▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
мальчишку, и только подлил масла. Совсем разошелся Андрюша, и взяли нас, как тогда Южакова, не совсем даже и деликатно. Первый раз за всю мою жизнь довелось мне быть под арестом, точно трамвайному жулику, и очень было досадно, что по такому глупому делу, и в душе я подосадовал на Андрюшу. Привели нас в полицию и рассадили по комнатушкам. Досталась мне ком- натка небольшая, под потолком лампочка и у стены койка. Заперли за мною дверь, как за арестантом. Присел я на койку и про себя думаю: горевать мне теперь или смеяться? Стал я от скуки разбирать на стенах надписи, - не мало перебывало в клетушке народу и больше из загулявших матросов, и даже нашел я одну по-русски: "Сидел Иван Журавлев. Пароход Саратов". - Стало мне вдруг весело и спокойно, завалился я спать. По утру доставили нам любезным порядком кофею и по ломтю хлеба с мас- лом, и вспомнил я Южаковскую шутку про "королевское угощение". А после завтрака вывели нас во двор, - и в автомобиль крытый, как ящик, повезли в суд. И подивился я тогда ихней скорости и устройству. Протряслися мы в автомобиле минут двадцать, и высадили нас на большом дворе и чистом, провели через черный ход. И с большим я наблюдал любо- пытством. Оставили нас в коридоре, внизу, приказали ждать. А когда пришла наша очередь, показали на дверь - входить. И оказались мы за решеткой, посре- ди суда, перед самим судьею. И тут же свидетели - вчерашние полицейские. Сперва обратился судья к Андрюше. Выспросил все точно, о роде занятий, а главное, не знается ли с большевиками и какое имеет отношение к забастовке. Понял я по его вопро- сам, что подозревают нас в большом деле. Отвечал Андрюша на суде вполне вежливо и все точно и по полной прав- де. Рассказал и о нашей нужде. Обратился судья ко мне: - Вы подданный чей? - Российский. - Большевик? - Нет, я не большевик. - В России все большевики! А что вас заставляет жить здесь? Рассказал я ему подробно о своем положении. Выслушал он будто с со- чувствием и, опросивши свидетелей, объявил приговор: оштрафовали Андрюшу на полфунта. XII Второй месяц не получали мы жалованья, ни копейки, и прошел в те дни слух, что переходит завод в другие руки, а нам доведется тугонько. А перед рождеством приехали на завод двое: наш рыжий и с ним другой, - высокий, в черном, молчаливый. Было у черного лицо неподвижное, блед- ное, руки держал в карманах, на нас почти не взглянул. Рассыпался перед ним рыжий мелким бесом. Осмотрели они завод, черный ни слова. Поручили мне наши переговорить с ним. Подошел я к нему, остановился. Вижу, глядит в землю. Начал я очень вежливо: - Позвольте, - говорю, - спросить: беспокоимся мы о нашей судьбе, по- тому прошли здесь слухи, и не получаем жалованья, даже в половинном раз- мере, как было обещано... Посмотрел он на меня мельком, передернул плечом, и этак твердо: - Да, - говорит, - завод может стать. - Жалованье вы получите, когда окончится забастовка, и у нас будут деньги. Теперь могу вам выдать нем- ного... по одному фунту. Стал я было о крайней нашей нужде, о наших долгах, а он мне так-то небрежно: - Как вам угодно. У вас полное право с нами судиться. Беспорядка и неподчинения мы не потерпим: здесь не Россия. - Очень, - говорю, - понимаю, и нет у нас никакого желания с вами су- диться, желаем мы жить миром, интересует нас наша судьба по вполне по- нятным причинам. Поднял он голову, - глаза чужие и темные: - Хорошо, - говорит, - мы вас известим. Остались мы после того в полном расстройстве, и пошло у нас как-то все неладом. Переехал от нас корнет, получил место у консула, писцом, - видно, взяли его из милости. А мы остались без дела. Похуже это самой тяжкой работы. Бегал Южаков по знакомым, кормился, как птица небесная. У меня опять пошатнулось здоровье, томило по ночам в груди, и много изво- дила бессонница. Почти не спал я, тогда и голова у меня была пухлая, тяжкая, и дрожали руки. Голод мучил не сильно, приучил я себя есть мало, и была даже от того особая легкость в груди и ногах. Равнодушно засмат- ривал я в магазинные окна, где на больших липовых досках лежало мясо, - розовое, с белыми жилками, большими кусками: замечательное здесь мясо! Думал я, какой теперь голод в России и, может-быть, погибают люди, а все-таки не знать им нашего горького горя: тоски по своему родному! И частенько вспоминал я Заречье, и как живая передо мною стояла Соня. Ви- дел я во сне своих стариков и всегда очень живо, и почему-то частенько мне представлялся отец: будто молодой и веселый, и бывало мне после тех снов жутко, и думалось, - не случилось ли в доме худое? А через короткое время пришла на мое имя записка от местного консула. Рука, вижу, знакомая, с росчерком, писал, видно, наш корнет. Сказано бы- ло в записке, чтобы зашел я по нужному делу. Подумал я, что с недобрым. Так и вышло. Пришел я в назначенный час, постучался. Открыл мне корнет, чис- тенький, бритый. Был он, видимо, за секретаря. Со мной поздоровался су- хо. Вышел ко мне консул, подал руку. Был он маленький черный, и как мура- вей, быстрый. Посадил меня в кресло. - Так и так, - говорит, - должен, я вам сообщить неприятность. - Что ж, слушаю: нам к неприятностям не стать привыкать. А мне и в самом деле было в тот раз все равно, хоть на какую беду. Разглядывал я его кабинет: большой, заставленный мебелью, и был он между столами и стульями, как в поленнице мышь. Угостил он меня папироской. - - Получил я от вашего начальства извещение, что вы и другой, как его... Этчис, здешний подданный, ваш сослуживец, больше не состоите на службе, и присланы вам для расчета деньги, по четыре фунта. Уполномочен я передать эти деньги. Запнулся как-будто: - Вижу, - говорит, - по вашему лицу, что вы нездоровы. И зачем вам было путаться с Зайцевым? Имя его тут давно нам известно. - Да что, что такое? - Очень, - говорит, - неприятно, - известно нам, что были вы в сноше- нии с врагами государственного порядка и сами сочувствуете... И даже су- дились. Очень я удивился: - Да кто это, - говорю, - вам наплел? И тут мне в глаза: в углу, за столиком, сидит наш корнет при полном порядке, костюмчик на пуговке, в руках карандашик. И прячет глаза. Усмехнулся я про себя. - Нет, ни в чем я невиновен, и все это очень странно. Жить, говорю, нам действительно нечем... Вижу, на меня смотрит: верить или не верить? - и в глазах его сожале- ние. Повторил я еще раз. - Можете, - говорю, - мне поверить. Выдал он мне деньги, по четыре фунта, потом повернулся неловко, вынул бумажку пятифунтовую, подает мне: - Извините, - говорит, - это от меня вам в долг, на время... Когда получите жалованье, возвратите. Поглядел я на него: от чистого сердца! Понял я тогда, что видно нехо- рош у меня вид, коль этак жалеют люди. Поблагодарил я его и отказался от денег. Проводил он меня до двери и сказал еще раз на прощанье: - Так-то, друг, держитесь этих людей подальше. - Что же, так и не верите мне? - Вам, - говорит, - верю, но русских людей я знаю, их слабость... Ра- зумеется, ваше дело, только уж лучше вы образумьтесь. Вышел я от него с легким сердцем, точно вдруг свалилась с меня гора. Так-то вот в лихом горе бывает частенько. XIII Правильно я тогда ему сказал: нам не стать привыкать! Поговорил я с Андрюшей, и порешили мы ехать немедля, назад, в главный город. Приглашал он меня к своим жить, пока не найдем места. Южаков оставался. Выходило ему где-то место, на пароходе, и поджидал он окончания забастовки. К сообщению моему он отнесся равнодушно, а меня пожалел: не мало с ним помыкали горя! А я в своем характере стал замечать перемену, стал я точно смелее и глядел на людей прямо. Обменялись мы с Южаковым на прощание письмами, каждый на свою родину, и положили друг-дружке крепкое слово: кто будет жив и первый попадет в Россию, - тот передаст письмо. Думалось мне почему-то, что не увижу Южа- кова, и что прежде меня он проберется в Россию. Уехали мы на другой день поутру. Провожал нас Южаков и наши "рыжие", знали они от нас несколько слов по-русски и кричали громко: "Прощай! прощай!" - и махали руками. Понял я, что хорошие девушки и к нам привык- ли. Андрюша очень бодрился. Был он в летнем пальтишке, длинный. Вагонов здесь не топят, и порядочно мы промерзли. Всю дорогу держались мы весело, шутили над своею судьбой, и было нам от того легче. Приехали мы еще засветло, и повел он меня прямо к своим. Сколько народу! - и этот воздух, городской, особенный, помирать буду, - узнаю. Хорошо я приметил, что в каждом городе свой особенный запах, и можно узнать даже с завязанными глазами. И опять почувствовал я, что нездоров, холодно стало дышать, и подумал я с большим страхом: что стану делать, если опять захвораю? Пошли мы пешком большой и широкой улицей, и опять нам навстречу кати- лись автомобили и рекой текли люди. Закружилася у меня голова, и даже пришлось придержаться. Справился я с собой скоро. Шли мы пешком версты две. Отец Андрюши жил, по-здешнему, недалеко, - в темной и глухой улице, где по обе стороны чередой тянулись ворота, большие и темные, будто не открывавшиеся никогда. В одни такие ворота зашли мы. Был это гараж для автомобилей, большой и мрачный. Поднялись мы со двора по узенькой лестнице наверх, постучались. Жил отец Андрюши сторо- жем при гараже, в двух комнатушках. Встретили нас с большою радостью. Старик - отец Андрюши - был ма- ленький, легкий, в морщинках. А мать - высокая и крупная, и на нее всем своим обликом походил Андрюша. Выбежала к нам сестренка его, девушка, тоже высокая и лицом чистая, как брат. А за нею два мальчика в курточках. И чем-то сразу напомнила она мне Соню, какою-то черточкою в лице, своею улыбкою, и так это вышло, что вдруг забилося у меня сердце... Понял я тогда, что живут они в большой нужде и очень теснятся: пять человек на две комнатки, - и пожа- лел я, что, не подумавши, согласился на Андрюшино предложение. А тут они на меня все: - Вы - русский, русский? - Да, - говорю, - русский, самый, что ни на есть. - Ну вот как хорошо, как мы рады! Ведь вы Андрюшин приятель, он нам писал. И больше всех Андрюшина сестренка - Наташа, - глаза так и блестят: - Так мы здесь по России скучаем и о русских людях!.. Понял я, что и впрямь рады сердечно, - хорошие люди. А старик вокруг нас ходит, тоже доволен, поглядывает на Андрюшу. Поставили для нас кофей, усадили, все по-семейному, и первый раз по- чувствовал я себя так, точно вдруг перенесся в Россию, такие были ласко- вые и простые люди. Разглядел я всех. Понравилась мне Андрюшина мать. Была она совсем простая, и лицо у нее бабье, деревенское русское. Помню, спросил я у нее между прочим: - Как же, - говорю, - привыкаете к чужой стороне? Взглянула она на меня: - Никогда, - говорит, - не привыкну и не думаю привыкать! Тут мне каждый камушек лежит поперек. И опять я загляделся на сестренку Андрюшину. Было у ней что-то от Со- ни, нет-нет и проглянет, где-то в улыбке ее, в самых губах. А так была непохожа: выше ростом, и держалась смелее. И почему-то билося у меня сердце. Попервоначалу ничего не объявил Андрюша о нашем положении, о том, что остались мы без работы и приехали искать места. Просидели мы так весь вечер в разговорах. Рассказал мне Андрюшин отец, как выехали они из Петербурга сюда, на хорошее жительство, и как вот тут приходится мыкать горе. Старые-то корни давненько подгнили. А сестренка знай режет свое: - В Россию, в Россию! Видеть, - говорит, - не могу здешних. Улеглись мы в тот день поздно, наговорившись. Потеснились для нас в комнатенке, освободили место, и долго я лежал не засыпая, сдерживал ка- шель. Не выходила у меня из головы Соня, а с нею Россия. - Когда-то уви- жу? Есть у меня примета: всякий раз перед болезнью, теснит в груди и не- меют ноги, и чувствовал я, что не выдержу долго. Поутру объявил Андрюша, что выгнали нас с завода и приехали мы искать места. Рассказал все подробно. Выслушал нас старик, покачал головою: - Все это прискорбно, но не следует падать духом. Время, конечно, та- кое, - и безработных в стране очень много... Присоветовал он нам итти в контору, требовать наше жалование, и тут мы и порешили начать с того день. XIV Тогда же поутру пошли мы в контору, а по-здешнему в "офис", куда дав- ненько приходили с Южаковым, чтобы сговориться о месте. И опять сидели на кожаных стульях и видели, как за стеклянною дверью перебегают люди и блестят у них на головах проборы. Держали нас очень долго. Принял нас тот черный, что был у нас на заводе. Сидел он перед столом в вертящемся стуле и писал быстро золотой ручкой, и запомнил я его пальцы - длинные и костлявые. Положил он ручку и поворотился к нам на винту вместе со стулом: - Что хотите сказать? Объявил я ему точно, что уволены мы с завода, по неизвестным причи- нам, и выплачено нам жалованья всего лишь по четыре фунта. Было мне почему-то неловко, и глядел я на его руки: я по рукам узнаю человека. Усмехнулся он тонко, взглянул исподлобья. - О причинах вам неизвестно? - Да, - говорю, - понять мы не можем и не знаем за собою вины. Стал он очень холодный: - Так, - говорит, - вы должны понимать, что мы не можем держать у се- бя лиц, могущих нас скомпрометировать в глазах державы, давшей нам при- ют. Вы, разумеется, помните, что взяты по рекомендации консульства, и тем более должны были себя соблюдать. И дальше, дальше, - все очень чисто и точно. Даже вступился за меня Андрюша: - Как же так, мы вместе работали, и мне все известно?.. Перебил его черный: - Ваше дело иное, вы подданный здешний и не можете класть пятна. - Деньги мы выплатим вам теперь же с условием, что вы дадите расписку в том, что ни теперь ни вперед не будете иметь к нам никаких претензий. И тут нам бумажку, что писал при нашем приходе. Переглянулися мы с Андрюшей: подпишем? Выдали нам деньги, по шести с чем-то фунтов. На том и покончили нав- сегда. И, выходя из конторы, опять я подумал: так вот мне всегда, еще со школы, всегда я без вины виноватый. В тот день перебрался я на новое жительство. Не пускали меня в Андрю- шином семействе, и сам Андрюша грозил запомнить навек, но понимал я их тесноту и сослался на свое нездоровье. Остановился я в частном доме, в "хоузе", в другой стороне города, у самых доков, где беднейшие люди. Был это большой дом, мрачный и старый, видавший виды. Через улицу начинались склады. По вечерам там тускло го- рели фонари, было темно, и потом узнал я, худая ходила о тех местах сла- ва, мне же было тогда безразлично, и не было во мне никакого страху. Комната досталась мне большая и мрачная, как подземелье. Встретила меня хозяйка, седая и говорливая, сказала цену: два шиллинга за неделю. О том, кто я и откуда почти не спросила, видно, такой был порядок. Долго и буду помнить те три недели. Стояли в комнате две большие кровати, рядышком, как в семейной спальне. Мне указала хозяйка на одну, что была подальше. А на другой спал человек, и виднелся из-под одеяла стриженый его затылок, волосы редкие, рыжие. И тут же обочь стул, и на стуле пиджак черный и подтяжки. Валялись под кроватью грязные сапоги. Спросил я у хозяйки тихонько: - Кто этот человек будет, и с кем мне доведется жить? - А это, - говорит, - норвежец, безработный, человек честный, и вы, пожалуйста, будьте покойны. А я ко всему попривыкнул и даже обрадовался, что вот опять не один буду. Остался я жить в той комнате вместе с норвежцем. Великие стояли туманы, и в комнате всегда было желто, как в могиле, и с утра надо было зажигать газ. Ложился я и вставал рано и уходил на це- лый день, не мог я тогда сидеть в комнате один-на-один, точила меня тос- ка, и бродил я по городу, сказать можно, бесцельно, куда заведут глаза. Вредят мне туманы. И каждый вечер меня знобило. Приходил я рано, забирался под одеяло, накрывался с головою своим пальтишком. Донимал меня в те дни холод. И придумал я каждое утро покупать большую газету: хватало мне под фуфайку и в сапоги на стельку. Шелестел я как мешок с сухим листом, но от холода было надежно. И смеялся я тогда над собою: что вот и газета может спасти человека! Жестоко я в те дни простудился. Известно, ноги сырые, калош здесь не носят. И каждую ночь колотила меня лихорадка. Сожитель мой приходил поздно, и за три недели ни единого разу не ви- дел я его лица. Приходил он осторожно и ложился, не зажигая огня. И каж- дый раз слышал я, как засыпает, и тянуло от него легонько джином. Утром я поднимался раньше и опять видел его затылок и на стуле подтяжки, - си- реневые, с узором. И за три недели ни единым не обмолвилися мы словом. Спали мы почти рядом, и я чувствовал его теплоту. Было мне по ночам трудно, мучили меня виденья, и радовался я, приходя в себя, что вот ле- жит со мной рядом живой человек. Прислушивался я к его дыханию, и стано- вилось мне легче. Был мне тот чужой человек ночами, как близкий родной. И в который раз передумывал я свою давнишнюю мысль, что человек человеку не враг, не совратитель и не супостат: человек человеку - кровный брат. Никогда не забуду тех дней. Ходил я как не в своем уме. Бывало, закружится, закружится голова, и сам я легкий, - вот-вот вознесусь, и в груди, как голубь крылами. Даже страшился: думал, как бы не умереть невзначай. Бегал я по всему городу, куда носили ноги. Мне на людях легче. Бывало, брожу по базарам, - люди, люди, люди, и я меж людей, как пылинка. А на базарах я люблю с детства: базары везде одинаковы, - здесь и у нас, в Заречьи, и также ходуном ходят люди. Забегал я разок к Андрею, но и у него не мог усидеть долго, не мог я тогда говорить с людьми, и все-то точило меня бежать. Даже Андрюша заме- тил: - "Ишь, так вас и подмывает, ну куда, - говорит, - спешите!" А сказать правду, подойди ко мне такой человек, что бы в силе: - Вот тебе, мол, вольная дорожка, снимай сапоги, беги босиком в твое Заречье, как мать родила! И побежал бы! Вот мне как было, и совсем я был невменяем. Бывало со мною и так: бегу, бегу и забудусь. Какая улица, где бегу? Стану, как полоумный и уж когда-то приду в свою память. Так-то раз со мной на базаре. Остановился я перед одним человеком. Очень он мне напомнил дьякона нашей заречинской, Николы Мокрого, церкви, - черный, горластый, волосья по ветру. Продавал он какую-то мазь для ро- щенья волос. Тут таких шарлатанов и жуликов много. Стоял он на помосте, лицом к публике. Лицо грязное, в синих угрях, волосье, как у льва, из рукавов манжеты оборванные. Остановился я близко и все на ботинки его смотрел, на серые гетры с круглыми пуговицами. И много зевак его слуша- ло. А он, нет-нет, и обернется на публику задом, запустит лапищи в свою поповскую гриву: смотрите, мол, лэди и джентльмены, что делает моя мазь, убедитесь!.. И вдруг меня словно копытом в лоб: - Пропадаю! Так это мне, точно спал и вдруг пробудился, и поплыла подо мною зем- ля. Навек запал мне тот кудластый. И уж не мог я отделаться от той прон- зительной мысли: - Пропадаю! Не сознавал я себя толком, было передо мною одно: что вот вокруг лю- ди, дома, магазины, - и стены, стены, стены, и что тут человеку погиб- нуть, как где-нибудь в сибирской тайге... Никто даже и не заметит, ни единая не сдвинется точка. Так мне это стало тогда страшно, что хоть го- ловой о камень. Разумеется, был я в болезни и не в себе. Тогда-то и побежал я опять в наше к

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє