╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
- "За скотиной ты посмотри, Игнат придет наведаться,
покажи!.." - Поехали, Егор пошел с вожжами пешим, опять завизжала Катяша: - "Шарабан мой, американка, а я девчонка-а шарлатанка!.." - -
При Некульеве единственное было собрание Рабочкома. Собрали его хоро-
шие ребята, мастеровые-коммунисты, Кандин и Коньков. Собрание было наз-
начено на завтра, но многие съехались с вечера, - дальним пришлось прое-
хать верст по сорок. Вечером в парке на крокетной площадке разложили
костер, варили картошку и рыбу. У Некульева собирались на "подторжье",
чтобы столковаться перед торгом Рабочкома, - кто потолковее и кто комму-
нисты. Коньков был хмур и решителен, Кандин хотел быть терпеливым; гово-
рили о революции, о лесах и - о воровстве, о гомерическом воровстве в
лесах, - говорили тихо, сидели тесным кругом, со свечей, в зале, Не-
кульев лежал на диване; - сказал тоскливо Коньков: - "Расстреливать на-
до, товарищи, - и первым делом наших, чтобы была острастка. Что получа-
ется, - мы воюем с мужиками, а кто похитрее из мужиков - идет к знакомо-
му леснику, потолкует, сунет пудишко, - и лесник отпускает ему, что
только тот захочет, - получается, товарищи, одно лицемерие и чистое бе-
зобразие. Простите, товарищи, признаюсь: привязался ко мне шиханский му-
жик, - дай ему лесу на избу, - день, другой, - я сижу голодный, а он и
самогону, и белой, - я так ему морду избил, что отвезли в больницу, - не
стерпел." - Ответил Кандин: - "Я морды бил, прямо, скажу, не раз, хоро-
шего в этом мало. Обратно, надо рассудить: - получает лесник жалование,
на хлеб перевести, - полтора целковых; на это не проживешь, воровать на-
до, - ты смотри, как живут, свиньи у бар чище жили. В лесном деле нужна
статистика: установить норму, чтобы больше ее не воровали, и виду не по-
казывать, что замечаешь, потому - воруют от нужды. А если больше ворует,
- значит, от озорства, - тогда, обратно, можно расстрелять. Святых нет,
- а дело делать надо!" - Говорили о Рабочкоме. - Рабочком создать необ-
ходимо было, чтобы связать всех круговой порукой. Некульев молчал и слу-
шал, свеча освещала только диван, - ни Коньков, ни Кандин не знали, как
повести на утро заседание Рабочкома, чтобы не оторваться от всех ос-
тальных лесных людей. - В парке запели песню и стихли, Некульев пош
тальным, в парк. У костра сидели люди, все оборванцы, все одетые по разному, все с винтовками. Против огня лежал Кузя, подпер щеки ладонями, смотрел в огонь и рассказывал сказку. Кричало на деревьях всполошенное костром воронье. Некульев присел к огню, стал слушать.
... - И выходит, кстати сказать, хотел Илья Иваныч посмеяться над по-
пами, а вышло наоборот. Открыл Илья Иваныч ларь - лежат три попа друг на
друге и все мертвые, и холодеют уже на морозе. Испугался Илья Иваныч,
отнес попов в амбар, разложил рядышком, - пришел в избу, сел к столу,
думает, а самого, заметьте, цыганский пот прошибат... Ну, только Илья
Иваныч очень был умный, посидел часик у стола, подумал и - хлоп себя по
лбу! Пошел в амбар, попы уже закоченели, - взял одного попа, поставил
его около клети, облил водой, на попе сосульки повисли. Пошел Илья Ива-
ныч тогда в трактир и, заметьте, прихватил с собой бутылочку, которую
поп не допил, там гармошка играт, народ сидит, - и у прилавка, кстати
сказать, сидит пьяница Ванюша, ждет, как бы ему поднесли. Илья Иваныч к
Ванюше: - "Пей!" - дал ему бутылку. Ванюша выпил, пьяный стал, - ему
Илья Иваныч и говорит: - "Дал бы еще, да некогда. Надо иттить, - ко мне,
вишь, утопленник пришел на двор, - надо его в прорубь на Волгу отнести."
- Ну, Ванюша вцепился: - "Давай я отнесу, только угости!" - А это самое
и надобно было Илье Иванычу, говорит нехотя: - "Ну уж коли что, из-за
дружбы, - отнесешь, придешь, в избу, угощу!" - Ванюша прямо бегом побег.
- "Где утопленник?" - "Вона!" - Ванюша попа схватил, на плечо и прямо к
воротам, - а Илья Иваныч к нему: - "Да ты погоди, надо его в мешок поло-
жить, а то народ напугаешь." - Положили, заметьте, в мешок, Ванюша по-
нес, а Илья Иваныч второго попа из амбара выставил, облил водой, ждет.
Прибегает Ванюша, прямо в избу: - "Ну, где выпивка?" А ему Илья Иваныч:
- "Нет, брат, погоди, плохо ты его отнес, слова не сказал, - он опять
вернулся." - "Кто?" - "Утопленник." - "Где?" Вышли на двор. Стоит поп у
клети. Ванюша глаза вытаращил, рассердился: - "Ах ты такой сякой, не
слушаться!" - схватил второго попа и побег к проруби, - а Илья Иваныч
ему в след: - "Ты как будешь его в воду совать, скажи - упокой, господи
его душу, - он и не пойдет!" - Это, чтобы помолиться, все-таки, за попа.
- Только Ванюша со двора, - Илья Иваныч третьего попа
и, - прибегает Ванюша, - а Илья Иваныч ему выговаривает: - "Эх ты, Ванюша! Не можешь утопленника унести, - ведь опять вернулся. Придется мне уж с тобой пойтить, чтобы концы в воду. Неси, а я позадь пойду, посмотрю, как ты там управляешься." - Отнесли третьего попа, посмотрел Илья Иваныч, - спускает попов в воду Ванюша как следует, успокоился и говорит: - "Ну, все-таки, ты Ванюша потрудился, пойдем - угощу!" - Да так его напоил, что у Ванюши всю память отшибло, забыл как утопленников таскал. Так что про попов и не дознались, куда их черти дели. - Вот и сказке конец, а мене венец, - сказал Кузя.
Некульев отошел от костра, пошел во мрак, обогнул усадьбу, - пошел на
гору, к обрыву, подумать, побыть одному... - -
Утром, на той же крокетной площадке, где многие так у костра и ноче-
вали, собралось человек семьдесят лесников и полесчиков. Под липой пос-
тавили стол, принесли скамьи - но многие лежали и на травке вокруг пло-
щадки. Костер не потухал. Винтовки составили - по военному - в козлы.
Избрали президиум.
От этого собрания остался нижеследующий протокол:
СЛУШАЛИ: 1. Доклад тов. Конькова о Международном положении*1.
ПОСТАНОВИЛИ: 1. Принять к сведению.
СЛУШАЛИ: 2. Доклад тов. Кандина о плане работ Рабочкома.
а) Культурно-просветительная работа.
б) Средства Рабочкома и расходные статьи.
ПОСТАНОВИЛИ: 2. В виду разбросанности лесных людей по лесам, Культко-
миссии не избирать*2; выписать на каждую сторожку по газете, расходы -
1) канцелярские принадлежности, 2) подвода в город, 3) суточные.
СЛУШАЛИ: 3. Предложение тов. Конькова отчислить от зарплаты в фонд по
устроению памятника революции в Москве.
ПОСТАНОВИЛИ: 3. Отчислить однодневный заработок.
СЛУШАЛИ: 4. Донесение Председателя Кадомского Сельсовета Нефедова о
том, что в расчетных ведомостях по 27 кордону были вымышленные фамилии,
за которых получал объездчик Сарычев. - Сарычев предъявил вышеупомянутые
ведомости и указал, что правильность их заверена печатью и подписью
Предсельсовета Нефедова, написавшего вышеозначенные донесения.
ПОСТАНОВИЛИ: 4. В виду неясности вопросов и несообразности донесения
на самого себя - направить дело к доследованию, отослав копию в Угро-
зыск.
СЛУШАЛИ: 5. Дело о племенном быке, съеденном объездчиком и лесниками
с 7 кордона; из Племхоза был взят плембык за круговой порукой, - бык был
убит и съеден, а в Племхоз был направлен акт, что бык умер от сибирки.
ПОСТАНОВИЛИ: 5. В виду незаконного поступка с быком, с лесников Сту-
лова, Синицына и Шавелкина и объездчика Усачева удерживать ежемесячно
3-х дневный заработок и направлять его в кассу Племхоза. _______________
*1 В докладе Коньков сделал ошибку, указав, что Европа и Россия - ге-
ографически в разных материках.
*2 Выяснилось, что половина лесников безграмотны, Кузя шептал, голо-
суя, Егорушке: - "Ничего, выкурим!"
СЛУШАЛИ: 6. Пожелание лесника тов. Сошкина не делать общих собраний
по воскресеньям*3.
ПОСТАНОВИЛИ: 6. Утвердить.
СЛУШАЛИ: 7. Предложение объездчика Сарычева о вступлении всех сразу в
РКП.
ПОСТАНОВИЛИ: 7. Оставить вопрос открытым*4.
Первое письмо, которое написал Некульев с Медынских гор, было такое,
- он не докончил его: - -
"... у черта на куличках, где нет почты ближе как в шестнадцати верс-
тах, а железной дороги - в ста, - в проклятом доме над Волгой, в доме,
который проклятье помещиков перенес и на меня, - в жаре и делах, по ис-
тине чертовщинных! - Живу я робинзоном, сплю без простыней, ем сырые яй-
ца и молоко, без варева, хожу полуголый. Кругом меня дичь, срам, мер-
зость. Ближайшее село от нас - 16 верст, но под обрывом идет - "великий
водный путь", и я часто толкую с теми, кто бичевой идет по Волге, таких
очень много, каждый день проходит добрые десятка два дощаников, часто
около нас отдыхают и варят уху; - так вот дней пять тому назад тащил би-
чевой мужик свою жену, привязанную к дощанику; он мне сообщил, что в его
жену вселилось три черта, один под сердце, другой в "станову жилу", тре-
тий - под мышку - а верстах в ста от нас есть замечательный знахарь, ко-
торый чертей может изгонять - так вот он к нему и везет жену; вчера он
возвращался обратно, в ляме шла уже его жена, а он барствовал на дощани-
ке, - сообщил, что черти изгнаны. - Тема этого письма - люди, с которыми
я живу, - это два лесника с женами и детьми. Один из них построил себе
избу из краденого _______________
*3 Встал тогда на собрании с травки босой паренек в армяке и сказал,
волнуясь: - "Я так думаю, товарищи, мы, выходит, пожелам, чтобы собрание
Рабочкома не делали в воскресенье, потому, как гражданины самовольные
порубщики в будни все в поле на работе, их там не поймаешь, - а в воск-
ресенье они сидят дома, тут их и ловить с милицией."
*4 Товарищ Кандин тогда говорил, что вопрос вступления в РКП - вопрос
совести каждого, - Сарычев обиделся на него, - говорил: - "...а если вы
думаете, что Кадомский Васька Нефедов, председатель, доносчик, правду на
меня наплел, - так он сам первый жулик, а которые фамилии были подписаны
- так они люди странные, теперь уехали домой, на Ветлугу." - - леса, ко-
торый он же призван охранять, и обставил ее обломками мебели из усадьбы,
- но это не главное, а главное то, что прежде чем вселиться в избу, он
пускал туда черную кошку и петуха, а под печку клал краюху хлеба с солью
- для домового, а жена его - голая - обегала дом, чтобы "отворотить
глаз". У него заболел бычок, заслезились глаза, - ветеринар уж не так
далеко, в Вязовах, - но он позвал местного знахаря (этот знахарь, мужик
- арендатор пчельника, приходил раза два ко мне поговорить, - я и не по-
лагал, что он колдун, - мужик, как мужик, только чуть похитрее, грамотен
и болтает что-то про Коперника), - так знахарь бычка осмотрел, нашептал
что-то, снял какую-то пленку с глаз у бычка, посыпал солью, - и бычок
ослеп; тогда Катяша, жена Егора, достала "змеиной выползины", высушила,
истолкла в порошок и этой змеиной выползиной - лечит бычка, присыпает
ему ослепшие уже глаза. Жену второго лесника завут Маряшей; сначала я ее
звал Машей, - она сказала мне: - "И что-е-те как вы зовете мене? Мене
все зовут Маряшей!" - Детей у нее трое, лет ей 23, - моей "жисти" она
завидует до слюней: - "и-и-иии, и все те с маслом, и молока сколько душа
жалат!" - - Детям своим молока она не дает, продает мне: мне противно,
но я знаю, - если я не буду брать у нее, то умру с голоду, ибо вечно так
голодать, как они, не умею, - а она молоко оставит на масло и творог - и
все равно продаст. Маряша ни разу не была в городе, в своем уездном го-
роде, в тридцати верстах; она ни разу до меня не видела гречневой крупы
- "у нас такой не сеют!" - и сразу же украла у меня добрую половину для
детей; у нее в живых трое детей, которые ходят голыми, еще двое померли,
ей 23, и у нее уже женская какая-то болезнь, про которую охотно расска-
зывает всем ее муж Кузя, - и ни одного ребенка не принимала у нее да-
же... знахарка-баба: сама родила, сама резала пуповину, сама мыла за со-
бою кровь, отсылая мужа на этот случай в лес. Дикарство, ужас, - черт
знает, что такое! - Ко мне отношение такое. - Вчера приходил немец из-за
Волги, предложил масла; я спросил, - почем?
- "Как раньше брали, по 25." - - А с меня Маряша и Кузя, и Катяша
брали по шестидесяти. У меня лопнуло терпенье, я позвал Маряшу и Катяшу
и сказал им - как им не стыдно, ведь вижу я, как они обманывают и обво-
ровывают меня на каждом шагу и на каждой мелочи, - ведь я же по-товари-
щески и по-хорошему держу себя с ними и буду вынужден считать их за во-
ровок и не уважать, - этакое лирическое нравоучение прочел им. Не сморг-
нули. - "Мы по нарошку за то, нарочно мы, то-есть!.."
"А к обеду в этот день вдруг стерлядку мне: - "это мы тебе в пода-
рок!" - Послал я их к черту со стерлядями. Я для них - барин и больше
ничего, - я не пашу, мою белье с мылом, делаю непонятные им вещи, читаю,
живу в барском доме, стало быть, - барин; заставлю я ходить их на четве-
реньках - пойдут, заставлю вылизать пол - вылижут, и сделают это на 50%
из-за рабственного страха, а на 50 - из-за того, что - может барину это
и всерьез надо, ибо многое из того, что делаю я, им кажется столь же не-
лепым, как и лизание полов, - сделают все что угодно, - но у меня выра-
боталась привычка все время быть так, чтобы за спиной у меня никого не
было, ибо я не знаю, не покажется ли в данную минуту Катяше или Кузе не-
обходимым сунуть мне в спину нож: быть может это излишняя осторожность,
ибо они на меня смотрят, как на дойную корову, и я слышал, как Катяша с
завистью говорила, что меня "бог послал" Маряше, ибо Маряша, ставя мне
самовар и убирая мою комнату и контору, имеет полное право и возмож-
ность, одобренные Катяшей, систематически обворовывать меня!.. Да, так,
а я - честный коммунист. Я не понимаю, как наши мужики понимают честь,
ведь должна же она у них быть. Они живут, ничего не понимая, и вот Егор
строит новую избу по всем знахарьим правилам, когда идет мировая револю-
ция!.. - Это весь народ, который я вижу вокруг себя, но кроме них есть
еще невидимый - это те сотни, а, может и тысячи, которые вокруг меня
растаскивают леса, с которыми я борюсь не на живот, а на смерть. У меня
такое ощущение, что все вокруг меня воры, вор на воре сидит, не понимаю,
как не воруют друг друга, - хоть, впрочем, забыл, - я же сам был украден
немцами и они держали меня спрятанным в темном чулане!.. Да, так. Дети у
Маряши ходят голыми, потому что нечего надеть, и все они в жесточайшей
часотке, - сначала я стал было столоваться вместе с Кузей, но мне было
тошнотворно от грязи и - было стыдно есть при детях, потому что они го-
лодны, не едят даже вдоволь хлеба и картошки, - а мясо, там масло, яиц -
никогда не видят... А вот Мишка - пастух, который
ами говорит на коровьем, не похожем на человеческий, языке, по-человечески говорит с трудом, - нашел в лесу землянку, уже развалившуюся в овраге, в глуши, - землянка в гору вросла, - и в землянке полуистлевшая псалтирь, спасался, должно быть, какой-то праведник: интересно знать, мыло он признавал поганым или святым?.. А знахарю - "Арендателю" чижик предсказывает, когда он будет пить самогонку. А сам пастух Минька знаменит тем, что в прошлом году, еще до меня, в его стаде у коровы родился телок с человечьей головой, - телка этого
бабы убили, и молва решила, что отцом телка является Минька: быть этого, конечно, не могло, - но что Минька, который с коровами лучше говорит, чем с людьми, мог вожделеть к коровам - это пусть лежит на его совести"... - -
- - Некульев не дописал тогда этого письма. Он сел писать его вече-
ром, вернувшись с горы, где раскладывал костер, и просидел за столом до
поздней ночи. Писал в конторе, горели на столе две свечи, отекали стеа-
рином, - лили на зеленое сукно стеарин ко многим другим стеариновым но-
чам на сукне, в этом доме, горьком, как табачный мед. И вдруг, Некульев
почувствовал, что вся кожа его в мурашках, - первый раз осознал эти при-
вычные мурашки, - поспешно ощупал револьвер, - вскочил из-за стола,
схватил револьвер, чтобы стрелять, - и тогда в контору вошел Коньков, с
револьвером в руке, весь в пыли, с лицом, землистым от пыли. Коньков
сказал:
- Товарищ Антон! Илья Кандин - убит мужиками, на порубке. В Кадомы, в
Вязовы, в Белоконь пришли разведочные военные отряды, установить нельзя,
белые или красные. Мужики бунтуют! - -
Глава третья. - О матери сырой земле и о прекрасной любви.
Расспросить мужиков о матери сырой-земле, - слушать человеку уставше-
му, - станут перед человеком страхи, черти и та земная тяга, та земная
сыть, которой, если-б нашел ее богатырь Микула, повернул бы он мир. Му-
жики - старики, старухи, - расскажут, что горы и овраги накопали огром-
ные черти, такие, каких теперь уже нет, своими рогами - в то самое вре-
мя, когда гнали их архангелы из рая. Мать сыра-земля, как любовь и пол,
тайна, на которую разделила - она же мать сыра-земля - человека, мужчину
и женщину, - манит смертельно, мужики целуют землю сыновне, носят в ла-
донках, приговаривают ей, заговаривают - любовь и ненависть, солнце и
день. Матерью сырою-землей - как смертью и любовью - клянутся мужики.
Мать сыру-землю - опахивают заговорами, и тогда, в ночи запрягается в
соху вместо лошади голая вдова, все познавшая, а правят сохой две голые
девки, у которых земля и мир впереди. Женщине быть - матерью сырой-зем-
лей. - А сама мать сыра-земля - поля, леса, болота, перелески, горы, да-
ли, годы, ночи, дни, метели, грозы, покой. - - Мать сыру-землю можно -
иль проклинать, иль любить.
У Некульева был большой труд. Юго-восток отрывали донцы и уральцы, из
Пензы к Казани шли чехи, Волгу сщемили, щемили. Волгу спасали Медыни. У
Мокрых Балок, в Починках, у Островов, на Залогах, - в десятках мест -
грузились баржи с дровами, лесами, осмиреками, двенашниками, тесами. И в
ночи, и в дни приходили издыхающие пароходы, - ночами сыпали пароходы
гейзеры искр, - брали дрова, свою жизнь, чтобы шлепать по зарям и водам
лопастями колес, пугая дали. Из Саратова, из Самары, из уездов, из степ-
ных городов - приезжали отряды людей с пилами, тех, чья воля была побе-
дить и не умереть, рабочие, профессора, студенты, курсистки, учительни-
цы, матери, врачи, молодые и старые, мужчины и женщины, - шли в леса,
пилили леса, сбивали себе руки, колени, кровяные набивали мозоли, тупыми
пилами боролись за жизнь - жгли ночами костры и пели голодные песни,
спали в лесах на траве, плакали и проклинали ночи и мир, - и все же при-
ходили пароходы, хрипели дровяным дымом, профессора становились за коче-
гаров, профессорские пиджаки маслелись, как рабочие блузы. - Некульев
был тут, там, мчал туда, верхом на гнедой княжеской лошади, сзади Не-
кульева на хромом меринке ковылял Кузя: все, что делалось, необходимо
было - во что бы то ни стало, и Кузя помахивал часто наганом. - -
... Была ночь. Некульев не дописал тогда письма, свечи запечатлевали
новую стеаринную быль на зеленом конторском сукне. И тогда в комнату во-
шел Коньков с револьвером в руке, весь в пыли, с лицом землистым от пы-
ли, и Коньков сказал шепотом, как заговорщик: - "Товарищ Антон! Илья
Кандин убит мужиками на порубке. В Кадомы, Вязовы, Белоконь пришли раз-
ведочные отряды, установить нельзя, белые или красные. Мужики бунтуют!"
- - Тогда Конькова Некульев встретил в гусином страхе - с револьвером в
руках, и он опустил револьвер, сел беспомощно на стол, чтобы помолчать
минуту о смерти товарища. - Но тогда оба они крепко сжали ручки ре-
вольверов, тесно сдвинувшись друг к другу: за окном зашелестел десяток
притаенных шагов, перезамкнулись затворы винтовок, и в миг в дверях и в
окнах возникли черные точки винтовочных дул, - и в комнату вошел матрос,
покойно, деловито, револьвер у него не был вынут из кобуры. - "Товарищи,
ни с места. Руки вверх, товарищи. - Документы!" - "Вы коммунист, това-
рищ?" - "Вы арестованы. Вы поедете с нами на пароход". - Земля св