сил, приподняв бровь, Антонин. - Я уж
не говорю о доставленных мне мелких неприятностях.
   Он вперил в меня взгляд, и глаза его побелели, однако мое  внимание  было
приковано не столько к нему, сколько к стремительно сгущавшемуся  в  комнате
хаосу.
   - С тобой любопытно иметь дело, носитель Черного посоха,  и  в  некоторых
отношениях ты мог бы оказаться мне  полезным...  -  улыбнувшись,  Белый  маг
поднял руку, и меж его большим и  указательным  пальцами  появился  огненный
шар. - Да и я тебе тоже. Ведь ты, наверно, хотел бы узнать больше о  природе
огня. Мне нравится дарить людям знания.
   Кожа моя начала зудеть, а в комнате почему-то  потемнело,  хотя  небо  за
окнами оставалось ясным и настенные светильники горели по-прежнему.
   - Всем людям? - спросил я, с  трудом  выдавив  смешок.  Горло  мое  вдруг
пересохло, словно оказалось забитым паутиной.
   - Всем, не всем... так ли уж важно? Это ведь ты  явился  ко  мне.  Явился
сам, и у тебя наверняка есть уйма  вопросов,  на  которые  тебе  не  удается
отыскать ответы.
   Антонин опустил руку (огненный шар при  этом  исчез),  отодвинул  стул  и
встал. Оказалось, что ростом он ниже меня.
   Подавшись назад и набрав воздуху, я бросил взгляд  на  открытое  окно  и,
когда молчание уже стало затягиваться, кивнул.
   - Да. Ты прав.
   - А зачем они тебе нужны? Только чтобы  выяснить  то,  о  чем  со  страху
умалчивали мастера Отшельничьего? Или ради могущества и власти, привлекающих
всех истинных искателей знания? - голос  его  сделался  медоточивым,  полным
завораживающей рассудительности.
   - Отшельничий не боится ни тебя, ни меня, - сказанное не вызвало  у  меня
внутреннего протеста, но именно по этой причине мне стало не по себе.
   - Правда? Впрочем, о чем я - ты бы не стал  говорить  не  правду.  Однако
почему  бы  тебе  не  объединиться  с  нами  для  поиска  ответов,   которые
Отшельничий скрывает от всего мира?
   - Не уверен, что поиск ответов сам по себе дает магу право  их  получить.
Точно так же, как развязывание войны еще не дает правителю права на  победу,
- ляпнул я, сдуру не успев даже подумать, что говорю.
   Антонин нахмурился и сделал шаг ко мне.
   - Похоже, этот юноша не рвется стать твоим подручным, - проговорила Сефия
с натужным, резавшим мой слух смехом.
   Я покосился в ее сторону.
   - Хочешь вступить в наше Белое Братство?
   - Это едва ли,  -  ответил  я  с  сухим  смешком,  больше  походившим  на
надсадный кашель.
   - Он не трус, Сефия, - заметил Белый маг. - Только вот умом не блещет.
   Нельзя  было  не  признать,  что  его  оценка  моей   персоны   полностью
соответствовала действительности.
   - Ну что ж... - Антонин воздел  руки.  -  Позволь  мне  без  лишних  слов
показать тебе кое-что в действии.
   Шипящая огненная  струя  устремилась  ко  мне,  но  отразилась  от  моего
вспыхнувшего на миг чернотой посоха.
   - Посох твой хорош, - с улыбкой произнес Антонин. -  Но  и  самый  лучший
посох не даст ответа ни на один вопрос.
   Бушующее пламя ударило снова, однако меня и на сей раз лишь обдало жаром.
   - Да, посох что надо, - повторил Антонин и снова воздел руки.
   Мне этот жест  показался  раздражающе  театральным.  Зачем  нужно  махать
руками, коль скоро любые чары, хоть хаоса, хоть гармонии, создаются  усилием
мысли, а вовсе не с помощью дурацких жестов?
   Свистящий пламенный шквал отбросил меня от стола, едва не сбив с ног.
   - Ты уверен, что принял правильное решение? - спросил Антонин  еще  более
вкрадчиво и доброжелательно, словно бы и не пытался только что обратить меня
в пепел. - Знание принадлежит тем, кто к нему стремится, а не  тем,  кто  от
него бегает.
   Вместо ответа я,  не  имея  ни  малейшего  представления  о  том,  почему
поступаю именно так и что именно меня к  этому  подталкивает,  поднял  посох
обеими руками и с размаху попытался сломать его об колено. И чуть не  сломал
себе ногу: посох лишь спружинил и выпрямился.
   - Вряд ли стоит так утруждаться, - промолвил Антонин, делая еще один  шаг
в мою сторону. - Просто положи его, положи на пол.
   Голос Белого мага  звучал  доброжелательно,  но  его  окружало  невидимое
обжигающее белое пламя, подсвеченное холодно багровеющей ненавистью.
   Я  понимал,  что  просто  отбросить  посох   -   значит   лишь   нарушить
гармоническую целостность. Но сломать изделие дядюшки Сардита было не так-то
просто. Впрочем, следовало помнить и о том, что любой инструмент,  сколь  бы
искусно ни был он сработан, представляет  собой  не  более  чем  инструмент.
Костыль, он и есть костыль.
   - Отложи его в сторону, - мягко, но настойчиво  повторил  Антонин.  -  Он
только мешает тебе обрести новое знание.
   Рука моя непроизвольно сжала  гладкое,  слишком  твердое  в  сравнении  с
человеческой плотью дерево. "С плотью, - неожиданно  подумалось  мне,  -  но
ведь не с духом! Разве сознание не господствует над материей? Не в  этом  ли
заключается ответ?"
   Я снова опустил посох на колено, но на сей раз не напрягал мышцы, а  лишь
пожелал, чтобы он сломался. СЛОМАЛСЯ... СЛОМАЛСЯ... СЛОМАЛСЯ...
   Черный лоркен,  легко  отбивавший  стальные  клинки  и  дробивший  камни,
сработанный из прочнейшего дерева, окованный железом и скрепленный магией, с
треском переломился пополам, словно тростинка.
   Прохлада - черная прохлада - заструилась из обоих  обломков,  обволакивая
меня, проникая в мою плоть и отгоняя жар.
   Не промолвив ни слова, я бросил  оба  куска  окованного  железом  черного
дерева к ногам Антонина.
   У того отвисла челюсть. Он остолбенел, но уже спустя мгновение  отпрянул,
словно боясь наступить на ядовитую змею.
   Его замешательство длилось совсем недолго, но этого времени  хватило  мне
для того, чтобы сотворить вокруг нас обоих отражающий щит.
   Антонин снова выпустил огонь, но пламя  лишь  растеклось  по  поверхности
окружавшего меня облака черной прохлады. Руки его бессильно упали.
   Правда, он тут же, с видимым усилием, попытался воздеть их снова,  однако
сам его облик стремительно менялся. Блестящие темные волосы седели прямо  на
глазах.
   Послышалось шипение пламени. Выпущенная Сефией огненная  струя  ударилась
об окружавший нас с Антонином щит и разлетелась жгучими брызгами.
   Антонин стремительно старел. Однако мое внимание в первую очередь привлек
неведомо откуда возникший в его руке короткий бронзовый меч. Сефия,  в  свою
очередь, обнажила тонкий клинок и двинулась ко мне.
   Нагнувшись, я схватил с пола обломок посоха и запустил в нее,  но  щит  -
вот она, оборотная сторона надежной защиты! - не выпустил деревяшку  наружу.
Скользнув по его внутренней поверхности, кусок  лоркена  упал  на  мраморные
пол.
   ОТДАЙ МНЕ СВОЮ ЭНЕРГИЮ... ОТДАЙ... ОТДАЙ...
   Мысли Антонина пытались зацепиться за мое сознание,  проникнуть  в  самую
сердцевину моего "я", окутанного холодной тьмой.
   Заполнив все пространство внутри  энергетического  щита,  этот  мысленный
приказ сдавил меня, словно тисками, не давая ни дышать, ни думать.
   - Я ЛЕРРИС! - Не сразу, но мне удалось вспомнить наставления  Джастина  и
заставить себя повторять спасительную формулу, оберегавшую мою личность. - Я
ЛЕРРИС... Я САМ ПО СЕБЕ... Я - ЭТО Я... Я ЛЕРРИС...
   Снова послышалось шипение.  Выпущенный  Антонином  огненный  шар  был  не
больше того, который Белый маг недавно зажигал у  кончиков  пальцев,  однако
мой темный кокон остановил его лишь у самого лица.  Вспышка  заставила  меня
зажмуриться.
   Сефия приближалась, однако медленно, словно не была уверена в том, что ей
следует делать.
   Антонин сделал выпад коротким мечом. Нырком уйдя в сторону, я перекатился
и тут же вскочил на ноги. Уворачиваться от меча и одновременно  поддерживать
щит было очень непростым делом.
   ОТДАЙ!.. ОТДАЙ!..
   Это требование било по моему сознанию, подобно чудовищному белому молоту.
   Уворачиваясь от клинка и не ослабляя барьера, я продолжал  твердить,  что
был, есть и останусь Леррисом, останусь самим собой.
   Волосы Мастера хаоса сделались совершенно белыми и начали опадать,  будто
снег
   Неожиданно меня полоснула жгучая боль. Одновременно  послышались  шипение
пламени и пронзительный женский крик.
   Сефия, пытавшаяся нанести  мне  удар  сквозь  щит,  выронила  раскаленный
добела  клинок.  Но  и  сам  я  едва  успел  отскочить   -   меч   Антонина,
воспользовавшегося моим замешательством, пронзил полу моей туники.
   ОТДАЙ!.. ОТДАЙ!..
   Белый колокол гудел в моей голове, выпад следовал за выпадом.
   Я ЛЕРРИС!.. Я ЛЕРРИС!..
   Мне оставалось лишь твердить эти слова и  метаться  внутри  созданного  и
удерживаемого мною непроницаемого барьера.
   - НАПРАСНО... ВСЕ НАПРАСНО... -  взывал  ко  мне  Антонин.  -  ТЫ  ДОЛЖЕН
ПОНЯТЬ... ДОМОЙ ТЕБЕ УЖЕ НЕ ВЕРНУТЬСЯ... НИКОГДА НЕ  ВЕРНУТЬСЯ...  ТЫ  УЗНАЛ
СЛИШКОМ МНОГО...
   Голос его слабел, и в нем начинала слышаться  дрожь.  Дрожали  и  руки  -
бронзовый меч выпал из разжавшейся ладони и  со  звоном  упал  на  мраморные
плиты.
   ОТДАЙ...
   Теперь это звучало почти как мольба.
   Свистящий звук возвестил о том, что Сефия вновь попыталась поразить  меня
пламенем.
   В тот же самый миг Антонин бросился на меня с голыми  руками.  Не  ожидая
такой атаки, я не успел уклониться, и его пальцы впились в  мое  предплечье,
как раскаленные клещи.
   Направив поток гармонии для заживления  этих  прожженных  хаосом  ран,  я
ударил Белого мага в плечо.
   ...БУДЬ ПРОКЛЯТ!..
   Рука, схватившая меня за запястье и оставившая три глубоких ожога,  прямо
на глазах ссохлась, истончилась и рассыпалась в  пепел.  Удар  моего  кулака
словно послал вперед сгусток черноты,  прожегший  насквозь  белое  облачение
Антонина. Чародей зашатался, съежился и осел на пол бесформенной грудой.
   - Не-е-е-е-т! - раздался пронзительный, исполненный ужаса вопль Сефии.
   Поскольку пробить мой щит она не могла, я уделял ей не  больше  внимания,
чем ожогам на своей руке, - главное  моей  заботой  оставался  Антонин.  Щит
нельзя было ослаблять до тех пор, пока я не обрету уверенности в том, что  с
Белым чародеем покончено.
   Низкий раскат грома прозвучал так, будто исходил из  того  места,  где  я
стоял, заставив меня вздрогнуть. Безоблачное небо вспорол клинок молнии.
   Гром продолжал рокотать под небесами, уносясь прочь от замка  куда-то  за
пределы Закатных Отрогов.
   Наконец этот звук - явно не простое сотрясение  воздуха!  -  удалился  за
пределы моего слуха. Я глубоко вздохнул, опустил щит и повернулся к Сефии.
   Выпущенное ею пламя обтекло меня. Я шагнул к ней. Снова зашипел огонь.  Я
увернулся и сделал один шаг. Опять шипение. И новый шаг,  давшийся  с  таким
трудом, словно мне пришлось идти сквозь глину.
   Сефия попятилась и выхватила нож.
   - Коснешься меня - лишишься ее.
   Я остановился. Сефия направила острие ножа к своему горлу.
   Собрав всю еще не растраченную энергию, я направил ее в бронзовый клинок,
силясь отвратить его от хаоса.
   Сефия напряглась, на руках ее проступили жилы, но нанести  себе  удар  ей
удалось. Шатаясь, я снова шагнул к ней, но  тут  ее  ноги  подкосились.  Она
схватилась было за спинку стула, однако не удержалась и рухнула на пол.
   Едва переставляя ноги по  мраморным  плитам,  я  поплелся  к  безжизненно
распростертой фигуре, опустился на одно колено  и  осмотрел  глубокую  рану,
обезобразившую ее прекрасную шею. Рану с опаленными краями, словно она  была
нанесена не отточенной бронзой, а огненным клинком.
   Чтобы заживить эту рану  с  помощью  гармонии,  мне  требовалось  сначала
восстановить собственные силы. Стараясь оценить обстановку, я бросил  беглый
взгляд на останки Антонина - и увидел лишь кучку тончайшего белого пепла, на
моих глазах истаявшую туманом и  смешавшуюся  с  наполнявшей  замок  белесой
дымкой. На полу валялись только пустая одежда и сапоги. Я снова обернулся  к
лежавшей замертво  Сефии  и  изумлением  увидел,  что  ее  волосы  приобрели
рыжеватый оттенок.
   Напрягая остаток сил, я  попытался  разорвать  магические  узы,  которыми
Антонин приковал пришелицу с Отшельничьего к своей подручной, дабы  даровать
последней вечную юность.
   Мне стало теперь ясно, какая участь постигла  Тамру.  Однако  что  именно
происходит с душами, угодившими в ловушку Антонина, оставалось  неизвестным.
В каком-то смысле попавшими в западню являлись они обе - и Сефия,  и  Тамра.
Однако Сефия  пошла  на  это  добровольно,  зная,  что  со  временем  сможет
полностью подавить ввергнутую в белое узилище  личность  Тамры.  Что  же  до
Тамры, то, обещая ей власть над недоступными силами, Белый маг не  солгал  и
ей. Он лишь не пояснил, что при этом ее собственное тело окажется во  власти
Сефии.
   Я набрал воздуху...
   ЛЕРРИС, НЕТ! ТЫ НЕ ДОЛЖЕН...
   Оставив  это  -  донесшееся  откуда-то  издалека  -  предостережение  без
внимания, я всмотрелся в невидящие глаза стройной  рыжеволосой  девушки.  По
щекам моим струились слезы. Если бы я в свое  время  прислушался...  Но  что
толку сокрушаться о случившемся? Каждый  из  нас  выбирает  собственный  ад,
населенный собственными демонами.
   Следующий глубокий вздох унес меня в бездонную тьму, прочь от  круговерти
моих суетных мыслей, прочь от валявшейся на полу кучки  одежды  -  это  было
все, что осталось от могущественного Белого чародея.
   Из  белого  мрака  подсознания  мне  надлежало  призвать  истинный  хаос,
предшествующий хаосу, проявляющемуся в материальном мире. И хотя  хаос,  как
его ни назови, остается самим собой - то есть сущностью, лишенной внутренней
упорядоченности,  -  мне  надлежало  вычленить  в  его   недрах   намек   на
существовавшие  прежде  структуры,   утонувшие,   но   еще   не   до   конца
растворившиеся в едкой ядовитой белизне.  Не  пытаясь  выяснить  их  прежнюю
суть,   но   лишь   легкими,   ненавязчивыми   касаниями   способствуя    их
самовосстановлению. Обретению прежней упорядоченности, восстановлению былого
храма Тамры из развалин рухнувшего блудилища Сефии. Впрочем, даже эта  мысль
пробуждала мои затаенные страхи и сомнения - кто дал мне право решать,  кому
жить, а кому умереть?
   Но в любом случае мне следовало делать свое дело.
   Мне трудно сказать,  сколько  потребовалось  на  это  времени.  Возможно,
столько же, сколько ушло у моего отца на разрушение Фэрхэвена. Ибо наверняка
это содеяли мой отец и Джастин. Братья, один  из  которых  взвалил  на  себя
бремя поддержания гармонии и ограждения острова от хаоса, тогда  как  другой
добровольно остался в аду, дабы проповедовать  и  помогать  проклятым  и  их
потомкам. Может быть, столько же, сколько было нужно, чтобы пересечь мертвые
земли. Или чтобы понять, почему вечное покаяние  стало  ловушкой  для  моего
отца и для Джастина. Может быть, единственного истинного Серого мага во всем
мире.
   Касаясь одной нити памяти за  другой,  я  не  наблюдал  за  происходящими
переменами, но ощущал непрерывное горе и  непрерывно  нараставшее  отчаяние.
Как будто настоящая река слез, стекая с  Закатных  Отрогов,  устремлялась  к
Великому Северному заливу.
   С восстановлением каждой изначальной нити ложная отрывалась  и  уплывала,
унося с собой еще одну частицу личности Сефии. Частицу, судорожно пытавшуюся
остаться. Мне непрестанно приходилось отделять страх и горе Белой волшебницы
от страха и горя ее рыжеволосой пленницы. Девушки, которую я толком не знал.
   И с каждой новой оборванной нитью обрывались связи  с  Отшельничьим,  ибо
ради спасения одной души я губил другую.
   Последние нити пришлось заменять на ощупь, так как слезы затуманили  даже
мысленный взор.
   Потом все кончилось. Сделав то, что было в моих силах, я отступил и успел
увидеть янтарный свет проклятого белого дворца  за  миг  до  того,  как  мои
колени подкосились и меня погребла тьма беспамятства.
   Сознание возвращалось ко мне вместе с какими-то резкими звуками и пыльной
сухостью во рту. Обожженное предплечье, ушибленное колено и  раскалывающаяся
голова как будто обменивались импульсами боли.
   Навязчивый резкий звук оказался доносившимся из-за открытого окна  криком
угнездившегося на крыше стервятника.
   С огромным трудом мне удалось сесть и оглядеться. На  беломраморном  полу
по-прежнему валялась кучка одежды и сапоги Антонина, а рядом с уже  начавшим
проседать столом свернулась в клубок рыжеволосая женщина.
   Еще не смеркалось, но  из  окна  уже  тянуло  предвечерней  прохладой.  Я
провалялся на мраморе слишком долго.
   Послышался такой звук, словно замок стал проседать, отчего я мигом бросил
размышлять и начал двигаться. Правда, медленно - быстро, увы, не получалось.
   Сам уж не знаю как, но мне удалось встать.
   Подойдя к Тамре, я протянул руку и осторожно коснулся обнаженной кожи  ее
запястья. И ничего не ощутил. Решительно ничего, кроме эха хаоса  и  глубоко
укоренившейся боли.
   Бережно и осторожно я распрямил ее тело и, взяв за руки,  поднял  девушку
на ноги. Она не противилась, и глаза ее были открыты, но оставались пустыми,
как у фарфоровой куклы. Сил у меня было всего  ничего,  но  мне  требовалось
поскорее вывести ее из готового обрушиться замка. Балки прогибались,  камень
ступеней лестницы крошился под моими сапогами, но я успел  выйти  с  ней  за
ворота и даже перейти через  мост,  ходивший  ходуном.  Я  задыхался,  горло
забило пылью, однако ущелье осталось позади.
   Теперь я  полностью  сосредоточился  на  том,  чтобы  переставлять  ноги,
переводя дух после каждого второго шага.
   Тамре шаги давались легче, но двигалась она машинально,  просто  повторяя
мои движения.
   Тень больше не накрывала то  место,  где  я  оставил  Гэрлока.  Мой  пони
дожидался меня там. И при моем приближении он приветствовал меня ржанием.
   Я попил из  родника,  уселся  на  валун,  достал  из  сумки  основательно
зачерствевший хлеб и желтый сыр и протянул  кусок  Тамре.  Та  ответила  мне
недоумевающим взглядом.
   - Еда. Ты можешь это съесть. Давай.
   Она  так  и  сделала.  Но  по-прежнему  механически,  с  пустыми,  как  у
фарфоровой куклы, глазами.
   Нам  предстояла  неблизкая  и  нелегкая  дорога  до  Кифрина,  но  прежде
следовало хоть немного восстановить силы. Еда  и  питье  подкрепили  меня  и
прояснили сознание настолько, что я смог прикоснуться к шраму на шее Тамры и
начать процесс исцеления. Ее стоило избавить хотя  бы  от  шрамов  на  теле:
достаточно и того, что изранена ее душа.
   Усадить Тамру на Гэрлока мне удалось без возражений. А вот пони негодующе
заржал и даже попытался вырваться.
   Назвать дорогу до Кифрина "нелегкой" - значило не сказать о  ней  ничего.
До следующего источника мы добрались чуть ли не к закату. Я и Тамра ехали на
Гэрлоке  по  очереди,  хотя  пони,  стоило  мне  чуток  поотстать,   начинал
артачиться. Хорошо еще,  что  сама  девушка  покорно  и  бездумно  двигалась
вперед, что пешком, что верхом.
   На привале мы перекусили хлебом и сыром, к которым на сей раз  добавились
вымытые в ручье кислые груши. Тамра  жевала  еду  с  полнейшим  равнодушием,
почти не размыкая губ.
   На ночь, использовав почти  все  оставшиеся  силы,  я  установил  двойные
охранные чары. Против Тамры и против любого внешнего посягательства .
   Ни того ни другого не понадобилось. Когда я проснулся, Тамра, уставясь  в
никуда, сидела на моем спальном мешке. Сам я устал настолько, что уснул  под
одним лишь тонким плащом,
   - С тобой все в порядке? - вопрос прозвучал нелепо, но нужно же мне  было
что-то  сказать.  Девушка  не  ответила.  Ее  фарфоровые  голубые  глаза  не
обнаруживали и намека на осмысление происходящего.
   Она делала лишь то, что ей было сказано - это относилось и к естественным
телесным потребностям.  Понятно,  что  последнее  обстоятельство  отнюдь  не
облегчало моей задачи.
   Второй день прошел лучше, но  только  в  физическом  плане.  Тамра  легче
справлялась с элементарными действиями, но по-прежнему молчала и  выказывала
полнейшее равнодушие к происходящему. Зондирование не указывало на наличие в
ней или вокруг нее активного