая слова. - Иначе лично я наверняка сойду с ума. Я хочу  стоять  не
на двух ногах, а на четырех. Посмотрите!  Ну  на  что  они  годятся?  -  Она
показала товарищам сперва правую руку, затем левую. - Стоит надавить, и  они
сломаются! И не смейте утверждать, будто я ошибаюсь! Эка невидаль -  мех!  А
мне каково? Я же не могу ходить!
   - А я? Мне-то как быть? -  вклинился  в  разговор  Сорбл-подросток.  -  У
нетопырей тоже нет меха, но они хоть летают. А я... - Он горько зарыдал.
   - Успокойтесь, - произнес Джон-Том. - Скоро все встанет на свои места.
   - А если нет, приятель, что тогда? - справился Мадж.  Джон-Том  признался
себе,  что  испытывает  не  слишком  приятные  ощущения,  видя  перед  собой
взрослого человека и слыша знакомый голос выдра, которым говорит этот  самый
человек. На лице мужчины не было ни шерстинки, ни единого усика, и  все-таки
юноша знал, что смотрит на Маджа. Его  уверенность  зиждилась  на  голосе  и
глазах - голубых глазах, что глядели лукаво и вместе с тем вызывающе;  кроме
того, мужчина в точности воспроизводил характерные  жесты  выдра  -  правда,
далеко не так ловко и быстро. - Превратился б  сам  в  не  пойми  что,  живо
сообразил бы, что к чему.
   - К сожалению, - заявил Клотагорб, - у меня пока  ничего  не  получается,
поскольку мне трудно сосредоточиться  на  заклинании.  Нельзя  ли  причитать
немного потише?
   - Меня, - выразительно произнес Джон-Том, - не отвлекает никакой  шум.  -
Юноша задумчиво провел ладонью по струнам дуары.
   - Осторожней, паренек. - Мадж схватил Джон-Тома за локоть. - Можа, все  и
так обойдется. Коли  ты  чегой-нибудь  напутаешь  и  мы  навсегда  останемся
людьми, на твоей совести будет, по крайней мере, одна  смерть.  Предупреждаю
сразу: я точно прикончу себя.
   - Не волнуйся, Мадж. Все будет в порядке. Или ты забыл, как я расправился
с пожаром?
   - Ага, и чуть не подпалил собственную задницу. Учти, коли напортачишь,  я
из тебя шашлык сделаю. - Выдр убрал руку. -  По  правде  сказать,  любопытно
будет послушать песенку, которая может исправить такое.
   - Действуй, мой мальчик, - подбодрил юношу Клотагорб. - В  конце  концов,
попытка не пытка. Обстоятельства,  в  которых  мы  волей  случая  оказались,
угнетают меня ничуть не меньше, нежели остальных. А когда мысли разбегаются,
придумать или вспомнить что-либо подходящее практически невозможно.
   - Я постараюсь подобрать самый вразумительный текст, - пообещал Джон-Том.
   Легко сказать, подумалось ему. А Мадж прав. В такой ситуации никак нельзя
допустить даже незначительного промаха.
   Может, подойдет что-нибудь из того, что он слышал, когда посещал  занятия
на факультете народной музыки? Да ну, сколько лет прошло; и потом, когда  он
в последний раз пробовал  сыграть  африканскую  или  индонезийскую  мелодию?
Помнится, он давным-давно решил для себя, что такая музыка  не  поможет  ему
пробиться в "биллбордовскую  сотню"  <Хит-парад  американского  музыкального
журнала "Билл-борд". Итоги подводятся ежемесячно.>.
   Что касается рок-репертуара, тот был куда обширней и современней, однако,
сколько Джон-Том ни рылся в памяти, он никак не мог отыскать песню,  которая
хотя бы вскользь упоминала о превращении животных в людей. Дело  осложнялось
тем, что проблема заключалась  не  в  словах:  заклинание  срабатывало  лишь
тогда, когда в нем присутствовало некое искреннее чувство.
   Впрочем,  есть  одна  песенка,  которую  он  уже  пел,  избавляя  мир  от
последствий пертурбации. А что, если спеть ее задом наперед? Бред?
   Может быть; но разве положение, в котором они оказались, не бредовое?
   Джон-Том прокрутил в  памяти  текст,  откашлялся  -  и  запел.  Ему  было
довольно тяжело соблюдать обратный порядок куплетов, однако попытка, судя по
всему, обещала стать успешной: дойдя до середины песни, юноша ощутил  легкую
тошноту, перед глазами у него возникло нечто вроде  дымки.  Он  пел  и  пел,
добрался наконец до первого  куплета,  взял  последний  аккорд  на  дуаре  и
огляделся по сторонам. К его великому облегчению, все вышло именно так,  как
он и рассчитывал. Пертурбация пертурбировалась, и друзья вновь  стали  теми,
кем родились на свет.
   - Ура! Я - снова я! - воскликнул Мадж и подскочил от  радости  на  добрых
два фута, а потом запустил обе лапы в свой густой бурый мех.  -  Ребята,  до
чего ж я счастлив!  -  Он  вне  себя  от  радости  прошелся  колесом  вокруг
товарищей; словом, вел себя точь-в-точь, как школьник, который  вдруг  узнал
на пикнике, что ему положено особое угощение.
   - Хорошо, что все кончилось, - проговорила Дормас. - Что ты спел, юнец?
   - Песню Рика Спрингфилда "Все, что  нам  нужно,  -  человеческое  тепло".
Только я спел ее шиворот-навыворот.  По-моему,  сработало  лучше  некуда.  -
Джон-Том лучезарно улыбнулся.
   Клотагорб получил обратно свой панцирь, Сорбл обрел крылья и тут же взмыл
в поднебесье, где принялся выделывать фигуры высшего пилотажа;
   Колин передернул плечами, пошевелил ушами и потер черный нос.
   - Ты молодец, чаропевец. - Внезапно он нахмурился. - Друзья, боюсь,  наши
испытания продолжаются. Пожалуй, этого следовало ожидать.
   - Вот гадство, - пробормотал Мадж, глядевший в том же направлении, что  и
коала. - Слушайте, ваше чудомудрие, сколько еще нам терпеть?
   - Пока не найдем пертурбатор и не освободим его, - отозвался Клотагорб.
   Джон-Том повернулся  и  взглянул  туда,  куда  смотрели  остальные;  лишь
какое-то  время  спустя  он  сообразил,  что  взгляды  всех  устремлены   не
куда-нибудь, а на него, и в то же мгновение осознал,  что  с  ним  и  впрямь
произошло  что-то  странное.  Юноша  судорожно  сглотнул.  Итак,  заклинание
сработало на все сто - и даже немного больше.
   - Ну, ваша черепашистость, что будем делать? - справился Мадж, который не
сводил глаз с молодого человека.
   Вернее сказать, с того, кто был когда-то  высоким  молодым  человеком,  а
ныне превратился в  высокую  поджарую  обезьяну.  На  обезьяне  была  одежда
Джон-Тома - индиговая рубашка, шапка из  кожи  ящерицы,  башмаки;  на  груди
животного, вид которого был  весьма  и  весьма  озадаченным,  висела  дуара.
Джон-Том оглядел себя, заметил необычайно длинные лапы и загибающийся кверху
хвост.  Он  состроил  жалобную  гримасу,  ощутив  при  этом,  что  обзавелся
мясистыми отвислыми губами и острыми клыками.
   - Ты малость перестарался, кореш, - заметил выдр с искренним  сочувствием
в голосе.
   - Лично мне кажется, что так он выглядит  гораздо  пристойнее,  -  сказал
Колин, а  затем  обнажил  саблю  и  сделал  шаг  вперед,  вынудив  Джон-Тома
попятиться.
   - Эй, неужели на меня настолько противно смотреть?
   - Ты заслуживаешь того, чтобы увидеть себя таким,  каким  представляешься
друзьям. - Медведь поднес сверкающее лезвие к самому носу юноши.
   Джон-Том  вгляделся  в  собственное  отражение.  Внезапно  у  него,   как
показалось окружающим, отвалилась челюсть; она отвисла так низко,  что  едва
не достала до земли.
   - О господи! Ну и образина!
   - Да, приятель, - подтвердил Мадж, - нас  ты  вылечил,  а  себя,  похоже,
заразил.
   Джон-Том продолжал смотреться в слабое  подобие  зеркала,  каким  служила
сабля Колина. Да, ничего не скажешь, натворил он дел! До сих пор  превратить
его в обезьяну, да  и  то  не  в  буквальном  смысле,  удавалось  разве  что
симпатичной старшекурснице,  с  которой  они  вместе  посещали  семинары  по
гражданскому праву. Она дважды соглашалась на свидание и оба раза  оставляла
Джон-Тома в дураках. Что ж, теперь он превзошел свою учительницу.
   - Ладно, попробуем исправить положение.
   - Погоди, приятель, не горячись. Ты только не вздумай петь  ту  же  самую
песенку, а то мне как-то неохота снова становиться человеком.
   - Но другой подходящей я не знаю.
   - Водяная крыса права, мой мальчик, - вмешался Клотагорб. - К  сожалению,
я бессилен помочь тебе. Справляйся собственными силами, однако постарайся не
причинить попутно вреда нам. Не  подвергай  столь  суровому  испытанию  наши
нервные системы.
   - Сэр, эти пертурбации сидят у меня вот где! Я сыт ими по горло!
   Честно говоря, я  так  устал,  что  голова  просто-напросто  отказывается
соображать.
   - Давай, приятель, не тушуйся, - подбодрил Мадж. - Пой,  что  помнишь,  -
вдруг набредешь на что-нибудь путное?
   - Не знаю, не знаю. Я перестаю что-либо понимать.
   Однако Джон-Том несколько преувеличил. Он понимал одно -  выбора  у  него
нет. Он не хотел обращать своих друзей сызнова в людей, ибо тогда  наверняка
не избежать истерики; но еще меньше он стремился сохранить обличье обезьяны,
передние лапы которой такие длинные, что  волочатся  по  земле.  Пожалуй,  в
словах Маджа что-то есть. Пожалуй, на деле стоит петь все подряд.  Ведь  чем
черт не шутит? В конце концов,  когда  пел,  он  чувствовал  себя  настоящим
человеком. А  может,  в  том  и  заключается  спасение?  Но  как  ни  крути,
честностью тут и не пахнет. А говорят, что судьба справедлива! Кто он такой?
Студент-недоучка,  несостоявшийся  рок-музыкант,  очутившийся   вдобавок   в
совершенно чужом мире и ином времени, а от  него  постоянно  ожидают  чудес!
Ладно, он готов, раз уж так повелось, творить чудеса, потому что  с  детства
приучен помогать другим; но когда помощь требуется  ему,  что  он  слышит  в
ответ на свою просьбу? "Мой мальчик, справляйся собственными силами!"  Ну  и
ладно, он справится, пусть даже придется разнести вдребезги этот бестолковый
отвратительный мир!
   Джон-Том обхватил обеими лапами  дуару.  Удлинившиеся  пальцы  без  труда
доставали до струн как первого, так и второго ряда. Юноша запел.
   Он настолько разозлился, настолько преисполнился  праведного  гнева,  что
совсем забыл, в кого превратился.  Между  тем  среди  животных  никто  не  в
состоянии  тягаться  зычностью  голоса   с   той   разновидностью   обезьян,
представителем которой сделался Джон-Том. Их крики разносятся на многие мили
над горами и лесными чащобами. Так что эффект - тем более что  голосу  юноши
вторили волшебные аккорды дуары - получился поистине потрясающий.  Из  горла
Джон-Тома вырвалась не столько страстная мольба о  превращении  в  человека,
сколько вопль разъяренного дикаря, исполненный такой невероятной  мощи,  что
Мадж и Клотагорб,  стоявшие  как  раз  напротив  певца,  повалились  наземь.
Волшебник поспешил спрятаться в  панцирь.  Дормас  также  рухнула  навзничь.
Сорбл инстинктивно взвился в воздух, где немедля угодил в маленький  ураган,
возникший все по той же причине. Ураган подхватил филина, перекувырнул его и
повлек прочь.
   Однако Джон-Том не обращал на то,  что  творится  вокруг,  ровным  счетом
никакого внимания. Ему казалось, он поет как обычно, нормальным голосом, ибо
его уши тоже, естественно, стали обезьяньими, а потому не воспринимали  рев,
сотрясающий  округу,  как  нечто  хоть  сколько-нибудь  выходящее  за  рамки
обыденности. К тому же юноша, как всегда, когда целиком сосредоточивался  на
той или иной песне, крепко зажмурил глаза.
   Мадж попытался было растолковать Джон-Тому, что происходит, но  не  сумел
перекричать  потрясающе  голосистую  обезьяну.  Дормас  кое-как   ухитрилась
повернуться к певцу спиной; Колин и Мадж вцепились когтями в землю, чтобы не
разделить участь Сорбла, которого уже не было видно.
   Клотагорб продолжал скрываться внутри панциря. По склону холма сошло  как
минимум два оползня. Во  время  одной  из  наиболее  изысканных  рулад,  что
срывались с уст Джон-Тома,  купа  деревьев,  находившихся  приблизительно  в
четырех сотнях футов,  прямо-таки  полегла  на  землю,  словно  под  порывом
невероятно могучего ветра. Наконец репертуар оказался исчерпанным. В горле у
юноши пересохло, будто он давным-давно не брал в рот ни капли воды. Колин  и
Мадж, отряхивая с себя грязь и палую листву, медленно поднялись на ноги. Над
деревьями показался Сорбл. Клотагорб осторожно высунул из-под панциря голову
и осмотрелся.
   Джон-Том стал самим собой; все остальные ничуть не изменились.
   - Откуда взялся ветер? - удивился юноша.
   - Из твоей пасти, чувак, - отозвался Мадж и похлопал друга по плечу,  для
чего ему пришлось встать на цыпочки. - У тебя был  такой  голосина,  что  ты
запросто мог бы докричаться до тех, кто живет на краю  света.  Я  как-то  не
сразу сообразил, что отсюда следует,  а  потом  стало  поздно.  Знаешь,  нам
оставалось тока молиться про себя, чтоб нас не унесло обратно  в  Оспенспри.
Сдается мне, када ты человек, а не кто-нибудь еще, с тобой куда проще.
   - Существует  такая  вещь,  как  чересчур  полезная  магия.  -  Клотагорб
стряхнул с панциря пыль, затем взглянул в  ту  сторону,  где,  по  уверениям
Сорбла, находился проход через первую горную цепь.  -  Теперь  мы  можем  не
сомневаться, что  врагу  известно  о  нашем  приближении.  Твои  вопли,  мой
мальчик, разнеслись, должно быть, по всему лесу.
   Джон-Том пропустил колкость  чародея  мимо  ушей.  Он  наслаждался  своим
собственным телом - загорелыми руками,  лишенной  шерсти  кожей,  маленькими
ногтями, мозолистыми ладонями. Господи,  до  чего  же  приятно  снова  стать
человеком! Однако в глубине души  юноша  сожалел  об  утрате  столь  чудного
голоса, обладая которым, он мог бы перепеть целый хор.
   Правда, если  всякий  раз  придется  разбираться  с  властями  по  поводу
оползней и прочих неприятностей...  Нет  уж,  увольте.  Джон-Том  сокрушенно
покачал головой. С таким голосом старая поговорка насчет музыки, от  которой
рушатся стены, могла бы приобрести новый, роковой смысл.

Глава 11

   Колин заставил себя замедлить шаг. Он никак не мог совладать с  радостным
возбуждением, которое гнало его вперед,  а  потому  постоянно  отрывался  от
спутников. Еще бы -  ведь  после  без  малого  года  странствий  он  наконец
приближался к цели!
   Характер местности потихоньку изменялся, что было по душе коале. Он устал
от вечнозеленых растений и тосковал  по  родным  благоуханным  лесам,  а  те
деревья, что виднелись впереди, казались смутно знакомыми.
   Их кора была тонкой и  бледно-серой,  она  слезала  со  стволов  длинными
лоскутьями, которые громоздились кучками  у  подножий  деревьев.  На  ветках
вместо изрядно  надоевших  иголок  взгляд  различал  листья,  продолговатые,
изумрудного оттенка. Даже запах деревьев был иным, не хвойным.
   Внезапно глаза Колина округлились от изумления. Не может  быть!  Где  это
слыхано, чтобы такие породы росли на  севере?  Но  разве  можно  с  чем-либо
спутать благоухание, которым насыщен воздух, разве можно не  узнать  высокие
стройные силуэты? Колин заметил, что вновь убежал от  остальных,  но  только
передернул плечами, кинул на землю мешок, бросил рядом  саблю  и  устремился
вперед со всей скоростью, на какую были способны его кривые лапы. Он  ничуть
не сомневался, что товарищи, достигнув этого места,  подберут  брошенные  им
вещи.
   Вскоре Колин добежал до ближайшего дерева,  погладил  ствол,  вцепился  в
него когтями и полез вверх. Примостившись на ветке, достаточно  толстой  для
того, чтобы выдержать его вес, он протянул дрожащую лапу,  сорвал  несколько
ароматных листьев и отправил их в па