╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
ров, готовые ударить в тыл королевским войс-
кам. Ужели мы сдадимся?
(Страшное возбуждение охватывает повстанцев.
Гейбнер взбирается на стул.)
Г е й б н е р (успокаивая шум мягким движением руки). Граждане сво-
бодной, единой Германии! Родина требует от нас новых жертв. Принесемте
их!
(В единодушном порыве толпа бросается к Гейбнеру, подхватывает его на
руки и устремляется к выходу.
Слышны призывы к оружию, восторженные крики и часто повторяемое прон-
зающее шум слово: Русский, русский... Уже на улице шум выливается в пес-
ню.
Вдалеке раздается глухое ворчание канонады.
Вслед за толпой уходят Генарт, Клоц и Данини.
Грунерт с женой прячутся в кухне.)
20.
Марихен, ночной сторож, Бакунин, Зихлинский.
(Бакунин опускается на стул.
Когда стихает песня, ночной сторож медленно подходит к Бакунину и ос-
танавливается против него в созерцании.
Марихен глядит на Бакунина, притаившись в углу.
Пауза.
Подле самой двери останавливается верховая лошадь. С нее соскакивает
и вбегает в пивную Зихлинский.)
З и х л и н с к и й. Вильдштруфская баррикада под огнем артиллерии
противника. Солдаты армии и коммунальной гвардии оставили свои позиции.
Б а к у н и н (спокойно). Подлецы.
З и х л и н с к и й. По приказанию коменданта вооруженных сил, войска
стягиваются на Почтовую площадь. Комендант вооруж...
Б а к у н и н (вспыхнув). Комендант вооруженных сил - предатель!
З и х л и н с к и й. Приказание провизорного правительства...
Б а к у н и н. Извольте слушать, когда с вами говорят!.. Приказов ко-
менданта не исполнять. Довести до сведения начальников баррикад, что, по
распоряжению правительства, защита города продолжается. Пригласить на-
чальников баррикад пожаловать ко мне в ратушу... (Вдруг, усмехнувшись,
добро.) Ну, господин лейтенант саксонской армии, полуоборот направо, жи-
во!
З и х л и н с к и й (расплываясь в улыбку). Слушаю-с, господин на-
чальник!
(Поворачивается по-военному и убегает.)
21.
Марихен, ночной сторож, Бакунин.
(Пауза.
Канонада усиливается, но слышна по-прежнему - глухо.)
Н о ч н о й с т о р о ж. Как палят...
Б а к у н и н. Страшно?
С т о р о ж. Кто смерти боится - тому страшно.
Б а к у н и н. А ты не боишься, старик?
С т о р о ж. Как не бояться... да...
Б а к у н и н. Да что ж?
С т о р о ж. Да не больно! (Смеется коротеньким неслышным смехом.)
Б а к у н и н. Вот ты какой. (Разглядывает старика и смеется вместе с
ним.)
(Пауза.)
С т о р о ж. А вы меня не узнали, сударь?
Б а к у н и н. Нет, не узнал.
С т о р о ж. Ночью все кошки серы... Мало ли вам сторожей встреча-
лось. А вот вы мне, сударь, памятны: по ночам изволили частенько на
Брюллевской террасе прогуливаться. Раз даже в разговор со мной вступи-
ли...
Б а к у н и н. Постой, постой... Ты мне на нездоровье жаловался?
С т о р о ж. Точно, сударь, точно.
Б а к у н и н. Ну, как же ты, поправился?
С т о р о ж. Все в точности, как вы изволили говорить, выполнил: сала
свиного со скипидаром, так вот, на руку и на грудь, и до-суха, совсем
до-суха растер...
Б а к у н и н. А потом закутался?
С т о р о ж. Закутался...
Б а к у н и н. Замечательное средство! Нас так, бывало, стару-
ха-нянька лечила - меня и сестер моих с братьями. Перепростудимся, быва-
ло, в холода - нянька нас всех и растирает. (Мечтательно.) Хорошо у нас
было...
(Канонада вдруг замирает.
Наступает полная тишина.
Осторожно входит Грунерт.)
22.
Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт.
С т о р о ж. Хорошо? Где же это?
Б а к у н и н. На родине... Усадьба у нас там, в Премухине... Да,
Премухино... Дом весь в плюще, колонки белые диким виноградом перевиты,
липы кругом... Нянька липовый цвет собирает, тоже - лекарство... Дни
плывут медленно, медленно... И тихо всегда...
(Пауза.)
С т о р о ж. Вам, сударь, домой нельзя, видно?
Б а к у н и н (на него точно налетело облако; он бросает хмурый
взгляд на сторожа, потом неожиданно обращается к Грунерту). Вы чего до-
жидаетесь?
Г р у н е р т (угодливо). Осмелюсь обратить благосклонность вашу на
весьма важное обстоятельство. Ресторация, которую вы поистине осчастли-
вили пребыванием своей персоны, известна во всей нашей округе и даже во
всем государстве отменным гостеприимством, равно как и замечательными
древностями и раритетами, собиранием которых отличил себя и мой покойный
родитель...
Б а к у н и н (окидывая взором стены). Занятие достойное! Не у всяко-
го хватит терпения собрать столько ветоши.
Г р у н е р т. Известность, которую вы снискали себе...
Б а к у н и н. Короче, сударь...
Г р у н е р т. ...заставляет меня опасаться, что, пока ресторация
служит хотя бы временным местопребыванием вашим, народ не перестанет
осаждать ее, подвергая всяческим случайностям столь редкие и древние
предметы.
Б а к у н и н (смеясь). Вы думаете, что народ позарится на эту дрянь?
Г р у н е р т. И хотя мое чувство гостеприимства польщено вашим визи-
том совершенно необычайно, но другое чувство ответственности перед нау-
кой и историей...
Б а к у н и н (хохочет). О, о, будьте покойны, сударь! Никто не по-
сягнет на историю!
Г р у н е р т. Весьма редкое и древнее оружие снято с этих стен вашим
другом и унесено неизвестно куда. Другая опасность - это прусские солда-
ты. Если они ворвутся...
Б а к у н и н. О, с этой стороны вы можете быть совсем покойны: они -
народ чрезвычайно образованный и воспитаны в классическом духе. Ха-ха!
Они, конечно, не подымут руку на вашу историю. (Хохочет.)
(Вбегает Зихлинский.)
23.
Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт, Зихлинский.
З и х л и н с к и й (прерывисто и тихо). Вильдштруфская баррикада...
Б а к у н и н (обрывая хохот). Что?
З и х л и н с к и й. ...взята пруссаками...
Б а к у н и н (выпрямляется, смотрит одно мгновение молча на Зихлинс-
кого. Потом говорит сквозь зубы, словно отвечая на свои мысли). Пруссаки
воспитаны в классическом духе...
(Неожиданно быстро поворачивается и уходит.
По пятам Бакунина спешит Зихлинский.
Немного погодя, выскочив из своего тайника, убегает следом за ними
Марихен.)
24.
Ночной сторож, Грунерт, Вагнер.
(Ночной сторож, стоя, попыхивает трубкой.
Грунерт, сжав руками голову, бросается на стул.
Вагнер неслышно входит, едва передвигая усталые ноги.)
С т о р о ж (Вагнеру). Где это вы, сударь, сюртук-то порвали? Целый
клок. (Подходит, рассматривает, щупает.) Сукно... Да. Жалость какая -
целый клок...
В а г н е р. Клок?
С т о р о ж. Вон дыра, изволите видеть...
В а г н е р. Разорвал, наверно... (Садится, как надломленный.)
С т о р о ж. Я тоже думаю...
(Пауза.
Грунерт искоса разглядывает Вагнера.)
С т о р о ж. Чего мудреного! Гвозди везде торчат, доски, да ящики, да
бочки. Мостовые разворочены. Голову сломишь, не то что...
В а г н е р. Отняли у нас Вильдштруф-то, а, старик?
С т о р о ж. Говорили сейчас...
В а г н е р. Как же, старик, этак и все отнимут.
С т о р о ж. Очень просто...
В а г н е р. Растерзают юное тело немецкой свободы. Придут и растер-
зают. Возможно ли? Старик, ты веришь?
С т о р о ж. Я что, - глаза верят...
В а г н е р. После того, что было...
Г р у н е р т. Что было? Что? Ничего не понимаю! Я с ума сошел, или
все вокруг меня помешались? Что произошло? Ну, что произошло с вами,
например? Навождение, колдовство! Год назад вы бегали за королевской ко-
ляской, как самый преданный слуга монарха. Не вы ли, сударь, до сипоты
орали многолетия и здравицы его величеству? О, ужас! Вы, который удосто-
ились благосклонности герцогов и королей, вы, который нюхали из табакер-
ки помазанника! Теперь... теперь вы смешались с омерзительной чернью. О,
о, срам и позор!
С т о р о ж. Не слышит...
В а г н е р (как-будто сам с собой). Это утро... Песня соловьиная
стлалась под ногами... И мы забыли, что внизу - баррикады, что наша баш-
ня под прицелом прусских стрелков и сидели неподвижно, как во сне. Нас
разбудила новая песня... Точно разорвала пелену тумана, и солнце обдало
своим огнем простор равнины. К городу шла толпа и пела марсельезу. Ста-
рик, ты знаешь марсельезу? Песня, которой нет равной... Шли рудокопы.
Рудокопы шли за свободой... И вот, придут те, которые взяли Вильдштруф,
и растерзают соловья, и небо, и марсельезу. И рудокопы уйдут назад в
свои горы без свободы. И все мы, все без свободы... Старик, а?
(Изможденный, облокачивается на стол и застывает.)
С т о р о ж. Очень просто...
(На улице раздаются торопливые шаги и возбужденные голоса.
Входят Данини, Генарт, Клоц и два-три коммунальных гвардейца.)
25.
Ночной сторож, Грунерт, Вагнер, Данини, Генарт, Клоц, солдаты комму-
нальной гвардии.
Г е н а р т. Я говорю, что он - безумец! Как может здоровому человеку
притти в голову такая мысль?
К л о ц. Боже мой, Боже мой! Нет слов!
Г р у н е р т. Что еще?
Г е н а р т. Его надо запереть, как бесноватого!
Д а н и н и. Послушайте, Грунерт. Дело идет о спасении величайших че-
ловеческих ценностей...
К л о ц. Гордости мировой истории!
Г р у н е р т. Ох, Господи!
Д а н и н и. Это дьяволово порождение...
Г е н а р т. Этот изверг русский...
Г р у н е р т. Опять он?!
Д а н и н и. Дайте мне сказать. Вы знаете, пруссаки сбили, наконец,
эту банду с одной баррикады...
Г е н а р т. С двух, с двух!
Д а н и н и. Погодите. Пруссаки подвезли свои пушки. Решили покончить
(косясь на Вагнера), да, покончить со всеми этими...
Г е н а р т. ...русскими наемниками...
Г р у н е р т. Да что же, наконец, случилось?
Д а н и н и. То, что коноводы изменнической шайки поняли, что пришел
час расплаты, и струсили.
Г е н а р т. А трусость - та же подлость.
Д а н и н и. Подлей же всех, как, впрочем, и следовало ожидать, ока-
зался русский. Подумайте! Он уговаривает правительство вынести из Цвин-
гера замечательные картины и поставить их на баррикады!
К л о ц. Мурильо, Рафаэля, Боже мой!
Г е н а р т. Я же говорю, что он бесноватый!
Д а н и н и. Пруссаки, изволите ли видеть, не решатся стрелять по па-
мятниками искусства! Они получили воспитание в классических лицеях! Да,
как он смеет распоряжаться королевским достоянием?
Г р у н е р т (разводя руками). Подите вот, как смеет... (Взвизгива-
ет.) А как он смеет предавать расхищению вот это собрание редкостей, ко-
торые еще мой покойный родитель...
П е р в ы й г в а р д е е ц. Русский - чужой здесь. Он разрушит весь
город.
(Входят профессор Ионшер в сопровождении второго инсургента.)
26.
Ночной сторож, Грунерт, Вагнер, Данини, Генарт, Клоц, коммунальные
гвардейцы, профессор Ионшер, второй инсургент.
Д а н и н и. Он сжег театр. Он велит поджигать дома. Пожар едва не
уничтожил оружейную палату.
В т о р о й и н с у р г е н т (медленно подойдя, покойно). Ну, а если
бы уничтожил? Кому нужны ваши дворянские чучела?
(Все испуганно оглядываются, но тотчас замечают профессора.)
Д а н и н и. Господин профессор! Вы - здесь?
К л о ц. Доктор! Вы решились выйти?
И о н ш е р. Вот этот... добрый человек любезно согласился проводить
меня сюда. (Тихо Клоцу.) Содрал с меня за это полталера, скотина.
К л о ц. Но что вас побудило оставить свою крепость, доктор?
И о н ш е р. Видите ли, господа, исключительный случай. Мой шурин,
архитектор Цум Бруннен...
В с е. Знаем, знаем... Как же!
И о н ш е р. Да, так вот. У моего шурина, архитектора Цум Бруннен,
завтра день рождения. Я и жена решили сделать ему подарок. Купить сейчас
ничего нельзя, все лавки на запоре, да и на улице не безопасно. Так вот.
Я и жена решили тогда подарить моему шурину кофейную чашку из настоящего
мейсенского фарфора. Только, господа, до завтра это - между нами, пожа-
луйста...
В с е. Ну, конечно! Понятно!
И о н ш е р. Это - замечательная чашка: когда была наша серебряная
свадьба, я и жена ездили в Мейсен и там купили эту чашку. Но дело в том,
что еще недавно моя жена, перетирая фарфор, нечаянно отколола у этой
чашки ручку. Оттого чашка не стала, конечно, хуже. Вы ее, наверно, виде-
ли у меня, господин Клоц? Красивейший, благородный мейсен!
Д а н и н и. Можно отлично склеить.
И о н ш е р. Совершенно верно. Вот, именно, по этой причине я и решил
сходить к нашему почтенному ресторатору и узнать, как делается тот заме-
чательный клей, которым вы, господин Грунерт, склеиваете ваши старинные
вещи. Будьте добры, уважаемый, я запишу...
Г р у н е р т. Нашли время чашки склеивать!
Д а н и н и. В самом деле, господин профессор. Вы слышали про мадон-
ну?
И о н ш е р. Про какую мадонну?
Д а н и н и. Ах, так вы ничего не знаете!
(Входят Бакунин и Геймбергер.)
27.
Ночной сторож, Грунерт, Вагнер, Данини, Генарт, Клоц, коммунальные
гвардейцы, проф. Ионшер, второй инсургент, Бакунин, Геймбергер.
(Бакунин идет, прижав к себе вздрагивающего Геймбергера и заботливо
поглядывая на него.
В момент их появления группа бюргеров окаменевает в своих позах.
Бакунин подходит к Вагнеру, кладет ему руку на голову, но тот не слы-
шит его.)
Б а к у н и н. Ты уснул, музыкант?
В а г н е р (вскакивает, озирается, потом вдруг узнает Бакунина и
бросается к нему, как ребенок). Это ты, Михаил? Ты?
Б а к у н и н. Я, я... Ну, что, что?.. Ах, ты!..
(Где-то вблизи ухает пушечный выстрел.
Геймбергер вздрагивает.)
Б а к у н и н. И ты, музыкант?
(Усаживает Вагнера с Геймбергером, обнимает их и нежно гладит больши-
ми, тяжелыми руками.
Выстрел вдохнул душу в окаменелую группу. Сначала Данини и Генарт,
потом Клоц, Грунерт, гвардейцы испуганно шныряют за дверь.
Точно поняв, в какой опасности он находится, профессор Ионшер хватает
и тянет за рукав второго инсургента.)
В т о р о й и н с у р г е н т. Как же с чашкой-то, профессор? Ха-ха!
(Вслед за профессором и инсургентом не спеша уходит ночной сторож.)
28.
Вагнер, Бакунин, Геймбергер.
В а г н е р. Мы разбиты? Михаил, да?
Б а к у н и н. Нет.
В а г н е р. Мне стало страшно, Михаил. У нас отняли две баррикады.
Это ничего, правда, ничего? Восстанье...
Б а к у н и н. Оно будет раздавлено.
В а г н е р. Боже, я ничего не пойму!
Б а к у н и н. Демократы будут разбиты. Я ни минуты не верил в их по-
беду. Они бессильны против всякого врага, потому что думают, что побе-
дить легко. Они - дети.
В а г н е р. Давно ли ты был с ними?
Б а к у н и н. Они подняли меч над головой моих противников. Я должен
быть в их рядах. Но они смешны, как оловянные солдатики.
Г е й м б е р г е р. У оловянных солдатиков сердца полны крови! Они
проливают ее. Зачем? За что? По капризу тех, кто заставляет их служить
делу, в которое не верят сами!
Б а к у н и н. Молчи, скрипач, у тебя дрожат руки.
Г е й м б е р г е р. Почему умирают одни оловянные солдатики? Я хочу
тоже, хочу! Чем я хуже их? Если убивают их, почему не убивают меня? Я
такой же, как все они! (Хочет вырваться из об'ятий Бакунина, вздрагивает
от неожиданно-громкого выстрела и вскрикивает исступленно). Пусти! Я не
хочу сидеть тут! Пусти! Это - насилие!
Б а к у н и н (давая пинка Геймбергеру). Сидел бы дома, музыкант!
В а г н е р. Ты сказал, что восстанье разбито?
Б а к у н и н. Оно будет разбито.
В а г н е р (кладет свои руки на плечи Бакунина, смотрит долго в его
глаза, потом тихо говорит). На что ты надеешься, скажи? Я чувствую твое
дыхание - оно ровно и сильно, как всегда. Ужас не охватывает тебя при
мысли о крушении свободы, за которую ты бился. Она не дорога тебе, как
дорога народу?
Б а к у н и н. Если народ увидит ее попранной, она станет ему еще до-
роже.
В а г н е р (испуганно). Михаил. Ты... ты губишь ее нарочно?
Б а к у н и н (встрепенувшись, глядит на Вагнера пристально и пытли-
во). Я утверждаю ее.
В а г н е р. Через попрание?
Б а к у н и н. Оставь бредни, философ...
Г е й м б е р г е р. Это наверное так, я знаю! Помнишь, ты говорил,
что красоту не замечают только потому, что она не разрушена. А стоит
превратить ее в руины, как все догадаются, что было красиво. Так и со
свободой. Я знаю, ты не пускаешь меня туда, потому что обрек восстанье
на смерть!
Б а к у н и н. У вас обоих сумбур в головах. Это пройдет, это от
страха... Ха-ха!
В а г н е р. Я вижу в твоих глазах огонь надежды. На что, Михаил,
скажи?
Б а к у н и н. О, конечно не на мещанскую революцию газетчиков и пас-
торов, мечтающих о карьере в парламенте! Ах, бедные, милые друзья мои!
Вы хотите знать, что руководит мной, когда я подставляю свой лоб под пу-
ли, не веря в ваш парламент, не уважая, ненавидя его! Как я его ненави-
жу! Как ненавижу филистеров, посадивших во временное правительство тру-
сов из демократов и предателей из монархистов!.. И все-таки я иду с ни-
ми, с трусами и предателями. Да, иду! В них верит народ, как в защитни-
ков своей свободы. И разве мы, друзья, в праве отказать народу в под-
держке? Там, где идет бой с угнетеньем, там наше место. Да, во мне ни-
когда не угасал огонь надежды, а теперь он жжет мне сердце своим пламе-
нем. Друзья, одних филистеров может страшить пораженье. Я слышу глухие
шаги поднявшегося народа по лесам, горам и селам. Я вижу, как он идет
отовсюду, чтобы огнем, дрекольем, косами завоевать себе волю, за которую
будто бы дрались мещане. Он завоюет себе свою волю, и она будет горем
для тех, кто сейчас больше всего плачет о свободе, будет настоящей, со-
вершенной, народной волей. Я жду действительной, всенародной революции.
Она уже идет. Вот почему я готов и буду драться в этом городе до послед-
него издыханья. Вот почему я спокоен, друзья. (Подымается, протягивает
руки Вагнеру и Геймбергеру и те дружно хватают их, пожимая.)
В а г н е р. Революция всенародная... Откуда ждешь ты ее, Михаил?
Б а к у н и н. Оттуда, где любовь единоборствует в силе с ненавистью.
Из Богемии.
(Вбегает студент-чех.)
29.
Вагнер, Бакунин, Геймбергер, студент-чех.
С т у д е н т. Наш отряд... захватили пруссаки...
Б а к у н и н. Где... Где Галичек?
(Студент переминается с ноги на ногу.
Бакунин медленно подходит к нему, преодолевает волнение, отводит юно-
шу в сторону.)
Б а к у н и н (тихо). Галичек попал в плен? Что же вы молчите? Отве-
чайте... Он... убит? (Пауза.) А другие?
С т у д е н т. В плену...
Б а к у н и н (вдруг жарко). Вы видели, как он умер? Видели? Он ниче-
го не сказал?
С т у д е н т. Нет.
Б а к у н и н. Такая смерть... проклятье!.. У вас есть еще друзья?
С т у д е н т. Я... лучше один. Я знаю, что делать.
Б а к у н и н. Надо спешить. Спасенье в Праге! (Вкрадчиво.) Послушай-
те, как ваше имя?
С т у д е н т. Ян.
Б а к у н и н. Хотите, Ян, быть моим другом? Вместо славного Галичка?
С т у д е н т. Хочу. Я знаю вас.
Б а к у н и н. Тогда скорей!
(Обнимает студента.
Тот направляется к выходу, но, не дойдя до двери, поворачивается и
протягивает Бакунину руки.)
С т у д е н т. Прощайте... Может быть...
Б а к у н и н (нежно целует студента). Увидимся, Ян, увидимся! Торо-
питесь...
(Студент в дверях сталкивается с Зихлинским.)
30.
Вагнер, Бакунин, Геймбергер, Зихлинский.
Б а к у н и н. А, капитан, что нового?
З и х л и н с к и й. Только лейтенант...
Б а к у н и н. С тех пор, как вы служите народу, производство не за-
висит больше от короля... Что у вас?
З и х л и н с к и й. Противник прекратил атаки на позиции...
Б а к у н и
─Ёрьр