ой  местности,
где всегда находились лишь сенокосы да пастбища, и вдоль ее русла почти  нет
деревьев.
   Доррин и Кадара ждут.
   Наконец из-за широкой излучины выплывает темная баржа. Следом  появляются
еще две. Первая плывет под зеленым знаменем Кертиса, вторая  -  под  золотым
кифриенским... На каждой, помимо пары десятков новобранцев, есть и  лучники.
Белых стягов Фэрхэвена над рекой не видно.
   Доррин, затаив дыхание ждет когда первая баржа налетит на проволоку.
   И... вот оно! Троих лучников, находившихся на  носу,  рассекает  пополам.
Над рекой разносятся вопли. Однако тела погибших оттягивают проволоку  вниз,
и она цепляется за корпус баржи.
   Спидларские стрелки поднимаются из укрытий и осыпают баржу градом  стрел.
Однако лучники на второй барже тоже берутся за свое оружие.
   Доррин прячется за пнем. Все оборачивается не  так,  как  было  задумано.
Кадара выпускает стрелу за стрелой. Тела, одно за другим, падают в воду.
   - Ложись! - кричит Доррин, уловив чувствами,  что  проволока  вот-вот  не
выдержит и лопнет.
   Кадара остается на ногах,  продолжая  стрелять.  Рядом  с  ней  выпускает
стрелы Ворбан.
   Доррин в прыжке сбивает Кадару с ног и валит на землю.
   - Ты что, спятил?!
   - Лежи! - рявкает кузнец  и,  перекатившись,  дергает  Ворбана  за  ноги.
Жилистый боец вырывается.
   Проволока лопается, и две ее половины,  как  два  невидимых  смертоносных
кнута, хлещут в разные стороны. Вторая баржа уже  почти  догнала  первую,  и
пришедшийся по ней удар рассекает сразу  четверых  лучников.  Однако  другая
половина с той же силой хлещет по берегу и разрубает  оставшегося  на  ногах
Ворбана.
   Доррина ослепляет приступ боли, и он без сил опускается на землю.
   К тому времени, когда ему удается прийти в  себя  и  выпрямиться,  Кадара
успевает выпустить по баржам еще несколько стрел. Передовая  баржа  налетает
на следующую, натянутую выше проволоку, что стоит жизни сразу трем офицерам.
Многие новобранцы с перепугу прыгают в воду.
   Рулевой третьей баржи резко разворачивает свое судно, и оно  утыкается  в
восточный берег выше по  течению.  Как  раз  напротив  того  места,  где  на
западном укрылись основные силы Кадары.
   Вторая баржа налетает на проволоку  следом  за  первой.  Некоторые  бойцы
успевают распластаться на палубе, оставшихся на ногах сметает  проволока.  В
лежащих с берега летят стрелы.
   Третья проволока почти полностью очищает палубу передовой баржи от людей,
но зацепляется за поднятый рулевым и вставший торчком румпель.
   - Ложись! - орет Доррин.
   - Ложись! - вторит ему Кадара и сама распластывается ничком.
   Спидларцы прекращают стрелять.  Лопнувшая  со  звоном  третья  проволока,
разрубив зацепившего ее румпелем рулевого, хлещет по второй барже.
   Рулевой  успевает  пригнуться,  но  несколько  неосторожных   новобранцев
находят свою смерть.
   После того как ловушки  пройдены,  рулевой  со  второй  баржи  ухитряется
рывком направить тяжелое судно к берегу, на сей раз к западному,  в  который
оно и утыкается всего в нескольких родах от затаившегося отряда.
   Из двух десятков людей,  первоначально  находившихся  на  барже,  уцелело
около половины. На первой барже погибли все. Течение  сносит  ее  вниз.  Она
натыкается на мели, но пока не застревает.
   А вот бойцы с третьей баржи сходят на свой берег  целыми  и  невредимыми.
Корпус судна служит им прикрытием.
   Доррин смотрит на покрасневшую от крови воду и плавающие  в  ней  обрубки
тел. Его мутит.
   - Вперед! - приказывает Кадара, не забыв снять  с  тела  Ворбана  пояс  с
мечом и кошельком. Ее  отряд,  прихватив  тела  четверых  павших,  спешит  к
тянущейся вдоль реки узкой тропке. Мощеная дорога проложена примерно на  кай
восточнее.
   Доррин бежит вместе со  всеми  вниз  по  течению,  стараясь  не  потерять
сознание от жуткой головной боли и  борясь  с  тошнотой.  Из  дюжины  воинов
Кадары, бывших с ней в засаде, в живых осталось восемь.
   Юноша останавливается - его рвет желчью.
   - К тем, у третьей баржи, нам не подобраться  -  попадем  под  стрелы,  -
поясняет Кадара. - Спустимся пониже, соберемся все вместе, тогда и решим.
   Какой-то воин смотрит широко раскрытыми глазами то на Доррина, то на реку
со следами только что  учиненной  бойни.  Его  взгляд  скользит  по  черному
посоху, по висящему на поясе тяжелому молоту, и он медленно качает головой.
   А вот Доррину  головой  не  качнуть:  малейшее  движение  вызывает  новую
вспышку боли. Ему трудно идти, а еще труднее думать.
   Подъехавший Брид смотрит с высоты седла на Доррина.
   - На сей раз речные ловушки сработали,  -  говорит  юноша,  взбираясь  на
Меривен. - Но больше так не получится.
   - Почему?
   - Единственное, что им потребуется, - это поставить на  каждой  барже  по
железному столбу и приказать  всем  лечь,  когда  этот  столб  наткнется  на
проволоку. Жертвы все равно будут, но не такие... - он показывает  рукой  на
реку и сплевывает желчь.
   Подняв брови, Брид поворачивается к Кадаре.
   - На двух первых баржах погибли все. Третья уткнулась в дальний берег,  и
с нее все спаслись. Нам к ним было не подобраться: у нас  стрелы  кончились,
не говоря уж о том, что  их  там  впятеро  больше.  Наших  полегло  четверо.
Ворбана убило проволокой, когда она лопнула.  Доррин  кричал  "ложись!",  но
бедняга не послушался.
   - Он никогда не слушался, - ворчит  Брид,  разворачивая  коня  в  сторону
Клета. - Что же до оставшихся ловушек, то  мы  их  используем,  только  надо
поторопиться. Вряд ли они успеют переоснастить баржи за день-другой.
   Брид скачет вперед. Кадара следит за тем, как тела павших навьючивают  на
приведенных Бридом свободных лошадей.
   - Вы всегда увозите своих с поля боя? - спрашивает Доррин.
   - Вовсе нет, - натянуто смеется Кадара. - Нынче у нас, если можно про все
это  так  сказать,  победа.  Но  бывают  и   поражения,   когда   приходится
улепетывать, побросав  все.  Ежели  с  ними  чародеи,  то  чаще  всего  дело
заканчивается именно так. Правда, Белые не любят воду.
   - А почему мы не можем  ничего  поделать  с  теми,  с  третьей  баржи?  -
спрашивает Доррин.
   - Будь они на этом берегу, мы бы попытались. Но на том у  нас  никого  не
было. А если мы двинем туда сейчас, то можем сами оказаться в ловушке  между
рекой и дорогой.
   По лицу  Доррина  Кадара  видит,  что  он  ее  не  понимает,  и  начинает
разъяснять:
   - Чтобы справиться с теми шестью десятками новобранцев, нам  пришлось  бы
перебросить на тот берег всех имеющихся у нас  лучников,  а  Брид  не  может
допустить такого разъединения наших основных сил. Он надеется,  что  тяжелые
потери их остановят.
   - Не остановят.
   - Знаю. Да и Брид тоже знает. Но чем больше врагов выведем мы  из  строя,
сумев при этом  сберечь  как  можно  больше  своих  до  настоящего  большого
сражения, тем лучше.
   - Ну что  ж,  -  говорит  Доррин,  оглядываясь  на  лежащие  позади  него
завернутые в парусину свертки, - думаю, новую засаду надо будет устроить  не
в самом узком месте, а перед ним.
   - Полагаешь, не ожидая этого, они попадутся во второй раз?
   - Хочу надеяться.
   - Я тоже.
   Держа путь дальше, вниз по течению, Доррин старается не смотреть на воду.
Он пытается размышлять о своей паровой машине. На самом  деле  он  думает  о
возможности бегства, но это кажется ему трусостью.

CXXXIX

   Во второй раз  ловушки  оказались  не  столь  действенными:  за  двадцать
погибших кертанских новобранцев отряд Кадары заплатил  пятью  жизнями.  Даже
сейчас, по прошествии беспокойной ночи, голова юноши раскалывается. А  Белые
продвинулись по реке к Клету еще на пять кай.
   Выведя Меривен на  моросящий  дождик,  он  видит  Лидрал,  ждущую  его  в
повозке. Лук и колчан у нее под рукой, но они прикрыты от дождя промасленной
парусиной. Держа лошадь  в  поводу,  Доррин  подходит  к  женщине  и  быстро
обнимает ее свободной рукой.
   - Брид хочет, чтобы ты остался?  -  спрашивает  Лидрал,  почти  мгновенно
отстранившись.
   - Наверное. Но сейчас от меня здесь никакой пользы,  а  дома  я  попробую
поработать над пороховыми бомбами.
   - Это опасно. Вдруг Белые прознают, чем ты занимаешься? -  с  содроганием
восклицает Лидрал.
   - Всякое может быть. Если они окажутся достаточно близко,  чтобы  поджечь
заряд с помощью магии, мне  конец.  Но  и  старые  книги,  и  некоторые  мои
собственные соображения позволяют надеяться, что для этого  им  нужно  будет
появиться чуть ли не в пределах  видимости.  Мне  кажется,  что,  во  всяком
случае теоретически, возможно создать устройство, которое не взорвется, пока
все детали... впрочем, об этом рано.  Но  у  меня  есть  и  другая  задумка,
которая может оказаться для Брида полезной.
   С севера неуловимо тянет огнем, а это верный признак присутствия Белых  и
их полчищ. Правда, они еще далеко и, пожалуй, доберутся до Клета  не  раньше
чем через пару восьмидневок. Враги  продвигаются  не  спеша,  уничтожая  все
укрепления по обе стороны реки. Юноша жалеет, что  смог  сделать  для  Брида
лишь так немного, хотя больше всего ему хотелось бы вовсе не иметь отношения
к войне между Фэрхэвеном и Спидларом. Равно как и к любой другой.
   Доррин забирается в седло, Лидрал щелкает вожжами, и они едут  по  улице,
ведущей к дороге на Дью.
   - ...Глянь, тот самый демон-кузнец... Клянусь, тот самый, который устроил
на реке настоящую бойню, - переговариваются в рассветном сумраке прохожие.
   - Чародеи, они такие - как припечет, сразу удирают....
   - Этот не из таковских. Судя по тому, что я слышал, он  вернется...  а  с
ним и уйма неприятностей. От магии всегда ждешь беды...
   - Сирил уверяет, что тем посохом он убил человек двадцать.
   - А кто это с ним?
   - Какая-то торговка. То ли он спас ее от  Белых,  то  ли  она  удрала  из
Джеллико... Похожа на парня. Может, этот чародей любит мужчин?
   - Да пусть любит кого угодно, лишь бы нас оставил в покое.
   Лицо Лидрал остается бесстрастным, и Доррин  пропускает  эти  слова  мимо
ушей. Вскоре они выезжают на полосу взбитой копытами грязи - дорогу, которая
должна привести  их  домой.  Если,  конечно,  перед  лицом  нашествия  Белых
какое-то место можно назвать домом.
   На протяжении первых двадцати кай дорога остается совершенно  пустой.  На
ней виднеется лишь одинокая и довольно давняя тележная колея, а поверх нее -
более свежие отпечатки копыт.
   Возле каменного мостика  через  маленькую  речушку  они  останавливаются.
Спустившись к воде, Доррин поит кобылу. Потом  он  берет  в  повозке  ведро,
наполняет его и снова выносит на дорогу.
   - Спасибо, - говорит Лидрал. Юноша поит ее лошадь, в  то  время  как  она
держит вожжи, чтобы не дать ей выпить всю холодную воду сразу.
   - Будем ехать без остановок? - спрашивает она.
   - Не совсем так, но только с короткими. Эта дорога становится все более и
более опасной.
   - Думаешь вернуться?
   - Я нужен Бриду с Кадарой.
   - А как же мы? И твой двигатель?
   Доррин вздыхает:
   - Я его так и не закончил. А ведь надо еще переправить детали к судну.
   - Кстати, ты не собираешься дать кораблю  новое  имя?  "Хартагей"  -  это
как-то... не совсем для тебя подходит.
   - Может, ты и права. Но до этого дело дойдет, когда я поставлю  на  место
двигатель. Что толку давать имя пустому корпусу?
   Лидрал достает из торбы хлеб и сыр.
   Первых путников - полдюжины взрослых и столько же детей  -  они  нагоняют
хорошо за  полдень,  когда  идущую  под  уклон  дорогу  еще  пуще  размывает
зарядивший дождь. Дети скользят и  падают,  Лидрал  приходится  спешиться  и
придерживать повозку.
   На глазах у Доррина двое мужчин отделяются  от  группы  и  скрываются  за
обочиной.
   - Видел? - спрашивает Лидрал.
   - Видел. Ты езжай как ехала, а я кое-что попробую.
   Сосредоточившись, Доррин направляет Меривен ближе к повозке, одновременно
оборачивая себя светом, как плащом, и делаясь невидимым.
   Оба мужчины выскакивают  на  дорогу  перед  повозкой.  Один,  коренастый,
вооружен мечом без ножен, другой - увесистой дубиной.
   - Мы бы хотели забрать эту повозочку, - говорит он. -  Сдается  мне,  нам
она нужнее.
   - Может и так, - холодно отзывается Лидрал, накладывая стрелу на  тетиву,
- только она не ваша.
   - Не вздумай стрелять, парнишка,  -  ухмыляется  грабитель,  введенный  в
заблуждение  мужским  нарядом  торговки.  -  Только  попробуй,   без   башки
останешься.
   - Ну... отдавай вожжи! - рычит коротышка с мечом.
   В следующий миг дубина падает на землю. Верзила  хватается  за  перебитое
ударом посоха запястье, и глаза его расширяются при виде восседающей на коне
темной фигуры.
   - Тьма!
   - Можно сказать и так! - огрызается Доррин. Ему  приходится  бороться  со
жжением в глазах и головной болью, что, впрочем, не мешает  отбить  неловкий
удар вооруженного мечом коротышки. Второй  взмах  посоха  отправляет  меч  в
грязь следом за дубиной.
   Беспокоиться больше не о  чем:  вся  толпа  беженцев  убирается  прочь  с
дороги. Доррин потирает лоб, стараясь облегчить боль, вызванную  совершенным
им насилием.
   - Где ты выучился такому фокусу? - спрашивает Лидрал.
   - Сам придумал. Попрактиковался и вроде стало получаться. Но это довольно
трудно: я ведь не только становлюсь невидимым, но  и  сам  ничего  не  вижу.
Приходится ориентироваться лишь с помощью чувств, в чем я вовсе не мастак.
   Разговаривая, юноша следит за убравшимися  с  дороги  беженцами,  но  те,
похоже,  не  собираются  повторять  попытку  ограбления.  Женщина  в   серых
лохмотьях пытается наложить лубок на сломанное запястье верзилы.
   Головная боль никак не унимается. Но ведь другого  выхода  у  Доррина  не
было. Сила - это всегда сила.  Неужто  в  Кандаре  лишь  она  одна  способна
внушить уважение?
   - Долго еще ехать? - спрашивает он устало.
   - По такой грязи... Если доберемся через день, можешь  считать,  что  нам
повезло.
   Не оглядываясь, они едут дальше. Копыта лошадей хлюпают в дорожной грязи.
   Нескончаемо моросит дождь.

CXL

   С  трудом  дотащив  брус  черного  железа  до  Яррлова  фургона,   Доррин
заталкивает его внутрь. Под тяжестью фургон скрипит.
   - Что-нибудь еще? - спрашивает стоящий в грязи близ фургона Ваос,  утирая
вспотевший лоб.
   - Для этой поездки все, - отвечает Доррин, глядя на безоблачное  весеннее
небо.
   - Мастер Доррин, возьми меня с собой! - просит Фриза, стоя на крылечке.
   - Быстро беги домой и надень куртку, шалунья этакая! - доносится с  кухни
голос Мерги.
   Ухмыльнувшись, Доррин  щелкает  вожжами.  Медленно,  со  скрипом,  фургон
выезжает со двора и катит под уклон, к мощеной дороге.  При  выезде  на  нее
Доррину приходится попридержать лошадь, чтобы пропустить бредущую в  сторону
Дью кучку беженцев.
   На фургон никто из этих усталых, с трудом переставляющих  ноги  людей  не
смотрит. Все они,  не  исключая  детей,  сгибаются  под  тяжестью  узлов  со
спасенными пожитками, а их одежда, у некоторых  дорогая  и  хорошо  пошитая,
заляпана грязью.
   Прищурясь, Доррин оглядывается и посылает свои  чувства  вдоль  дороги  в
сторону Клета. Так и есть, за этой группой тянутся другие.  Это  всего  лишь
струйка, а вот если Бриду не удастся удержать Клет, оттуда хлынет  настоящий
людской поток.
   Фургон с грохотом проезжает мимо "Рыжего льва",  а  там  и  мимо  "Пивной
кружки". Оба заведения открыты: кому война  разорение,  а  трактирщикам  она
приносит барыши. Чем больше народу бежит с юга,  тем  больше  посетителей  в
питейных заведениях.
   Нищенка у "Кружки", как всегда,  канючит  медяк,  но  Доррин  не  склонен
подавать попрошайкам.
   В порту пришвартован один-единственный корабль -  небольшой  быстроходный
шлюп с высокими мачтами, явно принадлежащий  контрабандистам.  У  въезда  на
причал стоит ладно сработанная карета.
   Доррин направляет фургон к конторе Тирела. К западу от нее,  возле  самой
крытой верфи, где стоит "Хартагей",  разбито  несколько  рваных  палаток,  и
тощий бородач внимательно присматривается ко въезжающему во двор фургону.
   Лидрал встречает Доррина,  держа  руку  на  рукояти  меча,  с  которым  в
последнее время не расстается.
   - Неприятности? - спрашивает она, видя его лицо.
   - Нет, просто беженцы из Клета. Все идут и идут. А  ты  видела  в  гавани
корабль контрабандистов?
   - Видела. Это судно Дейна, а он поплывет куда  угодно,  лишь  бы  сорвать
деньжат.
   - Там у причала карета. Небось, какой-то  богатей  купил  себе  место  на
борту.
   - Скоро в порту от таких будет не протолкнуться, - говорит Лидрал, бросая
взгляд на еще не спущенный на воду "Хартагей". -  Как  только  твой  корабль
окажется на плаву, ему потребуется охрана. Эти  люди,  -  она  указывает  на
палатки, - близки к отчаянию, а их будет становиться все больше.
   - Да, если Брид не остановит Белых, всем тут придется туго. Пожалуй,  мне
стоит  перевезти  сюда,  в  порт,  свои  кузнечные   инструменты.   На   той
восьмидневке. Поговори на сей счет с Тирелом, пока я разгружаюсь. Или  лучше
мне самому?
   - Я уже поговорила, - улыбается Лидрал. - Тирел будет только рад. Он ведь
рассчитывает, что ты заберешь его отсюда.
   - Не он один.
   - Скольких ты сможешь взять на борт?
   - Наверное, человек двадцать. Точно не знаю. Двигатель пока не собран,  и
трудно сказать, как он будет работать. И будет ли вообще. А  мне  еще  нужно
доделывать устройства для Брида, будь они неладны,  а  теперь  вот  придется
думать, как перевезти все самое нужное из дома и кузницы.
   Доррин слезает с фургонного сиденья и идет к кораблю.
   - Тебе не по душе то, что приходиться делать для Брида?
   - Тьма, ты ведь сама знаешь! Мне приходится изготовлять орудия  убийства,
но если я не стану этого делать, народу погибнет еще больше. Ужасный выбор.
   - Такова жизнь. Но мне казалось, что ты не испытываешь  добрых  чувств  к
Белым.
   - Что правда то правда, да вот только не думаю, чтобы все  мои  ухищрения
загубили хотя бы одного чародея. Гибнут солдаты, а они сами - не  более  чем
орудия.
   - Нам всем приходиться делать  выбор.  Ты  должен  почувствовать,  в  чем
добро, а в чем зло.
   - Но что подскажет мне верное решение?
   - Разум и опыт. Разве не так учимся мы все?
   Задумчиво сдвинув брови, Доррин откидывает задний борт фургона и  берется
за железный кожух для конденсатора.
   - Не стоит утруждаться, мастер Доррин, - окликает его  подошедший  вместе
со своим помощником Тирел. - Есть же лебедка, мы это мигом разгрузим.
   Юноша оставляет кожух на месте.
   Лидрал смотрит на него и усмехается. Он улыбается ей в ответ.

CXLI

   После того как лист, побывав  несколько  раз  в  горне  и  вернувшись  на
наковальню, достигает толщины четырех листов пергамента, Доррин подравнивает
края ножницами и выкладывает его на  кирпичи  для  отжига.  Наступает  черед
следующего.
   - Сколько их еще? - спрашивает, пыхтя, Ваос.
   - Тридцать шесть.
   - А для чего они?
   -  Лучше  тебе  этого   не   знать,   -   отвечает   кузнец,   не   желая
разглагольствовать на эту тему. Он делает нечто столь смертоносное, что, как
порой ему кажется, это трудно оправдать самыми благими помыслами.  С  другой
стороны - и это тоже весьма существенно - Ваос не сможет проболтаться о том,
чего не знает.
   К полудню, когда, несмотря на весеннюю прохладу, оба они взмокли от пота,
перед Доррином сложена целая стопка тонких пластин. Теперь из них  предстоит
изготовить короба, а сваривать черное железо - дело непростое.  Может  быть,
лучше пробить отверстия и соединить края заклепками? Да, пожалуй,  сойдут  и
заклепки.
   - Пора подкрепиться и чего-нибудь попить, - говорит он, откладывая щипцы.
   - А после обеда опять за эти железяки? - спрашивает Ваос, убирая молот на
полку.
   - Работа будет, но тонкая, кувалдой до завтра махать не придется.
   Мастер и подмастерье выходят из кузницы. На ясном  сине-зеленом  небе  ни
облачка, однако ветерок дует прохладный.
   - А госпожа Лидрал поехала навестить