лону.
   Колени мои дрожали. Не только развалины, но и  весь  этот  холм  окружала
аура разрушения, непереносимая для всякого, кто способен  ощущать  магию.  А
возможно, и просто для  всякого  нормального  человека:  недаром  ведь  люди
поблизости не селились.
   После того, как источник порчи остался  позади,  естественные  препоны  -
буераки, терновник и усиливающийся пронизывающий ветер  -  казались  уже  не
такими страшными. Дорога, на которую мы наконец выбрались, тоже являла собой
нечто вроде преграды - полосу взбаламученной и полузамерзшей  грязи.  Однако
Гэрлок с ней кое-как справлялся.
   Не знаю, заметил ли нас кто-либо, но я не видел  никого,  пока  снова  не
оказался на хаулеттской дороге. На лугах по обе  ее  стороны  паслись  отары
черномордых овец, а пастухи грелись у костров. Мы обогнали ехавший  в  одном
направлении с нами фургон, а навстречу нам, в сторону  Хрисбарга,  прокатила
старая карета.
   Ни один из возниц не удостоил меня даже мимолетного взгляда.

XXIII

   К тому времени, когда  мы  по  той  трясине,  которая  здесь  именовалась
дорогой, доковыляли-таки до городских окраин, уже начали сгущаться  сумерки.
С первого  же  взгляда  стало  ясно,  что  по  сравнению  с  Хаулеттом  даже
зачуханный Хрисбарг сошел бы за  блистательную  столицу.  Если  в  Хрисбарге
тротуары были грубо сколочены из досок, тот тут ими даже и не пахло. Да  что
там  тротуары  -  в  Хаулетте  и  улиц-то  настоящих  не  имелось.  Местечко
представляло собой хаотичное скопление неприглядных строений.
   Однако добрались мы до Хаулетта вовремя: дождь и ветер усилились,  а  мой
плащ превратился в ледяной панцирь. К счастью, почти сразу же  по  въезде  в
городок я увидел запущенную халупу с притулившейся рядом  с  ней  сараюшкой.
Как оказалось - гостиницу "Уют" с конюшней.
   При виде этой конюшни Гэрлок издал ржание, не свидетельствующее о  буйном
восторге.
   - Три медяка, и я поставлю его в стойло с другим горным пони, - заявил  в
дверях конюшни грузный здоровяк. Был там  и  мальчишка-конюх,  возившийся  с
чьим-то седлом, но он в ответ на мой взгляд только пожал плечами.
   На открытом пространстве стояли незапряженная повозка и  экипаж  -  точно
такая же карета, какую я встретил на Фритаунской дороге.
   - А еще лучше - поставь-ка его сам, - сказал толстяк,  получив  требуемую
сумму. - Эти проклятые пони лягают и кусают всех, кроме своих хозяев. Ступай
в самый конец - там уже один стоит. Такой же, как твой.
   Второй пони заржал, но, когда я поставил  Гэрлока  рядом  с  ним,  умолк.
Лошадки принялись принюхиваться одна к другой. Я  спрятал  посох  в  солому,
расседлал Гэрлока и, пошарив вокруг, нашел  старую  щетку.  К  тому  времени
подошел и конюх, не тот пузан, с которым я разговаривал, а мальчонка.
   - Зерно есть?
   Паренек посмотрел на меня  с  недоумением,  но  медяк  мигом  сделал  его
понятливее. Он приволок побитую кадку с зерном, и я задал корму обоим  пони.
Убедившись, что Гэрлок устроен как надо, я счел себя вправе позаботиться и о
своем ночлеге.
   Стоило мне войти в трактир, как  в  нос  ударила  едкая  смесь  не  самых
приятных запахов - кислых овчин, немытых  тел,  прогорклого  масла  и  дыма.
Чтобы толком рассмотреть задымленное помещение,  мне  пришлось  прищуриться.
Прямо от широкой двери, в которую я вошел, тянулись длинные грубые  столы  с
лавками  по  обе  стороны.  В  дальней   части   зала,   отделенной   тонкой
перегородкой, стояли  квадратные  столики  из  более  темного  полированного
дерева.
   Судя по числу гостей, "Уют" давал пристанище всем, кого нелегкая заносила
в Хаулетт. На лавках за длинными столами мужчины и женщины сидели  вплотную,
плечом к плечу. На господской половине свободные стулья имелись, но немного,
а незанятых столиков не было ни одного.
   Названия своего трактир отнюдь не оправдывал. Попади сюда дядюшка Сардит,
он, надо думать, долго перечислял бы все недостатки плотницкой  и  столярной
работы. Снаружи строение выглядело обшарпанным и неуклюжим, а  изнутри  -  и
того хуже. Перегородки между простонародной  и  господской  половинами  были
кое-как  сколочены  гвоздями,  да  так  небрежно,  что   древесина   местами
расщепилась. В пору моего ученичества я и то мог бы смастерить все  предметы
здешней   обстановки   куда   лучше.   Во   всем   сквозили   равнодушие   и
непродуманность.  Скажем,  служанки  наверняка  заработали  немало  синяков,
задевая острые углы  квадратных  господских  столиков.  Что  до  столов  для
простонародья, то  их  вообще  сработали  из  непросушенной  древесины.  Мне
оставалось только диву даваться, глядя на это безобразие.
   Морщась от шума, я довольно долго  таращился  поверх  людских  голов,  но
никто и не взглянул в мою сторону.
   Наконец  мне  удалось  высмотреть  местечко  на   лавке   за   одним   из
простонародных  столов.  Протискиваясь  туда,  я  ненароком   задел   локоть
какого-то бородача, бросившего на меня злобный взгляд поверх кружки.
   - Поосторожней, щенок! - рявкнул он.
   "Где там эта подавальщица? Уснула, что ли?  -  слышалось  вокруг.  -  Эй,
милашка, еще меду..."
   Запах этого меда не вызывал у меня ни малейшего желания его  отведать.  А
вся обстановка в гостинице "Уют" - желания здесь задерживаться.  Однако  мне
следовало подкрепиться. Жаль, что я не могу  остаться  на  конюшне  рядом  с
лошадками и утолить голод овсом или сеном. Увы - без трактира не обойтись.
   Усевшись на лавку рядом с человеком в грубом коричневом плаще, я  на  миг
пожалел, что  не  захватил  с  собой  посоха.  Вроде  бы  здесь  он  мне  не
требовался, но я невесть  почему  стал  тревожиться  за  его  сохранность  в
конюшне.
   - Кто будешь? - полюбопытствовал бородач в коричневом,  склонившийся  над
кружкой с подогретым сидром. Руки выдавали в нем плотника.
   - Звать меня Леррис, до ухода из дома работал по дереву, - ответил я.  Не
соврав при этом ни слова.
   - А не слишком ли ты молод для работника? - проворчал бородач,  вперив  в
меня сердитый взгляд.
   - Оно конечно, - вздохнул я. - Учеником я был, вот  кем.  Да  и  выучился
немногому: дальше скамеек да разделочных досок так и не пошел.
   - Ха! Ладно, вижу, что не брешешь, - с этими словами  сосед  уставился  в
свой сидр, потеряв ко мне всякий интерес.
   Оказавшись предоставленным самому себе, я помахал служанке, однако  та  -
тощая черноволосая девица в кожаной безрукавке и  широкой  юбке  -  тоже  не
удостоила меня внимания. Мне не оставалось ничего другого, как ждать,  когда
она окажется поближе и я все же смогу ее дозваться.  А  пока  -  осматривать
зал.
   За ближайшим к очагу господским столиком сидели четыре  человека,  в  том
числе женщина в брюках и зеленой куртке поверх белой блузы  и  с  повязанной
под глазами вуалью. До сего момента мне никогда не случалось видеть женщины,
носящей вуаль. Но если нижняя часть ее лица  была  скрыта,  то  обтягивающая
блуза открывала взору  довольно  соблазнительные  формы.  Над  смуглым  лбом
чернели густые брови, а темные  волосы  были  убраны  в  высокую  коническую
прическу, которую скреплял золотистый шнур. На спинке ее стула висел тяжелый
плащ из белого меха.
   Двое из ее спутников, воины, носили облегающие камзолы и  стриженные  под
шлем волосы. Один из них был сед, но тело его казалось молодым и крепким. Он
сидел ко мне спиной, и я не видел его лица, но готов был побиться об заклад,
что на этом лице  почти  нет  морщин.  Другой  воин,  помоложе,  чернявый  и
худощавый, чем-то напоминал ласку.
   Между ними сидел человек в безупречно белом одеянии. Выглядел он  лет  на
тридцать, однако даже с расстояния более десяти локтей я  сумел  разглядеть,
как стары его глаза. Взгляд его, обращенный в  мою  сторону,  заставил  меня
поежиться и потупиться.
   Однако человек в  белом  улыбнулся,  и  его  дружелюбная,  теплая  улыбка
заставила всех в зале ощутить приятный покой.  На  меня  буквально  накатила
волна благостного удовлетворения, но я оттолкнул ее,  ибо  не  желал,  чтобы
кто-то решал за меня, какие мне испытывать чувства.
   Интересно, не этот ли господин приехал в золоченой карете?
   - Эй, в углу! Я вижу, вы замерзли. Не хотите ли чуток согреться?
   Я чувствовал на себе взгляд незнакомца, хотя он указывал на  три  фигуры,
притулившиеся правее меня, у самой бревенчатой стены. Двое мужчин и  женщина
в бесформенных, поношенных куртках - не иначе, пастухи. Ничего  не  ответив,
они уставились в пол.
   - Прекрасно, - промолвил человек в белом. - Вижу, что вы с холода. Сейчас
вам будет теплее.
   Он сделал жест, и  я  почувствовал,  как  сырая  прохлада  в  нашем  углу
сменяется сухим теплом, хотя мы и находились далеко от огня.
   Женщина покосилась  на  мага  -  в  том,  что  это  маг,  сомневаться  не
приходилось - и сделала движение, как бы отвергая подаренное ей  тепло.  Оба
ее спутника продолжали смотреть вниз.
   А я... Впервые с того момента, как мы с Гэрлоком покинули  Хрисбарг,  мне
удалось согреться по-настоящему, да так, словно мое место было не в  дальнем
углу, а возле самого очага.  Правда,  тепло,  сотворенное  магом,  порождало
внутри какой-то холодок и странное ощущение - словно я тоже мог вызвать его,
хотя и не ведал, как. Впрочем, выяснять это у меня желания не было.
   Потом мое внимание привлек маленький столик у самого очага, за которым  -
это в переполненном-то трактире! - сидел один-единственный человек.  Мужчина
в темно-серых брюках и тунике с длинными рукавами, перехваченной поясом.  На
стуле рядом с ним лежал плащ. Волосы его  казались  седыми,  хотя  на  таком
расстоянии трудно было судить с уверенностью. Да и стариком  он  определенно
не выглядел.
   - Тот, в сером, он кто? - спросил я плотника.
   - Арлин, меня Арлином кличут, - невпопад отозвался тот. Глаза у него были
остекленевшие, причем не пьяные, а как бы  отсутствующие.  -  Девчонка!  Еще
сидру! - проорал он, размахивая кружкой так, что несколько капель  упало  на
мое лицо.
   - Арлин, - настойчиво повторил я, вытерев лицо.  -  Кто  этот  человек  в
сером?
   - Джастин. Серый чародей. Ничуть не лучше Белого, Антонина.  А  про  того
люди говорят: "Антонин заберет и душу и тело", - он снова помахал кружкой.
   На сей раз девица к нам подошла.
   - Что можешь предложить голодному путнику? - спросил я, стараясь  придать
голосу солидность.
   - А не лучше  ли  тебе  перейти  на  ту  половину,  молодой  господин?  -
откликнулась служанка, оценив меня взглядом.
   Арлин снова уставился на меня. Я сказал:
   - Не думаю, что могу позволить себе такую роскошь.
   На лице девушки промелькнула улыбка, тут же  уступившая  место  деловитой
серьезности:
   - Два медяка за огонь и пять за сидр. Мед стоит десять грошей за кружку.
   - А еда?
   - Сыр с черным хлебом - десять медяков, а если с сушеной медвежатиной, то
двадцать.
   - Хлеб с сыром и сидр.
   - Двадцать два гроша... - она сделала паузу и добавила:
   - Деньги сейчас.
   - Сейчас половину, - возразил я, пожав плечами. -  А  остальное  -  когда
принесешь еду.
   - Ладно, - с неудовольствием кивнула она, - давай двенадцать, за огонь  и
сидр. Десять доплатишь, когда получишь хлеб с сыром.
   - Этак ты разоришь продрогшего путника, - пробормотал я, выуживая  монеты
из пояса и., радуясь тому, что запасся в Хрисбарге мелочью.
   - Которые без денег - те могут оставаться  снаружи,  -  ответила  девица,
пряча деньги и вручая мне деревянный  жетон.  Затем  она  двинулась  дальше,
собирая кружки на деревянный поднос,  ссыпая  монеты  в  кошель  и  раздавая
жетоны.
   Дверь позади меня открылась, и  холодный  воздух  мигом  выстудил  заднюю
часть залы.
   На пороге появились двое солдат в толстых коротких куртках  для  верховой
езды,  вооруженные  мечами   и   длинноствольными   ружьями.   Такие   ружья
использовались лишь в мирное время, поскольку  неустойчивость  этого  оружия
против даже самой слабой магии хаоса делала его почти бесполезным  во  время
военных действий.
   - Арейлас! Сторзной! - худощавый трактирщик в засаленном фартуке  помахал
вошедшим рукой.
   Солдат покрупнее - ростом в  четыре  локтя,  но  обрюзгший  -  подтолкнул
своего низкорослого товарища вперед, и оба направились к трактирщику.
   Там, где они проходили, люди умолкали или понижали голоса.
   Рослый солдат что-то  сказал  содержателю  гостиницы,  и  тот  недоуменно
выпучил глаза. Вояка заговорил громче:
   - ...Сказали...  демон,  он  ехал  верхом...  видели  на  мертвых  землях
Фритауна...
   - Погода-то нынче в самый раз  для  демонов,  -  откликнулся  трактирщик,
пожав плечами.
   - Вот ведь тараканы... - пробормотал плотник Арлин.
   - За что ты их так? - рассеянно спросил я, думая  при  этом  о  "верховом
демоне".
   - Со всех дерут... получают и  от  Монтгренского  Совета  за  обеспечение
безопасности на дороге от границы до Хаулетта, и от Гильдии  Воров,  за  то,
что закрывают глаза... - осекшись, он поискал глазами служанку:
   - Эй, где там мой сидра
   Трактирщик провел солдат под арочным проемом  на  кухню.  Оттуда,  высоко
держа уставленный кружками поднос, вышла служанка. Пройдя на  простонародную
половину, она со стуком поставила дымящиеся кружки передо  мной  и  Арлином.
При этом она старалась не встречаться со мной взглядом.
   - Глянь! - гаркнул я в ухо Арлина, указывая на человека в белом.
   Тот глянул, а я быстро поменял наши кружки местами.
   - Чего глядеть... это же Антонин...
   - Он смотрел на нас, - попытался объяснить я.
   - Куда хочет, туда и смотрит. Если из-за этого всякий сопляк будет в  ухо
орать...
   - Прости.
   Извинился я не из-за того, что крикнул, а из-за подмененного сидра.
   Арлин смотрел на свою кружку, но пить не спешил.  А  я,  отпив  небольшой
глоток, тут же понял причину его медлительности. Напиток был таким  горячим,
что обжигал язык и горло.
   Неожиданно  в  обеих  половинах  -  и  простонародной,  и  господской   -
воцарилась тишина. Подняв глаза, я увидел,  что  человек  в  белом  стоит  у
столика и смотрит на Джастина. Как мне сказали, Серого мага.
   - Деяние - это не просто поступок... - промолвил Джастин так тихо, что  я
разобрал не все его слова.
   - Поступок и есть поступок. Разве внешность и вправду обманчива,  Джастин
Серый?
   Женщина в вуали тоже посмотрела на Джастина. Но тот не ответил и  остался
сидеть.
   - Поступки красноречивее слов. Здесь, например, есть люди, которым не  на
что поесть досыта. Но накормит ли их праведность? Или трактирщик, по доброте
душевной, станет раздавать им еду бесплатно, оставив в итоге без  пропитания
свою семью?
   Джастин, вроде бы, слегка улыбнулся.
   - Вряд ли стоит снова затевать старый спор, Антонин.
   - Разве кормить голодных - это дурно?
   Маг в сером печально покачал головой. Но мне хотелось бы  знать,  что  он
ответит на вопрос Белого чародея.
   - Джастин, так все же ответь мне! Накормить голодных - это дурно?
   Даже пастухи в углу обернулись и смотрели на Антонина.
   - Тут немало пастухов, - продолжал он. - У кого-нибудь из  вас  наверняка
найдется  овца  или  коза,  которая  не  переживет  зиму.  Даю  за  нее  два
серебреника. По-моему, цена справедливая.
   Я поймал себя на том, что киваю. Даже для начала зимы это хорошая цена за
животное, которое может не пережить и ближайшую восьмидневку, если  ненастье
не уляжется.
   Маг в сером покачал головой и молча отпил из  кружки.  Антонин  лучезарно
улыбнулся:
   - Трактирщик, я воспользуюсь твоим столом и за это тоже плачу серебреник.
Достаточно?
   - Вполне, почтенный маг, -  пробормотал  содержатель  гостиницы,  вытирая
тощие руки о сальный передник. -  Но  я  надеюсь,  что  милостивый  господин
возместит любой ущерб...
   - Никакого ущерба не будет, - отмахнулся Антонин и обернулся к  пастухам.
- Ну, кто из вас возьмет мои два серебреника?
   - Я, мой господин, - вперед выступил сутулый мужчина с нечесаными  седыми
космами, в грязных, вонючих лохмотьях.
   - Веди животное.
   - Неужто он станет резать овцу прямо в обеденной зале? - удивился я.
   - Никаких ножей, малец, - ухмыльнулся Арлин. - Это великий чародей.
   -  Слишком  великий,  -  пробормотал  мой  сосед  по  другую   руку,   не
промолвивший ни слова с того самого момента, как я сел.
   Пастух ушел. Хотя дверь открылась  лишь  на  мгновение,  порыв  холодного
ветра пробрал меня до костей. Я невольно подумал, что дело, пожалуй, идет  к
снегопаду.
   Арлин шумно отхлебнул сидра, что напомнило мне о моей кружке. Я осторожно
отпил глоток и, хотя не ощутил ничего особенного, решил выждать.
   - Десять медяков! - передо мной со  стуком  опустилась  тарелка  с  двумя
толстыми ломтями черствого хлеба и тонким,  полупрозрачным  ломтиком  белого
сыра. - И верни жетон.
   Я вручил служанке жетон и серебреник.  Интересно,  смогу  ли  я  спокойно
съесть то, за что заплатил?
   Покосившись в сторону господской половины,  я  приметил,  что  Серый  маг
смотрит на меня. И даже, вроде бы, слегка мне кивнул.
   Я отвел глаза,  уставясь  на  кружку  в  руках  Арлина.  Лицо  мага  было
непроницаемым, что само по себе являлось достаточным ответом. Но  зачем  ему
вообще отвечать на мой невысказанный  вопрос?  И  почему  я  склонен  больше
верить ему, а не тому благодетелю бедняков в белом?
   Жуя черствый хлеб, я  силился  во  всем  этом  разобраться.  Тамра,  надо
думать, назвала бы меня дураком за то,  что  я  вообще  сунулся  в  трактир.
Саммелу, небось, ничего не стоило бы заночевать в стойле, вместе с лошадьми.
Но как разобраться, кто тут прав?
   Дверь снова распахнулась,  и  очередной  порыв  холодного  ветра  развеял
накопившееся было тепло.
   Послышалось блеяние. Мимо нашего стола, неся на плече тощую черную  овцу,
прошел давешний пастух. Дверь за ним уже  закрылась,  и  в  нос  мне  ударил
отвратительный запах - пастух и  его  несчастное  животное  воняли  примерно
одинаково. От жуткого смрада мне захотелось вылететь на улицу.
   Голова Арлина со стуком упала на стол. Кружка его  оставалась  наполовину
полной. Я настороженно прислушался. Плотник дышал.
   - Вот овца, милостивый господин, - пастух поставил животное на пол  перед
белым волшебником.
   Овца, видать, расслабившись в  тепле,  опорожнилась  на  пол.  Трактирщик
растерянно уставился на кучу нечистот, потом перевел взгляд на мага.
   Антонин улыбнулся и сделал неуловимый жест. Навоз исчез, как и не было, а
воздух очистился - в нем остался лишь легкий запах серы.
   На миг все умолкли. Даже на господской половине.
   Овца снова заблеяла.
   - Господин... мне было обещано два серебреника...
   - Конечно, добрый человек. Вот они, - Антонин положил две монеты на  край
стола.
   Уронивший голову на стол плотник разразился могучим храпом.
   Вытащив из  кошеля  железный  молоток,  пастух  коснулся  им  монет.  Они
остались серебряными.
   - Глупо... - пробормотал мой сосед, тот, что доселе помалкивал.
   Мне, признаться, было не совсем понятно, почему проверять серебро  глупо.
Потому что оно получено от мага? Я,  пожалуй,  спросил  бы  Арлина,  но  тот
только храпел, сопел да свистел.
   Антонин между тем закатал рукава, обнажив руки. Не могучие, как у  воина,
не натруженные, как у ремесленника, не изнеженные,  как  у  духовного  лица.
Такие руки могли быть у купца.
   - Прежде чем ты уйдешь, друг мой... - начал Антонин.
   Пастух обернулся.
   - И ты, друг мой... -  маг  жестом  подозвал  трактирщика.  -  Подай  два
подноса, самые большие, какие найдешь,
   - Длинные подойдут?
   - Лучше всего, друг мой.
   Не знаю, кому как, а мне эти бесконечные "друг мой" порядком надоели.
   Между тем маг в  сером  со  скучающим  видом  попивал  из  своей  кружки,
поглядывал то на овцу,  то  на  стену,  а  потом  взгляд  его  скользнул  по
простонародным столам, кажется, задержавшись на мне.
   Тем временем два здоровенных деревянных подноса были водружены  на  стол.
Женщина с вуалью повернула свой стул, чтобы лучше видеть происходящее, а вот
сидевший за столом Антонина