оги.
   - Рана на твоей ноге пустяковая, - говорит она. - Будь у  меня  намерение
тебя убить, ты был бы уже мертв.
   Вырываться бесполезно: она шире паренька в плечах, а руки ее  как  сталь.
Сняв  с  пояса  отрезок  веревки,  воительница  связывает  пленнику  руки  и
подталкивает его к дороге. К подходу отряда Брид успевает связать и лысого.
   - Смотри, эта стерва еще одного сцапала! - переговариваются солдаты.
   - И этот здоровяк, который с нею...
   - Лучше бы нам в ихние дела не встревать...
   - Кого это ты отловил, Брид?
   - По-моему, это те двое, которые напали на  того  кертанского  купца.  Их
лошади где-то там, за рощей. Если покараулишь пленных, я поеду взгляну.
   Согласный кивок командира отряда - и  Брид  направляет  лошадь  по  узкой
тропе. Кадара смотрит вниз, на нетвердо стоящего на  глине  юнца,  а  потом,
достав из седельной сумы тряпицу, перевязывает ему рану.
   За спиной у нее судачат солдаты:
   - Глянь-ка, в этой дикой кошке есть что-то человеческое...
   - Кадара, это всего лишь разбойник, - урезонивает ее один из них.  -  Его
все равно вздернут.
   - Его-то за что? Он еще мальчик! - восклицает разбойник постарше.
   - Он пособничал тебе в ограблении торговца  и  нападении  на  кертанского
купца, - холодным голосом говорит командир отряда. Он изрядно устал. - Этого
более чем достаточно для виселицы.
   Заслышав стук копыт,  солдаты  поворачиваются  к  тропе  и  видят  Брида,
ведущего двух костлявых, навьюченных мешками кляч.
   - Похоже, тут кое-что из пожитков ограбленного торговца.
   - Хорошо. Сажайте этих бездельников на их кляч.
   Спешившись и вручив поводья  Кадаре,  Брид  почти  без  усилий  усаживает
лысого разбойника на одну лошадь, а юнца на вторую.
   - Ну и бык, сожри его демон...
   Солнце касается горизонта. Ветер усиливается.
   - Едем обратно, - приказывает командир, поворачивая черного мерина. -  Мы
должны доставить разбойников в Бирину, а уж тамошний судья  повесит  их  как
положено, по закону. Кадара, Брид, будете замыкающими.
   Двое с Отшельничьего пристраиваются позади отряда.
   - Ну а вы, - обращается к пойманным командир, - постарайтесь не свалиться
с лошадей. Я скорее вздерну вас сам, чем  оставлю  здесь.  В  конце  концов,
какая разница, где вам болтаться на суку?
   -  Проклятые  спидларские  выродки!  -  рычит  лысый  пленник,  такой  же
истощенный, как и его кляча. - Выжали из нас все  до  капли,  вы  и  мерзкие
чародеи! Чародеи погубили всех овец, а  вы  забираете  последние  медяки  за
червивое зерно! Дерьмовые...
   - Заткнись! - рявкает командир.
   Связанный парнишка с тоской смотрит назад, в сторону Галлоса.
   - Больше тебе там не бывать, - бормочет солдат с рукой в лубке.
   Брид с  Кадарой  переглядываются  и  придерживают  лошадей,  поотстав  от
всадников.
   - Они умирают с голоду, - тихонько говорит Брид.
   - Именно этого и добивается Фэрхэвен. К концу зимы будет еще хуже.
   - Чем больше мы будем вешать...
   - А не станем вешать, так никто не сможет ездить по дорогам.
   Брид качает головой. Кони  несут  всадников  к  Бирине,  к  их  лагерю  и
резиденции судьи.

XLIX

   Белое свечение окружает рослого, стройного человека, который  размашистым
шагом пересекает центральную площадь, направляясь к башне.
   - Он явился, чтобы потребовать  амулет,  Стирол,  -  говорит  рыжеволосая
женщина в белом облачении, глядя на Высшего Мага. - Разбирайся с этим сам.
   - Как я понимаю, ты не хочешь, чтобы он узнал о твоем визите ко мне?
   - Если он удосужится выяснить что да как, я не смогу этого скрыть, но ему
и в голову не придет  ничего  узнавать,  -  произносит  Ания  преисполненным
иронии тоном. - Он  ведь  могущественнейший  из  Белых,  а  я  всего-навсего
женщина.
   - "Всего-навсего"? Ну, Ания, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь здесь так думал
о тебе...
   - Кроме Джеслека, считающего себя чрезвычайно могущественным и мудрым.
   - Он действительно весьма умен и могуч.
   - Ты отдашь ему амулет? - спрашивает Ания, уже делая шаг к двери.
   - А как же иначе? - вздыхает Стирол. - Я обещал и обещание сдержу. Амулет
он получит, а вот сумеет ли удержать - это уже другой вопрос.
   Ания кивает и уходит.
   Рассеянно глядя на лежащее на столе зеркало, Стирол задумывается  о  том,
какое испытание уготовано ему силами гармонии, и видит возникающую из белого
тумана смутную картину - рыжеволосый юнец орудует кузнечным  молотом.  Потом
изображение рассеивается, и маг слышит стук в дверь. Он оборачивается, чтобы
приветствовать своего преемника.
   - Горная стена теперь тянется  с  юга  Пассеры  до  Закатных  Отрогов,  и
великий тракт защищен со всех  сторон,  -  заявляет  с  порога  Джеслек.  Он
кланяется - если точнее, слегка склоняет голову.
   - Припоминаю, что отрезок дороги возле центрального хребта  Аналерии  был
слегка потревожен, - мягко указывает Стирол.
   - А  мне  припоминается  единственное  оговоренное  условие:  я  завершаю
работу,  стоя  на  дороге.  Чтобы  горы  сделались  стабильными,  необходимы
кое-какие дополнительные действия, - с улыбкой отвечает Джеслек.
   - А так ли уж было необходимо испепелять аналерианских пастухов?
   - Я их предупредил. Большинство ушло, ну а кто не захотел... В любом деле
возможны несчастные случаи.
   - Ты понимаешь, что это  приведет  к  резкому  скачку  цен  на  баранину?
Особенно  после  того,  как  ты   обложишь   новыми   пошлинами   товары   с
Отшельничьего.
   - Не думаю, чтобы там погибло так уж много овец.
   - Погибло немного, но чем будут  кормиться  остальные?  На  месте  горных
лугов теперь горячие скалы, там еще много лет не вырастет и былинки.
   - Мы возместим дополнительные расходы за счет новых налогов.
   - Дело твое, - говорит Стирол, снимая амулет и протягивая  Джеслеку.  Тот
склоняет голову, и бывший глава Совета надевает золотую цепь ему на шею.
   - Если не возражаешь,  -  говорит  Стирол,  -  я  перенесу  свои  рабочие
материалы в нижнюю комнату.
   - Ну, коли тебе так удобно...
   - Мне так удобно, - подтверждает Стирол с вежливой улыбкой.

L

   Доррин седлает кобылу, гладит ее по шее и выводит из сарая.
   - Ты к ужину не опоздаешь? - окликает его с крыльца Петра.
   Порыв ветра срывает с дуба осенние листья, словно вывешивая на миг  между
ним и девушкой огненно-золотистую вуаль.
   - Надеюсь, нет.
   Доррину  нужно  повидаться  с  Квиллером,  мастером-игрушечником,  однако
нельзя сказать, чтобы юноша ждал этой встречи с нетерпением.
   Маленький домик с покосившимся навесом над просевшим  крыльцом  стоит  на
грязном проселке, примерно в ста родах от того  места,  где  мощеный  тракт,
сделав последнюю широкую дугу, сворачивает на запад,  к  верхнему  Дью.  Над
крыльцом  красуется  облупившаяся  черно-красная  вывеска   с   изображением
крутящейся юлы.
   Вытерев ноги о потертый камышовый коврик, Доррин заходит внутрь.  Сидящий
на табурете человек поднимает на гостя  тусклые  серые  глаза  из-под  копны
каштановых волос.
   - Ты кто таков? Я ведь тебя не знаю, верно?
   - Думаю, не знаешь. Меня зовут Доррин, я подмастерье кузнеца Яррла.
   - А, тот негодник, который затеял делать игрушки! Наслышан, как же!
   Квиллер в сердцах швыряет нож на верстак и хватается за табурет, чтобы не
упасть.
   - Нет, я вовсе не игрушечник, - возражает  Доррин,  удивляясь  тому,  как
ремесленник прознал про модели. Их и продано-то было всего две штуки.
   - Ну как же нет, игрушки у тебя и впрямь хоть  куда!  -  сердито  щурится
Квиллер, вытирая лоб. - Виллум поднял мой фургончик на смех и показал  твой.
Зачем ты его сделал? - голос игрушечника срывается на крик.
   - Это была просто  опытная  модель,  -  отвечает  Доррин.  -  Что  же  до
изготовления игрушек, то как раз об этом я и хочу с тобой поговорить.
   - Знаю я такие разговоры. Хочешь  выведать  мои  секреты  и  отбить  моих
покупателей.
   - Да ничего подобного, - со вздохом возражает Доррин. - Не нужны мне твои
покупатели.
   - Как это так? Хорошие покупатели всем нужны!
   Скривившись, Квиллер наклоняется и трет себе лодыжку. Только сейчас юноша
замечает, что правая нога ремесленника больна: она значительно больше  левой
и обута во что-то вроде мягкого кожаного мокасина. Позади табурета  наготове
трость с массивным набалдашником.
   - Нужны, но я не игрушечник, - повторяет Доррин.
   - Тогда чего ради ты затеял мастерить игрушки?
   - Еще  раз  объясняю:  я  делаю  не  игрушки,  а  опытные  модели,  чтобы
посмотреть, как будут работать машины. На это уходит время и материал. Чтобы
возместить расходы, мне  приходится  продавать  свои  изделия.  Я,  конечно,
понимаю, что тебе надо кормить семью...
   - Не семью. Всего лишь овдовевшую сестру с сынишкой.
   - Это и есть семья. Не знаю, как тут у вас... - Доррин умолкает, глядя на
сморщившееся от боли лицо. Похоже, хоть явился он совсем  не  за  этим,  ему
снова придется прибегнуть к целительству. - Что у тебя с ногой? Давно это?
   - Да уж давненько. Мне ее фургоном отдавило. Я тогда был моложе,  чем  ты
сейчас. Вот и пришлось все бросить и начать вырезать игрушки - чем еще  было
заняться?
   - Не против, если я взгляну на ногу?
   - На ногу? Ты же вроде пришел толковать насчет игрушек.
   - Ну пожалуйста... -  Доррин  чуть  не  упрашивает,  поскольку  не  может
оставаться безучастным к боли.
   - Валяй, коли приспичило, но Рилла ничем  помочь  не  смогла,  -  говорит
Квиллер, взявшись левой рукой за верстак. - Боль то чуток отпустит,  то  так
проберет... По мне, так все знахари одинаковы. Но если хочешь -  пожалуйста.
И зачем только ты сюда заявился на мою голову?..
   Касаясь  лодыжки,  Доррин  хмурится,  улавливая  внутри  красновато-белое
свечение, и старается притушить его, вытеснив черным огнем гармонии.
   - Эй, что ты сделал? - удивленно спрашивает игрушечник.
   - Кость срослась не правильно, - объясняет Доррин, тяжело облокачиваясь о
верстак и с трудом переводя дух. - Вправлять ее уже поздно,  но  болеть  так
сильно больше не будет - разве только в непогоду разноется.
   - Мне нечем тебе заплатить, - сердится Квиллер.
   - Никто у тебя денег не просит, - ворчит в ответ  Доррин.  -  Я  же  тебе
кость не вправил. И вообще я не мастер-целитель.
   - А ведь я, почитай, и забыл,  каково  оно,  жить  без  боли,  -  говорит
Квиллер,  потирая  лоб.  -  Ну   ладно,   положим,   ежели   ты   смастеришь
игрушку-другую, это погоды не сделает... - размышляет вслух мастер.
   - Тем паче что они не такие, как у тебя, а значит,  мы  не  соперники,  -
торопливо вставляет Доррин.
   - Оно и ладно. Но ты, наверное, подумываешь о вступлении в гильдию?
   - А что, есть гильдия целителей?
   - Насчет целителей  не  знаю,  я  о  ремесленной.  Туда  входят  мастера,
делающие разовые изделия на заказ, вроде моих  игрушек.  Не  скажу,  что  от
этого так уж много проку, но во всяком случае Спидларский Совет  гильдейские
жалобы разбирает, а взнос составляет всего несколько медяков в год.
   - А ты входишь в гильдию?
   - Иногда, когда доходы позволяют. Нынче времена трудные и зима  холодная,
так что не до жиру.
   - Ладно. Спасибо тебе за сведения.
   - Захочешь вступить, поговори с Хастеном, - говорит мастер, глядя на свой
верстак. Там стоит деревянный фургончик и лежит поленце, из  которого  будет
вырезан бык или лошадка. - Ну  что  ж,  паренек,  ступай.  Больше  мне  тебе
предложить нечего.
   - Всего доброго, - тихонько говорит Доррин, склоняя голову.
   - Спасибо. Благодаря тебе денек у меня сегодня поудачнее многих.
   Мастер вновь берется за  нож,  а  Доррин  выходит  в  ветреный  сумрак  и
вспрыгивает в седло.

LI

   С помощью щипцов Доррин прилаживает железную полоску  в  паз,  отмечающий
нижнюю треть посоха,  используя  свое  чувство  гармонии,  чтобы  лоркен  не
обуглился от соприкосновения с  горячим  металлом.  Железная  скрепа  прочно
встает на место. Обливаясь потом, Доррин проделывает то же самое со  второй,
после чего опускает окольцованное металлом черное  дерево  в  бак  с  водой.
Потом, отхлебнув из кружки  воды,  Доррин  берет  щипцами  первое  навершие,
помещает его в горн, раскалив до соломенной  желтизны,  надевает  на  кончик
посоха и повторяет закалку. Все детали из  черной  стали  на  месте.  Доррин
кладет изделие на край очага и вытирает лоб  тыльной  стороной  руки.  Почти
готовый посох светится чернотой, излучая гармонию. Однако полировать  дерево
и делать насечки на черной стали можно будет  лишь  после  того,  как  посох
охладится.
   Ощутив в сумраке за горном чье-то  присутствие,  юноша  оборачивается.  В
круг света вступает одетая в брюки и толстую куртку Петра.
   - Чем занят?
   - Да вот, - он указывает на результат своих трудов,  -  решил  смастерить
посох получше.
   Девушка смотрит на окованное черное дерево и ежится:
   - Он у тебя холодный, как звезды в зимнюю ночь.
   Доррин молча убирает на полку щипцы и молот. Горн еще слишком  горяч  для
того, чтобы вычищать сажу, а значит, заняться этим придется спозаранку.
   - Знаешь, в каком-то смысле ты и сам такой же, - говорит  Петра.  -  Люди
находят тебя милым парнишкой, но снаружи  ты  холоден  как  лед,  во  всяком
случае в сравнении с огнем, горящим у тебя где-то глубоко  внутри.  Надеюсь,
твоя маленькая  торговка  окажется  достаточно  толстокожей,  чтобы  с  этим
справиться.
   - Маленькая? Да она выше меня ростом и в плечах шире.
   Петра внимательно разглядывает посох, избегая прикасаться к нему, а потом
переводит взгляд на Доррина:
   - Вижу, ты по-прежнему учишься. Матушка говорила мне  об  этом,  а  я  не
верила. Выходит, зря.
   Полураспахнутая куртка открывает тонкую сорочку.  Доррин  видит  набухшие
под тканью соски.
   - Ты зачем пришла?
   - Отец велел приглядеться к твоей работе. Я ведь помогала ему  -  раньше,
до твоего прихода. Но мне было трудно понять, чего он добивается.  Папа  без
конца твердил, что нужно чувствовать железо, а я просто  не  могла  взять  в
толк, о чем речь.
   - Но почему ночью?
   - Да так, не спалось. У меня было такое чувство, будто кто-то ковал  мир.
Каждый удар молота отдавался во мне эхом.
   Быстрым движением головы она отбрасывает со лба вьющиеся волосы.
   Под темным деревом и железом посох светится чернотой.
   - Доброй ночи, Доррин.
   Петра застегивает куртку, поворачивается и уходит.
   Доррин принимается подметать кузницу, размышляя над  услышанным.  "Кто-то
кует мир"...
   Ну надо же выдумать такую нелепицу!

LII

   - И как нам теперь улаживать дела со Спидларом?
   - Отменить дополнительные пошлины,  -  звучит  из  середины  зала  чье-то
предложение.
   - Чья идея? - спрашивает Джеслек, обернувшись на голос.
   Никто не отзывается.
   - Если ты не дашь обогащаться спидларцам или  Черным,  наживаться  станут
хаморианцы или норландцы, - говорит толстый, лысый мужчина, сидящий в первом
ряду. - А не они, так сутианцы. Торговля, она как вода: поток должен куда-то
течь.
   - Но почему бы ему не течь к нам? - вопрошает Джеслек.
   - К нам... Это легче сказать, чем сделать.
   -  Может,  сделаем  пошлины  на  товары  с  Отшельничьего  еще  выше?   -
высказывается другой Белый маг.
   - Куда еще? Они и так уже увеличены на сто процентов.
   - Ну и что? Это же пряности, вина и предметы роскоши. Многие ли в Кандаре
могут позволить  себе  носить  их  шерсть?  Пусть  люди  раскошеливаются,  а
выиграет от этого не Нолдра или Хамор, а наше казначейство.
   - А не пустить ли собранные пошлины на постройку еще большего флота?
   - Пустить-то можно, но зачем нам столько судов? - подает голос Керрил.
   - Чтобы прервать морскую торговлю с Отшельничьим, зачем же еще? - фыркает
Джеслек.
   - Триста лет назад это могло бы сработать, но после  Креслина  у  нас  не
осталось ни судов, ни денег. Теперь от такой политики толку мало. Сейчас  мы
добились лишь того, что Отшельничий покупает наше - заметьте, наше! -  зерно
не напрямую у нас, а у  норландцев.  Они  приобретают  хлеб  в  Хайдоларе  и
кораблями  переправляют  на  Отшельничий,  а  в   обмен   получают   товары,
производимые на острове. Конечно, островитянам зерно обходится  дороже,  чем
раньше, но мы несем еще большие убытки, чем они.
   - Насколько я понимаю, - вступает в разговор Ания, - по мнению  Джеслека,
нам  жизненно  необходимо  лишить  Отшельничий  возможности  вести   морскую
торговлю.
   - В теории все это звучит прекрасно, - хмыкает лысый маг, - однако никому
из наших предшественников ничего подобного  сделать  не  удавалось.  Неужто,
Джеслек, ты и вправду думаешь, будто прежние Советы одобряли  растущую  мощь
Отшельничьего? Может быть, они специально  теряли  десятки  судов  и  тысячи
солдат?
   - Конечно, нет,  -  Джеслек  хмурится,  но  тут  же  на  его  лице  снова
появляется улыбка. - Но пойми, сейчас Черные не могли бы использовать ветра,
даже будь у них новый Креслин. А значит, нам нужно  лишь  посадить  на  суда
больше магов.
   - Сколько?
   -  Не  так  уж  много,  а  это  позволит  установить   надежную   блокаду
Отшельничьего. Норландцы не захотят терять суда. Торговля с островом того не
стоит, - говорит Джеслек с самодовольным видом  человека,  нашедшего  верное
решение.
   - Может и  так,  -  пожимает  плечами  другой  маг.  -  Представь  Совету
детальный план.
   Совет переходит к  обсуждению  следующего  вопроса,  а  Джеслек  все  еще
улыбается.
   Улыбается и Ания.

LIII

   - Ну что ж... Попроси его...
   Молот бьет по искривленным концам сломанной тележной скобы, и  Доррин  не
столько слышит, сколько улавливает тревожный шепот. Машинально отметив,  что
металл остыл, он снова отправляет деталь в огонь, а когда  она  раскаляется,
поднимает глаза и видит в дверях кузницы Петру.
   - Джеррол умирает, - слышится другой  женский  голос,  более  глубокий  и
хрипловатый.
   - Доррин - кузнец, - резким тоном заявляет Яррл.
   - Но он и целитель.
   - А кто заплатит за потраченное им время?
   В висках юноши пульсирует боль: деньги деньгами, но отказать в помощи  он
не может. Вынув скобу из огня, он кладет ее  на  наковальню,  наносит  серию
последовательных ударов и отправляет на кирпичи перед горном для охлаждения.
Потом, убрав молот, пробойник  и  кувалду  на  полку,  Доррин  оборачивается
навстречу  Петре  и  молодой  женщине  с  прямыми  каштановыми  волосами   и
воспаленными, покрасневшими глазами.
   Жаркий воздух от горна шевелит кудряшки Петры и заставляет ее щуриться.
   - Ты поможешь?
   - Я могу лишь попытаться, -  отвечает  он,  продолжая  раскладывать  свои
инструменты. В отличие от Яррловых, они хранятся в идеальном порядке.
   - Ты даже не спросил, в чем дело! - Петра кашляет. -  Джеррол,  маленький
братишка Шины, умирает от лихорадки.
   - Кто да что, для меня не важно. Хочу я этого или нет, но я целитель.
   На лице Петры появляется сочувственное выражение.
   - Прости, я не знала. Это, наверное, очень трудно.
   - У меня есть время помыться?
   - Пожалуй, без этого не обойтись, - говорит Петра, окидывая его взглядом.
- Гонсар ни за что не поверит, что  пропотевший,  закопченный  кузнец  может
кого-то исцелить.
   - Ладно, я быстро. Только ополоснусь и прихвачу посох.
   - Да уж, посох, пожалуйста, не забудь, - тихонько говорит Петра.
   Ежась на холодном ветру, Доррин вытягивает колодезную бадью, и тут кто-то
дергает его за штаны.
   - Опять шалишь, маленькая  плутовка?  -  юноша  поглаживает  Зилду  между
ушками. Взъерошив ей шерстку на шее, он уносит  воду  в  свою  комнату,  где
торопливо моется и облачается в темно-коричневый наряд целителя.
   Петра уже торопливо седлает Меривен.
   Тележная мастерская Гонсара находится примерно в  трех  кай  от  кузницы,
вниз по склону холма. Два просторных сарая стоят по обе стороны  от  желтого
двухэтажного дома с широким крытым крыльцом.  Подобранная  в  масть  упряжка
битюгов вывозит со двора пустую подводу.
   Петра останавливается у коновязи. Доррин спешивается и, оставив  посох  в
держателе, поднимается на крыльцо.
   - Это