щит.
   День выдался облачным, небо затягивали серые,  взбаламученные  облака,  у
обочины кустилась жухлая травка - но еще никогда в жизни все  окружающее  не
виделось мною столь ярким! Выше по склону паслись  черномордые  овцы,  облик
которых донельзя осточертел мне за время работы в Монтгрене.  Но  видеть  их
ГЛАЗАМИ казалось сейчас настоящим счастьем.
   Только сейчас я решился смочить пересохшее горло глотком воды  из  фляги.
Не зная, какое неосторожное действие может разрушить наше укрытие, я все это
время не прикасался ни к чему, кроме поводьев.
   В небе, словно приветствуя мою удачу, прогрохотал гром, и первые дождевые
капли упали на мое лицо. Начиналась гроза, но в тот  миг  мне  на  это  было
плевать.

XXXVI

   К вечеру, однако, непогода воспринималась  мною  уже  совсем  по-другому.
Мало того, что дождь зарядил ледяной, так еще и дорога сделалась  скользкой,
как стекло. Искать укрытия было негде. Крутые придорожные холмы не имели  ни
пещер, ни скальных выступов.
   Но в конце концов я нашел выход. Отклонил от себя и Гэрлока потоки воды и
градины с помощью силового  щита,  подобного  тому,  каким  отклонял  потоки
света. Поддержание его требовало куда большего напряжения,  и  каждый  новый
раскат грома буквально опустошал меня.
   Наконец ледяной ливень и град сменились снегом, сначала густым, но быстро
редевшим. Ограждаться от легких хлопьев  оказалось  легче,  чем  от  ледяных
струй. Ближе к полуночи рядом с кустистой живой изгородью,  где  притулились
мы с Гэрлоком,  намело  изрядный  сугроб,  обеспечивший  нам  дополнительную
защиту от ветра. Это позволило мне чуток расслабиться и развести костерок. В
конце концов я нырнул в спальный мешок, расплел силовой щит и  провалился  в
сон.
   Из  которого  -  уже  стылым,  снежным  и  ветреным  утром,  меня  вырвал
пронзительный крик стервятника. Я машинально приподнял голову... и она  едва
не раскололась от боли.
   Послышался  стон,  вроде  бы  мой  собственный.  Боль  поутихла,  но   не
прекратилась совсем, даже когда я опустил голову на спальный  мешок.  Шелест
снега - и тот отдавался в моем черепе громом, а руки мои болели больше,  чем
в первые дни работы у дядюшки Сардита.  Даже  больше,  чем  после  кошмарных
тренировок у Гильберто.
   Я понимал, что пора вставать и отправляться  в  путь.  Чертов  стервятник
буравил меня алчным взглядом.
   Голова у меня трещала, все тело  болело,  а  мороз  стоял  такой,  что  я
выдыхал даже не пар, а мельчайшие сухие льдинки. Решив, что мне может помочь
глоток воды, я потянулся за флягой, но тотчас выронил ее из  замерзших  рук.
Ее содержимое за ночь превратилось в лед.
   От костра осталась кучка золы.  Пальцы  мои  окоченели,  поскольку  я  не
заменил обгоревшие во Фэрхэвене  перчатки.  Заготовленный  мною  для  костра
хворост смерзся.
   Гэрлок фыркал и ржал, и каждый звук пронзал мои  уши.  Ноги  мои  сводило
судорогой, а попытка развести на ветру костер удалась  только  с  четвертого
раза.
   Об обращении к магии не приходилось  и  думать  -  я  не  хотел  попросту
уничтожить свой организм. Но, с другой стороны, мне едва ли следовало  особо
опасаться погони, а значит, и нужды в щите невидимости  больше  не  имелось.
Когда костерок-таки разгорелся,  я  нашел  пакет  с  прессованным  зерном  и
накормил Гэрлока. Заодно мы и погрелись - и от огня, и друг от друга.
   Потом я достал из  торбы  котелок,  растопил  снега  и,  отпив  сам  лишь
несколько капель,  напоил  пони.  Наскоро  перекусив,  я  заполз  обратно  в
спальный мешок.
   К следующему моему пробуждению костер  снова  прогорел,  небо  затягивали
бесформенные серые облака. Порывами налетал ветер, а головная боль так и  не
прошла.
   Чтобы развести костер на сей раз, мне пришлось ковылять  по  снегу  вдоль
живой изгороди,  собирая  щепки  и  хворостины,  но  в  конце  концов  огонь
разгорелся. Я погрелся, поел, попил, и мне чуток полегчало. Спешить в дорогу
не имело смысла, тем паче что и  дорогу  почти  полностью  занесло.  Кое-где
намело сугробы по пояс.
   Никакого определенного времени мне назначено не было,  однако  я  еще  не
добрался даже до Рассветных Отрогов.  А  возможность  перевалить  их  сейчас
представлялась мне весьма сомнительной.
   Я заставил себя съесть еще несколько лепешек. Все тело оцепенело. Когда я
попытался встать, меня затошнило, и к глазам моим подступили слезы.
   До  чего  же  все-таки   это   несправедливо...   Впрочем,   кому   нужна
справедливость?
   Я стал потихоньку собираться в путь.
   С  трудом  навьючивая  на  Гэрлока  парусиновый  мешок   с   Джастиновыми
припасами, я с тоской подумал, когда же, наконец,  я  научусь  заботиться  о
будущем? За те считанные минуты, которые ушли у меня на сборы перед бегством
из  Джеллико,  Джастин  успел  снабдить  меня  дорожной  снедью  куда  более
основательно, чем я запасался когда бы то ни было.
   Вспомнив о Джастине, я не мог не загрустить - мне уже недоставало  Серого
мага. Однако, так или иначе, рассчитывать теперь приходилось только на себя,
а  я  по-прежнему  слишком  мало  знал  о  реальном  мире.  Кроме  того,   в
определенном отношении Джастин не слишком отличался от моего отца,  Тэлрина,
Тамры и полудюжины прочих, знавших куда больше меня, но  не  желавших  этими
знаниями делиться.
   Наконец примерно около полудня мы с Гэрлоком продолжили наше путешествие.
Выбирать дорогу я предоставил пони, ловко избегавшему труднопроходимых мест.
   Ему, похоже, путешествие доставляло удовольствие. А вот мне - нет. Голова
моя по-прежнему ныла, глаза жгло, горло саднило, руки дрожали.
   Время  от  времени  я  вытаскивал  из-за  пазухи  флягу  и  отпивал   уже
полузамерзшей воды. Меня бил озноб, то и дело бросало в пот.
   Ближе к вечеру, когда небо уже темнело, нижние склоны Рассветных  Отрогов
заметно приблизились. Толщина снежного покрова  уменьшилась  -  здесь  снегу
выпало примерно по щиколотку. И - что еще важнее - под снегом почти не  было
ледяной корки.
   Головная боль сменилась легким головокружением и ощущением слабости.
   Я начал подыскивать место для привала, но начинались предгорья,  и  холмы
по сторонам становились все выше и круче. Однако смеркалось, и мне  поневоле
приходилось высматривать любое укрытие, пригодное  хотя  бы  для  защиты  от
ветра. Вроде давешней живой изгороди.
   Впрочем, ночь на холмы еще не спустилась, и мы вполне могли  бы  проехать
еще некоторое расстояние. Но тут впереди недалеко от дороги замаячило темное
пятно,  вскоре  обретшее  очертания  заброшенного  строения.   При   попытке
проверить его на упорядоченность,  ко  мне  вернулась  уже  почти  позабытая
головная боль. Однако хижина была свободна от хаоса. И хотя вместо ставен  и
дверей там оставались одни зияющие проемы, а половина черепиц с крыши  давно
обвалилась, она вполне годилась для ночлега. Найдя внутри обломки  сорванных
дверей и окон, я развел огонь, после чего мы поели и заснули.
   Утро выдалось холодным, но терпимым.  Тучи  понемногу  редели,  пропуская
лучики света. Ветер налетал легкими порывами.
   Больше всего радовало отсутствие головной боли, хотя спина и все  мускулы
еще ныли. В сравнительно теплой темноте хижины  Рассветные  Отроги  казались
совсем близкими, словно я мог дотянуться до склонов, поросших хвойным лесом.
   Это,  конечно,  не  вполне  соответствовало  действительности,  однако  к
середине утра мы добрались до столба с указателем дороги на Фенард.
   Не более чем в кай за указателем я углядел ручеек, над которым поднимался
теплый - во всяком случае, чуть теплее окружающего воздуха - туман. Отпустив
Гэрлока попить, я наполнил флягу и с удовольствием вымыл лицо  и  руки.  Мой
пони, между тем, сумел отыскать несколько пучков почти зеленой травы
   Впервые после бегства из Джеллико у меня появилась возможность  заглянуть
в подаренный мне Джастином мешок при дневном свете. Но даже сейчас я едва не
просмотрел сложенный пополам белый листок с надписью "Леррису".
   Поскольку голова моя еще  немного  кружилась,  я  не  стал  разворачивать
записку, а первым  делом  набросился  на  галеты  и  приправленные  специями
сушеные яблоки.
   Подняв глаза и придя к неутешительному выводу, что небо темнеет  и  дело,
похоже, опять  идет  к  непогоде,  я  торопливо  закончил  трапезу  и  вновь
взобрался в седло.
   Дальнейший наш путь пролегал по узкой дороге, шедшей на подъем, изгибаясь
среди  все  более  высоких  холмов.  За  каждым  поворотом  я  одним  глазом
всматривался в окрестности - нет ли где  путника  или  хижины?  -  а  другим
косился на небо.

XXXVII

   Как ни странно, но примерно  через  десять  кай,  когда  даже  неутомимый
Гэрлок чуток сдал, дорога опять пошла под уклон.
   Я  не  переставал  удивляться  противоречию  между  пустынным  характером
местности и содержавшимися в  идеальном  порядке  дорожными  ограждениями  и
арочными каменными мостами. Дорожных указателей, правда, не было и в помине,
но не замечалось и ни малейших признаков хаоса.
   Наконец дорога привела в маленькую долину  к  трем  приземистым  каменным
строениям. Над двумя из них поднимались струйки дыма.
   На каменном столбе на краю долины красовалась надпись "Карсонн".  Никаких
пояснений, только надпись. Саму  долину  окутывал  едва  заметный  дымок,  с
запахом, определить который мне не удалось. Но не  огня  и  не  серы.  Трава
здесь оставалась чуть ли не зеленой, да и снег  у  дороги  не  был  особенно
глубоким. Покачав головой, я  сплел  ограждение  вокруг  большого  мешка  со
снедью и тронул поводья.
   У центрального строения, под облупившейся вывеской с изображением  то  ли
ковша, то ли чашки, меня встретил худущий - кожа да кости - мужчина.
   - Добро пожаловать в "Золотую Чашу", путник, - промолвил он  безразличным
тоном.
   Целиком каменное, под остроконечной черепичной крышей, с узкими дверями и
окошками строение предназначалось для того, чтобы противостоять непогоде.  В
узеньком окошке за спиной трактирщика я приметил нацеленный на меня арбалет.
   - Не лучший способ проявить гостеприимство, - кивнул я в сторону бойницы.
   -  Не  все  прибывающие  из  Кертиса  настроены  по-дружески.  И  не  все
уверяющие, будто они из Кертиса, и вправду оттуда.
   Я предпочел не развивать эту тему.
   - Комната и горячий ужин?
   - Три золотых с тебя и серебреник за лошадку.
   - СКОЛЬКО?!
   - Нам приходится возить провизию либо из Джеллико,  либо  из  Пассеры,  -
отозвался трактирщик, пожимая плечами. - Не устраивает, можешь ехать дальше.
Или - за серебреник - остановиться на лугу.
   Ни то ни другое меня не вдохновляло.
   - Ладно. Но за три золотых я рассчитываю на  горячую  ванну  и  приличное
угощение. И чтобы пони задали не только сена.
   - Ну, горячая вода у нас сыщется, - отозвался трактирщик с едва  заметной
усмешкой. - И даже настоящий суп.
   Конюшня  с  каменными  стенами  оказалась  почти  пустой,  но  с  чистыми
стойлами. В одном конце стояли черная  кобыла  и  два  мула.  Рослый  гнедой
вскинулся, когда я проводил Гэрлока мимо него.
   Даже валясь с ног от усталости, я начищал шкуру  Гэрлока  щеткой,  покуда
она не заблестела. Трактирщик принес деревянную бадью с овсом. Любопытно, но
при всем своем гоноре этот  малый  предпочитал  держаться  от  горного  пони
подальше.
   Седло я положил на полку, а мешок со снедью и посох спрятал в углу.
   - Припасов-то у тебя немного, - заметил подошедший трактирщик.  -  Но  на
четыре дня пути до Пассеры должно хватить. Да и пони твой, надо  думать,  не
шибко прожорлив. Это для тебя к лучшему, а то фуража у нас не густо.
   - Пожалуй, я прикупил бы зерновых лепешек
   - Полсеребреника за пару.
   Я  молча  покачал  головой.  Чтобы  не  назвать  это  вымогательством   и
неприкрытым грабежом.
   - Сперва ужин. Потом ванну и постель.
   - Как пожелаешь, только деньги мы берем вперед.
   Обычно трактирщики хотя бы притворяются любезными, но этот и не думал.
   Ужин в маленькую, прекрасно обогретую столовую подала  пухлая  женщина  в
заляпанном белом переднике. Пряные яблоки, жиденький, но хорошо проперченный
картофельный суп, толстые ломти жесткой баранины с еще более жестким  хлебом
- все это исчезло в несколько мгновений.
   - Для такого  худенького  юноши  аппетит  у  тебя  отменный,  -  заметила
женщина,  которую  я  счел  женой  содержателя  гостиницы.  Сам  он  куда-то
запропал.
   - Дорога была долгой и ненастной, - ответил я, пожав плечами.
   - Так ведь нынче теплее, чем бывает обычно в это время.
   - Это в горах, а над холмами Кертиса прошла настоящая буря.
   По лицу женщины промелькнуло недоуменное выражение, но разговор о  погоде
она продолжать не стала.
   - Угодно что-то еще?
   - Покажи мою комнату и ванную.
   - Пойдем,  отведу  тебя  в  комнату.  А  ванная  там,  -  она  указала  в
направлении конюшни.
   Бегло осмотрев комнатушку - судя по расстоянию между дверями в  коридоре,
самую маленькую из полудюжины - оставил там плащ и седельные сумы, а деньги,
спрятанные в кошеле, взял с собой. Женщина повела меня к ванной по коридорам
с голыми каменными стенами.
   Горячая вода у них  действительно  имелась:  она  поступала  из  горячего
источника, к которому и была пристроена каменная  умывальная  комната.  Вода
имела особый металлический привкус и запах - тот самый, который и витал  над
долиной. Странным дымком мне  наверняка  показался  пар,  поднимавшийся  над
другими подобными источниками, которых в этой долине было немало.
   И чем бы ни пахла это вода, купание в  каменном  бассейне  доставило  мне
невероятное удовольствие. Я  вытерся  толстым  коричневым  полотенцем,  лишь
сделавшись красным как рак.
   А после позволил себе без спросу выстирать свое  нижнее  белье.  В  конце
концов, три золотых давали  мне  право  на  некоторые  поблажки.  Во  всяком
случае, завидев меня возвращавшимся к себе  в  комнату  в  одних  штанах,  с
выстиранной одеждой, ни трактирщик, ни его жена не сказали ни слова.
   В комнате, единственное узкое окошко которой выходило на луг,  находились
кровать, узкий платяной шкаф и свеча.
   Во вращающуюся  раму  закрытого  окна  было  вставлено  настоящее  стекло
шириной в добрых две пяди, а на кровати имелись простыни и старое  шерстяное
покрывало. Глаза мои слипались, но, уже  собравшись  было  задуть  свечу,  я
заметил  торчавший  из  поясного  кошеля  краешек  так  и   не   прочитанной
Джастиновой записки.
   Я сел на кровать и развернул записку. В некоторых местах  буквы  налезали
одна на другую - совершенно очевидно, что писал Джастин в спешке, на  первом
подвернувшемся клочке плотной бумаги.

   "Леррис!
   Путешествуя, даже маг может быть уловлен в западню  во  сне.  Прежде  чем
лечь спать в незнакомом прибежище, ПРОЧТИ раздел о предохранительных мерах!
   И ради собственного же блага попытайся одолеть ВСЮ книгу,  ЦЕЛИКОМ,  пока
ты еще не успел совершить слишком много ошибок. Постарайся выкроить время на
чтение и размышление, что невозможно, если ты все время в пути.
   Дж."

   Поскольку Серый маг  уже  неоднократно  оказывался  прав,  я  свесился  с
кровати, вытащил из торбы "Начала Гармонии" и пролистал все разделы, пока не
дошел до "Охранных мер". Подавляя зевки, я прочел раздел до  конца  и,  хотя
мало что уразумел по части теории, понял, что  эти  фокусы  будут,  пожалуй,
попроще того, что я проделал с потаскушкой из Джеллико,  или  даже  экранов,
предохранявших от непогоды. Что мне в этих чарах нравилось, так  возможность
навести  их  раз  и  оставить  -  они  могли  действовать  без   постоянного
сознательного контроля. А не нравилось то, что по сути они  не  охраняли,  а
лишь предупреждали. Правда, мне подумалось, что за этим может стоять и нечто
большее,  но,  будучи  не  в  том  состоянии,  чтобы  проявлять   избыточную
догадливость, я запер дверь на засов, положил под голову нож и задул  свечу.
Реки мои сомкнулись раньше, чем погас свет.
   Сон - мне снились бесконечные горные тропы - оборвался так же резко,  как
и начался. В комнате царила кромешная тьма, но по обводу двери светились мои
охранные чары. Они-то и пробудили меня.
   Дверь тихонько скрипела.
   Стряхивая остатки сна, я потянулся за ножом, но тут же,  чуть  ли  не  со
смехом, выкрикнул:
   - Эй, вы там! Чего надо?
   Никто не отозвался, хотя я и чувствовал присутствие двух тел  за  дверью.
Они ждали. Ждал и я.
   Потом дверь заскрипела, словно на нее надавили.
   - На вашем месте я бы этого  не  делал,  -  слова  мои  прозвучали  почти
небрежно,  хотя  в  действительности  я  гадал,  что  же  предпринять,  если
пытавшиеся заглянуть в комнату не  остановятся  и  перед  попыткой  взломать
дверь.
   Шум за дверью стих. Больше всего мне хотелось спать, однако  я  предпочел
пораскинуть мозгами.
   Дверной засов едва ли выдержит несколько сильных ударов. Если  трактирщик
решил ограбить меня, то, скорее всего, попробует вломиться. Но почему он  не
сделал этого сразу?
   Ступая босиком по каменному полу, я подошел к двери, обследовал ее своими
чувствами и хлопнул себя по лбу.
   Этот негодяй трактирщик, видимо, не любил сталкиваться со своими жертвами
напрямую, он просто захватывал их в плен. И сейчас он и его жена не пытались
заглянуть ко мне, а просто закрыли дверь с другой стороны, задвинув наружный
засов. После чего ушли, убежденные в том, что узкие  окна  и  толстые  стены
исключают возможность бегства.
   За свои три золотых я превратился в пленника.
   Что вовсе не входило в мои планы.
   Подойдя к окошку, я начал тщательно прощупывать чувствами крепление рамы.
Если удастся выдвинуть штыри...
   Над окном я трудился совершенно  бесшумно  -  сказывались  уроки  дядюшки
Сардита. В конце  концов  штыри  вышли,  а  поскольку  перепады  температуры
повлияли на состояние добротного, но старого клея, мне удалось вынуть окно и
осторожно втянуть его в комнату.
   Мой плащ, торба и седельные сумы полетели на мерзлую траву. Окажись я  на
фунт тяжелее, мне не  протиснуться  бы  в  оконный  проем,  но,  к  счастью,
путешествие не сделало меня толще.
   Вернув окно на прежнее место, я закрепил его с помощью магии гармонии  и,
крадучись, направился к конюшне. Гэрлок  стоял  на  месте  и  жевал  травку.
Установив новый охранный круг, я  свернулся  на  соломе  и  заснул  прямо  в
стойле.
   Разбудили меня не  охранные  чары,  а  первый  намек  на  утренний  свет.
Трактирщик не появлялся, что позволило мне спокойно оседлать Гэрлока да  еще
и забрать из фуражного ящика шесть лепешек из прессованного зерна. По правде
сказать, имея припасы Джастина, я  мог  обойтись  и  без  этого,  но  Гэрлок
определенно заслуживал дополнительного поощрения. А  коварный  трактирщик  -
наказания. Впрочем, поразмыслив, я все же оставил  в  ящике  четыре  медяка.
Возможно, многовато, но оставить меньше мне не позволило мое  распрекрасное,
прирожденное и постоянно возрастающее чувство гармонии. В конце концов,  при
всем более  чем  сомнительном  гостеприимстве  трактирщика,  фураж  едва  ли
достался ему даром. Так или иначе, положив в  ящик  монеты,  я  почувствовал
себя лучше.
   Открыв дверь конюшни, я окутал нас с Гэрлоком плащом  невидимости,  и  мы
вышли наружу, в тишину зимнего рассвета.
   Копыта зацокали по твердой земле.
   Проехав по лугу примерно кай, мы добрались  до  ручья.  Остановившись,  я
убрал щит и оглянулся, высматривая признаки погони, но над постоялым  двором
еще даже не поднимался дымок. После  этого  я  снова  оградил  нас  щитом  и
сделался видимым, лишь когда мы добрались до дорожного столба со стрелкой  и
надписью "Пассера". По обочинам дороги намело сугробы, однако саму  дорожную
полосу вымело ветром почти начисто, как будто ее очистили специально.
   Не зная, кому и чему здесь можно доверять, я решил не  останавливаться  в
следующем трактире, а свернул на ночлег  в  ближайшую  к  дороге  расщелину.
Правда, чтобы забраться туда да еще скрыть  наши  следы,  мне  потребовалось
больше трудов,  чем  для  установки  охранных  чар