ты  нам
племянником, перед тобой все равно встал бы тот же выбор.
   Я отпил глоток пунша, чтобы ничего не говорить, хотя видел,  что  тетушка
мою уловку прекрасно поняла. Она всегда все понимала - в точности,  как  мой
отец.
   - Ты угощайся, паренек, - сказал дядюшка. - Ешь, пей,  а  я  пока  изложу
тебе суть дела. Ну а пропущу что, так Элизабет дополнит.
   Он откусил хлеба с сыром, запил глотком пунша и продолжил:
   - Не знаю как тебе, а мне магистр Кервин втолковал, что наставник  всегда
в ответе за то, как постигает ремесло его ученик.
   Я взял хлеба и сыра, не понимая,  к  чему  он  клонит.  Ясное  дело,  что
наставник в ответе за ученика. Было бы о чем толковать.
   - Однако он, надо думать, не говорил тебе,  что  наставник  должен  также
определить, пригоден ли вообще ученик к ремеслу, либо же ему предстоит выбор
между изгнанием и гармонизацией опасности.
   - Изгнанием?..
   - Видишь ли, Леррис, - вступила в разговор тетушка Элизабет, - у  нас  на
Отшельничьем нет места  для  расхлябанности  и  вечной  неудовлетворенности.
Скука, неспособность сосредоточиться, нежелание вкладывать всего себя в свое
дело - все это прокладывает хаосу путь на остров.
   - Таким образом, Леррис, тебе предстоит сделать выбор. Что ты предпочтешь
- пройти гармонизацию или покинуть Отшельничий? Навсегда.
   - Только из-за того, что меня не увлекает  ремеслом  из-за  того,  что  я
чуточку  пережал  доску?  И  из-за  этого  мне   придется   выбирать   между
гармонизацией и ссылкой?
   - Не совсем так. Дело даже не в самой скуке и уж конечно, не в  том,  что
ты допустил просчет. Но и за тем, и за другим стоит нежелание  вкладывать  в
работу всего себя. Пойми, оплошность не так  страшна,  если  допустивший  ее
человек старался как мог и сделал лучшее, на  что  способен.  Работа,  пусть
далекая от совершенства, будучи выполненный со всем  возможным  прилежанием,
не считается небрежной. Разумеется, при том условии, что  ее  несовершенство
не причинит никому вреда, - когда тетушка произносила эту тираду,  глаза  ее
горели, и она, как мне показалось, стала еще выше ростом.
   Я отвел глаза в сторону.
   - Можешь ли ты сказать, что  честно  и  радостно  вкладывал  всю  душу  в
обучение, стремясь достичь совершенства в  мастерстве  плотника,  столяра  и
резчика по дереву? - спросил дядюшка Сардит.
   - Нет, - буркнул я, зная, что врун из меня никудышный.  Хоть  и  попробую
соврать, так тетушка Элизабет мигом раскусит.
   - Ну а если ты продолжишь учиться - что-нибудь изменится?
   - Нет.
   Я и сам не заметил, как и когда мне удалось умять кусок  хлеба  с  сыром.
Видать, как-то успел, коли его уже не было ни в руке, ни во рту.  Я  отломил
новый.  И  отпил  пунша,  чтобы  смочить  пересохший  рот.  Охлаждаться   не
требовалось - меня и без того пробирало холодом.
   - И что меня ждет? - спросил я между глотками.
   - Если ты выберешь гармонизацию, Мастера займутся  твоим  обучением.  Они
будут работать  столько,  сколько  потребуется,  чтобы  подготовить  тебя  к
испытанию, а потом ты получишь задание и не сможешь вернуться, покуда его не
выполнишь.
   - Ну а выбрав изгнание, ты просто покинешь остров и не сможешь  вернуться
никогда, если только  не  получишь  особого  дозволения  Мастеров.  А  такие
дозволения если и даются, то чрезвычайно редко.
   - И все это только из-за того, что у меня не оказалось особого интереса к
ремеслу? Из-за того, что по молодости лет я еще не нашел себя?  Из-за  того,
что мои изделия несовершенны?
   - И опять же нет, - вздохнула тетушка Элизабет. - В прошлом году  Мастера
отправили в изгнание пятерых умельцев, каждый из которых был  самое  меньшее
вдвое старше тебя годами. А на гармонизацию согласилось около дюжины  людей,
разменявших не то что третий, а и четвертый десяток.
   - Ты что, серьезно?
   Да уж серьезней некуда.
   Я и сам понимал - тетушка не шутит. Да  и  говорила  в  основном  она,  а
дядюшка, вроде бы собиравшийся вести разговор, больше кивал,  поддакивал  да
вставлял фразы. У меня возникло странное  ощущение,  будто  моя  разлюбезная
тетушка Элизабет только прикидывается обычной домохозяйкой.
   - Ну, и куда же мне придется отправиться?
   - Ты это твердо решил? - спросил дядюшка Сардит с набитым ртом.
   - Можно подумать, будто мне предложен богатый выбор. Меня или запихнут  в
лодку  да  спровадят  невесть  куда,  или,  по  крайней  мере,   предоставят
возможность чему-то научиться и принять какое-то решение...
   - Думаю, ты сделал правильный выбор, -  промолвила  тетушка  Элизабет.  -
Хотя все не так просто, как тебе кажется.
   Повисло напряженное молчание, побудившее меня поскорее покончить с хлебом
и сыром и  отправиться  в  свою  комнату  укладывать  вещи.  Дядюшка  Сардит
пообещал  сохранить  кресло  и  прочие  вещи,  сделанные  мной,   до   моего
возвращения.
   Не упомянув при этом, что лишь очень немногие из проходивших ГАРМОНИЗАЦИЮ
возвращались домой.
   Не вернулся и я.

III

   Вот так незаметно, как незаметно происходят на Отшельничьем многие важные
события, я превратился из подмастерья в школяра совсем особого рода. Правда,
со стороны могло показаться, будто на моей повседневной жизни  этот  переход
никак не сказался: еще не один день я  помогал  дядюшке  в  его  мастерской.
Однако разница  была,  и  существенная:  если  раньше  дядюшка  ПОРУЧАЛ  мне
обстрогать доску или нанести грубую резьбу, то теперь это всегда звучало как
ПРОСЬБА. А мой напарник Колдар, поглядывая на меня, лишь молча качал головой
- не иначе как считал меня спятившим.
   Он кручинился так искренне, что я и сам стал задумываться: а не  прав  ли
он?
   Однако дядюшка Сардит продолжал нудить по поводу неточной  подгонки  двух
уголков или плохой сочетаемости разных видов волокон и  без  конца  устранял
мелкие недоделки, которых  никто,  кроме  него,  все  равно  никогда  бы  не
заметил. Эта чрезмерная, нагоняющая тоску скрупулезность убедила меня в том,
что с головой у меня все в порядке, а ежели мне неохота провести всю  жизнь,
добиваясь точного совпадения резных узоров по разные стороны столешницы, это
еще не означает, что я умалишенный. Коли Колдару  охота,  пусть  он  этим  и
занимается. А мне сдается, что в жизни можно найти занятие  и  поинтересней.
Столярное ремесло на поверку оказалось ничуть не лучше гончарного, но неужто
нельзя противостоять хаосу таким манером,  чтобы  не  умирать  при  этом  со
скуки?
   Итогом такого рода размышлений стало то, что я ничуть не огорчился, когда
спустя несколько дней тетушка велела мне собирать вещи. Только спросил:
   - Куда отправляться-то?
   - Первым делом - на обучение. Не думаешь же ты, что Мастера просто вручат
тебе посох, карту да котомку со снедью и спровадят на корабле незнамо куда?
   Честно говоря, нечто подобное мне в голову приходило, но тетушке я в этом
не сознался.
   -  На  обучение  так  на  обучение.  Но,  надеюсь,  мне  будет  позволено
попрощаться с родителями.
   - Конечно, Леррис! А как же? Не такие  уж  мы  варвары.  Можешь  побывать
дома, но имей в виду - ты теперь не подмастерье и  за  себя  отвечаешь  сам.
Тебя и еще нескольких школяров Мастера будут ждать в Найлане послезавтра...
   - Ого, путь-то не близкий... - заметил я, надеясь услышать,  что  Мастера
предоставят подводу или фургон. У меня завалялось несколько серебреников, но
не было ни малейшего желания тратить их на поездку  по  Главному  тракту.  -
Пешком до Найлана топать день напролет.
   - Это точно, Леррис, - кивнула тетушка. - Но ты, надеюсь,  не  вообразил,
будто Мастера сами явятся к тебе?
   Я хмыкнул. Тетушка улыбнулась и  склонила  голову,  словно  намекая,  что
солнечное утро проходит быстро и ежели я хочу и дома побывать, и в Найлан ко
времени поспеть...
   - Э! - сообразил я. - Послезавтра-то послезавтра, а к которому часу?
   - Примерно к полудню, но коли чуточку припозднишься, строго не спросят.
   Вот ведь что чудно - и улыбалась она вроде бы как обычно, и говорила  так
же добродушно, но... но почему-то казалась мне то  ли  ростом  выше,  то  ли
просто значительнее, чем раньше. А почему, этого я не сказал бы,  хоть  меня
режьте. Как не мог  сказать,  почему  работа  с  деревом  нагоняет  на  меня
смертную тоску.
   - Пожалуй, мне пора, - пробормотал я. - Завтра-то, чтобы поспеть к сроку,
придется встать спозаранку.
   Она кивнула.
   - Раз ты пойдешь домой, прихвати от меня пирожков для своих родителей.  А
новые сапоги, дорожное платье и плащ лежат в твоей комнате, на постели.
   Я сглотнул. Надо же, собрался в дальний путь, а  об  одежде  и  обуви  не
подумал. Впрочем, мне казалось, что рабочая одежонка и  башмаки  сгодятся  и
для самого сурового путешествия.
   - Спасибо, - я опустил глаза. - Мне бы попрощаться с дядюшкой.
   - Он в мастерской.

***

   В своей комнате я обнаружил не только сапоги  и  дорожную  одежду,  но  и
посох из самого прочного,  самого  гладкого  и  самого  черного  лоркенового
дерева. Судя по отсутствию украшений и идеальной простоте формы, он вышел из
рук дядюшки Сардита, наверняка доводившего изделие до  ума  не  один  месяц.
Скрепы из вороненой стали на обоих концах посоха были  утоплены  в  выемках,
так точно подогнанных по размеру, что темный металл почти сливался  с  такой
же темной древесиной.
   Взяв посох в руку, я нашел, что он наилучшим образом подходит  мне  и  по
длине, и по весу.
   Решив переодеться, я огляделся в поисках старой парусиновой котомки,  где
хранил одежонку, в которой явился к Сардиту определяться в ученики. Конечно,
тот наряд мне уже не годился: за два года  я  вырос  и  заметно  раздался  в
плечах. Некоторые считают, будто работа столяра или резчика не так развивает
мускулы, как, скажем, работа ворочающего бревна плотника. Но такие  суждения
проистекают от невежества. Чем тоньше работа, тем она тяжелее и тем  большей
требует силы. А коли тебе достался такой придирчивый наставник, как  дядюшка
Сардит, то волей-неволей приходится проявлять еще и смекалку.
   Вместо старой котомки я обнаружил заплечный мешок из какой-то неизвестной
мне  грубой,  очень  прочной  и   плотной   ткани.   Как   мне   показалось,
тускло-коричневый цвет придавала материи  не  краска,  а  пропитка  -  некий
состав, делавший ее непромокаемой. Мне подумалось, что дядюшка  с  тетушкой,
наверное, сильно переживают из-за того, что не смогли сделать меня  толковым
ремесленником.  Переживают,  потому  и  расщедрились  на  такие   прекрасные
подарки: и чудная торба, и великолепный посох,  и  славная  одежка  -  пусть
неброская, темно-коричневого цвета, но зато удобная и ноская.
   Однако на этом дело не закончилось. В мешке обнаружился маленький кошель,
а в нем записка следующего содержания: "Здесь жалованье  за  твою  работу  в
качестве подмастерья. Постарайся  не  истратить  деньги,  пока  не  покинешь
остров". Денег оказалось двадцать медяков, двадцать  серебреников  и  десять
золотых. Невероятное богатство! По моему рассуждению, на такую уйму  деньжищ
я никоим образом не наработал, однако отказываться от них  не  собирался.  В
конце концов, кто знал, что ждет меня впереди?
   Еще  раз  пробежавшись  пальцами  по  гладкому   дереву   и   подивившись
редкостному дядюшкиному мастерству, я подумал, что кто бы ни собирал меня  в
дорогу - дядюшка с тетушкой или отец с матушкой - они  снабдили  меня  всем,
что дозволялось правилами.  Насколько  мне  помнилось  из  суховатых  уроков
магистра Кервина, отправлявшимся на гармонизацию, помимо денег,  дозволялось
иметь при себе смену одежды, сапоги, посох, заплечный мешок и запас снеди на
несколько дней.
   А вот прошедшему испытание, если  Мастера  разрешали  ему  вернуться,  не
возбранялось доставить на остров хоть целый корабль всякого добра, при  том,
конечно, условии, что это добро добыто честным путем. Ворам и мошенникам  на
возвращение рассчитывать не приходилось.
   Покачав  головой  -  мне  не  стоило  тратить  время  на  воспоминания  и
размышления - я отложил посох и продолжил  знакомство  с  содержимым  мешка.
Помимо кошелька, там находилась смена одежды и легкие башмаки - чуть  ли  не
щегольские туфли.
   Раздевшись до пояса, я направился в умывальню - негоже обряжаться во  все
новое, не ополоснувшись. Путь лежал через мастерскую, однако дядюшка  Сардит
- он, мурлыкая, полировал письменный стол - в мою сторону даже не посмотрел.
А Колдара в мастерской не оказалось: он отправился  на  лесопилку  подбирать
древесину для починки мебели  в  гостинице  Пуленка,  где  недавно  случился
пожар.
   Должен заметить, что случайно услышанный мною разговор между  дядюшкой  и
тетушкой наводил  на  мысль,  что  для  них  этот  пожар  отнюдь  не  явился
неожиданностью. Послушать их, так выходило, будто бы приняв заведение из рук
своего недужного отца, молодой Нир Пуленк сам  напросился  на  неприятности.
"Кое-кому не обойтись без горьких уроков", - заметил тогда дядюшка.  "Но  не
всем..." - начала было тетушка, но с моим появлением осеклась и оставила эту
тему.
   В умывальне нашлось свежее полотенце, которым я, ополоснувшись  из  бадьи
холодной водой, с удовольствием  обтерся.  Принимать  душ  -  не  слишком-то
теплый - меня вовсе не тянуло, а еще  меньше  хотелось  драить  после  мытья
душевую кабинку. И тетушка Элизабет, и мой отец были прямо-таки помешаны  на
чистоте. Нечего было и думать сесть за стол не умывшись. Бывало, ребенком  я
пытался схитрить и в результате оставался без обеда.
   Отец и тетушка - так те вообще принимали душ ежедневно, даже зимой. Да  и
матушка с дядюшкой не пренебрегали мытьем, хотя - это от меня не укрылось  -
когда Элизабет случалось гостить у подруг, Сардит обходился без душа.
   Сложив полотенце, я положил его обратно на полку и тут неожиданно услышал
голос:
   - Ну как, готов в дорогу.
   В дверях стоял дядюшка Сардит.
   - Готов... - и, набравшись решимости, я добавил:
   - Спасибо за все и тебе, и тетушке. Вы уж не обессудьте, что  у  меня  не
хватило прилежания, чтобы сделаться настоящим умельцем.
   - Леррис... Ты оставался здесь дольше, чем многие, и... наверное, мог  бы
все-таки стать ремесленником, но... Но ведь это было бы не правильно, так?
   Поскольку стоял он на три ступеньки выше, мне пришлось поднять  глаза.  А
когда я их поднял, мне показалось, что мой уход его вовсе не радует.
   - Наверное. Скорее всего, мне с каждым днем становилось бы все скучнее. А
в чем тут дело - сам не пойму.
   - Да в том, что ты такой же, как твои отец и тетка. Их кровь.
   - Но... Но  они  живут  себе  спокойно,  как  все  и,  вроде  бы,  вполне
счастливы.
   - Это сейчас... - он вздохнул. - Ладно, мальчик, собирайся. И  помни:  ты
сможешь вернуться, когда поймешь, кто ты таков.
   Он вернулся в мастерскую и продолжил полировать стол. Но  больше  уже  не
напевал.
   А у меня, как часто бывало и прежде, осталось  ощущение  недосказанности.
Привычное ощущение: туманные намеки доводилось  слышать  нередко,  а  вот  с
толковыми разъяснениями дело обстояло не в пример хуже. Как  ни  обидно,  но
никто не хотел мне ничего объяснять, словно я, по природному скудоумию,  все
едино не мог ничегошеньки уразуметь до  тех  пор,  пока  на  пройду  опасное
испытание где-нибудь в Кандарском  порубежье  или  во  владениях  императора
Хамора. Будто бы тогда все каким-то волшебным манером устроится.
   Поднявшись в свою (впрочем, нет, уже  не  мою)  комнату,  я  надел  новое
платье и натянул сапоги. Плащ отправился в заплечный  мешок,  старая  одежда
была приторочена к мешку ремнями. Можно бы, конечно, оставить ее  и  дома...
будь это и вправду мой дом. По правде сказать, новое платье, посох  и  мешок
куда в большей степени ощущались мною как что-то... что-то СВОЕ.
   Озираясь по сторонам, я вспомнил о кресле - лучшей моей работе - и  своих
инструментах. Дядюшка, вроде бы, обещал о них позаботиться,  но  что  он  НА
САМОМ ДЕЛЕ имел в виду?
   Дядюшка все еще находился в мастерской, возле сундука, которого я  прежде
не видел.
   - А, Леррис... - молвил он.  -  А  я  как  раз  подумал:  спрячу-ка  твои
инструменты сюда до тех пор, пока ты... если, конечно, ты...
   - Вот здорово! Дядюшка, а как насчет кресла? Подыщешь ему местечко?
   - О чем речь? Могу оставить здесь, а хочешь - отвезу к твоим родителям.
   По правде сказать, такая мысль попросту не приходила мне в голову, потому
что я  никак  не  связывал  это  изделие  с  родительским  домом.  Однако  и
возражений у меня не имелось.
   - Распорядись им, как сочтешь нужным. Мне-то на нем все одно  не  сидеть,
во всяком случае, в ближайшее время.
   - Не беспокойся, мы за ним приглядим. А ты уж постарайся вернуться.
   С минутку мы постояли молча - говорить, вроде бы, было не о  чем.  Потом,
чтобы хоть что-то сказать, я промямлил:
   - Столяра из меня не вышло, дядюшка, но ты меня многому научил.
   - Надеюсь, мой мальчик. И хочу верить, что это тебе поможет.
   Я ушел. А он,  постояв  чуток,  принялся  укладывать  мои  инструменты  в
сработанный специально для них сундук.
   Тетушка Элизабет появилась в дверях кухни со свертками.
   - В том, что побольше, - слоеные пироги. А во втором - припасы в дорогу.
   Сверток с припасами я спрятал в мешок, а тот, что с пирогами, прикрепил к
мешку сверху.
   Небо было подернуто легкими облаками, из-за чего чуток парило, но я знал,
что такие тучки редко проливаются дождиком. Конечно, фермерам  дождь  бы  не
помешал, но мне вовсе не улыбалось тащиться в Найлан под ливнем. Я почему-то
подумал, что ливней на мою долю еще хватит.
   - Ну а это съешь сейчас.
   Невесть откуда появилось блюдо с двумя здоровенными пирогами. Один был  с
курятиной, а другой с ягодами; последний с уголка протекал.
   - Подкрепись и отправляйся. Не мешкай, если хочешь поспеть домой к обеду.
   - К обеду?
   - Не сомневаюсь, твой отец состряпал что-нибудь особенное.
   Откуда тетушка Элизабет может знать, что готовит  на  обед  мой  отец,  я
спрашивать не стал: во-первых, кому и знать, как не ей, а во-вторых,  я  уже
вовсю уплетал пирог с курятиной, а с полным  ртом  много  не  поспрашиваешь.
Признаться, за всеми этими хлопотами и сборами я совсем было позабыл о еде и
только сейчас понял, как сильно проголодался.  Проголодался  до  того,  что,
умяв первый пирог, запил его глотком холодной воды  и  тут  же  принялся  за
второй.
   - Смотри не подавись. Спешка спешкой,  но  не  стоит  заглатывать  пироги
целиком.
   Я внял этому указанию и покончил со сладким пирогом в четыре укуса. После
чего отпил еще водицы.
   - Ты захватил посох? Дядюшка хотел, чтобы у тебя был самый лучший.
   - У меня такое чувство, будто я с ним родился.
   - Вот увидишь, - улыбнулась тетушка, - он тебе пригодится. Особенно, если
ты будешь слушать Мастеров и  следовать  своим  чувствам...  своим  истинным
чувствам.
   - Ну что ж... Мне пора.
   - Береги себя, Леррис.
   Никаких особых советов она давать не стала, что, наверное, и  к  лучшему,
поскольку у меня вовсе не было настроения их выслушивать.
   Уже выйдя на замощенную безукоризненно  подогнанными  плитами  улочку,  я
почувствовал спиной внимательные взгляды, однако, обернувшись,  ни  дядюшки,
ни тетушки не увидел. Больше я не оглядывался, пока не покинул Маттру: ни  у
гостиницы, где Колдар выгружал привезенные с лесопилки доски, ни на рыночной
площади, где мне довелось продавать свои разделочные доски. Кстати, за  одну
дали целых четыре медяка.
   Под подошвы моих сапог  ложилась  та  же  гладко  вымощенная  дорога,  по
которой я, тогда обутый в сандалии, впервые пришел в Маттру.
   Добраться до дому - если, конечно, считать Уондернот  моим  домом  -  мне
удалось задолго до обеда, однако в том, что тетушка Элизабет не ошиблась,  я
убедился, учуяв жареную утку еще до того, как свернул в проулок, почти такой
же, как перед  жилищем  дядюшки  Сардита.  С  виду  Уондернот  не  больно-то
отличался от Матеры, хотя,  конечно,  определенные  различия  имелись.  И  в
преобладании тех или иных ремесел, и в то