курткой. От прикосновения к белому клинку желудок сводит  судорогой,
и беглец оставляет оружие у ног мертвого владельца.
   Наконец его ноги ступают на твердую глину.
   - Мегера... - бормочет Креслин. - Почему ты указала им на меня? Почему?
   Едва переставляя свинцовые ноги, под проливным дождем, он идет и  идет  -
пока не выбирается на каменную дорогу, рассекающую холмы.
   Дождь  нескончаем.  Дождь  везде.  Дыхание  хриплое  и  прерывистое,  шаг
нетвердый, внутри дрожь и жжение. Но  Креслин  снова  и  снова  переставляет
налитые свинцом ночи, с каждым шагом приближаясь к Монтгрену... к Мегере.

XLVII

   Попридержав коня  на  узкой  дороге,  Клеррис  присматривается  к  черным
клубящимся тучам.  Буря,  два  дня  бушевавшая  над  холмами,  лежащими  меж
Кертисом и Монтгреном, только-только начала утихать.  Он  качает  головой  и
снова переводит взгляд на вьющуюся ленту дороги.
   - Тревожишься, как бы нас не перехватили дорожные  стражи?  -  спрашивает
его спутница, сидящая на светло-серой кобыле.  Осень  стоит  теплая,  но  по
утрам прохладно, и на плечи женщины накинут линялый зеленый плащ.
   - Нет.
   - Тебе все еще не дает покоя его побег?
   - Дело не в его побеге. Дело вот в чем, - Клеррис указывает на тучи. - Ты
представляешь, на какой высоте они должны находиться,  чтобы  мы  видели  их
отсюда? Ты представляешь себе, какова его мощь? Скорее всего, холодный дождь
будет литься над Кертисом и Монтгреном еще не один день.
   - Я же говорила, что он умен...
   - Лидия, ты представляешь себе... - мягко обрывает ее собеседник.
   - Клеррис, -  она  тоже  не  дает  ему  договорить,  -  прекрати  наконец
взваливать всю тяжесть мира на свои плечи. Я говорила  "умней",  потому  что
знаю: он не станет играть со своими способностями,  и  если  уж  он  устроил
такую бурю, значит, без этого было не обойтись.
   - Ты не вполне уяснила  суть  моего  беспокойства.  Мало  того,  что  его
выходки могут нарушить климатическую устойчивость половины мира... Так  ведь
никто из Белых нипочем не поверит в способность необученного и  неизвестного
Черного управляться с такой мощью.
   - И что же? - Лидия направляет лошадь поближе к Черному магу.
   - А то, что Дженред свалит это на нас, как и побег Креслина.
   - Так вот почему ты погрузил стражей в  сои  и  сжег  хибару.  Помню,  ты
говорил. Но Дженреду все равно не терпится обвинить тебя хоть в чем-нибудь.
   - Скверно, что нам пришлось  использовать  масло,  -  несколько  невпопад
откликается Клеррис, пожимая плечами. - Пусть лучше считают это делом  наших
рук, нежели заговором  Черных.  Больше  всего  Дженреду  хочется  заполучить
предлог и обрушиться на всех Черных...
   - А разве этого не случится?
   - Рано или поздно - несомненно, но пока что у нас недостает сил.
   - А вот у Креслина они явно в избытке.
   Клеррис хмыкает:
   - Он даже не знает, что  является  Черным  и  вдобавок  связан  с  Серой,
считающей себя Белой.
   - А насчет той жизненной связи ты уверен?
   - Сама же сказала.
   Некоторое время они едут молча. Потом целительница спрашивает:
   - Что дальше?
   - Я займусь Креслином. Сделаю,  что  смогу.  А  ты...  Думаю,  тебя  ждет
Западный Оплот.
   Она ежится:
   - Ненавижу холод.
   - Лично меня вовсе  не  приводит  в  восторг  перспектива  иметь  дело  с
Креслином и Мегерой. Хочешь взять эту парочку на себя?
   - Спасибо. Лучше уж я займусь маршалом, - отвечает она и добавляет:
   - Несмотря на стужу.

XLVIII

   Вставать Креслину не нужно, но валяться в маленькой  хижине  он  попросту
устал. Конечно, не стоило ему браться за лечение  овец.  Он  и  сам-то  едва
успел прийти в себя. Да и мало смыслил в ремесле коновала, честно говоря.
   Юноша медленно спускает ноги с топчана и  садится.  Окно  напротив  очага
наполовину открыто: судя по ясному сине-зеленому небу, сейчас около полудня.
Натянув полученные от пастуха мешковатые штаны и толстую  шерстяную  рубаху,
он направляется к изгороди, отделяющей овечий загон от сада.
   Поставив правую ногу на нижнюю жердь изгороди  и  ухватившись  руками  за
верхнюю, Креслин вбирает взглядом влажную и тяжелую, уже начинающую  жухнуть
осеннюю траву и черные морды пасущихся овец, которые не замечают его.
   На западе - за пологими холмами, плодородными полями  Кертиса  и  реками,
заливающими их перед тем, как унести воды к  Северному  океану  -  находятся
Рассветные Отроги и чародейская дорога, что  должна  принести  Высшему  Магу
власть над всем Кандаром. По меньшей мере, над той его частью, что восточнее
Закатных Отрогов.
   - Досточтимый...
   Креслину не нравятся подобные обращения. Вряд ли он заслужил их,  хотя  и
сделал все, что мог, из благодарности к бедным пастухам, приютившим его.  Но
мог юноша, по правде говоря, очень немногое: распознал у пары овец  какой-то
загадочный недуг, а вылечить сумел только одну, да и ту с трудом.
   - Что случилось, Матильда?
   - Какая-то госпожа спрашивает тебя.
   Повернувшись, он  видит  без  малого  дюжину  вооруженных  всадников.  Те
гарцуют на месте неподалеку от хижины, крытой тростником.
   Белый проблеск над головой  исчезает,  как  только  он  поднимает  глаза.
Рассмотрев птицу, Креслин спускается вниз по тропе, что ведет к дому.  После
всего, что сделали для него Андре и его близкие, он  не  может  отдать  этих
людей на расправу воякам. Креслин собирает столько ветров, сколько может, но
ноги его еще подгибаются, контроль неполон,  и  отбившаяся  струйка  воздуха
ерошит волосы.
   - Подожди меня, досточтимый!
   Он замедляет шаг, глядя на щупленькую, съежившуюся под тяжелым  пастушьим
плащом фигурку. Несмотря на ясное небо и теплое, на  его  взгляд,  солнышко,
Матильде этот день кажется холодным. Рассеянно отогнав от нее ветра, Креслин
спрашивает:
   - Они говорили, что им нужно?
   - Говорила только  госпожа.  Спросила  насчет  мастера,  мол,  который  с
запада... Ты, оказывается, мастер, а ведь не  говорил,  -  добавляет  она  с
укором.
   - Я не мастер, - возражает Креслин, и знакомый  приступ  тошноты  тут  же
заставляет его поправиться:
   - Не считаю себя мастером. Но некоторые считают.
   Он мерит траву длинными шагами. Девчушка, стараясь не отставать,  семенит
следом. Вскоре они выходят к пологому подъему перед домом.
   - А знаешь, мне тоже кажется, что ты мастер.  И  папа  так  думает.  Мама
понять не может, из-за чего сыр-бор. По ней выходит: ты и мухи не обидишь, и
это должно быть  ясно  с  первого  взгляда  даже  последнему  дураку,  -  на
худеньком личике под вязаной шапочкой появляется озабоченное выражение. -  А
разве не так?
   - Я не мог бы обидеть  ни  тебя,  ни  твоих  близких.  Вообще  ни  одного
хорошего человека.
   - А, значит, ты обижаешь плохих?
   - Бывает, - сознается он.
   - Я так и знала. Вот и госпожа говорила, что ты добрый мастер.
   Креслин вздыхает: ну что можно объяснить ребенку?..
   Тяжелые облака, становясь с каждым мгновением все темнее,  стягиваются  к
холму, словно кавалерия к полю боя. Креслин переводит взгляд на чужаков. Все
верхом. Еще две лошади с пустыми седлами. Женщина стоит перед Андре, и ветер
доносит ее слова:
   - Он вышел из грозы, говоришь? И не был промокшим?
   - Верно, милостивая госпожа. Разве слегка обрызган.  И  совершенно  не  в
себе. Жар у него был такой, что хоть чайник на него ставь. И  бредил.  Такое
нес - ни словечка не понять.
   Разговор прерывается,  когда  Андре  и  рыжеволосая  незнакомка  замечают
приближение Креслина.
   - Папа, я его нашла, - сообщает Матильда.
   Андре, избегая встречаться с Креслином взглядом, смотрит на мокрую  глину
под копытами ближнего гнедого.
   Поймав на миг взгляд  глубоких  зеленых  глаз  женщины,  юноша  кивает  и
направляется к пастуху.
   - Андре, - как можно мягче произносит он, - спасибо тебе за все.
   Пастух так и не поднимает глаз.
   - Я искренне говорю: спасибо. Без твоей помощи я бы вряд ли выжил.
   - Пастух! - голос рыжеволосой спокоен и властен. Андре наконец  поднимает
глаза.
   - Я не собираюсь причинять ему зла, но  здесь  он  больше  оставаться  не
может, - добавляет всадница.
   Креслин глядит на пустое седло, гадая, куда подевался спешившийся солдат.
   - Досточтимый...
   Креслин переводит взгляд на Матильду.
   - Ты ведь не забудешь нас, правда? - тихонько спрашивает девочка.
   Нет, он никогда не забудет ни этого краткого  отдыха,  ни  радушия  этого
семейства. Равно как не забудет худенького личика и смышленых карих глаз.
   - Я всегда буду помнить вас всех, Матильда.
   Выпрямившись, он поворачивается к пастуху. Тот напрягается,  но  Креслин,
не обращая на это внимания, заключает бородача в объятия. Лишь  на  миг,  но
этого достаточно, чтобы выразить переполнявшую Креслина благодарность.
   - От всего сердца, - шепчет он, отступив на шаг.
   -  Ты  настоящий   человек,   -   понурясь,   бормочет   Андре.   Креслин
поворачивается к рыжеволосой (та снова  верхом)  и  -  указывает  на  пустое
седло:
   - Это для меня?
   - Разумеется! - отвечает она с неприятным смешком. - Интересно,  как  еще
ты мог бы добраться до Вергрена?
   - Госпожа! - резкий голос человека в конце конной шеренги царапает  слух,
и Креслин делает  шаг  вперед,  чтобы  взглянуть  на  говорящего  -  коротко
стриженного, темноволосого седеющего мужчину с орлиным  носом.  -  Стой  где
стоишь, чародей! - приказывает всадник. - Оглянись!
   Сделав, как сказано, Креслин видит пару нацеленных на него арбалетов.
   - Не очень-то по-дружески, - замечает он.
   - Они... принимают особые меры предосторожности, - поясняет женщина.
   На  лице   Креслина   отражается   недоумение.   Негромко   рассмеявшись,
рыжеволосая поворачивается к всаднику:
   - Видишь, Флорин, мне ничто не угрожает. По крайней  мере,  не  угрожало,
пока тебе не вздумалось меня "защищать".
   - Я буду  принимать  такие  меры  безопасности,  какие  сочту  нужным,  в
соответствии с волей моего герцога.
   Креслин, поразмыслив немного,  попросту  садится  в  седло.  Его  шатает,
голова идет кругом, и, чтобы удержать равновесие, приходится  ухватиться  за
конскую гриву. Способности юноши восстановились, а вот силы, увы, нет.
   - Как ты себя чувствуешь? - спрашивает рыжеволосая.
   - Недолгий путь протяну, - он в последний раз смотрит на дочку пастуха. -
До свидания, Матильда.
   - До свидания, досточтимый.
   Кавалькада уже спустилась к главной дороге, но  он  знает:  взор  девочки
обращен к узкой тропе, по которой уехали всадники.
   Освоившись  на  боевом  коне,  Креслин  поворачивается  к  рыжеволосой  -
единственной женщине в этом отряде:
   - Зачем ты за мной явилась?
   Она кажется ему смутно знакомой,  но  когда  юноша  пытается  всколыхнуть
воспоминания, перед глазами начинают плясать яркие огоньки.
   - Мы когда-нибудь, возможно, встречались... - заметив мрачную  физиономию
Флорина, юноша умолкает.
   - Может, сначала расскажешь всем нам, как попал сюда ты? - говорит она  и
направляет свою лошадь поближе к Креслину.
   Тот пожимает плечами:
   - Начни я с самого начала, мы, пожалуй, раньше доберемся до места  нашего
назначения, чем до самого интересного места в моем рассказе.
   Начинают падать крупные, холодные капли, но Креслин  не  отгоняет  дождь,
желая сберечь силы для долгого, как ему думается,  пути.  Кроме  того,  этот
дождь едва ли покажется холодным человеку, выросшему  на  выстуженной  Крыше
Мира.
   "...хочешь знать мое мнение, так для чародея он слишком хорошо держится в
седле..."
   "...едет в одной рубахе, а холод ему вроде как нипочем..."
   Не обращая внимания на доносимые ветерком перешептывания, юноша  отвечает
своей собеседнице:
   - Я покинул родные края, далеко на западе...
   - Почему? - Вопрос прямой, но звучит не резко. Креслин пожимает плечами и
чувствует в плече боль. Он покусывает губы, прежде чем ответить:
   - Меня просватали, и я решил избежать этого брака.
   - Неужто нареченная внушала тебе  такое  отвращение,  что  ты  перебрался
через Рассветные Отроги, лишь бы от нее избавиться?
   Креслин не поправляет рыжеволосую, оставляя  в  заблуждении  относительно
расстояния, которое ему пришлось одолеть.
   - Не нареченная. Сама идея такого брака. Кроме того... тамошние обычаи...
отличаются от здешних. Инициатива со стороны мужчин... не поощряется.
   Говорить трудно, все силы уходят на то, чтобы держаться в  седле.  Хорошо
еще, что прохладный дождь немного утишает сжигающий изнутри жар. Креслин  не
может сказать, сколько раз они поднимались на холмы и спускались  в  долины.
Равно как и сколько раз отвечал он "да" или "нет"  на  вопросы  рыжеволосой.
Точно он знает одно: завеса дождя стала плотнее,  а  седло  под  ним  начало
елозить.
   А потом перестает осознавать и это...
   Когда  Креслин  приходит  в  себя  первый  раз,  перед  глазами  его  все
расплывается, а огонь внутри жарче пламени Фэрхэвена, горячее солнца  Фрейе,
раскаленней камней нижней пустыни, что за южной грядой Рассветных Отрогов...
   Прежде чем он вновь проваливается во тьму, кто-то ложкой  вливает  ему  в
рот какую-то жидкость...
   Очнувшись во второй раз, он с трудом  фокусирует  зрение  и  обнаруживает
себя в незнакомой комнате, освещенной лишь тусклой настенной лампой.  Та  же
ложка, та же жидкость, и его опять поглощает тьма...

XLIX

   Креслин лежит в мягкой постели, застланной хлопковым  постельным  бельем.
Его взгляд  скользит  по  тяжелым  бархатным  шторам  на  стрельчатом  окне,
отмечает проложенный свинцом оконный переплет и падает на стоящий под  окном
маленький столик. Небо за окном темно-серое, что указывает на  поздний  час.
По обе стороны от стола стоит по обитому парчой креслу, а  на  нем  самом  -
латунная лампа. Стены обшиты темным деревом.
   Тяжелая, обитая железом дверь бесшумно открывается. Появившаяся на пороге
женщина в плаще с капюшоном легкой поступью направляется к высокой  кровати.
Плащ и сумрак скрывают ее черты.
   Однако слабость не мешает Креслину видеть в  темноте.  Он  узнает  особу,
забравшую его из дома Андре, хотя сейчас она носит иные цвета: черный, белый
и серый.
   - Добрый вечер, - Креслин старается произнести эти слова внятно.
   - Рада видеть тебя вернувшимся в страну живых, -  говорит  она,  выдвигая
одно из кресел и усаживаясь.
   - Я тоже рад. Хотел бы только уточнить - в какую именно из стран?
   - О, это Вергрен, древняя родовая цитадель герцогов Монтгрена, а  ты  его
почетный гость. Как и я, - сухо добавляет она.
   - Боюсь, я не имел удовольствия представиться... разве что во время нашей
поездки, но тогда мои мысли путались...
   - Мы действительно встречались и раньше, - говорит она, -  хотя  не  были
должным образом представлены.  Возможно,  ты  слышал  мое  имя,  но  сам  не
назвался.
   Креслин пытается повернуться. Перед его глазами пляшут искры.
   - Вынужден спросить... Стоит ли мне вообще представляться?
   Она не отвечает, молча рассматривая его лицо полускрытыми  под  капюшоном
глазами.
   - Впрочем, это едва ли имеет значение. Меня зовут Креслин.
   - Креслин - и все? Без родового имени? Без какого бы то ни было титула?
   Юноша хмыкает, и это усилие стоит ему новой россыпи огоньков в глазах.
   - Ты еще очень слаб, - говорит она, явно уловив  его  состояние.  -  Твое
счастье, что ты попал  сюда  вовремя.  Мало  кому  под  силу  осилить  такое
путешествие, тем паче при такой немочи.
   Немочь? Наверное, его злосчастная рана снова воспалилась.
   - Я просто зашла взглянуть, как ты поправляешься, - с этими  словами  она
встает и протягивает руки к его лицу. Мягкие теплые пальцы касаются влажного
горячего лба.
   Даже сквозь мелькание огней в глазах он успевает заметить опоясывающий ее
запястье белый шрам. Однако спросить ни о чем не успевает - женщина уходит.
   Едва ли не прежде, чем за ней  затворяется  тяжелая  дверь,  глаза  юноши
закрываются.

L

   - Подождать? - переспрашивает герцог Монтгрен. -  Сколько  еще  я  должен
ждать? Это безумие. Каждый день его пребывания в Вергрене  грозит  тем,  что
они его обнаружат, - он нервно мерит шагами комнату.
   - Как раз в этом для тебя нет никакой угрозы. Куда хуже будет,  если  его
поймают! Вынудив его уйти прежде, чем  он  восстановит  силы,  ты  добьешься
именно этого.
   Мегера откидывается в кожаном кресле.
   - И почему я...
   - Да хотя бы потому, дорогой кузен, что тебе случайно понадобились  кони,
которых доставят на следующем каботажном судне, и западные луки, и  копья  с
наконечниками из холодной стали. А еще тебе может понадобиться протест  моей
дражайшей сестрицы, адресованный Высшему Магу. А от гнева маршала  Западного
Оплота ты только выиграешь.
   - Ничто из названного не принесет мне особых благ, если  маги  установят,
что он здесь.
   - Ты ведь это не серьезно, правда? - она обнажает в улыбке  ровные  белые
зубы, а вспыхнувшая в глазах искра на миг стирает с лица усталость. - Они не
могут позволить себе вторгнуться сюда, чтобы выяснить, здесь  ли  он.  Да  и
вообще ты в большей безопасности, пока мы здесь. Когда мы  уберемся  отсюда,
будет хуже. Он один стоит нескольких кавалерийских отрядов, хотя ему нелегко
нести людям смерть.
   - Я просто хочу, чтобы он поправился и вы  вместе  отправились  по  своим
делам, куда вам надо, - герцог  выдерживает  паузу.  -  Кстати,  а  куда  ты
собираешься и что намерена делать?
   Ее улыбка становится еще шире:
   - Не знаю, не знаю, дорогой кузен. Ничего не  знаю,  кроме  того,  что  я
нежеланная гостья повсюду западнее Рассветных Отрогов.  А  его,  похоже,  не
желают привечать нигде.
   - Свет! - восклицает герцог. - Неужто ты решила…
   - Остаться здесь? - улыбка исчезает. - Я думала об этом.
   Герцог смотрит на угольки  в  камине.  Один  вспыхивает  крохотной  белой
звездочкой и прогорает. На лицо женщины возвращается улыбка:
   - Думала, но это, пожалуй, невозможно. У дражайшей сестрицы слишком много
людей в  твоем  ближайшем  окружении.  И  она  хочет,  чтобы  мы  создали...
скажем... некоторые затруднения для магов.
   - И ты согласна с этим безумием?
   - А это имеет значение? - Мегера трогает пальцем запястье.
   - Полагаю, что нет, -  кивает  герцог.  -  Во  всяком  случае,  там,  где
замешана Риесса, - он подходит к угловому столу, стоящему  в  этом  кабинете
еще со времен его деда. - Но в любом случае я хочу, чтобы Креслин чувствовал
себя хорошо.
   - Утром мы с ним предпримем конную прогулку.
   - А он умеет ездить верхом?
   - Чуточку. Лишь  в  той  степени,  чтобы  проехать  десять  кай  почти  в
беспамятстве и не выпасть из седла. И чтобы успешно пройти испытания младших
стражей в Оплоте.
   - Ха! Стало быть, Риесса подыскала малого под  стать  тебе  крепостью.  А
вдобавок и талантом.
   - Лучше бы ты помолчал, дорогой кузен. У тебя-то нет ни сил, ни таланта.
   Герцог бросает на  кузину  хмурый  взгляд  и  медленно  отворачивается  к
пыльному столу.
   В очаге за его спиной шипит еще один уголек.

LI

   Креслин спускает голые ноги  на  мохнатую  овчину,  покрывающую  каменные
плиты пола. У окна стоит маленький стол и два кресла, на одном из которых он
сидит всякий раз, когда ест. Вот уже три дня ему приносят пищу, и он ест  за
столом.
   Таинственную особу Креслин больше не видел.  Все  эти  дни  его  посещали
только седовласая  целительница  и  робкая  молодая  служанка.  Если  бы  не
примыкающая  к  его  комнате  прекрасная  ванная,  он  мог  бы  счесть  себя
пленником, заточенным в одной из западных крепостей.
   На кресле разложена одежда - полный комплект  зеленых  кож,  скроенных  и
подобранных в стиле стражей Западного Оплота. Увидев в  руках  служанки  эту
одежду, чуть  более  яркого  оттенка,  чем  носят  на  его  родине,  Креслин
окончательно сбросил дрему. Ему  принесли  и  изготовленный  на  Крыше  Мира
кинжал, но меча нет.
   Креслин встает. Донимавшее его в последние дни головокружение прошло,  но
в ногах еще чувствуется слабость.
   Дверь открывается, впуская темноволосую, плотненьк