сторону находилось нечто вроде ниши с тремя  деревянными  скамьями.
Там горела неяркая лампа. Скамьи стояли вокруг низенького столика,  который,
судя по грязи и обитым краям, использовался главным  образом  как  подставка
для ног.
   Путников на дороге мне почти не встречалось,  и  следовало  предположить,
что постояльцев здесь негусто.
   - Да?
   Резкий голос принадлежал раздражительной с виду особе  в  линялом  темном
платье и заляпанном желтом фартуке. Правда, лицо ее, при всей грубости черт,
было чистым, а седеющие волосы собраны на затылке в аккуратный пучок.
   - Сколько за комнату и какой-нибудь ужин? - от холода и сырости мой голос
сел и охрип.
   - Серебреник за ночь, - буркнула она, обшаривая меня хищным взглядом. - И
деньги вперед. Хлеб и сыр поутру входят в стоимость ночлега. Обед  отдельно,
выбирай из того, что есть. Правда,  выбор  невелик,  сегодня  уже  мало  что
осталось.
   Пошарив в поясном кошеле, я выудил серебреник и пять медяков.
   - За меня и мою лошадку.
   - Ты что, ехал в такую погоду?  -  удивленно  спросила  женщина,  прибрав
монеты.
   - Ну, когда я выезжал, особого ненастья ничто не сулило, а  задерживаться
во  Фритауне  у  меня  как-то  не  было  охоты.  Потом  было  просто  некуда
приткнуться, и... - я пожал плечами.
   Трактирщица посмотрела на дверь, потом на меня:
   - Хрисбарг подвластен герцогу. У нас часто бывает маджер Лервилл.
   - Хозяюшка, откуда путнику знать местную погоду? Я допустил промашку,  но
теперь рассчитываю отогреться и подкрепиться.
   - В этом мы тебе поможем. Анна-Лиз обслужит тебя... или ты хочешь сначала
взглянуть на комнату?
   - Да, пожалуй, взгляну на комнату. По  крайней  мере,  сброшу  там  плащ,
чтобы он просушился.
   - Чистое полотенце и таз воды - еще один медяк.
   - Два полотенца. И еще один таз поутру.
   Трактирщица улыбнулась:
   - Деньги вперед.
   Полотенца, хотя и серые, оказались плотными и чистыми, а вода  в  тазу  -
достаточно теплой. Что же до самой комнаты, то она с трудом вмещала  осевшую
двуспальную кровать и потертый шкаф  из  красного  дуба.  На  кровати  лежал
комковатый  матрац,  застеленный  грубой  простыней  и  толстым   коричневым
одеялом. В настенном подсвечнике горела  одна-единственная  свечка,  которую
трактирщица на моих глазах зажгла от своей лампы.
   Замка в двери не имелось. Я решил, что при столь малом числе  постояльцев
можно оставить торбу и плащ без присмотра.
   Вернувшись в общую залу, я обнаружил там сидевшего за  ближайшим  к  огню
столом мужчину в темно-синем мундире. Даже со спины, ссутулясь над  кружкой,
он выглядел надменно.
   Я занял столик у противоположной стены.
   Скользнув по мне взглядом, малый  в  мундире  сделал  из  кружки  большой
глоток и окликнул служанку:
   - Анна-Лиз!
   - Минуточку, - послышался приятный женский голос, который я уже слышал.
   Я потянулся, наслаждаясь теплом и  начиная  чувствовать  себя  более  или
менее по-человечески.
   - Спасибо, Херлут. Я и не знала, что у нас объявился еще один постоялец.
   Светловолосая девушка, вероятно еще моложе меня, кивнула солдату.
   - Но...
   Проигнорировав  его  попытку  привлечь  внимание,  она  подошла  к  моему
столику. Длинные светло-русые косы падали ниже плеч.
   - Добрый вечер, молодой господин. Прошу прощения, но по части мясного  мы
нынче вечером небогаты. Осталось, правда,  немного  тушеной  медвежатины  да
пара отбивных. Есть пшеничный хлеб, маисовые  лепешки  и  печеные  яблоки  в
пряностях. А еще немного белого сыра.
   Открытая улыбка обнажила крепкие, белые, хотя и не совсем ровные зубы.  А
соблазнительно низкий  вырез  блузы  давал  возможность  разглядеть  кое-что
весьма привлекательное.
   - Что посоветуешь, отбивные или медвежатину?
   - Бери медвежатину, -  ответил  за  девушку  Херлут.  -  Отбивные  у  них
недельной давности, они  их  каждый  вечер  разогревают.  А  мне,  Анна-Лиз,
принеси-ка ты еще кружечку.
   Анна-Лиз приподняла брови и слегка кивнула.
   -  Я  возьму  тушеную  медвежатину,  сыр,  яблоки  и  несколько  кусочков
пшеничного хлеба, - решил я. - А что есть из питья?
   - Подогретый сидр, крепкое пиво, вино и клюквица.
   - Мне клюквицы.
   - О, вот так пьяница объявился! -  снова  подал  голос  солдат.  -  Сразу
видать - настоящий мужчина.
   Пожав плечами в знак того, что она к этим шуточкам  отношения  не  имеет,
Анна-Лиз с улыбкой спросила:
   - Может, что-нибудь еще?
   - Спасибо, не сейчас, - промолвил я, ухмыльнувшись в ответ. А почему бы и
нет? Ведь это она начала заигрывать.
   Убрав с лица улыбку, Анна-Лиз направилась к  солдату  и  забрала  у  него
кружку.
   - Тебе снова крепкого пива?
   - А чего еще от тебя дождешься? Торчу тут, понимаешь, деньги трачу...
   Он уставился в  камин,  где  слабые  язычки  пламени  лизали  пару  сырых
поленьев.
   Анна-Лиз исчезла за открытой дверью, ведущей на кухню, и почти  мгновенно
вернулась с двумя кружками.
   Пиво на стол Херлута было поставлено со стуком. И без единого словечка.
   - Пожалуйста, молодой господин, - передо мной появилась кружка с соком. -
Откуда путь держишь - из Хаулетта, Орлиного Гнезда или, может, Фритауна?
   Спина солдата напряглась, и это меня насторожило.  Однако  я  ответил  по
возможности честно:
   - Правду сказать, так я и вовсе не из этих мест. Ехал  побережьем,  а  во
Фритауне решил не задерживаться. Мне сказали, что  кораблей  там  все  равно
нет. Вот и угодил под дождь.
   Солдат слегка расслабился. Девушка кивнула сочувственно:
   - Дорога неблизкая.
   - И холодная, - ухмыльнувшись, я отпил соку и  положил  кусочек  сыра  на
ломоть белого хлеба.
   Девушка упорхнула на кухню, Херлут занялся своим пивом, а я  -  хлебом  и
сыром, стараясь жевать помедленнее.
   - Молодой господин...
   На столе  передо  мной  появилась  огромная  дымящаяся  миска  и  тарелка
поменьше с нарезанными, приправленными пряностями красными яблоками.
   Насчет медвежатины Херлут не обманул: она  оказалась  острой,  горячей  и
вкусной. Однако я отодвинул миску еще не опустошенной - а ну как объемся,  и
у меня, чего доброго, расстроится желудок.
   - Угодно чего-нибудь еще?
   - Потом, - ответил я, покосившись на солдата (тот хмуро уставился в  свою
кружку) и вспоминая недавнюю многозначительную улыбку хорошенькой  служанки.
- Сколько?
   - Пять.
   Допив сок, я вручил ей серебреник и получил сдачу в пять медяков, один из
которых вернулся к ней и скрылся в ее поясе.
   Не без сожаления проводив ее взглядом, я поднялся по скрипучей лестнице в
свою комнату и, закрыв за собой дверь, быстренько проверил содержимое торбы.
Ничего не пропало. Стягивая брюки, я не переставал гадать о значении  кивков
и улыбочек Анны-Лиз.
   Но, похоже, напрасно. Потому что так и уснул, не услышав ни тихого  стука
в дверь, ни чего-либо в этом роде.

XXII

   Утро выдалось столь  же  унылым,  что  и  предыдущее.  Бесформенные  тучи
поливали землю бесконечным моросящим дождем.
   Я проснулся, но еще не встал  с  постели,  когда  сухопарая  трактирщица,
войдя без стука в комнату, деловито налила в умывальный таз чистой воды. Она
даже не посмотрела в мою сторону. Глаза мои снова закрылись, но  сон  больше
не шел - в голове вертелись мысли, вопрос возникал  за  вопросом.  Почему  в
герцогстве Фритаунском такая дождливая погода? Что заставило  Мастера  хаоса
так гнать карету по направлению к порту? И почему он  воспользовался  именно
каретой?
   Стоило  мне  свесить  ноги  с  кровати,  как  боль  придала  мыслям  иное
направление. Мышцы ног ныли так сильно разве что  в  первые  дни  занятий  с
Гильберто. Просто сидеть на постели - и то было больно.
   Снаружи шумел ветер, по крыше гостиницы назойливо стучал дождь.  Одевшись
и натянув сапоги, я заглянул в торбу  и  с  улыбкой  прикоснулся  к  корешку
подаренной отцом книги. Все некогда да некогда, но все-таки не мешало  бы  в
нее заглянуть. Не просто же так он мне ее подсунул.
   Свет в узком коридоре не горел, отчего  он  показался  мне  мрачнее,  чем
вчера вечером. Неожиданно снизу донеслись голоса:
   "...напали на Фритаун...",
   "...любой из них мог оказаться здесь..."
   Я замер на вершине лестницы и прислушался.
   - Гонец сказал, будто там было два Черных посоха. И еще другие... Включая
проклятую бабу, Черного бойца.
   - Маджер, я не имею ни малейшего представления о том, как может выглядеть
Черный посох. Из постояльцев у нас сейчас только  два  торговца  и  какой-то
школяр при деньгах. Торговцы знакомые, наезжают к нам по три-четыре  раза  в
год. Ну а школяр... он почти мальчишка.
   - Ты видела у него какое-нибудь оружием
   - Оружие? Не упомню. Разве что короткий нож.
   - Где этот малый?
   - Наверное, греется у огня.
   - Наташа, идем со мной. Покажешь мне его, ладно?
   - Конечно, маджер, о чем речь! Если он там, то...
   Шаги удалились,  а  я  спустился  по  ступенькам  с  таким  видом,  будто
решительно ничем не обеспокоен. Но все же старался не топать.
   Анна-Лиз стояла у стойки. Заметив меня, она движением бровей  указала  на
дверь, проговорив что-то одними губами.
   Ухмыльнувшись, я помахал ей  рукой  и  выскочил  наружу.  Хорошо,  что  я
догадался захватить с собой торбу и плащ. Пока маджер с Наташей будут искать
меня в гостинице, есть шанс улизнуть.
   Плюхая сапогами по лужам, я пересек внутренний двор,  нырнул  в  широкую,
приоткрытую дверь конюшни и  поспешил  к  стойлу  Гэрлока.  Мальчишки-конюха
нигде не было видно.
   Да уж, мне определенно стоило убраться подальше от Фритауна. Невзирая  на
ненастье и прочие дорожные прелести. Конечно, то, что у меня  Черный  посох,
на мне не написано, но, похоже,  этому  маджеру  дано  указание  задерживать
любого подозрительного человека. А допрос в этих условиях отнюдь  не  обещал
стать дружеской беседой.
   Жаль только, что мне  так  и  не  удастся  выяснить,  что  же  стояло  за
кокетством Анны-Лиз...
   Седлать пони почти в полной темноте  было  занятием  нелегким,  однако  я
понимал, что времени у меня в обрез. Попона  легла  не  больно-то  ровно,  и
Гэрлок недовольно всхрапнул, однако брыкаться не стал, пока  я  не  водрузил
ему на спину седло.
   Хлоп - и оно свалилось мне под ноги.
   - Ладно, зверюга, что с тобой поделаешь...
   Вздохнув, я поправил попону,  а  когда  снова  попробовал  надеть  седло,
Гэрлок надул брюхо.
   Порывшись в соломе, я вытащил посох  и  прикоснулся  его  концом  ко  лбу
животного. Пони, фыркнув, выпустил воздух, а я  затянул  подпругу.  Конечно,
можно было на манер многих конюхов просто пнуть лошадку в живот сапогом,  но
мне не хотелось без крайней нужды прибегать к насилию. Во-первых, я  находил
насилие скучным, а во-вторых, оно порождало во мне странное беспокойство.
   Чтобы не запутаться в уздечке, мне пришлось приказать себе не суетиться и
действовать спокойно. Наконец  все  было  сделано,  даже  торба  приторочена
позади седла. Отвязав Гэрлока, я взял его под уздцы и шагом повел к выходу.
   - Эй! Эй! В трактире! - послышался голос,  слишком  зычный  и  уверенный,
чтобы мне понравиться. Еще  не  видя  кричавшего,  я  живо  представил  себе
отряхивающего свой серо-голубой дождевик кавалерийского офицера, которому не
терпится согреться, выпить  и  подкрепиться.  Или,  хуже  того,  еще  одного
маджера, прибывшего со строжайшим приказом задерживать  всех  подозрительных
путников.
   - Эй,  чтоб  вам  всем  провалиться!  Померли  вы,  что  ли?  Куда  конюх
запропастился, неужто еще дрыхнет?
   Поняв, что этот малый так или иначе войдет внутрь, я привязал  Гэрлока  к
ближайшей балке и открыл дверь.
   - Ты что, сопляк, заснул? Держишь офицера под дождем!.. - рослый  мужчина
с золотым листком на вороте шагнул мне навстречу. По сравнению с  его  конем
Гэрлок выглядел собачонкой.
   - Прошу прощения, господин офицер. Наш конюх заболел, и я...
   - И ты сейчас же оставишь этого  дурацкого  пони  и  займешься  настоящим
конем!
   - Да, господин. Последнее стойло справа как раз  свободно.  Оно  сухое  и
чистое.
   Меня так и подмывало треснуть этого чванливого индюка по макушке,  однако
здравый смысл подсказывал, что он насадит меня на свою саблю прежде,  чем  я
дотянусь до посоха.
   - Ладно. Но смотри, чтобы он был почищен, и почищен как следует,  щеткой!
И никакой холодной воды, не то я тебя в ней утоплю! - с этим напутствием  он
протянул мне поводья.
   - Да, господин офицер. Как будет угодно, господин офицер.
   К счастью, его конь оказался или лучше обученным, или  менее  норовистым,
чем виденные мною у Фелшара, и пошел за мной не артачась.
   - Чей это пони? - осведомился кавалерист, провожая меня взглядом.
   - Одного постояльца, - не оборачиваясь, ответил я.
   - Смотри, малый, чтобы все было как надо. Я скоро вернусь.
   Офицер торопливо зашагал к  дверям  трактира,  а  я,  быстренько  обмотав
поводья его коня вокруг ближайшего столба, завязал их тугим узлом, припустил
к Гэрлоку и взобрался в седло прямо в конюшне.
   Я еще натягивал перчатки, а мы  уже  выехали  под  дождь.  Пони  фыркнул.
Конечно, в холодных брызгах не  было  ничего  приятного,  но  мне  очень  не
хотелось  бы  оказаться  поблизости,  когда  этот  кавалерист  встретится  с
маджером.
   Гэрлок перешел на рысь. Ледяные иголки дождя впивались в мое  лицо,  пока
меня не посетила догадка натянуть капюшон. В такой обстановочке немудрено  и
про голову забыть, не то что про капюшон.
   Направляя Гэрлока в обход лужи, которая имела бы полное  право  назваться
маленьким озерцом, я пытался сообразить, откуда должна начинаться дорога  на
Хаулетт.
   Я щелкнул поводьями, но мы заехали в еще  более  глубокую  грязь.  И  тут
позади раздались крики:
   - Стой! Во имя Кандара! Чародей! Хватай чародея!
   Мы с Гэрлоком как раз свернули в проулок, выходивший, по  моим  расчетам,
на хаулеттскую дорогу. Пришлось ударить пони пятками по  бокам  и  прибавить
ходу. Хорошо еще, что желающих откликнуться на призыв и  "схватить  чародея"
как-то не находилось.
   Вся эта история оборачивалась для  меня  сплошной  загадкой.  Почему  все
вдруг  так  ополчились  против  черных   посохов   и   вообще   выходцев   с
Отшельничьего? Что случилось во Фритауне, с чего весь сыр-бор?
   Со страхом ожидая погони, я непрерывно оглядывался через плечо, но никого
не увидел и не почувствовал. Только зябкую сырость.
   Дорога впереди, насколько позволяли видеть дождь  и  туман,  была  пуста.
Когда Гэрлок перешел на шаг, я качнулся, непроизвольно коснулся щекой посоха
и отдернулся. Дерево оказалось горячим.
   Что-то было не так. Однако сколько я ни напрягал чувства, не улавливал  в
окрестностях ничего, кроме... кроме смутного ощущения беспокойства.
   По мере продвижения на запад посох охладился. А вот  хаулеттский  большак
оказался куда хуже дороги из Фритауна. Да и  погода  испортилась  еще  пуще.
Ударил холод, да такой, что мокрые  ветви  придорожных  деревьев  оледенели,
превратившись в нечто вроде переплетения хрустальной проволоки.
   Там, где дорога не покрылась льдом, она представляла собой вязкую  полосу
черной  грязи,  так  что  мне  поневоле  пришлось  вспомнить  добрым  словом
чародейский тракт.
   Хлещущий  дождь,  пронизывающий  ветер,  лед,  грязь   -   все   мыслимые
удовольствия разом! Я беспокоился насчет копыт  Гэрлока,  но  еще  больше  -
насчет себя самого.
   Трясясь в седле, я с горечью вспоминал теплый Найлан. Ноги мои от ступней
до  бедра  онемели,  зато  задница,  к   сожалению,   сделалась   куда   как
чувствительна. Поводья обмерзали,  и  мне  приходилось  щелкать  ими,  чтобы
стряхивать лед. Прозрачная корка покрывала и  седло,  и  плащ.  Изморозь  не
касалась лишь посоха, вдетого в кожаную петлю.
   Посоха, который уже по меньшей мере дважды выручал меня. Но  он  же,  как
казалось, и навлек на меня ненависть всего Кандара. Правда, в последний  раз
я удрал, не прибегая к его помощи и даже никому его не показав, но меня  все
равно бросились ловить, называя при этом "чародеем".
   Ближе к полудню дождь прекратился, а ветер, наоборот,  усилился.  Еще  не
замерзшие лужи стало быстро схватывать льдом. Дорога спрямилась, пошла вверх
по склону пологого холма, и тут я почувствовал, что  мой  посох  снова  стал
нагреваться. Впереди, в тумане, замаячило какое-то строение.
   - Ну конечно!  -  сообразил  я.  -  Это  пограничная  застава.  Герцог-то
Фритаунский с герцогиней Монтгренской друг друга не жалуют. Но это их  дело,
мне же стоит побеспокоиться о том, чтобы обо мне  не  известили  пограничную
стражу.
   Я стянул левую перчатку  и  коснулся  ею  темного  лоркена.  Дерево  было
настолько  горячим,  что  растопило  лед.  Это  указывало  на   определенную
опасность.
   - Гэрлок, приятель, тебя сосватали мне в качестве горного пони.  Хотелось
бы знать, насколько ты и вправду ГОРНЫЙ.
   Пони оставил эти слова без внимания. Даже не мотнул головой.
   Я попытался обдумать положение. Возможно, на мой счет пограничная  стража
никаких указаний еще не получала. Но стоит ли привлекать к себе внимание?
   Решение напрашивалось само собой: избегать пограничных застав. Только вот
осуществить это замечательное решение было не так-то  просто,  Местность  за
дорогой густо поросла кустарником, по большей части оледенелым.
   Остановив  пони  за  большим  придорожным  кустом,  я  принялся   изучать
местность. Волнистые холмы поросли терновником и редкими кедрами, в  лощинах
между ними протекали каналы, обсаженные белыми дубами.
   По уходящему вдаль склону тянулась темная линия -  как  оказалось,  почти
полностью разрушенная стена. Деревьев рядом с ней не росло. Но мое  внимание
эта линия привлекла тем, что, глядя на нее, я уловил волнистые линии жара  -
вроде тех, которые скрывали корабли Братства.
   Только эти были много старше, слабее и несли некий налет испорченности.
   Это вызывало беспокойство. Но не мог же я прятаться за кустом вечно!..
   Положившись на инстинкт пони, я предоставил ему самому выбирать путь вниз
по склону. Гэрлок перебрался через поток и двинулся вдоль русла, тянувшегося
параллельно дороге. Теперь между нами и постом пролегал холм.
   Неожиданно послышался резкий звук - то ли насекомое, то ли  лягушка.  Это
напомнило мне еще об одной странности: с момента  прибытия  в  Кандар  я  не
видел ни одной птицы и даже не слышал птичьего пения.
   Невысокий  бугор  в  конце  луга  оказался  заросшими   буйным   бурьяном
развалинами - когда-то очень давно здесь стояла ферма.
   По мере продвижения вперед ручей становился уже и  все  круче  забирал  к
югу. Оно бы и ладно, но местность тут, как назло, пошла открытая -  ни  тебе
кедров, ни даже чахлого терновника.
   Ну а когда мы одолели еще кай, поток  сузился  чуть  ли  не  до  локтя  и
повернул обратно к Хрисбаргу.
   - Ладно, давай-ка перевалим через этот холм.
   Мы двинулись вверх по пологому склону. Чтобы добраться до гребня, времени
потребовалось совсем немного, хотя поступь Гэрлока замедлилась и держался он
настороженно.
   Я же ничего не улавливал - точнее, улавливал пустоту. Отсутствие чего  бы
то ни было.
   Но когда мы поднялись сквозь туман на вершину, я поневоле поежился.
   Холм венчала груда белесых камней. Два гранитных монолита еще  не  упали,
но их оплавленные вершины походили на оплывшие свечи. Этот  круг  хаоса  был
замкнут в кольцо мертвенно-белого гравия, и еще одно - белой глины. По  мере
отдаления от центра она становилась все более темной.
   Гэрлок испуганно заржал и шарахнулся в сторону.
   Посох начал светиться. Он излучал Черный  свет,  побуждая  меня  убраться
подальше от этих камней.
   Несмотря на то,  что  руины  возникли  уже  давно  и  заключенная  в  них
болезненная сила истощилась, я не стал их рассматривать и поскорее  направил
пони в обход.
   Взглянув с высоты на северо-запад, я  увидел  соседний  холм  -  тот,  на
макушке которого находилась застава. И угол дороги, поворачивающей в сторону
Хаулетта. А перевести дух позволил себе, лишь когда мы спустились по ск