▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
ановился пить на долгое время. Только раз, помню, и сорвалось. Это уж было по лету, когда работал я с ним в переплетной. Получил он от какого-то русского за венец деньги и на радостях позвал меня в город поужинать. И так стал звать и просить, что невольно я согласился. И надолго запомнилась мне та наша прогулка. Поехали мы в виду хорошей погоды на бассе, опять на верхушке, и очень он разговорился. И всю-то дорогу, без-умолку, рассказывал мне о своей родине и о семействе, хвалил село, попадью и детей (их у него пятеро), рассказал, как всякую зиму, в филипповки, ловил норотами налимов, и ка- кие в их речке огромадные щуки, и как однажды, по большому к нему дове- рию, посылали его мужики в Тулу закупать для общества хомутину... А как приехали на главную улицу, повел он меня в лучший ресторан, с зеркальным входом, и оказалось, что уж знают его там, как облупленного. Подавали нам барышни, в белых передниках, и с ними он по-приятельски, и все ему глазки. А я, признаться, не привычен к таковским местам и очень стеснял- ся. Помню, подошел к нам человек на деревянной ноге, прихрамывая, поздо- ровался с батюшкой, а мне отрекомендовался российским полковником, при- сел к нам за столик. Был он какой-то облезлый, и руки у него потные, липкие. Врал он нам не судом и, видимо хорошо знал батюшкин легкий на деньги характер. Весь вечер он просидел за нашим столом и подмигивал ка- кой-то барышне в шелковой шапочке, сидевшей от нас неподалеку. И поче- му-то запомнилась мне та барышня: молоденькая, розовая, с пушком на ще- ках. И как ни старался я удержать батюшку от лишних расходов, спустил он в тот вечер все свои денежки до последней копейки, и так разошелся, что нельзя было его узнать. Оставил он подававшим нам девушкам на чай по полфунта! А когда выходили, уж силою и обманом, кое-как увез я его в ав- томобиле домой, на свои деньги. А утром гляжу: опять - тихий и скромный, не проронит ни единого сло- ва, точно и не было ничего. Только потолще под глазами мешки. И опять я подумал: какие есть люди, и откудова у русского человека в иные минутки такая прыть?.. XXI Частенько мы толковали о России. И какие только ни ходили о России слухи, и чего-чего ни писали газе- ты!.. Разумеется, никто не знал толком, и врали все несудом, как тот безногий полковник. И не знали мы, чему верить и чего ожидать. Лукич от досады даже перестал глядеть в газеты. А больше всех суетилися наш мичман и Веретенникова, генеральша, и всякий день они ожидали, что новые придут вести, и будет нам можно в Россию. Есть здесь в городе русские, прежние деятели, и депутаты, и бывшие важные лица. Видели мы их редко и почти не встречались, и только единственный раз довелося мне побывать на ихнем собрании. Было это еще зимою, и забежал я по делу повидать одного человека. Стал я у стенки, не раздеваясь, странное у меня было чувство: что чужой я всем этим людям, и они мне чужие, и было мне почему-то неловко, - точно вот все на меня од- ного смотрят, и с большою робостью подошел я по окончании к нужному че- ловеку. Чувствовал я себя перед ним, точно школьник. И подумалось мне, что в тысячу раз был мне ближе тот норвежец, с которым я в жару прова- лялся три недели, и ни разу не видел его лица... По лету довелось мне переплетать книги для одной русской дамы, прожи- вающей в городе. Муж у нее здешний, человек известный, писатель. Много я на него любовался: высокий, бритый, с седой головою, и какой-то весь не по-нашему складный. Оставили они меня обедать. А сидел у них гость из Парижа, бывший депутат думы, и портреты его я видел еще в России. Был он невысокий и чистый, с серебряной бородою, и руки пухлые, мягкие, с обру- чальным колечком, и разводил он ими особенно, и будто что гладил. Заме- тил я, что фальшивые у него зубы, и что жует он частенько по-мышьи, а за едою причмокивает языком, и какие-то неверные у него глаза. И за все время обеда разговаривал он один и очень аккуратно кушал котлетки, и по- чему-то ничего не осталось у меня в памяти от его разговора. И подумал я, на него глядя, что знают такие-то не больше нашего о России, а, быть-может, и поменьше... А каких, каких не наслышалися мы тут вестей! Так-то раз прибегает к нам наш мичман, точно с цепи, в руках газета: - Господа, едем! - Куда едем? - Едем, едем! В Россию! Были мы в тот раз все дома, даже Выдра лежал на своей койке, задеря по обыкновению ноги. Разумеется, все подхватилися, кроме Выдры. Оживился и повеселел Лу- кич. Окружили мы мичмана, спрашиваем: - Где, где, покажите! Сунул он нам газету и тычет пальцем: - Вот читайте! Стали мы разбираться, и точно, большими буквами: - "В Москву вступил генерал Брусилов!" - Смотрим, газета большая, солидная, все очень точно. - Верить нам или не верить? И вдруг из угла, с Выдриной койки, этакий рассыпчатый бас: - Брехня! Точно окатил нас водою. Так раззадорил он мичмана, - даже слюною забрызгал: - Как так брехня? Тут факт, телеграмма, и надо иметь дубовую, как у вас, голову!.. Повернулся Выдра на другой бок, точно ничего не случилось, и слышим опять из угла: - Брехня! А на поверку вышло по Выдриному. Вот с этим Выдрою и получилась по лету история, и неожиданно открыла- ся вся его тайна. Гуляем мы раз с Сотовым в парке, где всякое воскресенье народу соби- раются большие тысячи. Есть там особая аллея для верховой езды, и каждый праздник катаются богачи и знатные лорды, и тогда можно на них смотреть. Разъезжают они по этой аллее на кровных лошадях взад - вперед, мужчины в цилиндрах, а дамы в длинных шелковых платьях, бочком, и в руках хлысти- ки. И знаменитые у них лошади: головы маленькие, сухие, а ноги, как струны, и в резиновых кольцах... А простой народ гуляет по всему парку. Приятно здесь ходить по траве, не разбирая дорожек, и трава на удивление зеленая и густая, и вытоптать невозможно. Полагаю я, что это от большой здешней сырости и туманов. В этом же парке имеется особое собачье кладбище. Все как следует: мраморные памятники и надгробия с надписями, есть даже собачьи часовни. Хоронят здесь собачек богатые дамы, и писали недавно в газетах, что по- хороны такой собачонки обошлись одной знатной лэди больше пяти тысяч фунтов. - Пятьдесят тысяч на наши деньги, - вот наш брат и подумай! Помню, пошли мы с Сотовым в то место, где собираются митинги, и вся- кие ораторы произносят перед публикой речи. Видим, - везде кучки народу, и над каждой кучкой на возвышении что-нибудь говорят. Подошли мы послу- шать, - видим: человек высокий, черный в арабской чалме и белом балахо- не. Лицо темное, малое и глазищи, как уголья, а ручищами так и загреба- ет. Стали мы его слушать. А это проповедник мусульманской религии и предлагает всем принимать турецкую веру. Уверял он слушателей, что скоро свету конец и пора людям спасаться. Посмотрел я на слушателей: стоят, сосут свои трубки, поплевы- вают, шляпы насунувши и ни-ни. Ни единого звука, точно и не для них го- ворилось. Кончил турок, стал всем раздавать листочки. А там тоже о коране, о Магомете и о конце света, и адрес приложен, куда приходить за спасением. Взяли мы по листочку на память. Пошли дальше по кучкам и чего-чего ни наслушались: о религии, о спа- сении души, о революции, о большевиках, о России. И везде-то слушают, стоят преспокойно, поплевывают и сосут свои трубки. Обошли мы так несколько кучек и вдруг слышим: голос знакомый. Огляну- лися мы и не верим глазам: Выдра! Подошли нарочно поближе, думаем, что ошиблись, - нет, самый он, стоит на помосте, без шапки, ручищами ухватился за перильца, - его волосье, и лицо в оспинах, и рот большой, скривленный. Вот, думаем, притча! Стали слушать, - господи, боже мой! Рассказывал он, будто бежал недавно из России, и будто хотели его там повесить, и вырвался он из тюрьмы, подкупив стражу и задушив трех комис- саров. Будто с его отца живьем содрали в Москве шкуру, и что с голодухи в тюрьме целый месяц питался он живыми вшами. Признаться, подумали мы тогда: уж не рехнулся ли наш Выдра от нашей чижиковской жизни, и нарочно остались ждать конца. Только окончил он и, вытерши со лба пот, стал сходить со своего по- моста, еще в полном волнении, мы к нему: - Что вы это? Очень он спервоначалу сконфузился, и даже краска в лицо. Потом рас- сердился: - Мое дело! - и пошел от нас прочь. Рассказали мы, придя домой, Лукичу, и долго над Выдрой смеялись. А потом уж сама объяснилась вся выдрина тайна, и куда он всю зиму уходил от нас под секретом: получал он кой-от-кого деньжонки и состоял как бы на службе. А взяли его за отличное знание языка и за страшную его види- мость: очень он большое впечатление мог производить на людей страшным своим видом. XXII Так вот, день за день, неприметно прожил я в Чижиковой нашей Лавре почти целый год, а теперь, как окинешь, будто и недавно все это было: Германия, плен, и как варили мы с Южаковым смолу. Быстро бежит время. И уж четвертый год, как я из России и как тогда попрощался с Соней. И ничего-то мы не знали о России, только и знали, что пишут газеты, - что вот приехали из России большевики, торговая делегация, и будут с Россией сношения. А о том, когда нам можно в Россию, ничего неизвестно. Уж давно не играл я в оркестре и нетрожно лежал в чемодане мой смо- кинг. И почти все лето просидел я дома, с о. Мефодием в переплетной, и никуда-то мне не хотелось. Только и уезжал по делам, отвозить переплеты. И думалось в иную минутку: да есть ли, существует ли такое Заречье, течет ли где-нибудь речка Глушица, и есть ли наш сад, заречинские огоро- ды, не приснилось ли мне все это во сне?.. И приметил я: как здесь меняются люди! Повстречал я в вагоне Наташу, сестренку Андрюшину. Не был я у них с того разу, еще когда играли в оркестре. Был у нее в руках чемоданчик. Сидела она в уголку, и с первого взгля- да заметил я в ней перемену. Посмотрела она на меня странно и точно сконфузилась. Подсел я к ней, и разговорились. - Как же, - говорю, - как вы живете и где теперь ваш Андрюша? И опять она на меня как-то странно. - Андрюша в Германии, а мы все попрежнему. - А помните, - говорю, - как мы вместе собирались в Россию? - Хорошо помню. - Ну как же, когда поедем? Передернулася она как-то вся, руки на чемоданчике переложила, в лай- ковых перчатках. - Ничего я, ничего теперь не знаю... Посмотрел я ей в глаза прямо: новое в глазах, тесное, и уже не умеет глядеть прямо. Взял я ее за руку: - Что с вами, Наташа? Остановились мы на какой-то подземной станции, - электричество, на- род, плакаты на стенах яркие, - заторопилась она, подхватила свой чемо- данчик, и так мне быстро руку. - Прощайте, - говорит, - и... простите. Когда-нибудь с вами увидимся. И даже позабыла меня позвать. Увидел я, как вышел из вагона и ей навстречу из толпы господин, с усиками, румяный, из нашего же оркестра, бывший гвардейский офицер, мне мало знакомый. И по походке ее, по спине, мелькнувшей в толпе, в минутку охватил я, что стала другая, другая... Долго я потом думал: что с нею и откудова такая перемена? Написал я ей письмецо небольшое, открытку, и так и не получил ответа и ничего до сего время не знаю. И все-то собирался я к ним поехать, навестить андрюшиных стариков, и не мог выбрать минутки. И как-то уж не хотелось мне, как Лукичу, никуда выходить, и если бы можно, так и сидел бы все время дома. А тут произошло событие, не мало меня взволновавшее, и поднялася во мне надежда скоро увидеть Россию. О. Мефодию пришло из России письмо, от его попадьи, из Тульской гу- бернии. Маленькое письмецо, пять строчек, в самодельном конвертике, и на конвертике здешние марки. Писала ему попадья, что слава богу жива, пере- бивается, что в России помаленьку налаживается жизнь, и Христом-богом умоляла приехать, повидать детей. Ходил он в те дни сам не свой и совсем перестал работать. Только и было у нас разговору, - про Россию. И под большим секретом признался мне о. Мефодий, что месяц назад ходил он в большевистскую делегацию справ- ляться, нельзя ли проехать в Россию. Приняли его там любезно и объясни- ли, что в Россию пока нет отправки и что можно попасть лишь через Фран- цию, откудова отправляют на пароходах русских солдат, воевавших во Фран- ции, и что нужно для того получить от французов визу. Письмо в Россию от него взяли и объяснили, что пошлют с курьером, и растолковали, как посы- лать из России ответ, - опять через Москву, и курьеров. Мало он надеял- ся, что дойдет до его попадьи письмо, - и вот нежданно-негаданно получил ответ - из России, - и все оказалось точно, и даже кто-то наклеил здесь на письмо марки. Так это меня взволновало, перестал я по ночам спать и все думал, что вот открылась возможность, и что только нужно взяться покрепче... Тогда и решился я пойти в русскую делегацию, к большевикам. Это здесь на большой и богатой улице, где лучшие магазины. Нашел я дом, большой и высокий. У входа швейцар, спросил он, куда мне надо, ог- лядел с головы до ног, и поднял меня на машине, на самый верх. Билося у меня сердце. Вошел я в комнату, - столик простой, деревянный, еще не устроенно, на столике чернильница, и чей-то лежит портфель... Вот, ду- маю, выйдет сейчас ко мне большевик. И верно, - вышел из другой комнаты человечек, бойкий и сытый, в сером пальто, и очки на носу большие и круглые. Подошел ко мне просто: - Что скажете, товарищ? Посмотрел я на него, в его глаза, и показался он мне быстрым и изво- ротливым, как ртуть. - Будьте, - говорю, - добры, я из пленных, здесь, из Германии: можно ли нам надеяться на скорую отправку в Россию? Взглянул он на меня бочком, захватил со стола портфель, и мне на хо- ду: - Нет, товарищ, пока мы никого не отправляем. И посоветую вам единственный путь: постарайтесь пробраться во Францию, оттуда отправляют русских солдат, и если вам удастся, можете с ними проехать. - Спасибо, - говорю, - а можно ли отправлять в Россию письмо? - Отчего же, давайте. Отдал я ему заготовленное письмецо, своим в Заречье, всего в трех словах, - и как учил меня батюшка, написал им, как отправлять ответ - и все точно, большими буквами вывел по здешнему наш адрес. Сунул он мое письмецо в портфель, щелкнул замочком. - Прощайте, - говорит, - спешу! И побежал. Вышел я за ним. Спустился по лестнице вниз, на улицу, иду а сам себе улыбаюсь: - Так вот они каковские, большевики! XXIII Крепко я задумал в Россию! Знал я, что большие после войны трудности, и ни одна держава не впус- кает русских, боятся заразы, и что много хлопотать надо, чтобы получить визу. Но большая у меня была надежда, с тем я и решил попытать у францу- зов счастья. А консульство французское в том же квартале, где наше, почти по со- седству. Долго я колебался и, наконец, собрался, на счастье. Чувствовал я себя так, точно навсегда решалась моя судьба. И с большим волнением подошел я ко входу, - вижу, дверь высокая, резная, и на дверях записка. Поднялся я по ступенькам, посмотрел на записку, - белый листок, на ма- шинке: германским австрийским болгарским турецким и российским подданным приема нет - Забилося у меня сердце, и даже потемнело в глазах. - Вот, значит, как нас определили!.. Остановился я на ступеньках и думаю: итти или не итти? И вижу, стоит рядом со мною человечек, еврей, в пальтишке, тоже записку читает, на меня взглянул, улыбнулся. Говорит мне по-русски: - Видите, как нас? - Да, - говорю, - вижу. - А вы идите, не обращайте внимания. Я вот тоже сюда. Если теперь на все внимание обращать, на все запреты, то нашему брату и жить невозмож- но... Так подбодрил меня тот еврейчик. Подумал я и решился: - "была ни бы- ла!" - и открыл двери. Вошли мы вместе в приемную, большую и тихую, и везде мебель тяжелая, темная, на полу ковры. Сидело там несколько человек по стенкам в ожида- нии очереди. Подошел ко мне прислужник, старичок в очках, подал белый листок, анкету для заполнения. Написал я, что следовало на вопросы, поместил, что подданный русский. Принял от меня старичек листок, посмотрел поверх очков, покачал головою, - и мне назад: - Вы - русский? - Да, - говорю, - русский. - Русским визы не выдаются. - Позвольте, - говорю, - я офицер русской армии, я был в плену. Мне необходимо. Пожал он плечами: - Не могу. И уж не знаю, откудова напала на меня такая смелость, стал я своего добиваться и его уговаривать: - Я, - говорю, - имею рекомендации и бумаги и убедительно вас прошу. Так это у меня вышло, - вижу заколебался, поглядел на меня еще раз, взял бумажку. - Хорошо, - говорит, - доложу. Вижу, прошел в боковую дверь, по ковру, в руках моя бумажка. Ну, ду- маю, что будет? Пробыл он минуты две, вышел с пустыми, на меня не взглянул. Слышу, шепчет мне тот еврейчик, смеется: - "Ну, теперь ваше дело в шляпе, при- мет, теперь от вас будет зависеть!.." А было перед нами человек десять иностранцев, и очень с ними распоря- дились скоро и любезно, и уж, конечно, ни одному из них и в голову не пришло, что вот сидит тут человек и мучается, что могут ему отказать... Им-то никому не отказывали и подумать о том не могли. После всех вызвал меня старичек, поманил пальцем. Вошел я в кабинет, большой, светлый. На середине стол, большой, тяже- лый, на львиных резных головах, и над столом флаг французский, трехцвет- ный. Рядом со столом стоит человек, черный, в костюмчике, с усиками, пальчики этак на столе в растопырку, смотрит на меня сердито. Не поздоровался, не пригласил сесть. И так-то отрывисто: - Вы - русский? - Да, русский. - Что вам угодно? Объяснил я ему подробно, что офицер, интернированный, был в плену, что хочу ехать на родину через Францию, и что нужна мне виза. И все вре- мя глядел на меня, как волк. - Паспорт! Протянул я ему мой паспорт: "По уполномочию Российского Прави- тельства", - на двух языках, на русском и на французском. Просмотрел он его быстро. - Имя? - Иван. А он этак костяшечкой среднего пальца по паспорту и зло-зло на меня: - Тут написано: Джон! - Да, - говорю, - это в переводе по-здешнему, мое имя... А он так вдруг и налился кровью, усики шильями: - Как вы смеете, - так и закричал, - как вы смеете называть себя Джо- ном!.. - И рукою по паспорту: - Вы Иван, вы - русский Иван! - Позвольте, - говорю, - я в этом деле неповинен, и так написали в консульстве... А он не дает вымолвить слова: - Не может русский Иван называть себя Джоном! Бросил он паспорт на стол, достал из кармана ключик, открыл в столе ящик и вынул большую тетрадь в синей обложке. Взял какую-то книжку и от меня заслонил, чтобы не было мне видно, что у него в тетради. Перевернул две-три страницы, - усики шильями: - Вы были в Новороссийске в девятнадцатом году в ноябре? - Нет, я никогда не был в Новороссийске. - Вы большевик? - Я офицер русской армии. Захлопнул он тетрадь, придавил рукою и на меня этак пронзительно: - У меня есть точные сведения, что в Новороссийске при посадке на па- роход одного иностранного офицера вы похитили принадлежавший ему багаж? Я только руками развел. - Извольте, - говорю, - вот мои документы, устанавливающие точно... Просмотрел он мои бумажки, а в них все точно, опять заглянул в тет- радь, еще раз в паспорт. Потом говорит так: - Хорошо, я наведу точные справки. Прошу вас зайти через неделю... И вдруг такое поднялось во мне зло, к ег

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє