▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
к зынаю - зынаю псе... шанго. - Ноги-то подбери! - Нисиво. Солнышко тепылу еси. Нисиво - а!.. Вершинин насупился и строго, глядя куда-то подле китайца, с расста- новкой сказал: - Беспорядку много. Народу сколь тратится, а все в туман... У меня, Сенька, душа пищит, как котенка на морозе бросили... да-а... Мост вот взорвем, строить придется. Вершинин подобрал живот, так что ребра натянулись под рубахой, как ивняк под засохшим илом и, наклонившись к китайцу, с потемневшим лицом выпытывающе спросил: - А ты... как думашь. А?.. Пошто эта, а?.. Син-Бин-У, торопливо натягивая петли на деревянные пуговицы кофты, оробело отполз. - Ни зынаю, Кита. Гори-гори!.. Ни зынаю!.. Вершинин, склонившись над отползающим китайцем, глубоко оседая в пес- ке тяжелыми сапогами, как у идола, тоскливо и не надеясь на ответ, спра- шивал: - Зря, что ль, молчишь-то?.. Ну?.. Китайцу показалось, что вставать никак нельзя, он залепетал: - Нисиво!.. нисиво ни зынаю!.. Вершинин почувствовал ослабление тела, сел на камень. - Ну вас к чорту!.. Никто не знат, не понимат... Разбудили, побежали, а дале что?.. И осев плотно на камне, как леший, устало сказал подходившему Окоро- ку: - Не то народ умом оскудел, не то я... - Чего? - спросил тот. - На смерть лезет народ. - Куда? - Броневик-то брать. Миру побьют много. И то в смерть, как снег в по- лынью, несет людей. Окорок, свистнув, оттопырил нижнюю губу. - Жалко тебе? Подошел Знобов; под мышкой у него была прижата шапка с бумагами. - Подписать приказы! Вершинин густо начертал на бумаге букву В, а подле нее длинную жирную черту. - Ране то пыхтел-потел, еле-еле фамилию напишешь, спасибо, догать взяла, поставил одну букву с палкой и ладно... знают. Окорок повторил: - Жалко тебе? - Чего? - спросил Знобов. - Люди мрут. Знобов сунул бумажки в папку и сказал: - Пустяковину все мелешь. Чего народу жалеть? Новой вырастет. Вершинин сипло ответил: - Кабы настоящи ключи были. А вдруг, паре, не теми ключьми двери-то открыть надо. - Зачем идешь? - Землю жалко. Японец отымет. Окорок беспутно захохотал: - Эх, вы, землехранители, ядрена-зелена! - Чего ржешь? - с тугой злостью проговорил Вершинин: - кому море, а кому земля. Земля-то, парень, тверже. Я сам рыбацкого роду... - Ну, пророк! - Рыбалку брошу теперь. - Пошто? - Зря я мучился, чтоб опять в море итти. Пахотой займусь. Город-от только омманыват, пузырь мыльнай, в карман не сунешь. Знобов вспомнил город, председателя ревкома, яркие пятна на пристани - людей, трамвай, дома, - и сказал с неудовольствием: - Земли твоей нам не надо. Мы, тюря, по всем планетам землю отымем и трудящимся массам - расписывайся!.. Окорок растянулся на песке рядом с китайцем и, взрывая ногами песок, сказал: - Японскова мидако колды расстреливать будут, вот завизжит курва. Па- теха а!.. Не ждет поди, а, Сенька? Как ты думашь, Егорыч? - Им виднее, - нехотя ответил Вершинин. Над песками - берега-скалы, дальше горы. Дуб. Лиственница. Высоко на скале человечек, в желтом - как кусочек смолы на стволе сосны - часовой. Вершинин, грузно ступая, пошел между телегами. Син-Бин-У сказал: - Серысе похудел-похудел немынога... а? - Пройдет, - успокоил Окорок, закуривая папироску. Син-Бин-У согласился: - Нисиво. III. Корявый мужичонко в малиновой рубахе поймал Вершинина за полу пиджака и, отходя в сторону, таинственно зашептал: - Я тебя понимаю. Ты полагашь, я балда-балдой. Ты им вбей в голову, поверют и пойдут!.. Само главно в человека поверить... А интернасы- нал-то? Он подмигнул и еще тихо сказал: - Я ведь знаю - там ничего нету. За таким мудреным словом никогда доброго не найдешь. Слово должно быть простое, скажем - пашня... Хорошее слово. - Надоели мне хорошие слова. - Брешешь. Только говорил, и говорить будешь. Ты вбей им в голову. А потом лишнее спрятать можно... Это завсегда так делается. Ведь которому человеку агромаднейшая мера надобна, такое племя... Он тебе вершком, стерва, мерить не хочет, а верста. И пусь, пусь, мерят... Ты-то свою ме- ру знашь... Хе-хе-хе!.. Мужичонко по-свойски хлопнул Вершинина в плечо. Тело у Вершинина сжималось и горело. Лег под телегу, пробовал уснуть и не мог. Вскочил, туго перетянул живот ремнем, умылся из чугунного рукомойника согревшейся водой и пошел сбирать молодых парней. - На ученье, айда. Жива-а!.. Парни с зыбкими и неясными, как студень, лицами, сбирались послушно. Вершинин выстроил их в линию и скомандовал: - Смирна-а!.. И от крика этого почувствовал себя солдатом и подвластным машинкам, похожим на людей. - Равнение на-право-о... Вершинин до позднего вечера гонял парней. Парни потели, злобно проделывая упражнения, посматривая на солнце. - Полу-оборот на-алева-а!.. Смотри. К японцу пойдем! Один из парней жалостно улыбнулся. - Чего ты? Парень, моргая выцветшими от морской соли ресницами, сказал робко: - Где к японсу? Свово-б не упустить. У японса-то, бают, мо-оря... А вода их горячая, хрисьянину пить нельзя. - Таки же люди, колдобоина? - А пошто они желты? С воды горячей, бают? Парни захохотали. Вершинин прошел по строю и строго скомандовал: - Рота-а, пли-и!.. Парни щелкнули затворами. Лежавший под телегой мужик поднял голову и сказал: - Учит. Обстоятельный мужик. Вершинин-то... Другой ответил ему полусонно: - Камень, скаля... Бальшим камиссаром будет. - Он-то? Обязатильна. IV. Через три дня в плетеной из тростника траншпанке примчался матрос из города. Лицо у него горело, одна щека была покрыта ссадиной и на груди бол- тался красный бант. - В городе, - кричал матрос с траншпанки, - восстанье, товарищи... Броневик приказано капитану Незеласову туда пригнать на усмиренье. Мы его вам вручим. Кройте... А я милицию организую... И матрос уехал. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. I. На широких плетеных из гаоляна циновках лежали кучи камбалы, похожей на мокрые веревки угрей; толстые пласты наваги, сазана и зубатки. На че- шуе рыб отражалось небо, камни домов, а плавники хранили еще нежные цве- та моря - сапфирно-золотистые, ярко-желтые и густо-оранжевые. Китайцы безучастно, как на землю, глядели на груды мяса и пронзи- тельно, точно рожая, кричали: - Тре-епенга-а!.. Капитана руска. Кра-аба!.. Трепанга-а!.. Покупайло еси!.. А-а?.. Пентефлий Знобов, избрызганный желтой грязью, пахнущий илом, сидел в лодке у ступенек набережной и говорил с неудовольствием: - Орет китай, а всего только рыбу предлагат. - Предлагай, парень, ты? - Наше дело рушить все. Да. Рушь да рушь, надоело. Когда строить-то будем? Эх, кабы японца грамотного мне найти? Матрос спустил ноги к воде, играя подошвами у бороды волны, спросил: - На што тебе японца? У матроса была круглая, глядкая, как яйцо, голова и торчащие грязные уши. Весь он плескался, как море у лодки: рубаха, широчайшие штаны, гиб- кие рукава, плескалось и плыло. - Веселый человек, - подумал Знобов. - Японца я могу. Найду. Японца здесь много... Знобов вышел из лодки, наклонился к матросу и, глядя поверх плеча на пеструю, как одеяло из лоскутьев, толпу, на звенящие вагоны трамваев и бесстрастные голубовато-желтые короткие кофты - курмы китайцев, сказал шопотом: - Японца надо особенного, не здешнего. Прокламацию пустить чтоб. На- печатать и расклеить по городу. Получай. Можно по войскам ихним. Он представил себе желтый листик бумаги, упечатанный непонятными зна- ками, и ласково улыбнулся: - Они поймут. Мы, парень, одного американца до слезы проняли. Прямо чисто бак лопнул... плачет!.. - Может и со страху плакать. - Не сикельди. Главное разъяснить надо жизнь человеку. Без разъясне- ния что с его спросишь, олово! - Трудно такого японца найти. - Я и то говорю. Не иначе, как только наткнешься. Матрос привстал на цыпочки и глянул в толпу: - Ишь, сколь народу. Может и есть здесь хороший японец, а как его найдешь? Знобов вздохнул: - Найти трудно. Особенно мне. Совсем людей не вижу. У меня в голо- ве-то сейчас совсем как в церкви клирос. Свои войдут, поют, а остальная публика только слушай. Пелена в глазах. - Таких теперь много... - Иначе нельзя. По тропке идешь, в одну точку смотри, а то закружится голова - ухнешь в падь. Суши потом кости! Опрятно одетые канадцы проходили с громким смехом; молчаливо шли японцы, похожие на вырезанные из брюквы фигурки; пели шпорами сереб- ро-галунные атамановцы. В гранит устало упиралось море. Влажный, как пена, ветер, пахнущий рыбой, трепал полосы. В бухте, как цветы, тканые на ситце, пестрели се- ро-лиловые корабли, белоголовые китайские шкуны, лодки рыбаков... - Бардак, а не Рассея! Матрос подпрыгнул упруго и рассмеялся: - Подожди, - мы им холку натрем, белым-то. - Пошли? - спросил Знобов. - Айда, посуда! Они подымались в гору Пекинской улицей. Из дверей домов пахло жареным мясом, чесноком и маслом. Два китайца-разносчика, поправляя на плечах кипы материй, туго пере- тянутых ремнями, глядя на русских, нагло хохотали. Знобов сказал: - Хохочут, черти. А у меня в брюхе-то как новый дом строют. Да и ух- нул он взял. Матрос повел телом под скорлупой рубахи и кашлянул: - Кому как! Похоже было - огромный приморский город жил своей привычной жизнью. Но уже томительная тоска поражений наложила язвы на лица людей, на животных, дома и даже на море. Видно было, как за блестящими стеклами кафе, затянутые во френчи офи- церы за маленькими столиками пили торопливо коньяк, точно укалывая себя стаканами. Плечи у них были устало искривлены и часто опускались на гла- за тощие, точно задыхающиеся веки. Худые, как осиновый хворост, изморенные отступлениями лошади, расс- лабленно хромая, тащили наполненные грязным бельем телеги. Его эвакуиро- вали из Омска по ошибке, вместо снарядов и орудий. И всем казалось, что белье это с трупов. Ели глаза, как раствор мыла, пятна домов, полуразрушенных во время восстаний. Их было совсем немного, но все почему-то говорили: весь город развален снарядами. И другое, инаколикое, чем всегда, плескалось море. И по-иному, из-за далекой овиди - тонкой и звенящей, как стальная проволока, - задевал крылом по городу зеленый океанский ветер. Матрос неторопливо и немного франтовато козырял. - Не боишься шпиков-то? - спросил он Знобова. - Убьют. Знобов думал о японцах и, вычесывая западающие глубоко мысли, ответил немного торопливо: - А нет! У меня другое на сердце-то. Сначалу боялся, а потом привык. Теперь большевиков ждут, мести боятся, знакомые-то и не выдают. Он ухмыльнулся: - Сколь мы страху человекам нагнали. В десять лет не изживут. - И сами тоже хватили. - Да-а... У вас арестов нету? - Троих взяли. - Да-а?.. Иди к нам в сопки. - Камень, лес. Не люблю... скучно. - Это верно. Домов из такого камню хороших можно набухать. Прямо - Америка. А валяться без толку, ни жрать, ни под голову. Мужику ничего, а мне тоже, скучно. Придется нам в город итти. - Надо. II. Начальник подпольного революционного комитета, товарищ Пеклеванов, маленький, веснущатый человек, в черепаховых очках, очинял ножичком ка- рандаш. На стеклах очков остро, как лезвее ножичка, играло солнце, будто очиняло глаза, и они блестели по-новому. - А вы часто приходите, товарищ Знобов, - сказал Пеклеванов. Знобов положил потрескавшуюся от ветра и воды руку на стол и сказал: - Народ робить хочет. - Ну? - А робить не дают. Объяростил народ, меня... гонют. Мне и то нелов- ко, будто невесту богатую уговариваю. - Мы вас известим. - Ждать надоело. Хуже рвоты. Стреляй по поездам, жги, казаков бей... - Пройдет. - Знаем. Кабы не прошло, за што умирать. Мост взорвать хочет. - Прекрасно. - Снаряду надо и человека со снарядами тоже. Динамитного человека на- до. - Пошлем. Помолчали. Пеклеванов сказал: - Дисциплины в вас нет. - Промеж себя? - Нет, внутри. - Ну-у, такой дисциплины-то теперь ни у кого нету. Председатель ревкома поцарапал свой зачесавшийся острый локоть. Кожа у него на лице нездоровая, как будто не спал всю жизнь, но глубоко где-то хлещет радость и толчки ее жгут щеки румяными пятнами. Матрос протянул ему руку пожал, будто сок выжимая, и вышел. Знобов придвинулся поближе и тихо спросил: - Мужики все насчет восстанья, ка-ак?.. Случай чего - тыщи три из де- ревни дадим сюда. Германского бою, стары солдаты. План-то имеется? Он раздвинул руки, как бы охватывая стол, и устало зашептал: - А вы на японца-то прокламацию пустите. Чтоб ему сердце-то насквозь прожечь... У Пеклеванова была впалая грудь, и он говорил слабым голосом: - Как же, думаем... Меры принимаем. Знобову вдруг стало его жалко. "Хороший ты человек, а начальник... того", - подумал он и ему захоте- лось увидеть начальником здорового бритого человека и почему-то с лыси- ной во всю голову. На столе - большая газета, а на ней хмурый черный хлеб, мелко наре- занные кусочки колбасы. Поодаль на синем блюдечке - две картошки и подле блюдечка кожурка с колбасы. "Птичья еда", - подумал с неудовольствием Знобов. Пеклеванов потирал плечом небритую щеку - снизу вверх. - В назначенный час восстанья на трамваях со всех концов города появ- ляются восставшие рабочие и присоединившиеся к ним солдаты. Перерезают телеграфные провода и захватывают учреждения. Пеклеванов говорил, точно читая телеграмму, и Знобову было радостно. Он потряс усами и заторопил: - Ну-у?.. - Все остальное сделает ревком. В дальнейшем он будет руководить опе- рациями. Знобов пустил на стол томящиеся силой руки и сказал: - Все? - Пока, да. - А мало этого, товарищ! Пальцы Пеклеванова побежали среди пуговиц пиджака и веснущатое лицо покрылось пятнами. Он словно обиделся. Знобов бормотал: - Мужиков-то тоже так бросить нельзя. Надо позвать. Выходит, мы в сопках-то зря сидели, как кура на испорченных яйцах. Нас, товарищ, мно- га... тысчи... - Японцев сорок. - Это верна, как вшей могут сдавить. А только пойдет. - Кто? - Мир. Мужик хочет. - Эс-эровщины в вас много, товарищ Знобов. Землей от вас несет. - А от вас колбасой. Пеклеванов захохотал каким-то пестрым смехом. - Водкой поподчую, хотите? - предложил он. - Только долго не сидите и правительство не ругайте. Следят! - Мы втихомолку - ответил Знобов. Выпив стакан водки, Знобов вспотел и, вытирая лицо полотенцем, ска- зал, хмельно икая: - Ты, парень, не сердись - прохлаждайся, а сначалу не понравился ты мне, что хошь. - Прошло? - Теперь ничего. Мы, брат, мост взорвем, а потом броневик там такой есть. - Где? Знобов распустил руки: - По линии... ходит. Четырнадцать там, и еще цифры. Зовут. Народу много погубил. Может, мильон народу срезал. Так мы ево... тово... - В воду? - Зачем в воду. Мы по справедливости. Добро казенное, мы так возьмем. - На нем орудия. - Опять ничего не значит. Постольку, поскольку выходит и на какого чорта... Знобов вяло качнул головой: - Водка у тебя крепкая. Тело у меня, как земля - не слухат чело- вечьего говору. Свое прет! Он поднял ногу на порог, сказал: - Прощай. Предыдущий ты человек, ей-Богу. Пеклеванов отрезал кусочек колбасы, выпил водки и, глядя на засижен- ную мухами стену, сказал: - Да-а... предыдущий... Он весело ухмыльнулся, достал лист бумаги и, сильно скрипя пером, стал писать проект инструкции восставшим военным частям. III. На улице Знобов увидел у палисадника японского солдата в фуражке с красным околышем и в желтых гетрах. Солдат нес длинную эмалированную миску. У японца был жесткий маленький рот и редкие, как стрекозьи кры- лышки, усики. - Обожди-ка! - сказал Знобов, взяв его за рукав. Японец резко отдернул руку и строго спросил: - Ню? Знобов скривил лицо и передразнил: - Хрю! Чушка ты, едрена вошь! К тебе с добром, а ты с хрю-ю. В Бога веруешь? Японец призакрыл глаза и из-под загнутых, как углы крыш пагоды, рес- ниц, оглядел поперек Знобова - от плеча к плечу, потом оглядел сапоги и, заметив на них засохшую желтую грязь, сморщил рот и хрипло сказал: - Русика сюполочь! Ню?.. И, прижимая к ребрам миску, неторопливо отошел. Знобов поглядел ему вслед на задорно блестевшие бляшки пояса и сказал с сожалением: - Дурак ты, я тебе скажу! ГЛАВА ПЯТАЯ. I. Казак изнеможенно ответил: - Так точно... с документами... Мужик стоял, откинув туловище, и похожая на рыжий платок борода плот- но прижималась к груди. Казак, подавая конверт, сказал: - За голяшками нашли! Молодой крупноглазый комендант станции, обессиленно опираясь на низ- кий столик, стал допрашивать партизана. - Ты... какой банды... Вершининской? Капитан Незеласов, вдавливая раздражение, гладил ладонями грязно пах- нущую, как солдатская портянка, скамью комендантской и зябко вздрагивал. Ему хотелось уйти, но постукивавший в соседней комнате аппарат телеграфа не пускал: - "Может... приказ... может..." Комендант, передвигая тускло блестевшие четырехугольники бумажек, из- нуренным голосом спросил: - Какое количество... Что?.. Где?.. Со стен, когда стучали входной дверью, откалывалась штукатурка. Незе- ласову казалось, что комендант притворяется спокойным. "Угодить хочет... бронепоезд... дескать, наши..." А у самого внутри такая боль, какая бывает, когда медведь проглатыва- ет ледяшку с вмороженной спиралью китового уса. Ледяшка тает, пружина распрямляется, рвет внутренности - сначала одну кишку, потом другую... Мужик говорил закоснелым смертным говором и только при словах: - Город-то, бают, узяли наши. Строго огляделся, но, опять обволоклый тоской, спрятал глаза. Румяное женское лицо показалось в окошечке: - Господин комендант, из города не отвечают. Комендант сказал: - Говорят, не расстреливают - палками... - Что? - спросило румяное лицо. - Работайте, вам-то что! Вы слышали, капитан? - Может... все может... Но, ведь, я думаю... - Как? - Партизаны перерезали провода. Да, перерезали, только... - Нет, не думаю. Хотя!.. Когда капитан вышел на платформу, комендант, изнуренно кладя на подо- конник свое тело, сказал громко: - Арестованного прихватите. Рыжебородый мужик сидел в поезде неподвижно. Кровь ушла внутрь, лицо и руки ослизли, как мокрая серая глина. Когда в него стреляли, солдатам казалось, что они стреляют в труп. Поэтому, наверное, один солдат приказал до расстрела: - А ты сапоги-то сейчас сними, а то потом возись. Обыклым движением мужик сдернул сапоги. Противно было видеть потом, как из раны туго ударила кровь. Обаб принес в купэ щенка - маленький сверточек слабого тела. Сверто- чек неуверенно переполз с широкой ладони прапорщика на кровать и заску- лил. - Зачем вам? - спросил Незеласов. Обаб как-то не по своему ухмыльнулся: - Живость. В деревне у нас - скотина. Я уезда Барнаульского. - Зря... да, напрасно, прапорщик. - Чего? - Кому здесь нужен ваш уезд?.. Вы... вот... прапорщик Обаб, да золо- топогонник и... враг революции. Никаких. - Ну? - жестко проговорил Обаб. И, точно отплескивая чуть заметное наслаждение, капитан проговорил: - Как таковой... враг революции... выходит, подлежит уничтожению. Обаб мутно посмотрел на свои колени, широкие и узловатые пальцы рук, напоминавшие сухие корни, и мутным, тягучим голосом проговорил: - Ерунда.

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє