▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
- Доносить пойдете, - доносите! Я в анкете сам написал - офицер... Профессор смотрит на его облупившееся лицо и распухшие (очень неров- но, алыми горошинами) веки. Дава-Дорчжи кричит о новом своем перевопло- щении: он отныне не Будда, не гыген, он не болел - он умирал, он остав- лял дух того, который вот, в золотых пятнах, рядом, так разве болеют? Профессор говорит тихо: - Оставьте шутить, Дава-Дорчжи... Вы офицер, вы почти русский и вам ли итти служить, к большевикам?.. Вы обязаны, вы местный человек... Я вам не верю. Дава-Дорчжи достает из кармана бумаги, они завернуты в носовой платок профессора. Он их швыряет на кровать. Дава-Дорчжи идет к дверям военной прямой походкой. Ноги у него слегка косятся, отворяет дверь пинком сапога. Дава-Дорчжи, гыген и лама, уходит. Он, подлезая под вагон, чтоб сократить путь, говорит: - Вот надоел, старый хрен! Вези теперь!.. Глава VII. Что думал Хизрет-Нагим-Бей и что мог бы думать красноармеец Савоська, Степь весной, суслики и (как всюду у меня) пестрые травы и ветры. ...В дымке, в дымке села далеких людей свой дымок на пустыре. На две- рях и на дворе нет мирской пыли, в пустом шалаше живет в довольстве сво- бода. Я долго был в клетке. (Тао - "Свой сад".) Человек пробует засов. Железо в крюке лежит крепко. Долго по железу дрожит рука в шинели: засов недоумевает: почему? Потому, что человек слушает. После болезни трудно узнать шаги. Но но- га ожидаемого не скользит на ступеньках. Проходы немы. Железнодорожники как везде, в тулупах и с фонарями, маслянистый свет которых никогда и ничто не в силах остановить. Прицеп- ляют вагон, тулуп шуршит о буфера и стенку. Человек гнется справа налево, слева направо - всем телом. Так гнется кисть тушью на бумаге, и непонятные знаки означают непонятное. Будде не- понятно: зачем человек творит эти знаки. Это неправда! "Будде все понятно. И медным гневом залито его лицо. И лотосы рук, как льдины в шугу, золотые пальцы ломают синь, как солнце утром ломает вершины гор. Его духовность подобна опрокинутой патре". --------------- Человек лежит в теплушке. Его затылок сжимает подушка, он отрывает голову, дребезжаще злобится: - Что взял, взял? Думал освободиться, думал освободиться, думал одно- му уехать! Я уйду! Человеку не зачем поднимать голову: он один и самого себя хорошо слы- шит. Резки, почти враждебны, его тощие губы: - Придете в ужас, и преклонитесь, перед тем, который привезет вам святыню. Раскроете глиняные монастыри, чтоб просияло на него оттуда спо- койствие. Он сам проходит последние тьмы. Он... Самому себе нужно говорить высоко и грубо. Он так и говорит. Он много раз повторяет самому себе: - Один субурган, пройденный - мирно прошедший сюда с Буддой, букет распустившихся падм... Только один субурган прошел Дава-Дорчжи. Другой субурган - проникновения в великую мудрость, маха-бодийн, превращение в Будду - не прошел к нему Дава-Дорчжи... От второго субургана свернул Да- ва-Дорчжи... Будда не думает так. Глаза у Будды занесены пылью... Это неправда! "Лицо благоотшедшего горит медью всесовершенной победы. Величие чрез- вычайной долговечности основывается в его ровно, как птица над пустыней, парящем круглом подбородке... его ресницы видят создание в течение одно- го часа миллиона субурганов. Ресницы его, как сон - отрешившиеся от страданий. Металло-писная его сила, потому что он - Будда". --------------- Профессор Сафонов - европеец. Он знает: чтобы не думать, нужно зани- мать тело и разум движением. Двигаясь все время, не размышляя о смысле движения, Европа пришла в тьму. Восток неподвижен, и не даром символ его - лотосоподобный Будда. Виталий Витальевич двигается и свершает свои обычные работы в вагоне. Ночью, под влиянием темноты и отчаяния (горько остаться одному), он мог совершить ряд глупых возгласов и жестов. Теперь ему что: он европеец, он должен исполнить свою обязанность, и, кроме того, цивилизованному евро- пейцу достаточно дня, даже нескольких часов, для победы над своими ду- шевными волнениями. Ему поручено довести Будду до монгольской границы и сдать его представителям монгольского народа. В Петербурге у него квар- тира, книги, обстановка и рукописи: труды всей жизни. Он вернется, ис- полнив поручение. Предположить, что монгольские ламы, в благодарность за услугу, пожелают его иметь гостем в своей стране, - почему он не сможет остаться и прожить до конца революции, или же просто отдохнуть и наб- раться сил. И его и чужое мнение было бы: он обязан доехать. Он довезет Будду. Профессор Сафонов отдирает доски и кладет в карман кусок золотой про- волоки. Где растет хлеб, там цветет золото. В ближайшей деревне (поезд идет так, точно машинист рожает на каждой остановке - постоянно в тендер льется вода и начальники раз'ездов торопливы как повивальные бабки) про- фессор предлагает мужикам за коротенький - со спичку - кусок проволоки дать ему хлеба и масла. Толстый и низенький, как телега, в серой байко- вой рубахе мужик, осторожно, словно червяка, берет проволоку. Катает ку- сочек по ладони, пробует зубом, звенит о сковородку и отдает обратно. Потом опять берет, щупает, кусает - и опять возвращает. Вносит калач и говорит: - Оно, кажись, и в самом деле золото, а возьми ты его лучше обратно. Золото-то оно золото, - вдруг с мощей. Нонче ведь к нам разные люди хо- дют. Вот если кольцо или, на худу голову, крест... Профессор берет колач и уходит. В иной избе ему дают шаньги, или кар- тошки, все-таки золото везде возвращают. Ночью он ложится у засова и, когда в дверь стучатся, он плотно прижи- мает губы к щели (чтоб не отдавалось это в пустом вагоне): "занято... командированный...". Доски трещат, хриплые, лохматые голоса матерятся, пока не отходит поезд. В хлебные деревни на Алтай мчатся мешечники и - как вошь на морозе - мерзнут, валятся, трещат под колесами, матерятся, богохулят. И с матер- ками тоже (их загоняли подводами и общественными работами) мужики скре- бут мелкие - до пояса, могилы и валят туда трупы, утаптывая, чтоб больше вошло. Весной трупы растаевают, разбухают, лопаются и прут из могил. И далеко смердит земля. И поэтому, что ли, пахарь не выходит на ниву. Такую весну встретил профессор Сафонов. * * * День и ночь, особенно сильно к утру, дует в Семипалатинск желтый пе- сок. Выдувает из степи целые камни, похожие на дома. Иртыш берегут топо- ля, иначе задул бы, как свечку, песок и воды, и травы, и даже небо. Небо отражается в Иртыше и только этим живет. Профессор Сафонов в комендантской станции Семипалатинск. На борту ту- журки коменданта красный бант, а лицо серое и прямое, как ведомость. Ко- мендант привык писать на бумажках с угла на угол, и пальцы держат перо тоже как-то углом. Читает профессорские накладные, мандаты, литеры и прочее. Читает долго - точно наступает сапогом на каждую букву. Часы в комендантской хрипят со скуки. Скучно смотрит на профессора, - точно чи- тает "свод законов". К тому же профессор плохо переплетен: ему стыдно за свой костюм. - Садитесь, товарищ... - Комендант долго, точно фамилия рассыпана в мандатах, ищет: - товарищ Сафонов. Обождите... - он опять ищет: - това- рищ Сафонов. Наконец складывает мандаты, перегибает их, точно ему еще раз хочется прочесть. Всовывает рукав в рукав и смотрит: - Приехали, значит? - Я имею просьбу к вам, товарищ комендант... Мозги у коменданта словно занесены песком, он крутит яростно головой, продирает с усилием, будто в первый раз, глаза: - Какую просьбу? - спрашивает он подозрительно. Глаза его щурятся, закрывает щеки, лоб... - Какую просьбу, товарищ? - Статую Будды, которую поручено сопровождать мне, выгрузили из теп- лушки, и она безо всякого присмотра лежит на дворе. Боюсь, как бы не на- несли повреждений, так как статуя имеет ценность не только археологичес- кую или религиозную, но и высоко-художественную и общественную. Совнар- ком Северных Коммун, поручая мне... Комендант с сожалением распускает рукава, щупает грудь и носом дует в усы, словно хочет их сдуть: - Та-ак. Выгрузили, и хорошо. Что ж год ей в теплушке лежать? Дорого сейчас в Питере все. Хлеб-то почем? - Я прошу вас, товарищ комендант... Тогда комендант подымается, поворачивает стул медленно и тяжело, словно это корова. Щупает сиденье и протяжно, как канат, тянет в сосед- нюю комнату: - Сиргей Николаич... А?.. И так же протяжно, толсто, только, как бревно, катится из другой ком- наты: - Но-о-о... - Да идите же! Наконец, появляется из другой комнаты низенький человечек с неимовер- но длинными черными усами. И бас у него нарочно для таких усов. Они чи- тают мандаты вместе, и вдруг Сергей Николаич густо и широко, точно сма- зывая дегтем, хохочет: - Бу-у-удду! Бога!.. Черти!.. Перуна на-ам!.. Хо-хо-хо!.. Комендант смотрит ему в рот, долго дожидается и внезапно, точно схва- тив в руку, пускается хохотать. Они катаются по столу, стулья падают. Сбегаются барышни, смотрят и вдруг с визгом, щипая в восторге друг дру- га, прыгая, мелко, бисерно, с продергом, хохочут. В спину барышням тол- каются сонные солдаты, коридор дрожит в хохоте. На перроне, облокотясь о лесенку, мрет в смехе какая-то ветхая старушка... Но тут комендант выхватывает револьвер и кричит в толпу: - Убирайтесь!.. работать мешаете!.. Он вытирает с усов слезы и тревожно спрашивает у Сергея Николаича: - А подписи правильные?.. - Как будто правильные. - А надо бы узнать, верно ли правильные. - А как их узнаешь, что они правильные? - Сверить надо. - У нас заверенных петербургских подписей нету? И комендант, долго, точно ведро с водой из колодца, тянет новую мысль: - А раз нету заверенных питерских подписей, значит, поддельно... если бы были правильные подписи... Профессору хочется плюнуть, крикнуть или еще что-нибудь: - Разрешите заметить, товарищ комендант, я с этими подписями приехал из Петербурга. - То из Петербурга... а у нас тут власть на местах. Из Семипалатинс- ка-то вы бы не доехали. Вот кабы правильные подписи... Басом, как кирпич, брошенный в пустое здание, вздыхает Сергей Никола- ич: - Правильная подпись, значит, дело правильно, вот по-моему. Комендант садится на стул и опять соединяет рукава. Вновь тянется ведро, плещется, на губах слюна: - Разве в центре по телеграфу подписи заверенные запросить? Он опять раз'единяет, как вагоны, рукава, и думает вслух: - Чудно. Зачем они нам Будду прислали?.. что они нас в китайцев прев- ратить хочут?.. да мы бы им тут из любого колокола десять свежих будд отлили. Чудно! - Чудно! - басом прет Сергей Николаич. - Посмотреть, что ли, Сергей Николаич? - Посмотрим! Трое идут на товарный двор. Позади догоняет их барышня с бумажкой на подпись. Она тычет в несущийся песок бумажкой - сушит чернила. Комендант плавно, точно танцуя, опускает ногу на бурханы. Сергей Николаевич шеве- лит свой палец по сломанной короне: "Из'янец". Комендант опять спаивает свои рукава. - Пальцы-то золотые. - Позолоченные. - То-то, я и то думаю - как из Петрограда золотые пальцы выпустят. Он кивает головой: - А ведь безвредный. Пущай лежит. Профессор кладет мандаты в карман: - Я его увезу! - Ну, и везите. Вам, собственно, от нас чего надо? - Караул поставить! - Караул? Комендант смотрит на Сергея Николаича. Тот где-то внутри ворочает: - Караул можно. Комендант быстро, точно шея у него отрывается, кивает: - Можно. Поставить ему Савоську - тот спать любит, пущай спит... Савоська коротконог и ходит так медленно, точно ноги у него под зем- лей и он их постоянно ищет; глаза у него уперты в пол и ресницы курча- вые. Шинель он несет на штыке, стелет ее подле статуи и у него внезапно появляются ноги. Он закуривает, стучит пальцем в бок Будды: "медный", мычит он с уважением. - А ты, дядинька, сказки не знашь? - спрашивает он профессора. И пока Виталий Витальевич отвечал ему, он засыпает. Профессор Сафонов глотает пыль: у ней странный вкус, отдающийся холо- дом в висках. Снега стаивают, но шапки у всех встреченных надвинуты глубже, чем зимой. Не от пыли ли они защищают виски? За вокзалом профессор зацепляет у забора шинель: он хочет снять с гвоздя. Но это не гвоздь, а человеческий палец, а за пальцем человек в бешмете, похожем на гнилой забор. Бешмет хватает профессора за карман и кругло раскатисто, как горсть брошенных монет, говорит: - Бириги динги... мащеньник на мащеньке... ты чэго привэз? Профессору трудно двинуться, притом человек держит его за хлястик. - Укажите, пожалуйста, где здесь совет! - Совит? Здис много совитов... Ест Совит - дома имит, мой дом тоже этот Совит имит. Есть Совит в тюрьму садит, Билимжан пятый месяц си- дит... Торговать Совит нету, все даром дает... - Мне Исполком Совета. - Там народу много, чиго боятся, давай провиду. Татарин идет вразвалку, дорогой жалуется и выспрашивает, какие товары пропускают на дороге. В прихожей Совета он остается ждать. Окончив дела, профессор пойдет к нему пить чай и спать. Татарин тычет профессора в холку, чмокает: "такая же мягкая у меня постель". Чем же заплатит про- фессор? Тогда татарин тычет его в голову: - Проси, в Совитэ всим дают... руками больше махай. Ой-пурмай, какой дела чаман... Секретарь Исполкома мандат читает быстро. Секретарь длинный и круг- лый, плечи у него почти вровень с головой, над столом он как суконный сверток. - Вам нужно было двигаться к Иркутску. - Мы не хотели задерживать движение армии. Я проеду из Семипалатинска на Лепсинск, через озеро Чулак-Перек, и оттуда по пикетам на Сергиополь и дальше по станицам к границе... - Но ведь это же целая экспедиция... И Будда, при чем тут Будда? А где ваши товарищи? - Они вступили в армию. - Еще лучше! Вы один? Они идут в кабинет председателя. Секретарь с насмешкой тычет в ман- дат: - Будда приехал! Лошадей просит? Председатель свирепо пучит глаза (он неимоверно добр и ему поэтому все время приходится кричать): - Пошлите его к коровьей матери!.. У нас здесь агитаторов возить при- ходится на верблюдах, а ему - лошадей. Вы его ко мне, ко мне... я разде- лаю!.. Секретарь опять превращается в суконный сверток: - Если хотите, я ваш вопрос выдвину на заседании Пленума Совета?.. оставьте мандаты и зайдите в средине недели. Вы карточку в столовую име- ете? Как командированный, обратитесь в Губпродком к товарищу Никитину. Профессор берет обратно мандаты: - Тогда разрешите мне на вольных? - Пожалуйста, товарищ, - только предупреждаю... Секретарь пишет пропуск: "профессору Сафонову, как сопроводителю ста- туи Будды до пределов Семипилатинской губернии". Татарин Хизрет-Нагим-Бей ждет его у входа. - Получил? Профессору нужно в Губпродком получить карточку. Затем его Хизрет-На- гим-Бей будет кормить и возьмет совсем дешево. Через месяц будет курмыш. Магометанин ли он? Солай, - какой же татарин бывает христианином, а про монгол он не слышал - они вместе с киргизами укочевали в степь. Идет ли с ним человек в шинели? Идет? Очень хорошо. Солай. Профессор послушно шагает за татарином. Сутулая спина вся в полосах - маслянистых и глубоких, точно татарину в спину вшиты куски грязного са- ла. Призрачен песчаный город: его таким и представлял профессор Сафонов. Желтые пески несутся сонными струями, они необычайно горячи, и профессо- ру приятно думать, что всего неделю назад он видел сосны в снегу и белки гор. Всю неделю неслась теплушка через сугробы. В песочных струях сонны люди, и так же, как во сне, сразу забывает профессор виденные лица. Та- тарин часто оборачивается, он чем-то много доволен, и каждый раз профес- сор видит новое лицо. Так и должно быть: у порога иной культуры, опьяненные сном, бродят иные, чужие этой культуре люди. Они сонны, не- подвижны и трудно - как камень воду - усваивают мысли. Они не могут дви- нуться вперед в пустыню. Только имея бодрость и ясный ум, ощущая напря- гающиеся мускулы - от напряжения их профессор испытывает вкусовое удо- вольствие - можно творить. Его творчество близко пустыне, - и потому он такой ясный и простой. Он весело смотрит в лицо татарину, и тот кивает головой: "хорошо". Внезапно профессору хочется быть откровенным или сказать татарину приятное и веселое. Он с удовольствием ступает на кошмы, настланные в избе татарина, и, хоть тот не проводит его в чистую половину (боится за- разы), ему это приятно. Он щупает бревенчатую стену и говорит: "Крепкая изба" и с участием слушает рассказ татарина о конфискации кирпичного до- ма. Здесь на кошмах Хизрет-Нагим-Бей как будто меньше ломает язык, он больше понятен или так и должно быть. Все же кошмы слишком пушисты и мягки, и стены необычайно крепки. Приносит травяной чай женщина, она слегка подкрашена и походит на Цин, профессор ей приветливо кланяется. Низкие, четверть аршина, столики, изогнутые (словно ветром) чайники, двери, завешенные чистой циновкой. Золотисто-голубой свет (он пахнет мо- локом), и кошка, подымающая лапой циновку, уходит куда-то сквозь сте- ну... Профессор достает кусок золотой проволоки, тот, что продавал крестьянам. Он чувствует, что здесь другой мир и проволока его будет по- нятна. Точно: татарин только слегка дотрагивается до проволоки, вешает ее на мизинца ногте. Профессор с любовью смотрит на длинный, как щепа, острый ноготь. - Много еще? - спрашивает Нагим-Бей. Профессор, подавая проволоку, думал купить пищи, но он быстро гово- рит: - Много. Здесь татарин встает, выпрямляется. Под грязным его бешметом оказыва- ются чистые плисовые шаровары и шелковая желтая рубаха. Нагим-Бей прово- дит профессора в светлую половину. Сбираются еще татары. Нагим-Бей сует- ливо скрывается: профессор понимает: он узнает у русского, действительно ли проволока из золота. "Все великолепно", думает профессор и пьет много чаю. Он в пустыне, здесь много пьют чая. Татары обступают его: русский ювелир сказал - проволока китайского золота, это же самое дорогое и древнее золото. Татары вокруг Виталия Ви- тальевича, они с уважением смотрят на его неумело заплатанную шинель, волосы цвета линялой жабы и золотой вставной зуб. По вставному зубу они решают: "не вор" и Хизрет-Нагим-Бей спрашивает: - Сколько просишь? Профессору нужно - крепкую арбу, четырех верблюдов, двух погонщиков и, сколько требуется, пищи. Он везет мимо озера Чулак-Перек на Сергио- поль и оттуда по станицам по тракту до Чугучака статую Будды. У него имеются мандаты и пропуск. Профессор об"ясняет, что такое статуя Будды. - Бурхан... бурхан... - кивают бритые головы. Они желают сами видеть бурхана. Профессор Сафонов ведет их на товар- ный двор. Уткнувшись головой в бок Будде, спит Савоська. Подле него окурки: их несет и не может отнести ветер - так долго тянул и думал над ними Са- воська. - Четырем верблюдам не увезти, - говорят татары, и они нарочно, нату- жась, пытаются перевернуть статую на другой бок. - До Чугучака 800 верст, в степи весна - верблюдам итти тяжело, - никак нельзя меньше восьми верблюдов. Они возвращаются, пьют чай, и за проволоку согласны везти Будду до Сергиополя. - Найду других, - говорит профессор. Татары спорят: сейчас война, за Сергиополем белые, угонят верблюдов, людей бьют, за проволоку много купишь? Наконец, они соглашаются дать че- тырех верблюдов и везти за Сергиополь до станицы Ак-Чулийской. Виталий Витальевич с наслаждением мнет пальцами жирный кусок и кладет его на губы. Теплые и веселые заборы, професс

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє