ого толкового  совета,  если  не  считать  старой
песни насчет терпения. В чем оно должно проявиться? В том,  чтобы  позволить
всем, кто доверился мне, умереть с голоду? Обратиться к Белым  с  выражением
покорности и мольбой о спасении? Или питаться корешками куиллы, пока  мы  не
выведем все кактусы на острове?
   Мегера хмыкает, не отвечая. Креслин начинает горячиться:
   - Рассуждения о равновесии и гармонии звучат прекрасно, но ими  людей  не
накормишь. И за оружие или инструменты ими не заплатишь.
   - Вот потому-то, любимый, мы с тобой соправители, - говорит Мегера.
   Креслин вопросительно смотрит в ее зеленые глаза.
   - Ты думаешь, твоя мать и вправду хотела отослать тебя  в  Сарроннин  или
обречь на бегство и одиночество? - продолжает Мегера. - Думаешь, моей сестре
нравилось держать меня в оковах?
   - Мне казалось, ты ее ненавидела.
   - Верно. Ненавидела и ненавижу. Но не за это, а за то,  что  ей  было  на
меня наплевать. Мне понятно, что выбора у нее не было, но отнестись  ко  мне
по-человечески она могла.
   - Вот оно что...
   - Ты понимаешь?
   Креслин  понимает.  Понимает,  что  должен  поступать  так,  как  должен.
Понимает, что ему не следует прятать свою боль от себя или... или проклинать
других за то, что у них нет для него готовых ответов.
   Рука Мегеры касается его ладони.
   Страж с гитарой заводит новую песню:

   ...Тот малый в руки взял клинок
   И ну клинком махать,
   Но не рубить и не колоть,
   А землю ковырять...

   Звуки ее пения, конечно, не чистое серебро, но голос очень приятен. И все
же Креслину не по себе. Каждый аккорд режет ему слух.
   - Эй, ты в порядке? - спрашивает Мегера.
   - Думал, что да, но эта музыка...
   - Она не фальшивит.
   - Знаю.
   Служанка со стуком ставит на стол  тяжелые  кружки  и,  не  задерживаясь,
направляется к круглому столу, за которым сидят не меньше десятка  мужчин  и
женщин. Все они из цитадели.
   - Нынче они уже не служат ни герцогу, ни маршалу, - замечает  Креслин.  -
Надо будет подумать о единой для всех униформе.
   - Ну, это не к спеху.
   - Тоже верно -  Креслин  отпивает  крохотный  глоточек  почти  прозрачной
жидкости и морщится. - Ух ты!
   - Ну не настолько же это кисло, - ухмыляется Мегера.
   - А ты попробуй.
   - Ну как, не настолько же это кисло? -  вторит  ей  Креслин,  дождавшись,
когда она сморщится пуще его.
   - Ты как, допивать будешь?
   - А куда деваться? Я ведь мужчина, стало быть, все вокруг меня так и  так
должно киснуть.
   Мегера тычет его локтем.
   Он трясет  головой,  однако  вовсе  не  от  толчка,  а  оттого,  что  эхо
извлекаемых певицей нот, хоть они и представляют собой серебро всего лишь  с
налетом меди, отдается в его голове фальшью.
   - Ты это чувствуешь?
   - Да, через тебя, - отвечает Мегера.
   Они умолкают, потягивая кислый сок и прислушиваясь.
   Доиграв, страж направляется к Креслину и, со словами: "Не  согласится  ли
милостивый господин спеть", протягивает ему гитару.
   - Весьма польщен, но, к сожалению, не могу, - отвечает юноша. - В  другой
раз. Мне очень жаль, но я правда не могу.
   Юноше не по себе, но он не знает, что  беспокоит  его  больше:  искреннее
огорчение стража или отсутствие и намека на тошноту - признак того,  что  он
говорит правду и петь действительно не может.
   - Ну что ж, значит, в другой раз, - страж переводит взгляд с Креслина  на
Мегеру. Глаза женщин встречаются, страж кивает и говорит:
   - Нам всем очень хотелось бы послушать тебя снова,  милостивый  господин.
Как только... как только это будет возможно.
   - Спасибо, - отвечает Креслин, чуть было не поперхнувшись.
   - Ты знаешь, в чем дело? - спрашивает Мегера, когда страж возвращается  к
своему столу.
   - Насчет музыки? Почему она меня беспокоит? Ну,  надо  полагать,  Клеррис
прав: дело в нарушении равновесия. Моего внутреннего равновесия.
   - Я так и думала.
   - А я вот - нет, потому как не знаю, чем это равновесие так уж нарушил. В
последнее время я почти не прибегал к магии. Разве что следил за ветрами, но
это едва ли могло повлечь такие последствия,  -  сделав  еще  глоток,  юноша
поворачивается к окну, где  за  дымчатым  стеклом  уже  сгустилась  тьма,  и
добавляет:
   - На самом деле я ничего не знаю.
   Он делает большой глоток, уже не морщась  и  вовсе  не  замечая,  что  за
напиток пьет. Мегера оставляет свой сок почти нетронутым.
   За гитару берется другой певец.

   ...По лесам, по долам, по полям и болотам
   Герцог со свитой скакал на охоту...

   Пока звучит песня, Креслин молча потягивает сок, устремив взгляд  куда-то
за пределы ночи, а потом оборачивается к Мегере:
   - Пора идти.
   Она поднимается вместе с ним.

CXXV

   Слигонское каботажное судно под одним-единственным парусом одолевает зыбь
у входа в гавань и, кренясь, проходит мимо  волнолома.  Матрос  на  бушприте
кидает линь  стражу,  дежурящему  у  тумбы,  предназначенной  для  швартовки
кораблей с глубокой осадкой.
   Пониже вымпела Слиго реет другой флаг  -  перекрещенные  черно-серебряные
молнии на лазурном фоне.
   Почему над слигонским судном флаг Западного Оплота?  Эта  мысль  не  дает
покоя Креслину, который, огибая лишь самые глубокие лужи, бежит под дождем к
причалу. В голову ему приходит лишь один ответ - как раз тот, какого  бы  он
не хотел.
   Хайел переглядывается с Шиерой.
   - Наверное, надо дать знать Мегере.
   - Она уже знает, что он встревожен.
   - Но может не знать, почему.
   - Ты прав. А  знаешь,  что  мне  кажется?  Что  наш  гарнизон  пополнится
стражами.
   - Еще стражи...
   - Ну, не стоит стонать так громко.
   - Не буду, - ухмыляется Хайел. - Ты-то пойдешь на пристань?
   - Чего ж не сходить!
   Они следуют за Креслином и догоняют его как раз перед  тем,  как  корабль
заканчивает швартовку у глубоководного причала.
   - Можешь объяснить, с чего ты  так  переполошился?  -  спрашивает  Хайел,
подойдя к Креолину. Тот молча указывает на палубу, где выстроились стражи.
   - А все-таки... - начинает Хайел.
   - Понимаю... - перебивает его Шиера. - Я тоже надеюсь, что  это  не  все,
кому удалось уцелеть.
   - А ты... ты думаешь?.. - Хайел смотрит на Креслина.
   - А что мне еще думать? Маршала  нет  в  живых,  Ллиз  мертва,  а  Риесса
перебрасывает войска на Закатные Отроги. Если бы Западный Оплот  стоял,  как
прежде, сюда приплыли бы не три взвода, - скорбно и сурово отвечает Креслин.
   Команда под началом кряжистого  капитана  опускает  сходни,  и  на  берег
сбегает русоволосая женщина. Не обращая внимания на Хайела, она  подходит  к
Шиере и произносит:
   - Капитан, взводный страж Фиера прибыла с докладом.
   Креслин открывает было рот, но не произносит ни слова.
   - Докладывай, - голос Шиеры суров, словно она говорит вовсе не  с  родной
сестрой.
   - Из прибывших на борту в строю три полных взвода. Кроме того, доставлено
ходячих раненых пять, увечных десять, консортов и детей два  десятка.  После
погрузки в Рульярте от  ран  умерли  три  стража.  Кроме  людей,  доставлены
некоторые припасы, оружие, инструменты и...  уцелевшие  сокровища  Западного
Оплота.
   -  Доклад  принят,  взводный  Фиера.  Позволь  представить  тебя  регенту
Креслину, - Шиера поворачивается к юноше. - Фиера, командир взвода.
   Тот торжественно кивает:
   - Честь сияет, взводный Фиера. Вы совершили подвиг, и мы встречаем вас  с
гордостью. Мало кто стяжал большую славу.
   Официальный  тон  собственной  речи  претит  Креслину,  но   он   считает
необходимым  соблюдать  обычай.  Да  и  как  еще  должным  образом   почтить
командира, пробившегося к нему ценой невероятных усилий?  Однако,  вспоминая
тот единственный поцелуй под башней,  Креслин  понимает,  по  какой  причине
получает сейчас в свое распоряжение и мечи стражей, и казну Оплота.
   - Милостивый господин, ныне ты воплощаешь в себе  все,  что  осталось  от
величия и славы Западного Оплота. Примешь ли ты свое наследие?
   - Я принимаю предложенное,  ибо  не  могу  поступить  иначе,  -  отвечает
Креслин и, понизив голос, добавляет:
   - Принимаю, хотя никогда этого не желал. Даже давным-давно я желал иного.
   Сказать на пристани больше он не решается, но то, что прозвучало,  должно
было прозвучать непременно.
   - Мы все это знаем, милостивый господин регент, - говорит  Фиера,  глотая
слезы. - Могу ли я удалиться?
   - Цитадель и все, чем мы владеем, в твоем распоряжении,  взводный  Фиера.
Мы в долгу перед тобой, как перед ангелами и Преданием.
   - А мы перед тобой, регент, - по юному  строгому  лицу  текут  слезы,  но
голос девушки по-прежнему тверд.
   - Сойти на пристань. Строиться. Становись! - рявкает Шиера  так,  что  ее
слышат на палубе.
   Стражи цепочкой спускаются с мокрых досок палубы на такие же мокрые камни
пристани. Креслин вытирает лоб и глаза тыльной стороной ладони и  отходит  в
сторону, подальше от места, где сестры-воительницы руководят высадкой. Хайел
следует за ним.
   Некоторое время юноша молча смотрит на океан, силясь собраться  с  духом,
но когда начинает говорить, голос его дрожит:
   - Они... это все... все, что осталось.
   - Осталось от чего? - спрашивает Хайел.
   - От Западного Оплота, - с этими словами он поворачивается к кораблю, где
уже началась разгрузка.
   К пристани подкатывает несколько подвод,  наверняка  присланных  Мегерой,
которая понимает - должна понять! - сколь тяжкий груз лег на его сердце.

CXXVI

   Сидя на деревянном стуле спиной к паре коек, Креслин рассматривает  листы
пергамента. Госсел смотрит на Креслина. Мегера не смотрит ни на кого.
   Наконец регент поднимает глаза:
   - Насколько я  понимаю,  тебе  причитается  десять  золотых.  В  качестве
компенсации неизбежных потерь.
   - Это не так уж важно, - прокашлявшись, отзывается Госсел. - Мы  ведь  не
ходим порожняком, трюмы почти  всегда  полны.  Большую  часть  времени  даже
проходы в большом грузовом трюме наполовину заставлены.
   Креслин  задвигает  стул,  выпрямляется,  но  в  последний  миг  успевает
нагнуться и не приложиться макушкой к потолочной перекладине каюты.
   - Ты привез больше, чем ожидалось. А уж эти саженцы дуба... вот  Лидии-то
будет радость!
   - А я радуюсь кобальту, он мне позарез нужен, - добавляет Мегера.
   Госсел опускает глаза на инкрустированную столешницу с гербом герцогства,
существующего ныне лишь в его памяти, и бормочет:
   - Так дело не пойдет. Прошу прощения, но не пойдет.  Пока  обстоятельства
не изменятся, - он отпивает из немытого бокала, потом наливает себе  еще  из
дымчатой стеклянной бутыли, изготовленной в мастерской Мегеры.
   - А в чем дело? - мягко спрашивает Мегера. - Почему ты так думаешь?
   - Дело в том, милостивая госпожа, что купцов вроде Руциозиса я  знаю  как
облупленных. Мы с  Клайеном  работали  на  его  дядюшку,  покуда  герцог  не
заговорил о постройке настоящего торгового флота и Фрейгр не сманил меня  на
место помощника капитана. Ну а на  сей  раз  Клайен  имел  со  мной  дело  в
Ренклааре. Мы  успели  погрузить  все,  кроме  саженцев,  прежде  чем  Белые
выпустили свой указ. Деревца уж пришлось затаскивать самим, потому как  указ
о воровстве...
   - О воровстве? - Мегера, кажется, не верит собственным ушам.
   Госсел поднимает на нее глаза.
   - Только шевельни рукой, чтобы помочь Отшельничьему, - и ты ее  лишишься.
По указу это приравнивается к воровству. И чтобы такие  купцы,  как  Клайен,
про этот указ ни думали, сотрудничать с нами (во всяком случае, в Ренклааре,
да и любом другом месте к востоку от Закатных  Отрогов)  они  поостерегутся.
Что же до Нолдры, то хотя "Грифон" и хорошее судно, он маловат для  плавания
через весь Восточный Океан, и...
   - Можем ли мы обеспечить какую-нибудь защиту?
   Госсел молча отпивает из своего бокала.
   - Выходит... выходит, чтобы  вести  торговлю,  мы  должны  добираться  до
самого Южного Оплота или Сутии? - уточняет Мегера. - Так?
   - Именно так, милостивая госпожа. Не  знаю  только,  как  это  получится.
Может быть, "Звезда Рассвета"... Трюмы у Фрейгра вместительные, но вот  ведь
еще в чем загвоздка... - моряк снова отпивает глоток. - Дорогие товары  идут
хорошо, пока их немного. Если на продажу предлагается сразу большая  партия,
цена падает. Крупные торговые дома такого не допускают  -  они  придерживают
товары на складах и продают помалу, не давая им подешеветь.  Но  после  этих
указов во многих землях наши товары смогут покупать только контрабандисты, а
они платят столько, что...
   - Что мы едва ли покроем расходы?
   -  Да,  и  скоро  такое  положение  дел  станет   совсем   разорительным.
Контрабандисты не смогут платить столько, сколько нам требуется, а  мы,  при
наших накладных расходах, не сможем подавать по их ценам. Ведь нам  придется
платить команде за риск, да еще и держать на борту какую-нибудь охрану.  Без
этого иметь дело с контрабандистами нельзя: они попросту захватят содержимое
трюмов вместе с самим кораблем.
   - Умно придумали  эти  Белые,  -  качает  головой  Креслин.  -  Легальную
торговлю они запрещают указом, а контрабанда отмирает сама собой,  становясь
экономически невыгодной.
   - И все-таки я не понимаю, как это может  быть,  -  возражает  Мегера.  -
Контрабандой занимаются испокон века.
   - Истинная правда, милостивая госпожа,  но  что  перевозят  контрабандой?
Оружие, наркотики, драгоценности. Ну,  может  быть,  редкостные  изделия  да
бочонок-другой бренди или виски - особо крепких напитков, если вы понимаете.
Оружие мы покупаем  сами,  а  драгоценностей,  не  говоря  уж  о  каких-либо
редкостных поделках, у нас нет. Разве что... - Госсел снова поднимает бокал.
- Разве что вы научитесь гнать бренди из здешнего зеленого сока. А так у нас
плоховато с товарами, подходящими для контрабанды.
   - Понятно, - задумчиво говорит Мегера.
   - Тут есть над чем поразмыслить, - произносит Креслин и,  встав,  тянется
за своим довольно-таки тощим кошельком.
   - Нет,  милостивый  господин,  -  возражает  Госсел.  -  Ты  сделал  меня
капитаном, а это куда дороже нескольких золотых.
   - Так, стало быть, вот что не дает тебе покоя? - мягко спрашивает Мегера.
   - Да, милостивая госпожа. "Грифон", он хоть и маленький...
   - Мы посмотрим, что можно сделать.
   Вставая,  Мегера  встречается  глазами  с  Креслином,  но  лишь  на  миг,
поскольку на нее изливаются его гнев и раздражение.
   Госсел остается сидеть. Он не поднимает глаз от стола и, кажется, даже не
замечает, что регенты собрались уходить.
   - Мы обязательно что-нибудь предпримем, Госсел,  -  заверяет  Креслин  и,
помолчав, добавляет:
   - Спасибо тебе за честность и за предупреждение.
   С этими словами  регенты  покидают  каюту.  Госсел  закупоривает  бутыль,
ставит ее на полку и допивает свой кубок.
   Уже на палубе Мегера пристально смотрит на мужа и спрашивает:
   - Почему ты так злишься и переживаешь? У  нас  есть  урожай,  будет  даже
шерсть, а Авлари начинает производить превосходную стеклянную  утварь.  Если
мы найдем - а мы должны найти! - способ окрашивать стекло, эта посуда пойдет
нарасхват. Разумеется, не везде, но в Сутии или  даже  в  Южном  Кифриене  -
непременно. Там никому нет дела до указов Белых.
   Креслин кивает распоряжающемуся палубными работами помощнику капитана,  и
тот приветствует регентов словами:
   - Милостивый господин, милостивая госпожа, добрый день.
   - Добрый день, - отзываются они в  один  голос,  что  побуждает  Креслина
улыбнуться, но улыбка  его  тут  же  тает.  Он  возвращается  к  прерванному
разговору:
   - Прекрасно! Допустим, мы  понаделаем  много  чудесной  утвари.  Допустим
даже, что большая часть нынешнего урожая уцелеет и  будет  собрана.  Что  мы
можем сделать? Или послать корабль на юг и получить за  товар  половину  его
стоимости, или попробовать плыть на восток. Но что в  этом  случае  помешает
хаморианцам захватить "Звезду Рассвета"? В конце концов,  раньше  это  судно
принадлежало им.
   - Думаешь, они решатся?
   - Не знаю, но не  исключаю.  А  можем  ли  мы  позволить  себе  рисковать
кораблем? Даже неся убытки, мы еще сумеем просуществовать  некоторое  время,
но лишь до тех пор, пока будем получать необходимые  припасы.  Или  пока  не
лишимся судна. Или пока нас не сгубит недород. Или пока к  нам  не  нагрянет
слишком много беженцев.
   - А разве то,  что  привезла  Фиера,  разве  не  облегчает  положение?  -
спрашивает Мегера, заправляя прядку волос за правое ухо.
   - Облегчает? - хрипло смеется Креслин. - Да без доставленных ею денег  мы
уже находились бы на грани полного краха! Она выручила нас, но на какие  еще
чудеса можем мы надеяться? А если можем, то во что они нам обойдутся?  -  он
качает головой и грустно добавляет:
   - Она стала суровой, даже суровее и жестче Шиеры.
   - О... - отзывается Мегера.
   "...Может быть, это потому, что ты ее когда-то любил?.."
   По пути к конюшне, где оставлены Вола  и  Касма,  Мегера  смотрит  не  на
Креслина, а в сторону, на светящееся окно общего зала гостиницы.
   - Ты что, ревнуешь? У нее, по крайнем мере, есть мозги, в отличие от того
напыщенного хлыща Дрерика.
   - Суженый, мне известны твои чувства к Фиера. Там,  на  причале...  Разве
могла я не ощутить?..
   - Прости, - говорит он. - Мне больно. Она отдала нам все, а  я...  Что  я
могу дать ей взамен?
   - Она это знает, и все-таки кое-что ты ей  дал.  Там,  на  пристани,  все
видели твое лицо,  видели  печаль  утраченной  любви.  Со  временем  это  ей
поможет.
   Звук их шагов эхом отдается от камней дороги.
   - Подумай, что она совершила! - говорит Креслин. - Поняла,  что  Западный
Оплот обречен, собрала все, что только было возможно, и доставила сюда...
   - А Оплот и вправду был обречен?
   - Да. Сама твердыня уцелела, но оставшегося в  казне  не  хватило  бы  на
зимние припасы. Кроме того, Белые перебили на выпасах  почти  всех  овец,  и
если для сбора нового урожая земледельцу надо дотянуть до  следующей  осени,
то поголовье за год не восстановишь.
   Выведя вороную, Креслин вскакивает в седло.  Мегера  не  заставляет  себя
ждать, и они вместе едут к цитадели.
   По пути юноша обозревает поселение, особо  отмечая  появление  на  склоне
пониже цитадели трех или четырех новых домов. А локтях в двухстах к  востоку
от гостиницы уже поднимаются стены обещанного  каменщиками  склада.  Кое-чем
Край Земли уже начинает напоминать настоящий город.

CXXVII

   - Привет!  -  голос  Креслина  разносится  по  еще  пустому  общему  залу
гостиницы. Несмотря на ранний час, все столы протерты, каменный пол  начисто
выметен, а скамьи и стулья расставлены в ожидании посетителей.  Те  заявятся
только ближе  к  вечеру,  поскольку  кораблей  в  гавани  нет,  а  обитатели
поселения и цитадели днем заняты на работе или службе.
   - Мы еще не открыты... о, милостивый господин!.. - узнав регента, женщина
с узким лицом склоняет голову.
   - Знаю. Но мне нужна бутылка того зеленого сока.
   - Того? Зеленого сока?
   - Хочу посмотреть, на что его можно употребить, - поясняет Креслин, не  в
силах скрыть улыбку. - Говорят, эта кислятина кое на что годится.
   - Ну, милостивый господин, на вкус и цвет, конечно, товарищей нет. Может,
кому и помои на что годятся.
   Так, поругивая собственное питье и извиняясь  за  задержку,  подавальщица
сначала бежит за здоровенным железным ключом, а потом, отперев тяжелый замок
кладовки  и  позвякав  посудой,  выносит  сразу  две  бутыли.  И  решительно
отказывается от денег, потому как, "хозяину за свое  же  добро  платить  без
надобности".
   Выйдя на улицу, Креслин кладет по бутылке в каждую  переметную  седельную
суму, садится в седло и едет к себе в Черный Чертог.
   Между тем облака на востоке начинают рассеиваться, открывая чистое, почти
столь же прозрачное, как над Крышей Мира, сине-зеленое небо.
   В резиденции  пусто.  Алдония,  по  всей  видимости,  прихватив  малышку,
отправилась покупать к  обеду  рыбу,  а  Мегера  занята  по  горло  в  своей
стекольной мастерской.
   В каби