зумен,  чтобы
не  бросаться с головой в омут. Если от одного лишь  взгляда
на  Формирующие у меня раскалывалась голова, то ни  о  каком
контакте  с ними и речи быть не могло. Пять лет, провед„нных
во власти маньяка-садиста, научили меня быть терпеливым.
      Однако  любому человеческому терпению рано или  поздно
приходит  конец.  Моего  хватило ровно  на  год.  На  исходе
девятого  года  я  не  выдержал и в  отчаянии  ухватился  за
ближайшую Формирующую...
     Лучше бы я ухватился за огол„нный провод высоковольтной
линии.  Меня так долбануло, что я до сих пор удивляюсь,  как
мне  удалось выжить. Я провалялся в полной отключке не менее
полусуток,  да  и  потом целую неделю  почти  не  вставал  с
постели. А когда немного оклемался и стал здраво соображать,
то  понял,  наконец, что со мной приключилось.  Удивительно,
что эта мысль не приходила мне в голову раньше!
     Меня поразил редкий недуг, известный, как анемия сакри,
а  в просторечии именуемый повреждением Дара. Эта болезнь не
была  смертельной и не была неизлечимой, вот только  беда  в
том,  что  единственным средством лечения анемии сакри  было
время.  Поврежд„нный  Дар восстанавливался  сам  по  себе  в
течение  пяти  -  десяти  лет, а  в  особо  тяж„лых  случаях
требовалось  лет  пятнадцать,  а  то  и  двадцать.  Механизм
повреждения Дара оставался загадкой для Властелинов (оно,  с
одной   стороны,  и  хорошо  -  иначе  бы  многие  принялись
штамповать   соответствующие  заклинания).   В   большинстве
случаев  этот недуг был результатом необдуманных и  чересчур
интенсивных  манипуляций силами, но  иногда  поражал  и  без
всяких  видимых причин. Впрочем, со мной вс„ было  предельно
ясно:  мой  Дар повредила та гадость, которую  Александр  на
протяжении пяти лет регулярно вкалывал мне. И я боялся,  что
у  меня  случай  из  разряда особо  тяж„лых.  Похоже,  моего
полного излечения прид„тся ждать все двадцать лет. А  может,
и двадцать пять.
      Тогда я предпочитал не думать, что Александр предвидел
такой результат. Позже, когда я осмелился думать об этом, то
/`(hq+ к успокоительному выводу, что вс„ равно он не стал бы
так  рисковать.  Вряд ли у него было достаточное  количество
подопытных,   чтобы  получить  статистическое  подтверждение
возникновения  анемии сакри. Тем более  что  он,  давая  мне
двухгодичную дозу своего зелья, для подстраховки  делал  это
ежегодно.   Следовательно,  не  был  уверен  в  устойчивости
действия препарата на протяжении всех двух лет.
      Итак,  вопреки  первым радужным надеждам  и  мечтам  о
скором   возвращении   к  родным,  мо„   заточение   грозило
затянуться надолго. Правда, я подсчитал, что даже при  самом
неблагоприятном исходе мой Дар восстановится максимум  через
год по времени Основного Потока. Но это мало утешило меня  -
ведь по моим биологическим часам мне перевалит за пятьдесят,
и я буду выглядеть, как пятидесятилетний простой смертный. С
горя я снова напился.
       А  на  утро  тв„рдо  постановил  вести  в  дальнейшем
исключительно здоровый образ жизни - не пить, не курить,  не
обжираться до колик в животе, регулярно заниматься  спортом.
С  курением,  впрочем, я завязал ещ„  в  первый  год  -  без
общения   с  Формирующими  я  не  испытывал  потребности   в
никотине.  Да  и  вообще, здоровье у меня было  отменное,  а
вдобавок Александр сделал мне кучу прививок, чтобы я  раньше
времени  не  загнулся  от  какой-нибудь  болячки.  На  самый
крайний  случай  в  доме имелась полностью  укомплектованная
аптечка  неотложной помощи, снятая с какого-то  космического
корабля.  Так  что  у  меня  были  все  шансы  дожить  и  до
пятидесяти,  и  до  шестидесяти лет без помощи  Формирующих.
Правда, если мо„ выздоровление затянется на такой длительный
срок, съестных припасов мне явно не хватит - но это не беда.
В  лесу  водится  полно  дичи, а на деревьях  и  кустарниках
растут вкусные и сочные плоды. Как-нибудь перебьюсь, лишь бы
хватило  соли  и  специй. А также кофе. Я  произв„л  ревизию
продовольствия  и  подсчитал, что соли  и  специй  хватит  с
лихвой,  зато  кофе, если я и дальше буду пить  его  по  три
чашки  в  день, закончится через семнадцать лет.  Поэтому  я
решил сократить дневную норму до двух чашек.
      Теперь  я  мог смотреть в будущее хоть и  без  особого
оптимизма, но с надеждой на лучшее.
      Итак,  ш„л  двенадцатый год моего  пребывания  в  этом
необитаемом  мире.  С того дня, как я  понял,  что  мой  Дар
поврежд„н, прошло чуть больше двух с половиной лет. Время не
летело  быстрокрылой птицей, как мне хотелось бы,  но  и  не
ползло, подобно хромой улитке, чего я боялся. Оно просто шло
- своим чередом.
      Каждый день я выпивал по две чашки кофе и два-три раза
в  неделю ходил на охоту - пока что для развлечения, а не по
необходимости.  Иногда, разнообразия ради, я  заменял  охоту
рыбной ловлей - что тоже было приятно. И, добавлю, вкусно  -
в озере водилась изумительная рыба.
      Кроме  того, я всерь„з увл„кся рисованием - не  рискну
назвать  это живописью. Подобные творческие порывы  находили
на меня и раньше, ещ„ до роковой встречи с Александром, но я
стыдливо  скрывал  от  всех  сво„  увлечение  и  никому   не
показывал  своих  рисунков - боялся критики,  а  ещ„  больше
!.o+ao   льстивых  и  неискренних  похвал.  Наверное,   меня
подавлял талант Пенелопы. Я с самого детства тесно общался с
ней  и  с  Дианой, и, как мне теперь кажется,  они  невольно
внушили мне комплекс неполноценности. Я испытывал чуть ли не
панический  страх перед точными науками, прекрасно  понимая,
что  мне не дано сравниться с Дианой. Я боялся взять в  руки
рисовальный  карандаш или кисть, с содроганием  представляя,
каким смешным буду выглядеть на фоне Пенелопы.
     А напрасно. Мои рисунки, сделанные уже здесь, в течение
первых семи лет, были далеко не шедеврами, но и не были  они
бездарной мазн„й. Придя к такому выводу, а также избавившись
от   кошмара  ежегодных  визитов  Александра,  я   буквально
наводнил  дом  рисунками. Работал я пока что с карандашом  и
бумагой, но в теории уже изучал технику живописи красками  -
благо в библиотеке нашлась парочка подходящих книг.
     К десятилетнему юбилею я устроил собственную выставку -
для самого себя, разумеется, ибо других посетителей, увы, не
предвиделось.  Я  отобрал полсотни  самых,  на  мой  взгляд,
удачных  рисунков и развесил их в холле. Затем  целый  вечер
ходил вдоль стен с бокалом вина в руке и, изображая из  себя
придирчивого   критика,   рассматривал   свои    собственные
творения.  На  всех без исключения рисунках были  изображены
люди.   Я   рисовал   только  людей  -   знакомых,   друзей,
родственников, имелась даже парочка Кевинов. Но больше всего
было портретов Софи...
     И странное ведь дело: я общался с ней не более четверти
часа,  а  воспоминания о ней по сей день  оставались  такими
яркими, такими сильными, такими живыми, что, закрыв глаза, я
мог  представить  е„ лицо вплоть до мельчайшей  ч„рточки.  Я
помнил,  какие  душистые  у  не„  волосы,  какая  нежная   и
бархатистая кожа, какие сладкие губы... Влюбившись в Софи  с
первого  взгляда, я не смог забыть и разлюбить  е„  даже  за
десять  лет разлуки. Возможно, именно мысль о ней  была  тем
спасательным  кругом,  который не  позволил  моему  рассудку
кануть  в  пучину безумия. Я должен был уцелеть,  вернуться,
вырвать  е„  из  мерзких лап Александра  и  сказать  ей  три
простых слова, которые не успел и не осмелился произнести  в
тот вечер: "Я люблю тебя..."
      Отметив таким образом десятую годовщину, я решил,  что
пришло время испробовать свои силы в настоящей живописи. Вс„
необходимое для этого, кроме чистого холста, в доме  имелось
-  небось,  Александр тоже пытался писать картины (каких  он
достиг  успехов,  я  так  и  не узнал).  А  проблема  холста
решилась   очень   просто:  когда  я  здесь   поселился,   в
библиотеке,  на  самом видном месте, висел  портрет  бравого
гроссмейстера рыцарского ордена Святого Духа -  если  вы  не
знаете, то объясню, что Александр когда-то и был этим  самым
гроссмейстером. В первую же неделю я снял портрет со стены и
спрятал  его подальше в чулан. Трудно сказать, почему  я  не
сж„г   его;  может  быть,  уже  тогда  предвидел,  что   мне
понадобится холст - а холст был хорош.
       Не   стану  утомлять  вас  подробным  описанием  моих
мытарств, скажу лишь, что над первой в своей жизни настоящей
картиной  я  работал  больше года.  Трижды  мне  приходилось
-  g(-  bl вс„ сначала, но я не отчаивался. В конце  концов,
мо„  упорство  было  вознаграждено, и портрет  получился  на
славу. Портрет Софи - я изобразил е„ в полный рост, одетую в
церемониальный наряд принцессы из Дома Света. Я уже мечтал о
том,  как  представлю е„ отцу в качестве своей жены.  А  про
Мориса  я  предпочитал не думать, чтобы не портить  красивую
мечту  суровыми  реалиями жизни. В мо„м  положении  было  бы
верхом  нелепости  строить  планы  соблазнения  жены   моего
друга...
      Когда  краски окончательно высохли, я повесил  портрет
Софи в библиотеке, на самом видном месте - там, где когда-то
висел  портрет  Александра. Моя  первая  картина  мне  очень
нравилась,  и  я  мог  часами сидеть в кресле,  любуясь  ею.
Впрочем, любовался я вс„-таки Софи - она получилась  у  меня
как живая.
      Закончив портрет, я несколько месяцев отдыхал  и  гнал
прочь любые мысли о следующей столь же масштабной работе. Во-
первых,  я  истратил почти все краски, да и другой  картины,
чтобы использовать е„ холст, в доме, увы, не было. Во-вторых
же,  я  был  искренне убежд„н, что не смогу  создать  ничего
более  прекрасного и совершенного, чем портрет Софи. Короче,
у  меня  назревал творческий кризис. Без сомнения,  так  или
иначе  я бы разрешил его - но тут привычный ритм моей  жизни
был неожиданно нарушен...
     Однажды дн„м, когда я собирался на охоту, с ясного неба
послышался  знакомый шум. До боли знакомый. И до дрожи.  Тот
самый шум, которого я надеялся больше никогда не услышать.
      Сердце  мо„  упало.  А  сам я  упал  на  колени  подле
охотничьего снаряжения и едва не разрыдался от отчаяния. Это
конец,  думал  я.  Вот, значит, обещанный Александром  урок!
Жестокий урок...
      Я  взял  лазерное ружь„, затем отбросил его в сторону,
достал  обрез,  бьющий не так прицельно,  зато  короткий,  и
вышел  на  крыльцо. На лужайку перед домом, на сво„  обычное
место, садился тот же самый проклятый корабль.
      Когда  он  совершил посадку, я, сжимая в  руке  обрез,
направился  к  нему. Я тв„рдо решил, что больше  не  позволю
Александру  измываться  надо  мной.  Сейчас  он  выйдет,   я
выстрелю  в  него  (конечно же, вреда  ему  не  причиню,  но
попытка не пытка), после чего выстрелю в себя - вот зачем  я
взял не ружь„, а обрез...
      Прощай, Софи. Теперь уж прощай навсегда. Жаль, что вс„
так  получилось. Я не успел сказать, что люблю  тебя,  и  ты
никогда об этом не узнаешь. Ещ„ раз прощай...
      Прощайте,  мама  и  папа.  Прощайте,  Дэйра  и  Радка.
Прощайте Диана и Пенелопа, Колин и Бренда, Мел и Бриан, дядя
Артур  и  т„тя Дана, дед Янус и Юнона, Шон и Ди...  Прощайте
все,  мои  друзья, родные и близкие. Знайте, что я всех  вас
люблю. Даже придурка Кевина.
      Люк  отворился, трап соскользнул вниз,  и  на  верхней
ступеньке,  вместо  грозного силуэта  Александра,  появилась
стройная, изящная женская фигура.
     Я сразу узнал е„ и от неожиданности выронил обрез. Я не
поверил своим глазам...
      А  потом поверил. И бросился к ней, на ходу выкрикивая
е„ имя...
      А  потом понял, что ошибся. Я был прав, когда не верил
своим глазам. Это была не Юнона...

                        9. ДЖЕННИФЕР
                       В ПЛЕНУ У ОТЦА

      Александр  взял спеленатого младенца из рук  Джулии  и
сказал мне:
     - Ты плохая дочь, Дженнифер, и будешь плохой матерью. Я
сам воспитаю мальчика. Он станет настоящим мужчиной.
     И ун„с моего малыша...
      В ч„м-то Александр прав - я действительно плохая дочь.
Да  и  как  я  могла  стать хорошей дочерью,  если  человек,
которого  я  двадцать  пять  лет считала  своим  отцом,  был
грубым, эгоистичным скотом, а мой настоящий отец оказался  и
того  хуже.  Ещ„ до встречи с Александром я  знала,  что  он
негодяй,  и  презирала его, хотя Кевин и  остальные  просили
меня  не ожесточаться: мол, какой ни есть, а он вс„  же  мой
отец.
       Легко   им  говорить!  А  мне  каково?  Я  вовсе   не
великодушна,  я  очень  злопамятна и  не  умею  прощать.  За
Александром водилось много грехов, о которых я  знала  и  не
знала,   слышала  мельком  и  догадывалась,  подозревала   и
чувствовала,  что  здесь не обошлось без него.  Возможно,  я
многое  бы  ему  простила. Однако было три вещи,  которых  я
простить  не  могла.  Я  не  могла  простить  ему,  что   он
соблазнил,  а затем бросил мою мать. Не могла простить,  что
он  похитил  меня у этих милых людей, которые дали  мне  то,
чего  я  прежде была лишена, - настоящую семью. И,  наконец,
самое главное: я не могла простить ему, что он мой отец...
       Я  понятия  не  имею,  как  Александр  провернул  мо„
похищение,  а  расспрашивать его я не стала.  Сама  я  помню
лишь,  что  дверь внезапно распахнулась, в комнату  ворвался
тесть  Софи,  сбил с ног Колина, оказавшегося на  его  пути,
грубо  схватил  меня  -  а потом наступила  тьма.  Очевидно,
Франсуа  де  Бельфор был сообщником Александра,  но  это  не
объясняет, как ему удалось скрыться. Вполне возможно, что  в
это   же   самое   время   Александр  организовал   какой-то
отвлекающий  ман„вр,  к  примеру,  нападение  извне,   и   в
возникшей  суматохе  Бельфор-старший  незаметно  ускользнул,
прихватив с собой меня.
      Я очнулась в огромном особняке в горах у быстрой реки.
Там  я  прожила два с половиной месяца. Вместе со  мной  жил
Александр, а ещ„ пожилая чета слуг, говоривших на незнакомом
мне языке, который я так и не удосужилась выучить. Александр
пытался  наладить со мной отношения, однако я не  хотела  ни
видеть  его,  ни  слышать, ни тем более -  говорить  с  ним.
Теперь  я  сожалею,  что  была такой  бескомпромиссной.  Мне
следовало бы, немного поупорствовав, смягчиться, вести  себя
пай-девочкой,  называть  Александра  отцом...   Впрочем,   я
сомневаюсь, что смогла бы одурачить его. Из меня  никудышная
актриса.
     Дважды я пыталась бежать, но мне не удавалось добраться
до  ближайшего людского поселения. Возможно, таковых  вообще
не  было;  возможно,  та планета была необитаема.  Оба  раза
Александр находил меня и возвращал обратно.
      Потом  он  исчез  почти на три недели.  А  вернувшись,
забрал меня с собой. Больше я не видела ни того особняка, ни
тех пожилых слуг, говоривших на незнакомом языке.
     Моим следующим узилищем стала вилла на берегу моря. Дом
был  большой  и  новый,  лишь  недавно  построенный,  а  эта
планета,  по-видимому, тоже была необитаема.  На  вилле  нас
ждали  четверо слуг и молоденькая женщина-доктор,  гинеколог
по  специальности.  Все они говорили  по-итальянски,  но  на
каком-то  странном диалекте, который, впрочем, я  без  труда
понимала.  Оказывается, Александр нанял их  ещ„  три  месяца
назад  для ухода за своей беременной дочерью - то  есть,  за
мной.  Поначалу  я  была в недоумении, но затем  сообразила,
что,  наверное,  это  был  мир с быстрым  течением  времени.
Возможно, с очень быстрым.
      Вскоре  я  подружилась с Джулией - так звали  женщину-
доктора. Она была родом из мира, похожего на мой, только там
было  начало XXI века. Окончив университет, Джулия долго  не
могла   найти   постоянной  работы  и  с  радостью   приняла
предложение   Александра,  который  не  поскупился   ни   на
обещания, ни на аванс. Она, конечно, подозревала,  что  дело
тут  нечисто, но согласилась, поскольку ей очень нужны  были
деньги.  Я боялась, что Джулия ещ„ горько пожалеет  о  сво„м
опрометчивом поступке. (Впрочем, надежда, что для не„ и  для
слуг  вс„  обойд„тся благополучно, была.  По  крайней  мере,
Александр не демонстрировал перед ними своих способностей, а
когда  отлучался,  то не исчезал просто так,  а  использовал
космический  катер, который и Джулия, и слуги считали  очень
навороченным  самол„том  на воздушных  подушках.  Но,  может
быть, он просто не хотел их пугать...)
      Александр,  кстати, ещ„ не оставлял  надежды  склонить
меня  на  свою сторону. Теперь он сменил тактику  и  уже  не
пытался  предстать передо мной в наилучшем свете, а принялся
обливать  грязью  всех  членов нашей  семьи  за  исключением
Юноны.  Это, пожалуй, была единственная положительная черта,
которую  я  у него обнаружила - он считал свою мать  святой.
Зато  с остальными Александр не церемонился. Он поведал  мне
свою   версию  гибели  Харальда,  представив  Артура  этаким
коварным  злодеем, убийцей невинных младенцев.  Рассказал  о
кровосмесительной связи Брендона и Бренды и о продолжающемся
по  сей день романе Артура со своей родной т„ткой Дианой. Он
обвинил  Эрика  в уничтожении целой планеты и  в  вероломном
убийстве  принца  Ладислава,  пытавшегося  воспрепятствовать
исполнению   этого  чудовищного  замысла.   Я   услышала   о
преступлениях Джо и о том, что он якобы действовал в сговоре
с  Артуром, Брендоном и Амадисом. Досталось также и  Кевину,
которого Александр уличил в стремлении поработить мой родной
мир... Короче, он так нагло и бессовестно искажал факты, что
у  меня  не было ни сил, ни желания возражать ему. Я  просто
убегала  от него, а когда он запирался со мной в комнате,  я
зажимала  ладонями  уши  и во весь  голос  распевала  всякие
$c` f*(% песенки, лишь бы не слышать его.
      В  конце  концов, Александр сдался и  оставил  меня  в
покое.  Он исчезал на несколько дней, затем появлялся вновь,
чтобы  справиться  о  мо„м самочувствии  и  узнать,  сколько
времени осталось до родов, затем снова исчезал.
      Пожалуй, пока это было главной обязанностью  Джулии  -
как можно точнее знать, когда я рожу реб„нка. Зачем - она не
понимала.  Я  тоже  не  понимала,  и  меня  терзали   дурные
предчувствия.  Вряд ли это понадобилось ему  для  проведения
астрологических  расч„тов. Хотя он явно что-то  подсчитывал,
постоянно  прикидывал в уме - я видела это по выражению  его
лица.  А  однажды я расслышала, как он пробормотал себе  под
нос:  "Так, разница в двадцать три дня. Отлично..."  Что  за
разница? Почему отлично?..
      Когда до родов оставалось шесть дней, Александр забрал
меня  из  этого мира. Правда, ненадолго. Он сказал Джулии  и
слугам,  что  я  захотела немного прокатиться  на  самол„те,
посадил  меня в свой космический катер, запер в пассажирской
каюте  и  взлетел. Где-то в стратосфере он вош„л в  Тоннель,
потом  вышел  из  него в глубоком космосе (я  видела  вс„  в
иллюминатор),  пробыл там минут пять, потом  снова  вош„л  в
Тоннель - и мы вернулись обратно.
       Джулия  и  слуги  были  в  панике.  Особенно   сильно
волновалась  Джулия  - оказывается, мы отсутствовали  полных
одиннадцать  дней, и по всем е„ расч„там я уже  должна  была
родить.  Александр  велел слугам не суетиться  и  немедленно
приступить  к исполнению своих обязанностей, а  в  ответ  на
недоуменные расспросы Джулии грубо отрезал, что она ошиблась
в сроках. Прич„м так грубо и бесцеремонно, что у не„ пропала
всякая  охота возражать ему. После чего сел в катер и  снова
улетел, пообещав к родам вернуться.
       А  Джулия  отвела  меня  в  свой  кабинет,  где  была
установлена   самая   передовая   (по   меркам   е„    мира)
диагностическая   аппаратура,   и   провела   дополнительное
обследование.  Результат оказался тот же - шесть  дней.  Она
была так потрясена, словно на голову ей свалился метеорит. И
тогда  я решилась рассказать ей всю правду. А начала с того,
что  она  видит в ночном небе незнакомые созвездия вовсе  не
потому,  что  мы  находимся в Южном полушарии,  на  острове,
принадлежащем чудаку-миллиардеру...
     Джулия мне по