медленно  выковывают  из  тяжелой  металлической  чушки
квадратный брус, который, по  мысли  Доррина,  должен  оказаться  достаточно
прочным,  чтобы  выдержать  натяжение  длинной  черной   проволоки.   Кузнец
переворачивает заготовку, кивает Ваосу, чтобы тот нанес  еще  один  удар,  и
выкладывает изделие на край горна.
   - Мне пора уезжать, - говорит вошедшая в кузницу Кадара. Она  по-прежнему
бледна, но круги под глазами уже не так заметны.
   Доррин выходит с ней за дверь. Утро стоит ясное, с  юга  веет  теплом,  и
солнышко уже растопило выпавший вчера снег.
   - Лидрал сказала, что ты поднялся до рассвета, - говорит Кадара, глядя  в
сторону сада.
   - Да, я попробовал смастерить речную ловушку, тоже проволочную. Вода - не
дорога, по ней Белые крестьян не  погонят.  Но  чтобы  устройство  сработало
против лодок, нужна более длинная и толстая проволока, а стало быть, и более
прочные опоры. Не знаю, будет ли от этого прок... - Доррин вздыхает:
   -  Я  подумываю  о  возможности  использовать  порох.  Правда,   на   это
потребуется время.
   - Брид верит в тебя, а что до времени, то в твоем распоряжении вся  зима.
Но, - тут в ее голосе слышится нотка горечи, - не забывай и о своем корабле.
Не исключено, что он ох как понадобится!
   - Об этом я тоже думал, - признается Доррин, глядя, как Лидрал выводит из
конюшни лошадь Кадары. - Но если мне и удастся его построить, он у нас будет
один, тогда как не исключено, что весной у здешних  берегов  появится  целый
вражеский флот.
   - Может быть, стоит заняться кораблем в первую очередь?
   - Если я не смогу помочь Бриду, у меня может все равно не хватить времени
на постройку.
   - А эти речные ловушки... их долго делать?
   - Я могу изготовить несколько штук за восьмидневку. А что?
   - Мне подумалось, что было бы неплохо обзавестись ими прямо сейчас. Вдруг
Белые решат не дожидаться весны?
   - Тогда им придется выступать без промедления, пока реки не сковал лед, -
замечает Кадара, принимая у Лидрал поводья.
   - Стоит ли тебе ездить верхом?
   - Мне случалось ездить в куда худшем состоянии. Как  и  большинству  моих
бойцов.
   - Лошадь накормлена и вычищена, - говорит Лидрал, поглаживая шею  гнедой.
- В сумах припасы: сыр, сушеные яблоки и толченый звездочник, тебе от кашля.
А еще свежий каравай - поделись им с Бридом.
   - Если что-нибудь останется, - улыбается Кадара.
   - Даже ты не сможешь умять по дороге все, что мы понапихали в твои  сумы,
- улыбается ей в ответ Лидрал.
   - Примерно через восьмидневку я  привезу  вам  в  Клет  свои  поделки,  -
обещает Доррин.
   - Пошли сначала гонца. Может случиться, что мы переберемся в какое-нибудь
другое место, -  говорит  Кадара,  но,  поймав  взгляд  собеседника,  качает
головой:
   - Прости, я не подумала. С лошадьми, надо полагать, туго.
   - Меня Совет пока оставил в покое, но у Яррла забрали одну  лошадь,  а  у
Джисла и вовсе всех, кроме единственной пахотной. Так что  ты  лучше  скажи,
как поступить, если ни тебя, ни Брида там не окажется.
   - Поспрошай про Брида: он оставит  указания  на  случай  твоего  приезда.
Ничего лучшего я предложить не могу.
   - Передай Бриду, что мы думаем о вас, - просит Лидрал.
   - Обязательно, - обещает Кадара и ведет гнедую к дороге.  Конские  копыта
хлюпают в талой жиже.
   Провожая Кадару взглядом, Доррин пожимает Лидрал руку и ощущает  ответное
пожатие, а потом и мимолетное прикосновение губ к своей  щеке.  Обернувшись,
он видит в глазах женщины слезы.
   - Как тяжело! - вздыхает она. - И как несправедливо!
   Доррин кивает. Как ему кажется, хаос в последнее время  явно  торжествует
над гармонией, и все противящиеся ему - такие как Кадара, Брид или Лидрал  -
страдают куда больше тех, кто безропотно его приемлет.
   - У нее усталый вид, - говорит Лидрал.
   - Она устала донельзя, и отдыха у нее не предвидится.
   - У тебя тоже усталый вид.
   - Насчет моего отдыха могу сказать то  же  самое,  -  выдавливает  смешок
Доррин.
   - Но почему? Почему невзгоды непременно обрушиваются на хороших людей?
   - Этого я не знаю. Знаю одно - мне следует сделать все, что в моих силах.
Это все равно меньше того, что делают Брид с Кадарой, а ведь  они  вовсе  не
хотят обосноваться здесь и мечтают о возвращении домой.
   - Прости, - вздыхает Лидрал, еще раз сжимая его пальцы.  -  Прости.  Тебе
нужно держаться, да и мне тоже.
   - Давай поддерживать друг  друга,  -  предлагает  Доррин,  изо  всех  сил
стараясь заставить свой голос звучать непринужденно.
   Они обнимаются прямо посреди слякотной лужи и несколько долгих  мгновений
стоят прижавшись друг к другу.

CXXX

   - Дорогой Джеслек, - произносит Ания с холодной улыбкой.  -  Ты  потратил
год, уложил уйму народу и занял всего-навсего  один  захолустный  городишко.
Трудно назвать такую кампанию удачной.
   Джеслек, с такой же улыбкой на лице, смотрит в окно  башни  и,  несколько
невпопад, отзывается:
   - Как все-таки приятно снова оказаться в Фэрхэвене.
   - Полагаю, ты вернулся, чтобы следить за своими противниками.
   - Неужто ты и вправду думаешь, будто меня волнуют козни всякой мелюзги? -
смеется Высший Маг. - Если меня кто и интересует, так это ты.
   Он бросает взгляд на накрытый для двоих стол.
   - А как насчет того кузнеца? Или тех обученных  на  Отшельничьем  бойцов?
Мне кажется, они задали тебе хлопот не меньше, чем интриганы в Совете.
   Джеслек делает жест  над  зеркалом,  и  туман  расступается.  Рыжеволосый
кузнец и паренек-подмастерье возятся в кузнице с каким-то колесом.
   - Что он делает? - интересуется Ания.
   - Похоже, волочит проволоку. Пусть потеет, мы нашли способ бороться с его
ловушками.
   - А вдруг он найдет ей новое применение?
   - Это возможно, но беда невелика. Мы  потеряли  несколько  сот  никчемных
новобранцев, около сотни  обученных  кавалеристов,  но  ни  одного  мага.  Я
предпочту выждать и нести меньше потерь.
   - Ты такой рассудительный, что просто тошнит.
   - Неужели и сейчас? - смеется  он,  начиная  расстегивать  ее  платье.  -
Неужели и сейчас?

CXXXI

   Бросив взгляд на нависающие облака,  Доррин  катит  к  кораблю  последний
бочонок. Над морской гладью прокатывается глухой раскат грома, белая вспышка
выхватывает из рассветного сумрака белые гребни за  мысом.  Холодная  взвесь
тумана липнет к его лицу.
   У песчаной прибрежной полосы  юноша  останавливается  и  смотрит  сначала
вперед, на увязшую в песке шхуну, а потом на три песчаных  холмика.  Гильдия
предала земле выброшенные на берег тела погибших моряков.
   Переведя дух, Доррин снова берется за бочонок. Он  старается  катить  его
равномерно, без резких толчков, а его чувства выискивают  малейшие  признаки
хаоса, при обнаружении каковых следует опрометью мчаться к укрытию.
   Примерно на середине прибрежной песчаной полосы юноша ставит  бочонок  на
попа, а сам идет дальше, к судну.
   По словам Лидрал, "Хартагей" и  до  крушения  пребывал  в  состоянии,  не
вызывающем восхищения, причиной  чему  была,  главным  образом,  небрежность
капитана - вероятно, также погибшего.
   Проводя рукой по обшивке борта, Доррин,  уже  в  который  раз,  проверяет
древесину чувствами. Корпус довольно прочен, и даже грот-мачта  не  получила
повреждений, а вот клочья разорванных парусов  приходится  обрезать  с  рей.
Зимнее течение сместило песок так, что глубоко засевшая в нем корма с одного
борта погружена в воду примерно локтя на  три,  а  с  другого  к  ней  можно
подойти посуху. Расстояние от отмели до того места, где глубина  достаточна,
чтобы судно могло плыть, не скребя килем по дну, составляет локтей десять.
   Более восьмидневки ушло у Доррина на расчистку прибрежной полосы и  рытье
за кормой донного канала. Теперь пришло время освободить корму из  песчаного
плена. Что и будет сделано, если его расчеты верны.
   Вернувшись к бочонку, Доррин открывает крышку, извлекает вощеный пакет  с
первым зарядом и направляется к тому месту, где уже воткнута в песок лопата.
Вырыв яму глубиной в пару локтей, он опускает туда заряд, поджигает фитиль и
прячется за корпус судна.
   Грохочет взрыв. В воздух взлетает фонтан песка.
   Вернувшись, Доррин осматривает воронку и решает, что заряд можно было  бы
заложить и поглубже. А вот осмотр корпуса  его  не  разочаровывает:  корабль
заляпало мокрым песком, но никаких новых повреждений не появилось.
   Юноша роет очередную  яму,  закладывает  туда  очередной  заряд  и  снова
прячется за корабль.
   После второго взрыва  яма  за  кормой  начинает  заполняться  водой.  Ее,
однако, необходимо расширить, и Доррин пускает  в  ход  заряды  с  длинными,
спрятанными в навощенные трубки запальными шнурами.
   Еще четыре взрыва, и "Хартагей" оказывается на плаву - он покачивается  в
озерце холодной воды.
   Однако работа еще далека от завершения. На всякий случай привязав к поясу
надутый пузырь, юноша забирается в утлую лодчонку,  едва  выдерживающую  вес
человека  и  небольшого  якоря.  Он  гребет  в  море,  следя  за  тем,   как
разматывается якорный канат. Когда в бухте остается не больше дюжины локтей,
Доррин подбирается к корме и сбрасывает  якорь  в  воду.  Облегченная  лодка
подскакивает так резко, что он падает, ударяясь спиной о скамью.
   - Тьма!
   Юноша налегает на весла, опасаясь, что даже кожаные рукавицы не  уберегут
ладони от мозолей.
   Привязав лодку к судну, он взбирается  на  корму  и  берется  за  рукоять
лебедки. Шхуна скрипит, качается и продвигается к морю примерно  на  локоть,
однако затем опять застревает. А вот рукоять поворачивается без напряжения -
якорь сорвался с дна. Доррину не  остается  ничего  другого,  как  подтянуть
якорь к борту, снова спуститься в лодку и повторить все сначала. Хорошо еще,
что море сегодня спокойное.
   Вернувшись, он отпивает  из  фляги  воды  и  снова  берется  за  лебедку.
Осторожно, не более чем по четверти оборота за раз, он начинает  подтягивать
шхуну к открытой воде.  На  сей  раз  якорь  зацепился  прочно,  и  корабль,
содрогаясь, ползет по прорытому каналу к открытой воде.
   К полудню судно уже стоит на якоре за пределами отмели, и под  его  килем
не менее трех футов воды.
   Вздохнув с облегчением, юноша одну за другой запускает две взлетающие  на
сотню локтей зеленые сигнальные ракеты.
   Подав условленный знак, он допивает воду, съедает ломтик сыра и полкраюхи
хлеба и обшаривает взглядом горизонт в поисках Лидрал и  "Потешного  Зайца".
Но над горизонтом вьются лишь чайки - никаких парусов не видно.  Наконец  на
севере появляется сутианский корабль, вдвое превосходящий шхуну размером.
   Доррин машет зеленым  флагом  и,  когда  на  судне  поднимают  такой  же,
запускает в его сторону ракету, к которой прикреплен линь. Она падает в воду
перед самым носом корабля.
   Свесившийся с борта матрос цепляет линь багром. Доррин плавно стравливает
сначала линь, а потом и привязанный к нему буксирный канат. Как только канат
натягивается, он обрубает трос якоря.
   "Хартагей" раскачивается, натянутый  как  струна  канат  гудит,  и  юноша
начинает опасаться, как бы он  не  лопнул.  Однако  пока  шхуна  следует  за
"Потешным Зайцем". От Доррина требуется одно - пока  они  не  приблизятся  к
молу, держать штурвал крепко и не давать рулю вихлять.
   У мола "Заяц" останавливается и  спускает  шлюпку  с  четырьмя  моряками.
Двигаясь  вдоль  каната,  они  подплывают  к  шхуне,  привязывают  лодку   и
поднимаются на палубу.
   - Смышленый ты малый, мастер Доррин, - говорит шкипер  "Зайца",  проверив
рулевые тяги и поставив к штурвалу одного из своих людей. - Мало кто  верил,
что это корыто снова поплывет.
   - Я едва сдернул шхуну с места, - смущаясь, говорит Доррин,  -  да  и  то
лишь потому, что у нее малая осадка.
   - Не прибедняйся. Ты не моряк, а корабль вызволил. Теперь  надо  затянуть
его в гавань, но это дело нетрудное. Настоящие трудности, - мореход смеется,
- начнутся у тебя, когда ты приведешь лохань в порядок. Скажу тебе честно  -
быть судовладельцем еще та морока!

CXXXII

   Копыта Меривен постукивают по покрывшей мостовую ледяной корке. Все  окна
"Рыжего Льва", кроме ближайшего к главному входу, закрыты  ставнями,  однако
над трубой поднимается тоненькая струйка дыма.
   Ставни трактира дребезжат под напором ветра с Северного  Океана.  Свернув
на почти пустую улицу, что ведет к конторе Тирела,  Доррин  касается  своего
черного посоха - по нынешним временам с ним лучше не расставаться нигде.
   Проехав мимо стучащегося молотком в дверь малого  в  пастушьей  куртке  и
двоих работников, выкатывающих бочку из мастерской бочара, он приближается к
гавани.
   Все причалы пусты, окна складов плотно закрыты ставнями. Возле  западного
мола на колодах покоится "Хартагей".
   Привязав Меривен под навесом верфи - сейчас стапеля пусты -  юноша  берет
кожаную папку и направляется в здание, рядом с которым находится шхуна.
   - Только ты мог притащиться в такую погоду, - ворчит управляющий по имени
Тирел.
   Расстегнув куртку, Доррин достает из папки чертежи и раскладывает  их  на
столе, придавив утлы кусочками кирпича.
   - Мне нужно, чтобы платформа была  обрасоплена  вот  так,  -  говорит  он
Тирелу, указывая на верхний рисунок. - Лестницы...
   Тирел, не обращая внимания на копоть и запах  не  совсем  чистого  масла,
поправляет лампу так, чтобы на стол падало больше света, и  всматривается  в
чертежи.
   - Ну и крепкую же платформу ты хочешь! На кой тебе такая?
   - Мне нужна очень крепкая, чтобы выдержала сто стоунов железа.
   - Тогда тебе  потребуется  какой-то  противовес,  а  то  и  перевернуться
недолго. И потом - ежели мы установим  эту  штуковину,  как  ты  собираешься
попадать в трюм?
   Тирел подходит к очагу и бросает туда маленькое поленце.
   - Ну и зима, того и гляди задница отмерзнет! Не иначе как поганые чародеи
наворожили.
   - А ты что предлагаешь? - спрашивает Доррин, глядя на чертежи.
   Протолкнув  кочергой  поленце  поглубже,  Тирел  возвращается  к   столу,
закусывает нижнюю губу выступающими передними зубами и бормочет:
   - Ежели, например, передвинуть вот эту часть на пару локтей...
   Доррин хмурится, понимая, что в таком  случае  наклон  оси  окажется  еще
больше, тогда как он всячески стремился  свести  его  чуть  ли  не  на  нет.
Правда, с другой стороны ось тогда будет короче, а значит и легче.
   - Ладно, но коли так, то и брасопить придется по-другому, - говорит он.
   - Это-то мы сделаем, - ворчит Тирел. - Чем еще  заниматься-то?  Но  учти,
когда спустишь посудину на воду, тебе потребуется охрана.
   - Догадываюсь.
   - И вот еще. Эта штука выходит наружу ниже ватерлинии. Чтобы в корпус  не
попадала вода...
   Лампа мигает, выбрасывает струйку черного дыма, но спустя мгновение снова
начинает светить ровно. Снаружи, загоняя под навес  легкий  снежок,  свистит
ветер.

CXXXIII

   Насыпав в ступку ивовой коры и звездочника,  Доррин  берется  за  пестик,
чтобы измельчить смесь в тонкий порошок.
   - Знаешь, тебе было вовсе не обязательно сюда приходить, - говорит Рилла,
добавив к толченому бринну капельку сиропа.
   - Наверное, нет, - рассеянно отзывается юноша, глядя в маленькое,  так  и
оставшееся не закрытым ставнями окошко с южной стороны дома.  Снаружи  метет
пурга.
   - Мерга говорит, ты все стараешься наладить машину для своего корабля.
   - Машина почти готова, осталось довести до ума паровой котел да доставить
все детали на верфь, - откликается  Доррин,  продолжая  орудовать  пестиком.
Ивовая кора поддается плохо: вместо порошка у него получается  что-то  вроде
мелкой стружки.
   - Котлы, машины - по мне это та же магия, - бормочет Рилла,  перекладывая
ложкой  микстуру  в  чашечку,  наливая  туда  горячего  сидра  и  размешивая
снадобье. - А как дела у Лидрал?
   - Ей становится лучше, но... - юноша пожимает плечами. -  Иногда  хочется
не только любить, ждать и терпеть.
   - А что, свою машину ты смастерил  за  пару  восьмидневок?  -  спрашивает
целительница не то сварливо, не то  лукаво.  -  Или  нашел  какой-то  способ
получать все, что нужно, мгновенно?
   - Нет, конечно, - вздыхает Доррин. - Да только от этого не легче.
   Он пересыпает смесь в кисет и идет в  переднюю,  где  возле  сидящего  на
стуле бледного паренька стоит грузная, закутанная  в  линялую  вязаную  шаль
женщина.
   Паренька лихорадит. Подкрепив его прикосновением гармонии, Доррин вручает
снадобье матери.
   - На завтрак и ужин добавляй по две щепотки порошка в чашку с  чем-нибудь
горячим. Это поможет сбить жар.
   - Спасибо, целитель. После каждой встречи с тобой ему становится получше,
только вот ненадолго.
   - Я делаю что могу.
   Женщина вручает ему  медяк,  и  он  не  отказывается,  поскольку  намерен
передать монету Рилле. А  та  пытается  уговорить  больную  старуху  принять
лекарство:
   - Герд, тебе нужно это выпить.
   - Так ведь гадость же, Рилла. Воняет, как гнилая рыбья требуха,  а  то  и
похуже.
   - Да это же сидр с сиропом, тут и порошка-то чуть-чуть.
   Герд подносит чашку ко рту, но тут же ставит обратно.
   - Чуть-чуть, а воняет, как из выгребной ямы.
   - Хочешь окочуриться, так и пожалуйста, - рявкает Рилла. - Жалко  только,
что я зря перевела ценное снадобье на такую дуреху!
   - Да выпью я эту гадость, - ворчит больная. - Выпить выпью, но любить  ее
вовсе не обязана, - она залпом опустошает чашку и морщится.
   Доррин ее прекрасно понимает. Бринн - действенное средство против вздутия
живота, но его горечь ни сидром, ни сиропом не перебить.
   - Скоро тебе  полегчает,  -  заверяет  Рилла,  вручая  женщине  крошечный
матерчатый квадратик. - На ночь залей  этот  мешочек  чем-нибудь  горячим  и
выпей.
   - Обязательно?
   - Вовсе нет. Можешь ничего не пить и спокойно ждать, пока  у  тебя  кишки
наизнанку не вывернет. Только боюсь, ты тогда и до меня доползти не сможешь.
   - Ох, Рилла, больно уж ты строга.
   Целительница фыркает.
   Когда и эта больная, завернувшись в плащ,  выходит  за  дверь  на  холод,
Рилла поворачивается к Доррину.
   - Незачем тебе было сюда являться, - повторяет  она.  -  А  ну-ка  брысь!
Надевай куртку и дуй в свою кузницу. У тебя своих дел по горло.
   - Я прихожу сюда не потому, что делаю тебе одолжение, - возражает Доррин.
- Понимаешь, как ни крути, но моя помощь Бриду оборачивается гибелью  людей.
Исцеляя других, я, хотя бы отчасти, восстанавливаю Равновесие.
   - Так уж устроен мир, - качает головой целительница.  -  Иногда  убийство
нельзя остановить ничем, кроме убийства. Но так или иначе, на сегодня у  нас
здесь все, и ты можешь отправляться домой.
   - Я пытаюсь найти новый, лучший способ...
   - Ага... Вот еще одна закавыка.
   Доррин, уже натягивая куртку, бросает на нее вопросительный взгляд.
   - Новый способ вовсе не обязательно лучший.
   - Ты говоришь совсем как мой отец.
   - Тогда добавлю, - смеется Рилла, - что про старые способы можно  сказать
то же самое. Одни привержены старине,  других  тянет  на  новизну,  а  чтобы
суметь отобрать по-настоящему лучшее и из старого,  и  из  нового,  нужны  и
мудрость, и сила духа. Ладно, брысь. Мне не сможем сказать, плоха или хороша
твоя машина, пока ты ее не закончишь, а  ты  едва  ли  закончишь  ее,  ежели
будешь точить тут лясы со старой целительницей.
   Уже  подходя  к  своей  кузнице,  Доррин  вновь  вспоминает  ее  слова  и
ухмыляется. Пожалуй, некоторые высказывания Риллы стоят того, чтобы  занести
их в тетрадь, где собраны его мысли о хаосе и гармонии.

CXXXIV

   Маг с окладистой  бородой  рассматривает  лежащий  на  столе  развернутый
пергамент. Рядом крошево голубого воска -  то,  что  осталось  от  сломанной
печати.
   Завывающий за окном ветер не может  заглушить  позвякивание  мастерков  и
стук  укладываемых  камней.  Окно  заделано  плохо,  и  порывы  ветра  порой
заставляют трепетать огоньки вставленных в трехсвечный канделябр свечей.
   Подойдя к окну, маг смотрит сквозь затуманенное стекло  вниз,  туда,  где
отбывающие повин