▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
насий, весь странно преобразился, привстал со стула и медленно, как во сне, подошел к окну. - Но это запас тоже недолговечный, - разговаривал он сам с собой, не спуская очарованно-сощуренных глаз с солнца. - Ну, сколько из него, примерно, можно было бы выточить зажигалок? - Ты лучше ешь! - прикрикнула на него Марья строго: - чем языком мо- лоть-то! Данила бегло взглянул на отца, послушал и опять погрузился в еду. - Отец, твои щи захолонут! - пробормотал он между одной ложкой щей и другой. - Его бы расклепать в тонкий лист... - продолжал решать судьбу солнца Афанасий. Он стоял, беззвучно шевелил губами, морщил лоб, очевидно, производил в уме какие-то сложные вычисления. - Отец! - почти одновременно закричали на него мать и сын и, побросав на стол ложки, уставили на Афанасия суеверно вытаращенные глаза. Афанасий полуобернулся, указал им пальцем на солнце и так при этом улыбнулся, такую изобразил на лице гримасу безумия и вместе страдания, что мать и сын откинулись на месте назад, потом со стиснутыми зубами, с ужасающим стоном, бросились к старику. - Отец! - беспомощно и как-то гнусаво, в нос зарыдал, как ребенок, Данила, этот двадцатичетырехлетний русский богатырь, и, совершенно рас- терявшийся, убитый, припал обеими руками к плечам несчастного старика. - Отец! - кричал он леденящим душу голосом. - Что мы с тобой сделали? Отец! - содрогался он от конвульсивных рыданий на плече безумного отца. - Ой-ей-ей... Пропал человек... Пропал... Наш отец... Мама... Груня... - Это я тебя убила, я! - упала перед стариком на колени Марья. - Это я замучила тебя, нашего кормильца, я! - била она себя в костлявую грудь, ломала черные худые руки, припадала губами к его сапогам. - Я барыней возле тебя жила, а должна была в прачках жить, чтобы помогать тебе при- обретать! Афоня, прости меня, подлюку. Подлюка я, подлюка! Груня стояла на своем месте за столом и, глядя издали на отца, с ту- пым видом крестилась и крестилась, сама даже не замечая этого. Только один Афанасий, казалось, не потерял присутствия духа. - Погодите, погодите, не плачьте, медь будет! - успокаивал он семью и блуждал вокруг бессмысленными, как бы что-то внезапно позабывшими, гла- зами. - Медь будет, медь будет! - колюче щурил он глаза. Потом его залихорадило, он сжался, стал возле окна, спиной к подокон- нику, лицом к семье, и задрожал. - Сколько заказчиков! - показал он рукой прямо перед собой, всматри- ваясь и дрожа. - Сколько заказчиков! Груня дико вскрикнула, выскочила из-за стола и, боясь взглянуть на страшное лицо отца, с плачем бросилась к матери. - Мамочка, дорогая, неужели это уже нельзя? Мать, дочь, сын, все трое прижимались к седой всклокоченной голове Афанасия, точно своими по-родственному любящими прикосновениями они еще надеялись вернуть безумцу разум. Афанасий, высвобождаясь из их объятий, подозрительно вглядывался в каждого из них сверху вниз. - Афоня, это мы, ничего! - успокаивала его, кричала ему в самое ухо, как глухому, Марья. - Отец, не смотри так, не бойся, мы тебя не тронем, это мы, мы! - тщетно старались вдолбить в него сознание дети. - Грунечка, дочечка моя родненькая! - вдруг совсем по-другому, тонко и нараспев, заголосила Марья. - И что же мы теперь без него, без кор- мильца нашего, будем дела-ать! - Тише! - раздраженно прикрикнул на мать Данила. - Мама, вы как будто уже хороните его. Может, еще ничего такого нет. Надо скорей людей соз- вать, доктора, доктора! Груня, бежи скорее к дяде Филиппу; пусть он сей- час придет сюда, скажи ему, что наш отец сошел с ума! Груня накрыла голову шалью и побежала, тряся мешками своих дряблых заплаканных щек. - О-о-о!.. - потерянно повалилась на пол Марья и завыла. - Пропали мы теперь без него, пропали!.. Дом только им и держался!.. Пропа-а-али... - Мать! - сквозь душившие его горло спазмы воскликнул Данила тоном железной уверенности. - Я не дам вам пропасть, я брошу все, и студию, и живопись, распродам краски, холсты, альбомы, все принадлежности! Я буду работать дни и ночи, но только мы должны как-нибудь спасти нашего отца! Как мы могли допустить это? Но кто же знал, кто знал, что так будет! - Я знала! Я замечала! - взвывала Марья, катаясь по полу. - Я уже давно замечала, что он ни одной ночи не спит, ни одной ночи! Лежит, ду- мает, стонет! А дышит он ночью как! Как будто у него внутри горит! И как раскрыт бывает рот, и какие глаза! А когда встанет и займется делом, тогда как будто ничего... - Теперь поздно плакать... - произнес Афанасий, сидя на стуле и хо- лодно взглянув на жену и сына, как чужой и далекий. - Надо было раньше хвататься за медь... Он встал, перебросил через плечо мешок, с которым ходил за медью, су- нул в карман отвертку, молоток, напильник, надел картуз, направился к двери. - Ты куда? - перегородил ему дорогу Данила и ласково обнял его за та- лию. - Пусти! - вырывался и неприязненно хмурился Афанасий. - Ты украл мою медь. Я пойду, еще наберу. Марья привстала с полу. - Не пускай его, - тихонько проговорила она Даниле, потом обратилась к мужу. - Афонечка, погоди, милый, не уходи, сейчас должен притти мой брат Филипп, вместе пойдете, у него много, много меди. - Воры! - злобно сказал Афанасий и, понуждаемый сыном, сел на стул. Данила снял с него картуз, взял с плеча мешок, вынул из карманов инструменты. Афанасий особенно не протестовал, он все смотрел в одну точку и, казалось, не переставал о чем-то думать, что-то припоминать. Очки он разбил накануне, новых ему решили не покупать, все равно ра- зобьет, и теперь лицо его выглядело необычным, другим, более морщинистым и помятым. Вскоре в мастерскую прибежал Филипп, родной брат Марьи, такой же, как и она, худой, некрасивый, быстрый, типичный рабочий-металлист, с кожей лица, шеи и рук, как бы отсвечивающей металлической синевой. Пожилой, но еще очень бодрый, член завкома, он тоже делал у себя дома зажигалки. - Здравствуй, Афоня! - протянул он Афанасию свою железную ржаво-сине- ватую руку, с деланной веселостью улыбался вокруг, а сам бледнел, волно- вался, нервно пощипывал свои черные реденькие бачки на щеках. Афанасий посмотрел на него и отвернул лицо в сторону, ничего не ска- зав. Филипп испугался еще более и еще более старался казаться развязным. Он смело подсел вплотную к Афанасию, хлопнул себя по коленкам и пошутил, обращаясь к больному: - Ты что же это, старый товарищ? Никак тово... не в своем уме? Это не хорошо! - Я за медь деньги платил! - враждебно повел глазами в его сторону Афанасий. - Все плотют, - бойко затараторил Филипп. - Не только ты один пло- тишь. Никто тебе об этом ничего не говорит, браток, что ты не плотишь. Он как бы незаметно поднялся, стал к Афанасию спиной, состроил на ли- це ноющую гримасу, подозвал к себе Данилу. - Вот что, дружок, - говорил он ему вполголоса, - лети сейчас к наше- му заводскому доктору, объясни все, в чем дело, скажи, что буйства ника- кого нет и ни на что вообще не жалуется, только, похоже, даже своих род- ных не признает. Живо! Данила убежал и через час возвратился в сопровождении двух докторов, одного заводского, другого специалиста-психиатра, случайно приглашенного первым. - Пока, конечно, ничего такого определенного нет, - сказали оба док- тора после тщательного исследования Афанасия, изредка бросавшего им об- рывки фраз про зажигалки, про медь. - Но, во всяком случае, факт его по- мешательства на-лицо. Наблюдение за ним необходимо, одного его пока-что не оставляйте. А там посмотрим. - Доктор, - с клокочущими в горле слезами обратился к специалисту уже во дворе Данила, - ну, а сознание к нему когда-нибудь вернется? - Как сказать? Оно и будет возвращаться, и будет опять пропадать. Картина болезни, ее ход определятся позже. - А может, это нервное? - И это может быть. Доктора сели рядышком на линейку и уехали. Собравшийся возле дома Афанасия слободской народ таращил на них глаза с завистью, как на счаст- ливчиков: хорошо одеты, хорошо упитаны, пешком не ходят, лечат друг дру- га бесплатно и без обмана... И потянулись для дома Афанасия жуткие, томительные дни... Как и предсказывал доктор, сознание иногда возвращалось к Афанасию. Но что это было за сознание! Он опять говорил только о зажигалках, о ме- ди, обо всем, что связано с ними, и, не жалея себя, дни и ночи проводил у станка, работал зажигалки в запас. Но, главное, он все время что-ни- будь при этом изобретал. Он изобретал и штамп для выделки готовых зажи- галок, и пытался приготовить из какого-то смешанного состава камушки для зажигалок, и приноравливал электрические батареи для серебрения зажига- лок, доставал ванночки, растворял в воде щелочи, убивал бесполезно на все это массу времени, переводил материал, портил инструмент. Он писал заявление в Москву, просил выдать ему патент на монопольное производство зажигалок, как великому самородку-изобретателю. Однажды он заставил Да- нилу написать вывеску "Здесь делаются зажигалки" и нарисовать горящую зажигалку с протянутой к ней папиросой. - Что-то будет! - предсказывал он какие-то социальные грозы. - Зажи- галки надо готовить! По-прежнему то-и-дело украдкой убегал он в город добывать медь, с той только разницей, что теперь в его мешке на-ряду с негодными, поломанными медными вещами оказывались и вещи вполне годные, иной раз даже совершен- но новые. Больше всего он приносил медных ручек от парадных дверей. - Где ты взял эту крышку от самовара? - выпрастывая его мешок, требо- вала от него ответа Марья и топала на него ногой. - Говори сейчас, где взял, признавайся, а то пойду в милицию, заявлю, и тебя посадят в тюрьму. Воровать?.. - для острастки замахивалась она на него кулаком. - Воровать?.. Скажите, пожалуйста, что мне с ним делать, где-то совсем но- вую крышку с нового самовара снял! Люди, может, поставили на паратном крыльце скипятить самовар, рассчитывали вечером чаю с гостями попить, а он, без совести, снял с кипящего самовара крышку, в мешок и - домой! Еще подумают, что мы его посылаем. Мало того, что на всех паратных медные ручки поотворачивал, так ты уже и к чужим самоварам дорогу узнал! Этому конца не будет! Сына своего напрасно перед хорошими людьми ставил вором, а сам кто: не вор? - Медь, меди, медью... - на все подобные попреки успокоительно отве- чал Афанасий, в то время, как лицо его выражало сознание исполненного очень важного долга. Но как только эта полоса сравнительного сознания у него проходила, он тотчас же впадал в состояние полного младенчества. Тогда они как бы ме- нялись с Данилой ролями: Данила выполнял по производству зажигалок самую ответственную работу, а Афанасий делал только то, самое несложное, что давал ему Данила. Но, конечно, это была уже не работа, а мука и для от- ца, и для сына. Ночами он вел себя еще более беспокойно. Вообразив медь великой драгоценностью, он, один, среди спящего дома, носился с нею из угла в угол, и по квартире, и по двору, перепрятывал ее с места на мес- то, подглядывал, не следят ли за ним налетчики, чтоб убить его и отнять у него столь дорогое и нужное для всех сокровище. Или когда среди ночи вдруг вставала над крышей соседнего сарая медно-желтая с легкой прозе- ленью луна, безумец приходил в страшное волнение. Он становился на пол на колени, прятал лицо от луны за край подоконника и жадно горящими гла- зами в продолжение долгих часов следил за медленным движением в небесном просторе ночного светила с таким возбуждающим медно-зеленым металличес- ким отблеском. Стоило луне или месяцу скрыться за соседним сараем, как Афанасий начинал метаться по комнате, задыхаться, стонать, потом он рвал все дверные запоры и выбегал на улицу, чтобы итти и итти за околдовавшей его луной. И как за ним ни следили, и как его ни запирали на десятки замков, он все-таки ухитрялся вырываться из дому и отправлялся на поиски меди. Днем он ходил по людным улицам, выслеживал человека, который закуривал папи- росу о зажигалку, внезапно нападал на него, валил на землю и отнимал у него зажигалку. - Караул! - кричал испуганный хозяин зажигалки. - Держите его, держи- те! Афанасия хватали. - Это моя зажигалка, он ее у меня украл! - говорил он и зажигалки не отдавал. Собирался народ, его вели в милицию, там с трудом разжимали его руку с зажатой в ней зажигалкой, и, продержав несколько дней, выпускали. Придя домой, Афанасий, вместо того, чтобы отдохнуть, брал лопату и принимался рыть землю во дворе, в одном месте, другом, везде. Сбегалась семья, поднимала на Афанасия крик, что он испортил весь двор, пыталась отнять у него лопату. Афанасий оказывал сопротивление и упорно твердил, что в земле у него запрятаны зажигалки. Он и на самом деле имел обыкновение уворовывать целые зажигалки или их части у Данилы и прятать их во всех потайных местах. Потом он повадился выпрашивать зажигалки у прохожих или специально для этого ходил по дворам. Позвонит в парадную дверь, ему отворят. - Что вам? - Дайте зажигалку. - Что-о?.. - Зажигалку. Одни с громом захлопывали перед ним дверь, другие, принимая его за нищего, выносили ему кусочек хлеба, третьи думали, что чудак просит за- курить. - На, - выносили они ему зажигалку и ждали. Афанасий совал зажигалку в карман и делал попытку скрыться. - Воры! - кричал он, когда у него отнимали чужую зажигалку. - Воры! - кричал он и на народ, обыкновенно сбегающийся на такие скандалы в очень большом числе. - Кто такого, как я, обидит, тот пропадет! Народ, видевший в Афанасии человека необыкновенного, принимал его последние слова за прорицание. И в карманы сумасшедшего со всех сторон совали мелкие деньги, булки, кусочки сахару, яблоки... Старухи при этом крестились. На Афанасия нередко приходили с жалобами, что поймали его, когда он отвинчивал у парадных дверей медную ручку; однажды его привели домой ок- ровавленного, избитого и рассказали, что среди ночи застали его на бал- коне за подпиливанием медных перил. Домашних он не слушался, и они все чаще в обращении с ним прибегали к побоям. Он много ел, обрюзг, опух, оброс, был очень тяжел, и чтобы сдвинуть его с места, иногда возле него стояли и били его кулаками в спину, как в стену, и Марья и Груня. - Ишь, проклятый. Не хочет итти. Они немного отдыхали, потом принимались снова его бить. Часто призы- вали себе на помощь и Данилу. Данила тоже бил. А у Афанасия, когда его били, было такое выражение, как будто он и сознавал, что напроказил, но помочь горю при всем своем желании никак не мог, а только стоял, жался и по-детски испуганно моргал глазами на каждый занесенный над ним кулак. И вот, после долгих мучений с ним, после крушения надежд на полное его выздоровление, после длительных споров членов семьи между собой, же- на и дети решили с помощью завкома отправить его в соседний город в дом умалишенных. XV. В день посадки больного в поезд в его доме, кроме своих, собрались прежние два врача, Филипп и двое рабочих-металлистов, старых товарищей Афанасия по заводу, вызвавшихся провожать его до места. Афанасия перед дальней дорогой подстригли, вымыли, приодели. С ним перед разлукой и обращаться стали ласковей и кормили его лучше, сытее. И он, казалось, учуял, что его собираются упрятать в какое-то нехорошее место. Он забрался в угол мастерской, огородился мебелью и уперся. - Что уже сговорились, сволочи? - спрашивал он у собравшихся из свое- го угла, из-за баррикады. - Сговаривайтесь, сговаривайтесь!.. - Афоня, - с обычной бойкостью вертелся возле него и весело болтал Филипп с самым невинным видом. - Афоня! Об чем же мы сговорились? Нам не о чем сговариваться. Ты ведь все слышишь, о чем мы говорим. Мы ничего такого тебе не желаем, ты не сомневайся, мы все свойские. А что касается поездки, то тут ничего такого нету. Я тоже еду. Поедем вместе. И вот лю- ди поедут, двое наших старых товарищей, тоже заводские. Погостим там немного, отдохнем от работы, хорошо покушаем и обратно домой. Едем? А там хорошо! Вино, закуски, все на свете! Ну, подымайся, идем... Афанасий не давался. Брать его силой не решались, боялись шумом прив- лечь внимание соседей, улицы. Доктор посоветовал на некоторое время со- вершенно оставить его в покое, дать ему забыться и выйти из засады. И среди собравшихся мало-по-малу завязалась беседа. Беседа еще более оживилась, когда, после вечернего гудка, в мастерскую пришли, проводить Афанасия, еще человек десять рабочих-металлистов. Это были большею частью люди пожилые, однолетки больного, степенные, и было чрезвычайно трогательно видеть, как они, провожая своего старого друга, быть может, в последний путь, умыли свои синевато-прометалличенные лица, руки, наде- ли чистенькие сорочки, праздничные платья. Старики-металлисты были очень рады встретить друг друга не на заводе, а в обстановке частной жизни. Они тотчас же разбились на отдельные круж- ки и оживленно заговорили. Говорили о зажигалках. - ...Такой штамп изобресть безусловно можно, - слышались убежденные слова старика в одной группе. - ...Штамп, - донеслось это же слово из другой. - Штамп... штамп... - повторялось это слово по всем углам квартиры. Вопросом вскоре заинтересовались оба доктора. Это вдохновило речисто- го Филиппа на самые пространные объяснения. - Это ведь тоже, как говорится, своего рода, неизвестно что! - пере- катывался в комнате его бойкий голосок, когда он, отвечая на вопросы докторов, старался говорить с ними по-ученому. - Зажигалка! Каждый ее имеет, каждый ее носит в кармане, но не каждый имеет об ней правильное понятие! Многие, даже очень многие, в особенности люди сильно ученые, вот хотя бы взять вас, докторов, думают, что зажигалки, это изобретение науки, развитие промышленности, техника, оптика, диабет, нумизматика! А если на этот вопрос взглянуть, как следует, серьезно, практически, то окажется, что никакой заслуги перед наукой тут нет. Наоборот! Зажигалки - это просто всеобщее помешательство рабочих-металлистов, болезнь, эпи- демия, бороться с которой не в силах оказалось даже государство! - Правильно! - с добродушным смешком загудели изо всех углов метал- листы. - Так оно и есть! - Дураки! - обратился к присутствующим Филипп. - Зажигалками хотят побить спички! Разве это мыслимо? Разве в здравом уме на зажигалку можно смотреть, как на серьезную вещь? Это скорей забава для детей: вот нет ничего, а вот огонь, и без спички! Для детей это своего рода китайский фокус, игрушка, рождественский подарок с елки. Но мы же все-таки не де- ти! "Самостоятельность", "самостоятельность"! Они помешались на "самос- тоятельности"! Хотят стать выше людей, отбиться от кучи, от всеобщего стада, - какие умники! Но только нет, не отобьются! - Дядя Филипп, - раздался обиженный голос одного металлиста: - а раз- ве вы не делаете зажигалки? - Как же! - вскричал Филипп и подпрыгнул, и завертелся, стоя на месте и жестикулируя. - Делаю, очень делаю! Я не скрываю! И если бы люди узна- ли, какие я все время терплю на зажигалках убытки, как я на зажигалках раздеваю невинное семейство, меня давно бы связали и тоже отправили в сумасшедший дом! Вы думаете, один Афанасий на зажигалках сошел с ума? Все! Я первый! У меня у первого вот уже два года нет сну! А вот в этой комнате перед нами сидят, по крайней мере, десять старых, можно сказать, заслуженных мастеровых, посмотрите на них, послушайте, о чем они гово- рят, разве это не сумасшедшие?! В комнате раздался взрыв общего смеха, особенно хорошо смеялись оба доктора. Один из них, специалист-психиатр, ловил каждо

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє