, не сделаешь  ли  ты  для  него
несколько своих вещиц. Обещал по  серебренику  за  штуку...  особливо,  если
будут кораблики. Ты что-нибудь понял во всей этой белиберде?
   Известие о том, что Виллум заезжал  за  игрушками  и  предлагал  неплохие
деньги, не может не радовать. Сдержав желание присвистнуть, юноша машинально
отмечает, что огню требуется больше воздуха.  Ваос,  вздохнув,  налегает  на
рычаг.
   - Ему нравятся мои игрушки, - говорит Доррин. - Я  уже  сделал  для  него
фургончик, мельницу и лесопилку. Можно смастерить и кораблик, но это немного
труднее. Нужно ведь, чтобы он плавал.
   - Железный корабль потонет. И даже деревянный, если у него много железных
деталей, - ворчит Яррл.
   - Не обязательно. Пустое ведро же не тонет.
   Яррл  помещает  заготовку  на  наковальню,  и  Доррин  начинает  наносить
размеренные удары.
   Пару раз юноша оглядывается; ему кажется, что кто-то вошел.
   Однако никого, кроме них троих, в кузнице нет.

LXXIII

   - Мне не хочется уезжать, - говорит Лидрал, крепко обнимая Доррина. -  Но
я и так сильно задержалась. Мне нужно заняться делами... да и тебе тоже.
   Доррин лишь удивляется тому, как незаметно пролетело время. Лошади Лидрал
- у нее есть и  вторая  вьючная  лошадь,  купленная  недорого,  поскольку  в
Спидларе нынче туго с кормами, - уже взнузданы и навьючены, но  чтобы  сесть
на один из немногочисленных кораблей, ей нужно поторопиться. Никто не знает,
когда удастся дождаться следующего. Не вымолвив ни слова,  юноша  тянется  к
ней и касается ее не руками, а тем всепроникающим черным светом,  который  и
есть душа. Не размыкая объятий, они встают.
   Еще долго после того,  как  обе  лошади  пропадают  из  виду,  растаяв  в
утреннем свете, Доррин смотрит на дорогу. Потом он умывается ледяной водой и
идет седлать Меривен.
   Прикинув, что к Рилле он  поспеет  вовремя,  юноша  с  довольным  смешком
выводит лошадь и садится в седло.
   Доррин насвистывает что-то без определенной  мелодии,  а  копыта  Меривен
стучат по ледяной корке, покрывающей дорогу. Ночи еще холодные, но днем  уже
делается теплее, и снег подтаивает. Конечно, весну все ждут  с  нетерпением,
но с ее приходом вся округа потонет в грязи.
   Легкий укол тоски заставляет юношу выпрямиться в седле. Он  сознает,  что
это связано с Лидрал. Может быть, стоило попросить ее остаться? Или  поехать
с ней? Но чем бы он стал зарабатывать  на  пропитание?  Сейчас  он  получает
деньги и за работу в кузнице, и  за  игрушки.  Когда  вчера  заехал  Виллум,
Доррин пожалел, что не успел смастерить их с полдюжины штук. У него был лишь
один кораблик,  далеко  не  лучшее  изделие,  однако  торговец  взял  его  с
удовольствием и заплатил деньги сразу.
   Он сворачивает с главной дороги на почти непротоптанную  тропку.  Дым  из
трубы уже идет - Рилла, как всегда, поднялась рано. И денек, можно  сказать,
для зимней поры обещает быть теплым.
   Юноша открывает дверь и видит в  передней  сразу  пятерых  человек:  трех
женщин, мальчика и Фризу, похныкивающую на руках матери.
   Доррин снимает куртку.
   - Хорошо, что явился вовремя,  -  произносит  Рилла  нарочито  грубоватым
тоном, который не может скрыть ее  озабоченности.  -  У  Кисты  понос,  Вела
покрылась красной сыпью, а Фриза... тебе лучше ее осмотреть. Мерга  говорит,
что она упала и здорово расшиблась,  -  целительница  умолкает,  смотрит  на
Доррина, потом добавляет:
   - Ну, против поноса у меня есть бринн, это помогает.
   - А звездочник есть?
   - Сушеный. Думаешь, стоит их смешать?
   - И заварить с травяным чаем. Ребекка говорила, что это действует.
   - Тьма...
   - Она не может ходить, - жалобно говорит  худенькая  Мерга,  держащая  на
руках Фризу.
   - Ты что, несла ее всю дорогу? Откуда?
   - С фермы Джисла. Это два кай, мастер Доррин.
   - Фриза, ты можешь присесть  вот  туда,  к  огню?  -  спрашивает  Доррин,
указывая на табурет. В ответ слышится хныканье.
   - Помнишь мою лошадку? Будешь хорошей девочкой, отвезу тебе домой на ней.
   - Не стоит, мастер Доррин, - возражает Мерга.
   - Не нести же тебе ее обратно!
   - Сюда принесла, значит, и назад отнесу.
   Мать сажает девчушку на  табурет,  а  юноша  с  трудом  подавляет  вздох.
Девочка морщится. Молодой целитель пробегает кончиками пальцев по ее  шее  и
чувствует, что вся спина малышки в синяках и ссадинах.
   Повернувшись к матери, он видит на ее щеке темное пятно - почти  сошедший
синяк. А вот по всему телу, под одеждой, таких синяков много. Причем  совсем
недавних.
   Неожиданный прилив гнева заставляет его встать. Несколько мгновений юноша
смотрит на огонь, потом, овладев собой, говорит:
   - Сейчас, Фриза, я кое-что для тебя сделаю.
   Подойдя к шкафчику рядом со старинным очагом, где слабо тлеют уголья,  он
достает кувшин с толченой ивовой корой и отсыпает  порошка  в  чашку,  после
чего добавляет туда травяного чая. Смесь получается препротивная на вкус, но
она унимает боль и способствует заживлению  шрамов  и  ссадин.  Кроме  того,
воспользовавшись тем, что Рилла отвернулась,  юноша  сует  в  карман  ломоть
хлеба.
   - Выпей вот это, Киста,  -  говорит  между  тем  целительница  старухе  с
клюкой. - Перестань молоть чепуху и выпей.
   Рилла косится на Доррина, но тут же отводит глаза в сторону.
   - Тебе надо попить вот этого, - говорит юноша,  поднося  чашку  Фризе.  -
Тут, конечно, не вкуснятина, но ты почувствуешь себя лучше.
   - Не хочу.
   -  Пожалуйста,  малышка,  -  настаивает  Доррин,  одновременно   стараясь
успокоить девочку,
   - Не...
   - Ну пожалуйста, - говорит он, глядя ей в глаза.
   - Если смогу прокатиться на лошадке.
   Юноша кивает, и она выпивает чашку в несколько глотков.
   - Ну и гадость!
   - А ты молодчина, - он встает и, повернувшись к матери, говорит:
   - Ей еще больно ходить. Я отвезу домой вас обеих.
   - Но... Герхальм... - Глаза Мерги наполняются ужасом.
   - Вот как раз с ним-то мне  и  хотелось  бы  потолковать.  Слова  Доррина
холодны как лед, и всех в хижине пробирает стужа.
   В комнате повисает тишина, сохраняющаяся и после того, как Доррин выносит
Фризу наружу. Он помогает Мерге забраться в седло,  вручает  ей  дочь,  дает
девочке кусочек хлеба и, взявшись за повод, ведет кобылу на запад, вверх  по
склону холма.
   Ферма Джисла, как и говорила Мерга, находится примерно в двух кай.  Рядом
с амбаром и неказистым строением, похожим на курятник, стоят три  маленькие,
каждая на одну комнату, лачуги.
   - Вот  наша  хижина,  -  говорит  Мерга  дрожащим  голосом,  указывая  на
ближайший к амбару домишко.
   Сняв Фризу с лошади, Доррин сажает ее на облупившееся кирпичное  крыльцо,
перед перекосившейся дверью.
   - Кого там принесло? - вышедший из  сарая  коренастый  мужчина  вразвалку
направляется к хижине с топором в руке.
   Доррин вынимает посох из держателя.
   - Я Доррин, целитель, который лечит твою дочку.
   - А... Тот бездельник, который морочит ей голову говорящими лошадками!
   Герхальм перехватывает топор двумя руками.
   - Зачем ты их бьешь? - спрашивает юноша, стараясь ничем не выдать  своего
гнева.
   - Я их не бью! Они сами падают да набивают шишки.
   Голос Герхальма становится заискивающим.
   Внутри Доррина  вздымается  черная  волна.  Отбросив  посох,  он  хватает
мужчину за плечи и направляет этот поток, пропуская его сквозь батрака.
   - Нет... нет... Не-е-ет!!! - Герхальм пытается вырваться, но руки кузнеца
сжимают его как стальные тиски.
   Когда Доррин выпускает его, Герхальм  обессилено  оседает  на  ступеньку.
Выпавший из его рук топор падает в снег.
   - Ты никогда больше не поднимешь руку ни на Мергу, ни на Фризу!
   Мерга пятится от Доррина и своего  мужа,  глядя  на  окружившую  целителя
черную ауру.
   - Не надо... - бессвязно лопочет Герхальм, сползая в снег.
   - Встань! - приказывает Доррин.
   Батрак в ужаса пятится.
   Фриза сидит на крылечке, дожевывая корочку хлеба. Юноша поворачивается  к
ее перепуганной, осевшей на колени матери.
   - Я не знала... - в ужасе шепчет та. - Я не хотела...
   -  С  ним  ничего  страшного  не  случилось,  -   говорит   Доррин,   уже
успокаиваясь. - Просто он больше не будет тебя бить. Пальцем не тронет. Мухи
не обидит!
   - Я не знала... - твердит молодая мать, не глядя на Доррина. Тот  садится
в седло.
   - До свиданья, лошадка, - весело кричит Фриза.
   К возвращению юноши в дом Риллы хворые уже разошлись.
   - Тьма! - восклицает целительница, завидев его.  -  Что  ты  там  учудил?
Наложил на Герхальма проклятие?
   - Я вообще не могу никого проклясть! Уж ты-то это  знаешь...  -  отвечает
юноша с натянутым смешком. - Просто  связал  его  гармонией.  Теперь  он  не
сможет никого избивать.
   - В наши дни для мужчины это ужасное проклятие, - усмехается Рилла.  -  А
что ты станешь делать, когда он от них уйдет?
   - А ты думаешь, он уйдет?
   - Ну, не на  следующей  восьмидневке,  но  к  концу  лета  непременно,  -
отвечает  старая  целительница,  откидываясь  на  спинку  стула  и   отпивая
травяного чаю.
   - Не знаю, - вздыхает Доррин. - Лучше уж я подумаю о разведении  растений
и строительстве  собственного  домика.  Если,  конечно,  у  тебя  все  будет
нормально.
   - За меня не беспокойся. Никто не тронет старую целительницу,  у  которой
под боком живет Черный Мастер.
   - Я не Черный Мастер.
   - Может, пока и нет, но это дело  ближайшего  будущего,  -  говорит  она,
отпивая глоток из щербатой кружки.  -  Ну  а  сейчас  тебе,  наверное,  пора
возвращаться к старому Яррлу.
   - Наверное, - рассеянно отвечает юноша.
   - А... ты,  небось,  все  думаешь  о  своей  путешествующей  подружке?  -
проницательно улыбается Рилла. Ее морщинистое лицо озаряет свет.
   Доррин лишь качает головой - читает она его мысли, что ли?
   Копыта Меривен скользят по  тающему  льду  и  снегу.  На  следующую  зиму
непременно нужно будет сделать подковы с шипами.
   В сарае Рейса ворошит солому.
   - Ты сегодня припозднился.
   - Помогал одной девочке. Ее бил отец,  -  коротко  поясняет  он,  вынимая
посох из держателя и ставя в угол.
   - Многого ли добьешься такой помощью? Ее изобьют снова. Такие  люди,  как
ее отец, никогда не меняются.
   - Нет уж, - спокойно говорит Доррин. - Больше он ее пальцем не тронет.
   - Ты... ты часом не пустил в ход свой посох?
   - Нет. Я обошелся с ним более сурово, - Рейса отступает на шаг, и  Доррин
осознает, что в его глазах стоит тьма. - Связал его заклятием, так что он не
сможет поднять руку ни на мать, ни на дочь.
   - Тьма... с тобой бывает страшно иметь дело.
   - Порой я и сам себя пугаюсь, - соглашается Доррин, расстегивая  подпругу
и аккуратно укладывая на полку седло и недоуздок. Потом  он  берет  щетку  и
начинает чистить кобылу. Рейса  молча  наблюдает  за  ним.  В  дальнем  углу
позвякивает цепочкой Зилда.
   - Почему ты ее отпустил? - спрашивает Рейса, когда он  заканчивает.  -  Я
говорю о Лидрал.
   - Потому, что ей нужно было ехать. Потому, что я не могу  удерживать  ее,
если она рвется в дорогу. Потому, что я сам не могу разобраться в себе.
   - Уж больно ты молод, - хмуро роняет Рейса. - А молодые не хотят  учиться
на чужих ошибках, предпочитая совершать собственные. Они  никого  не  желают
слушать, а когда понимают, что были не правы, молодость уже проходит.
   - Что ты хочешь этим сказать? - тихо спрашивает юноша.
   - Только  то,  Доррин,  что  жизнь  коротка.  Очень  коротка,  -  женщина
поднимает свою искалеченную руку. - Раньше я думала,  что  могу  одолеть  на
мечах кого угодно. Кажется, это было еще вчера. Двадцать лет  пролетели  как
один миг. Я не жалуюсь -  по  большей  части  то  были  хорошие  годы...  Но
случалось всякое.
   Доррин закрывает дверцу стойла и кладет щетку на место.
   - Белые Чародеи наступают. Надеюсь, тебе еще удастся с ней встретиться, и
тогда - послушай меня! - не отпускай ее.
   Рейса кашляет, вытирает слезящийся глаз и берет щетку.
   - Почищу-ка я гнедого. А ты ступай в кузницу, пока  Яррл  не  надорвался,
пытаясь переделать все дела. В этом отношении вы друг друга стоите.
   Шагая по утоптанному снегу к своей  комнате,  чтобы  переодеться,  Доррин
думает о том, был ли он прав, позволив Лидрал  уехать.  Но  как  можно  было
этому помешать? Он едва в состоянии содержать себя... Укол  боли  заставляет
его вспомнить о золотых в шкатулке и о том, что  лгать  нельзя  даже  самому
себе. Он может содержать только себя, если хочет строить свои машины.
   Раньше, пока в его жизни не появилась Лидрал, все было гораздо проще.

LXXIV

   Колонна всадников едет  по  покрывающему  дорогу  на  Фенард  утоптанному
снегу. Впереди к сине-зеленому небу поднимается тонкая струйка дыма.  Голова
Брида непокрыта, и он горбится, подняв воротник и стараясь  согреть  уши.  А
вот на Кадаре вязаная шапочка. Оба в тяжелых, подбитых овчиной рукавицах.
   - Проклятый ветер...
   - Ворбан, ты все время что-то проклинаешь.
   - Заткнулся бы ты!
   Брид с Кадарой переглядываются и качают головами.
   - А с какой стати мне затыкаться? Ты всю дорогу ноешь, аж тошно делается!
Да, наша служба не мед, но нам за это платят. Или ты предпочел  бы  работать
на ферме? Копаться в грязи да выгребать навоз?
   - Платят... Платят за то, что мы  морозим  задницы,  гоняясь  за  ворами,
которые вовсе и не воры? А если мы  их  догоним  и  нарвемся  на  регулярный
кертанский отряд? Что тогда?
   - Хорош болтать! - рявкает командир.
   - Наверняка еще один бедолага-торговец, -  говорит  Кадара,  указывая  на
дым.
   - Возвращался домой, да вот не повезло, - добавляет Брид.
   - Откуда ты взял? - спрашивает едущий с ним рядом Ворбан.
   - Чаще всего спидларских торговцев грабят на обратной дороге, после того,
как они продали, что у них было. Таким  образом  кертанцы  не  лишают  своих
торговцев спидларских товаров, а свои товары и выручку прибирают себе. Так и
получается, что все убытки несет Спидлар.
   - Хорош болтать! - повторяет командир.
   - "Хорош, хорош..." - передразнивает его Ворбан,  но  тихонько,  так  что
слышат лишь едущие рядом.
   Конские копыта скользят на ледяной корке.
   - Проверьте оружие!
   На дальнем склоне полыхает огонь. Горстка всадников удаляется  на  запад,
прихватив с собой трех лошадей и оставив позади подожженные повозки.
   - Дерьмо... - бормочет Ворбан.
   Брид с Кадарой молча переглядываются.
   - Свет и Тьма! Дерьмо! - повторяет Ворбан отчаянно.

LXXV

   Стройный человек в белом смотрит на лежащий на столе предмет, а потом  на
шкатулку, из которой он взят. Он отдергивает руки от окружающей эти предметы
темной ауры и спрашивает:
   - Где ты это раздобыл, Фидел?
   - В Фенарде, у торговца по имени Виллум, -  отвечает  бородатый  мужчина,
тоже в белом, но без золотой цепи и амулета.
   - Ощущение такое, будто эта вещица с Отшельничьего.
   - Но ведь Черные не любят механические устройства,  -  хмыкает  бородатый
маг. - Уж не думаешь ли ты, Джеслек, что эти  чугунные  лбы  решили  строить
машины?
   - Ну, машины - навряд ли. Это  игрушка...  Но  кто  мог  добиться  такого
гармонического сочетания природного дерева с черным железом? А  сказал  этот
торговец, откуда у него игрушка?
   - Поначалу не хотел. Даже когда  я  его  чуток  поприжал,  он  потел,  но
молчал. А до встречи со мной похвалялся, будто привез эту диковину издалека.
Кто-то спросил его, уж не Черных ли колдунов это работа, но он рассмеялся  и
сказал, что она хоть и издалека, но не настолько.  Правда,  потом  я  с  ним
разобрался - решил разом несколько проблем. Ну а он...
   - Надеюсь ты не пустил в ход пламя хаоса, идиот?
   - Не такой уж я  идиот!  Обычная  пытка,  без  всякой  магии,  тоже  дает
превосходные результаты. А потом мы вывели его на дорогу и обставили все как
очередное разбойное нападение.
   - В изобретательности тебе не откажешь. Но разумно ли это?
   - Так ведь фургон действительно сожгли и разграбили, -  пожимает  плечами
Фидел.
   - Ну и что ты выяснил?
   - Ремесленник, смастеривший игрушку, живет в  Дью.  Зовут  его  Доррином.
Больше торговец о нем ничего не знал.
   - Дью? Это где-то у Закатных Отрогов?
   - Маленький  порт  и  прибрежное  поселение  рудокопов.  Примерно  в  ста
пятидесяти кай к северо-западу от Спидлара.
   - Не исключено, что это весьма серьезно... - размышляет вслух рослый  маг
с золотистыми глазами.
   - Да ну? - флегматичный бородач с недоверием косится на игрушку.
   - Ну что ж... припрячь ее до поры, - говорит Джеслек.
   -  Вообще-то  я  предпочел  бы  обойтись  без  этого,  -  бормочет  Фидел
извиняющимся тоном.
   - А что, если бы они  построили  такую  мельницу  в  настоящую  величину?
Увеличив игрушку в пропорции?
   - На это ушло бы слишком много черного железа. К тому же в пропорции вряд
ли она вообще стала бы работать. Да и кому это надо?
   - Фидел, - Джеслек столь суров, что бородач подается назад, - а будь  это
не мельница, а корабль или что-нибудь в этом роде? Что бы ты предпринял?
   - С чего бы мне что-то предпринимать? Они не строят таких кораблей!
   - Ну почему меня  окружают  одни  идиоты?  -  восклицает  Джеслек,  качая
головой. - Они  не  строят  -  сейчас!  Но  игрушка  доказывает,  что  такое
возможно. Ты хочешь, чтобы Отшельничий обзавелся машинами?
   - Ну,  во-первых,  эта  вещица,  -  Фидел  кивает  на  игрушку,  -  не  с
Отшельничьего. А один ремесленник ничего существенного построить не может.
   - Да ты приглядись к его изделию! - рявкает Джеслек. - Здесь и дерево,  и
кованое черное железо, и  добавление  гармонии...  Стало  быть,  это  работа
столяра, кузнеца и целителя - или того, кто является  и  тем,  и  другим,  и
третьим. Если этот Доррин... я вообще таких не встречал.
   - Не понимаю, что может быть опасного в игрушках?
   - Ничего. До тех пор, пока он  ограничивается  игрушками.  И  пока  этими
игрушками не заинтересовался Отшельничий.
   Джеслек обходит вокруг стола, еще раз присматриваясь к вещице.
   Бородатый отступает, и его спина касается белокаменной стены.
   - А может, этот малый оттуда родом? - предполагает он.  -  Возможно,  они
изгнали его как раз за стремление делать необычные вещи.
   - Не могут же они вечно оставаться глупцами! - качает головой Джеслек.
   - Они все еще живут прошлым, байками о Креслине.
   - Хочется верить, что так будет и  впредь...  Вот  что,  -  распоряжается
Высший Маг, - сообщи всем дорожным патрулям, на пропускные пункты и... и сам
знаешь куда. Если появятся хоть какие-то сведения об этом Доррине, пусть тут
же извещают меня. Понял?
   Фидел кивает.
   - Всего доброго, Высший Маг.
   После его ухода Джеслек продолжает размышлять о диковинной игрушке и о ее
создателе. Сознает ли тот, какой силой обладает? Скорее всего,  нет.  Как  и
все Черные недоумки, неспособные познать себя.
   Легкий стук в дверь отвлекает его от размышлений:
   - Входи, Ания.
   Рыжеволосая волшебница проскальзывает внутрь и запирает дверь на засов.
   - Это лишнее. Кто посмеет нам помешать?
   - Все-таки так спокойнее, - отвечает она со сдержанной улыбкой.
   Джеслек  бросает  взгляд  на  окно:  благодаря  белому  свечению   самого
Фэрхэвена тьма снаружи никогда не бывает полной.
   - Твои усилия,  направленные  против  Спидлара,  оказались  на  удивление
действенными, - произносит женщина.
   - Ты о наращивании энергии хаоса?  Чему  же  тут  удивляться?  -  Джеслек
смеется, но в глазах его смеха нет.
   - Это весьма  эффективно.  Спидлару  для  выживания  требуется  усиливать
гармоническое начало, а это дает тебе возможность наращивать хаос в Кифриене
и Галлосе.
   - Может быть. Скажи, Ания, что ты  об  этом  думаешь,  -  спрашивает  он,
указывая на игрушку.
   - О чем? - уточняет чародейка,  не  делая  даже  попытки  прикоснуться  к
лежащему на столе предмету.
   - Об этой игрушке. Возьми ее, рассмотри получше.
   Ания смеется, но вещицу не трогает.
   - Так... Я вижу, Фидел тебе уже все выложил,  -  говорит  он.  Она  и  не
думает отпираться:
   - А хо