▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
нг. - Ты, ежели хотишь вместе, - молчок. Айда! Арестованные под конвоем прошли станцию. Дул холодный западный ветер. Невдалеке у пакгаузов грузили эшелон, тихо посвистывал одинокий паровоз. Мелкий, шелестящий дождь падал с неба. Солдаты ушли, загнав арестованных в теплушку. Остался один, обмотан- ный башлыком, в рыжей папахе. Приставив к вагону винтовку, часовой свернул цыгарку и подтолкнул Ла- пицкого в спину: - Ну? - Я не пойду в вагон. Расстреливайте здесь, около. Мы не стадо. - Н-да!. - вздохнул часовой и замолчал, покручивая ус. А тот помер? Лапицкий громко глотнул воздух. - Помер.. - и, став на шпалы, втянул голову в плечи. Часовой забарабанил по сапогу шашкой. - Э-эх, товарищи, товарищи!. Что за кутья у вас деется - не разбери поймешь, ей-пра! Дело такое, что истинную вещь не угадаешь: вы на нас, а мы на вас, а оба все - мужики. Так, что-ль? Лапицкий быстро заглянул ему в глаза. - Ты почему говоришь со мной? Ты не хитри, товарищ, не к чему. - Не бойсь, - махнул тот рукой, - по нутру ежели сказать, то и нам тоже не пирог выходит. В роде и енструкция есть нащет вообще нового уст- ройства, а только дерьма много у нас, так сказать, пьянствие и тоже... в карман... Лапицкий вдруг резко схватил часового за руку и, оглянувшись, загово- рил тихо и горячо: - Слушай, товарищ! Вы обмануты. Вот в этой клетке, - он указал на ва- гон, - горсточка борцов за народ. Они знают, что с рассветом - конец, а может, и раньше. (Лапицкий захлебнулся словом, перевел дух.) - Мы везде, мы из недр. Мы зубами вырвем Россию из омута, весь мир! Из ста мы теряем девяносто, но идут новые сотни... Слушай! Он остано- вился, с минуту смотрел на гигантскую тень от фонаря. - Ты знаешь о коммуне? ... И в пахнувшей прелью тишине странной музыкой звучали его слова о свободе, о далеких смертях, подвигах, о жизни, что смело, широко вошла в сталь, гранит... - ... Не сегодня, так завтра вы поймете, станете, как мы. Через кровь, через железо идет новая жизнь. Ну, прощай, товарищ! Обнял голову солдата, нагнулся, поцеловал в мокрые усы, вскочил в ва- гон. - А ты будешь стрелять в нас? И с грохотом задвинул дверь. --------------- Серый дождевой рассвет. Мутный оскал теплушки, - двери настежь, - свисает, болтаясь под ветром, обшарканный рукав забытой шинели. У пакга- узов, где ночью грузили эшелон - десять трупов. К фонарному столбу под- вешен голый человек. Только по жилистым, вздувшимся рукам и папахе, надвинутой по-шею, можно было признать часового, охранявшего теплушку. --------------- XVI. Последняя, о корме. - В Люблинке собрали, - докладывает начальник продотряда, - в Тырхове собрали с гулькин нос, а в Жеребьеве мужики прямо говорят: дадим, мол, народной армии генерала Копытовского, а вам - когда на вербе груши вы- растут. И вообще, товарищ Гантман, я ничего не беру в толк. От тишины от этой жуть прохватывает, как угодно. Ну, стань на дыбы, бей, сукин сын, - нет! Он-те-сволочной ухмылкой оскалится и спину повернет. Гантман слушает, хмурясь. Безусое лицо начотряда возбуждено, весь он забрызган грязью, взлохмачен, словно битюг. Третьи сутки в Корму не приезжал курьер с почтой и третьи сутки прер- вана с городом всякая связь, а по ночам дымные пожары обволакивают поля. - Мы не можем действовать силой, - металлически произносит Гантман, - это вопреки тактики. К тому-же бесцельно: наш авторитет утверждается в муках. Наша обязанность убеждать, открыть глаза, но не лупить кулаком по темени. Мы не народная армия Копытовского. К дьяволу! - неожиданно вска- кивает он. Можете итти убеждать, да не разводить мне кисель! Начотряда, поджимая обидчиво губы, забирает со стола бурку и уходит. Гантман остается наедине с самим собой, и будто мыслей нет, а один лишь вопрос вбит в голову, как крюк в потолок: что такое? Вот закрыть сейчас глаза - снова чувствуешь тишину. Она живая, хитрая тишина в паутине и в мутном, как микстура, небе. Это она шевелит на сте- не плакатом, приказывает ему подмигивать по-озорному: "крепись"... Гантман смотрит на свои руки: врыться-бы ими в землю, чтобы из нее пошел чернозем, и ничего тогда не будет, земля остановит тогда нестерпи- мый галоп мысли.. Или закричать так, чтобы все стало ясно, чтобы пришли люди и сказали: "мы знаем, мы чувствуем, мы верим". --------------- Под вечер явились мужики и наполнилась изба шумом. - Так не гоже. - Как ты у нас хозяин - оберегать должон. - Скажи, кто скот наш уводит? - А кто на хуторе вчерась три двора спалил, а? Румяный старик выступил вперед, застучал посошком об пол. - Где такое видано, чтоб сучья жисть? Тягают жилы, еле душа треплет- ся. Бьемся, ровно в горячке, до портков отдаем, - а где возмещение нам? - Да, да, Климыч! - Прямо в горячке! - Вполне сурьезно. Гантман смотрел молча сквозь мужичьи глаза и извнутри откуда-то под- нималась волна горячей злобы и тяжелой медвежьей тоски. Что, если ска- зать им, что не сегодня-завтра народная армия полковника Копытовского зальет черной кровью анархии сытые амбары, а вот этого румяного старика, если воспротивится, будут на площади сечь шомполами... Ф-фу, чорт! Нет, он не коммунист, - ха-ха, он обыватель, хуже: он тряпка, брошенная в омут... А книги? А молодость? А кровь, что стучит в мозг, жажда небыва- лой земли?.. Движение! Тишина? К дьяволу тишину! Чугунногорлым ревом фабрик, ослепительным потоком электрических солнц, стопятидесятимиллион- ным сердцем, - мы убьем проклятую тишину!.. Вдруг чей-то истошный крик оборвал мысли: - И... и... и... братцы!! В окна лезло с неба огромное зарево. Мужики стадом кинулись в двери. - Мать-твою раз... так! - Горим!.. Горим!.. - Да не наше это, в роде в Жеребьеве полыхает! Гантман распахнул окно: западная часть неба пылала. Мимо пробежал, приплясывая, юродивый Алеша, увидал Гантмана, остановился, отчаянно за- мотал руками и побежал дальше. Тяжелый, будто подземный гул шел от полей. --------------- У ворот дома Гантман столкнулся с Пелагеей. - Я за тобой. - Что такое? На вас лица нет. Схватила за руки и жарко зашептала в губы: - Схоронись, слышишь? Схоронись. - Да говори толком, ну? Вошли в кухню. Со стола испуганно шарахнулся кот и стал тереться о сапог. Сбросив платок, Пелагея зажгла лампаду, прошла по комнатам, поти- рая лоб. - Ванька работник, - заговорила она отрывисто, подбирая слова, - из Жеребьевой примчался... Там громят... Ваших всех перебили, и мой тоже под руку попал, ну да бог с им! Да... Она остановилась, сжав грудь, смотря в спальную. - Ванька говорит, отряд большой и прямо сюда. Будто... Снова замолчала. - Ну? - Сам Маркелов объявился. - Подошла к Гантману вплотную. - Смекаешь? Ты люб мне, хочу, чтоб жил со мной. Аль, не хороша? (Она усмехнулась, поводя плечом). Не хмурьсь, пошто боишься? Опустилась на пол, обняла колени. - Постой, постой, - заговорил Гантман, чувствуя нестерпимый жар ее рук, - это после. Маркелов?.. Так, так... Понимаю. Пусть! А как же ты... Бабьи щеки пылали, льняные волосы раскидались по плечам. Гантман, стиснув ее плечи, впился в губы и задрожал: смех, звериный смех и цепкий бил из глаз Пелагеи. Гантман вскочил, отшвырнул Пелагею на пол. В дверях спальной стоял Игнат Маркелов с черной нашивкой на кожухе и, сдвигая брови, смотрел в упор. - А!.. Вот оно что... Быстро сунул руку в карман. - Убью! - Взвел курок нагана и зажмурился. Пелагея, изогнувшись кош- кой, прыгнула с пола, схватила руку, загораживая Игната. В окно ударил набат и гул его, словно хлыстом, рассек выстрел. Маркелов зарычал, ки- нулся вперед, споткнулся о тело Палагеи. Гантман вбежал к себе в комна- ту, огляделся, швырнул стол в двери и, разбив головой окно, прыгнул в сад. За спиной услыхал хриплую, матерную ругань. --------------- Гантман бежал, боясь оглянуться, чувствуя занесенный над головой тя- желый, кованный кулак Маркелова. Окна Совета были освещены. Вспомнил, что все дела остались там, и похолодел. Остановился, приподнялся на ру- ках по обитому железом подоконнику: ящики стола лежали вверх дном, все было перерыто. Двое вооруженных с черными нашивками на груди копались шашками в ворохе бумаг. Стиснув зубы, удерживаясь на одной руке, Гантман приставил наган к стеклу и неожиданно дернулся назад. Железная рука сдавила шею. - Пусти.. и.. и! Задергался отчаянно, вонзая ногти в подоконник, сорвался, и в ту же минуту тяжелое косматое тело навалилось на него. - Теперь квит на квит! Мелькнула в глазах черная нашивка и ледяным поцелуем коснулось виска револьверное дуло... --------------- На рассвете к западу от Кормы в направлении уездного города Энска полным аллюром прошла красная кавдивизия. Ее проход видело только стадо коров, глупо-равнодушных ко всему. Ста- до шло на поля, таящие тишину. Чистый, сверкающий шар солнца вставал над спящей еще землей. Август 24 - июнь 25 г.г. Александр ЯКОВЛЕВ ПОВОЛЬНИКИ (Рассказ). Как раз там, где речка Малыковка впадает в Волгу - на самом яру - лет двести назад стоял кабак "Разувай". По Волге суденышки ходили - вниз сплавом или на веслах, а вверх - бе- чевою, что тащили бурлаки, или, при попутном ветре, шли Христовыми сто- лешниками - парусами. А на суденышках каждый бурлак знал про "Разувай". Вниз ли судно идет, вверх ли - все равно: как завиднеется из-за белых гор зеленый лесок малыковский, так бурлаки в один голос: - Чаль к "Разуваю"! А уж как причалят, дорвутся: - Гуляй!.. И здесь спускали все: серебро и медь из кисетов, шапки, рубахи, бахи- лы - все шло кабатчику. За вино хмельное, за брагу сычену, за девок за угодливых, за жратву сытную... Пропивались вдрызг, до штанов. И, пропившись, с хмельным туманом в голове, с горькой сивушьей отрыж- кой в горле шли бечевником дальше, тащили косоушки, баржи, прорези... Или веслами помахивали лениво. Потом до самой Самары или до самого Саратова вспоминали: - Вот так погуляли! Вот это каба-ак! Так добрая слава ходила про "Разувай" по матушке-Волге. А держал этот кабак Ванька Боков - верховой волжанин, ругатель, сам пьяница, роста богатырского - в плечах косая сажень с четвертью, глаза черные, лицо выразительное, смуглое, точь-в-точь как у святого Николая, как его рисуют на древних новгородских иконах. Откуда он пришел - этот Ванька Боков, - никто не мог бы сказать. А сам он загадочно молчал. Лишь по-пьянке, разгулявшись с гостями, крутнет головой бывало, махнет широко рукою и гаркнет: - Где ты, мое времячко!.. А Ванькины гости - бурлаки, пьяницы, голытьба, пропойцы, - по ястре- биному глянут на него и: - Аль лучше прежде-то было? Боков глаза в землю и, не отвечая, вдруг оглушительно, как труба, за- поет старую разбойную песню. Гости разом почувствуют, что здесь что-то свое говорит, родное, та- инственное, разбойное, - растрогаются и спустят у кабатчика-певуна ос- татние гроши. А вот купцы и купеческие приказчики, господа приказные да их согляда- таи - те косо поглядывали на кабак. Дурная слава между ними ходила и про кабак, и про самого Ваньку Бокова. Говорили, будто у Ваньки были товари- щи, что жили в лесах, в оврагах, вверх по Малыковке, куда пройти - надо тропки знать, через болота, через трясь. И с этими товарищами Ванька но- чами, а иногда и днем грабил купецкие суда. Будто умел Ванька хорошо крикнуть: - Сарынь на кичку!.. Да ведь на чужой роток не накинешь платок. Правда, не всегда суда благополучно проплывали мимо "Разувая", - слу- чалось, что на песках, пониже Малыковки, подолгу валялись человечьи тру- пы, выброшенные волжскими волнами, распухшие, синие, с разбитыми кисте- нем головами. Да кто же знает, откуда они? А приедут приказные, - Ванька без шапки им навстречу выйдет, умильный да нагибистый, в три погибели гнется: - Милости просим, гости дорогие, пейте - кушайте. Сам угодливый, - глаза постель мягкую стелят. И пили приказные, и ели, и серебро у Ваньки брали, уже не справляясь, награбил он его или честным путем добыл. И все сходило Бокову с рук. До старости Боков дожил - черная длинная борода белыми нитями засе- ребрилась, погнулся он, ссыхаться стал, уже не пил с гостями - го- лытьбой, не пел старых разбойных песен - чаще молился перед черной ста- рой иконой новгородского письма, перед ликом святителя Николая, который чем-то, как-то напоминал самого Ваньку... А на смену Ваньке шли молодые Боковы: Петька, Микишка, да Степка. Такие же дубы, как тятяша, отцову тяжелую кубышку разделили они по-братски... А злая слава и тогда Боковых не оставляла. - Боков? Который же это Боков? Ванька? - Да нет же. Ванька помер. Теперь сынки его народ глушат... Ездили Микиша со Степкой долго по Волге; слух ходил, богатели. А по- том осели где-то в больших городах - не то в Казани, не то в Нижнем, то- же народ грабить да глушить, только по-новому, по-купецкому. А в старом отцовском "Разувае" остался один Петька. Вокруг "Разувая", тоже на яру, келий понастроил, баб завел (бурлакам да купцам для утешенья), растолстел, как сазан в озере, умильный такой, ласковый. Лишь изредка он соскакивал с зарубки: напивался вдрызг, и оглуши- тельно, по-отцовски, пел старые разбойные песни, что слышал в детстве. * * * Время же волжской водой - без останову. Глядь-поглядь, вокруг "Разу- вая" избы начали строиться, пришлый люд попер сюда: место удобное для селитьбы нашел, лес повырубил. И выросло село: Ма-лы-ков-ка. С церковью, с улицами. И первый богатей в Малыковке был Петруха Боков. И не только деньгами богат был, и детьми: семь сыновей у него было... Все такие же богатыри, как тятяша их или покойный дедушка: в плечах - косая сажень с четвертью, чернобородые, с выразительными глазами - слов- но святые со старых икон новгородского письма... Торговали, хапали, со всех сторон грабили - о боковских богатствах заговорили по всему Поволжью от Казани до Астрахани. Крупным щукам стало тесно в озере: стало тесно братьям Боковым в ма- ленькой Малыковке - пошли одни вверх по Волге жить в Самару да в Казань, а другие вниз - в Царицын с Астраханью. Остался в Малыковке меньшой брат Михайло, женился на богатой кулугурке, сам в кулугуры перешел - бога- чеством загремел пуще прежнего. Да вот незадача: Забунтовала голытьба - Пугач пошел по Волге, всем волю обещал. Воля?! Не был бы Михайло Боков русским человеком, ежели бы слово это не взяло его голой рукой за сердце за самое... Услышал он про волю, буд- то бес ему в ребро: потянул за Пугача. Даром, что богач был, в кисете золота пуд. - Братцы! Поддержим! Бей приказных! Пугач в Сызрани еще, а Малыковка уже вся на ногах, - вспомнила ста- ринку вольную, когда отцы-то и деды по Волге плавали, грабили да гуляли - кровь закипела - пошли за Михайлой Боковым... В Малыковке слободской управитель был, с приказными. Всех их повязали бунтари, заперли в избу приказную, и живьем сожгли. Михайло Боков глав- ный зачинщик был. С тестем со своим с кулугуром Сапожниковым. То-то по- том попили, попировали, когда от приказных избавились!.. Но года не прошло - в зимнее утро на малыковской площади, у Предте- ченской церкви, заиграли солдатские трубы. А по улицам ходили солдаты в зеленых мундирах, с косицами, сгоняли народ на площадь. На площади крутился на лошади молодой офицерик Гавриил Романович Дер- жавин*1. Собрались малыковцы, Державин к ним: - Кто зачинщик? Молчит толпа. - Кто зачинщик, вас спрашиваю? Всех перестреляю, если не скажете. Солдаты с косицами взяли ружья на руку. Толпа на колени. И выдала Ми- хайлу Бокова. - Вот кто зачинщик... А еще Сапожников... Да кривой портной; да Тимо- фей Андронов - они подбивали бунтовать. Решительный был молодой поручик Гавриил Романович Державин. - Повесить их!.. Подхватили солдаты с косицами Михайлу Бокова, повели на окраину Малы- ковки, и там на кладбищенских воротах повесили. А с ним - его тестя Са- пожникова, Тимошку Андронова и кривого булгу - портного... Зеленые солдаты с косицами разграбили до тла боковский дом, жену Бо- кова прочь выгнали с малым сынишкой, а дом сожгли... _______________ *1 Факт исторический. Г. Р. Державин - знаменитый поэт. Была зима, лютый мороз. Во весь голос вопила Бочиха - и мужа жалко, а еще больше - дома жалко, житья привольного жалко... Много лет спустя, на том месте, где было первое кладбище села Малы- ковки и где, на воротах, по приказу поручика Державина, был повешен Бо- ков и Сапожников с товарищами, родной брат Сапожникова построил храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы. И когда покровский колокол созывает теперь людей на молитву, он чуть плачет. И знают все, почему плачет колокол. Знают: на крови стоит цер- ковь Божия, Покрова Пресвятой Богородицы. * * * А время неуемно растит одних, старит других. Лет через двадцать пять на берегу Волги появился молодой мужик - бур- лак, грузчик - с черной бородой, выразительными глазами, горластый. Крикнет: - Гей-ей-ей... Двигайся!.. Аж в ушах запищит... И мужики смачно засмеются, заругаются... - Кто? - Боков. - А, это тот, у которого отца?.. - Тот самый. Оборотистый, крепкий мужик вышел. Побурлачил лет с десяток - свою прорезь завел, сам в дело пошел... Да нет уж. Проклятая казнь, проклятие привела к дому - не оправился Боков. Так захудал, запил. Вот-вот соберет добро - и - р-раз! - пропьет- ся до штанов. А годам к сорока, когда у него ребятишек куча была, за что-то посади- ли его в тюрьму, там он и сгиб. Но зацепка боковская в жизни была: дети. Выходили такими же мужиками крепкими, в плечах - косая сажень с чет- вертью, чернобородые, глаза ястребиные, круглые. И пили здорово. И голо- сино несли по наследству. И буйны были в пьяном виде. Малыковка росла, росла, росла - и в целый город выросла - Белый Яр. Там, где было мшистое болото, улицы теперь прошли - Караванная, Моховая, Приютинская. Народ крепкий в городе засел - бородатые мужики старообрядцы, настро- или молелен на укромных местах по Малыковке, скитов по Иргизу, что про- тив города в Волгу впадает, стал город пристанью волжским староверам и сектантам. Новиковцы, спасовцы, перекрещеванцы, духоносцы, лазаревцы, сопуны, прыгуны, сионцы, дырники, дунькиной веры, австрийского согласу, левя- ки... Как рыбы в Волге. Занимались сплавом леса, мукой торговали, кожами, обдирали мужиков саратовских и заволжских, строили мельницы, заводы, дороги, раздвигали город и в ширь и в глубь, несли культуру в глухой разбойничий край, а между делом, особенно по зимам, в трактирах и на базаре, толковали о Бо- ге, о крестном знамении, о том, на какое плечо надо сперва крест нести: на правое или на левое - спорили, - и в спорах порой дрались свирепо, по ушкуйнически, вцеплялись друг другу в бороды, - ибо считали такую драку делом святым: побить еретика - сто грехов простится. Ведь святитель Ни- колай, угодничек Божий, самый любимый, самый наш, самый русский, он же дрался с еретиками, бил их своими кулаками святыми по окаянным еретичес- ким шеям. А в праздники по зимам - с Николы зимнего - у кузниц во Львовской ро- ще собирались мужики и ребята со всего города и устраивали драки стена на стену. И здесь-то на воле гуляла старая разбойная кровь. Бились до полусмерти, ломали ребра и груди, сворачивали скулы, выби- вали глаза. Безумели в драках. И на побоище, как на праздник, с'езжались именитые купцы посмотреть, на санях. Поднявшись на о

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє