╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
ечностей, и больше ничего. S.O.S. - это пароль, который кидает ра-
дио в пространство, когда гибнет судно, и он значит: "- спасите нас,
спасите наши души!" - В вахтенном журнале "Свердрупа" возникла следующая
запись:
АКТ.
"192* года, августа 12 дня, мы, нижеподписавшиеся, капитан э/с
"Свердруп", Алехин Павел Лукич и капитан и владелец парусного судна "Ме-
зень", Поленов Марк Андреевич, в присутствии начальника Русской Полярной
Экспедиции проф. Кремнева Николая Ивановича, составили настоящий Акт о
нижеследующем: 11 авг. в 23 часа 30 мин. в 65°04' N и 39°58'0'' W, идя
компасным курсом N 39, общая поправка 10, э/с "Свердруп" наскочил на
шедшее с грузом рыбы в Архангельск под полной парусностью при ветре NW
силою в 1 балл, при видимости за темнотой ночи от 30 до 40 саженей п/с
"Мезень", ударив его форштевнем в правый борт против форвант. При ударе
получился пролом, от которого парусник начал наполняться водой и погру-
жаться, ложась на левый борт. Команда "Мезени" перешла на "Свердрупа" в
момент столкновения по бушприту, капитан же перешел на "Свердрупа" в тот
момент, когда через несколько минут "Мезень" надрейфовала на нос "Сверд-
рупа", при чем последовал легкий вторичный удар. После этого "Свердруп"
отошел назад, была спущена шлюпка и послана команда со штурманом Медве-
девым для осмотра "Мезени" и выяснения способов спасения. По прибытии
шлюпки было решено, по просьбе капитана "Мезени", подойти к ней и взять
ее на буксир бортом; в это время "Мезень" постепенно ложилась на левый
борт. При подходе, вследствие темноты и дрейфа, "Мезени" был нанесен
"Свердрупом" третий удар, в корму, при чем "Мезень" уже лежала на левом
борту. Видя, что взять бортом на буксир "Мезень" невозможно, "Свердруп"
подошел к ней кормой и начал шлюпкой завозить на нее буксиры, которые
были закреплены за правый становой якорь "Мезени". В 0 час. 40 мин. 12
авг. была закончена заводка буксиров и начали буксировать "Мезень" по
направлению к пловучему маяку Северо-Двинский. В момент, следующий за
столкновением, на п/с "Мезень" огней нигде, кроме окон кают-компании, не
было видно, и этот огонь был виден, пока "Мезень" не погрузилась в воду.
На "Свердрупе" никаких повреждений не оказалось. Настоящий Акт составлен
в трех экземплярах и записан на страницу Вахтенного Журнала "Свердруп" -
-
Так было. Экспедиционное судно "Свердруп" свинтилось, убралось, шло в
море, чтобы месяцы не видеть ни людей, ни человеческой земли, маяк отго-
рел сзади, люди, после бестолочи Архангельска, расползлись по каютам и
притихли. Художник Лачинов долго стоял у кормы, смотрел, как из-под вин-
та выбрасывались светящиеся фосфорические медузы: от них эта черная
ночь, ночной холод, беззвездное небо, ветер, тишина просторов и плеск
воды за бортами были фантастичны, медузы возникали во мраке воды, всплы-
вали вверх и вновь исчезали в мути, погасая. Потом Лачинов пошел в ка-
ют-компанию, многие уже ушли спать. Потому что судно было отрезано на
месяцы от мира, было колбой, из которой никуда не уйдешь, Лачинову все
время казалось, что все они здесь на судне - как в зиме в страшной про-
винции, где никто никуда ни от кого не уйдет и поэтому надо стремиться
быть дружественным со всеми и за всех, и забыть все, что не здесь. В ка-
ют-компании перед вахтой и в полночь сидел второй штурман Медведев, ост-
ряк, играл на гитаре и пел о Шнеерзоне, о свадьбе его сына в Одессе, об-
летевшей весь мир. Кино-оператор, точно такой, какими судьба судила быть
кинооператорам, разглагольствовал о разных системах киноаппаратов. Меха-
ник мотал очумевшей головой, ничего не понимая. - И тогда все услыхали
отчаянный человеческий крик, и толчок, и треск, и то, как осел "Сверд-
руп", и как он дернулся с полного хода вперед на полный назад. Кто-то
пробежал мимо в одном белье. Лачинов и все, бывшие в кают-компании, по-
бежали на бак. Ночь была темна и холодна, беззвездна, и ветер шел поры-
вами. Во мраке перед носом "Свердрупа" стоял корабль, повисли над
"Свердрупом" белые паруса, уже обессилившие. И из мрака, из-за борта
"Свердрупа" на бушприте появились человечьи головы, людей, молодых и
стариков, обезумевших людей, которые плакали и кричали, - орали все
вместе, одно и то же, безумно: -
- Что вы делаете, ааая?! что вы делаете?!.. -
Люди толпились раздетые; горели прожекторы, в клочья разрывая мрак,
отчего мрак был только сильнее, - и нельзя было понять, кто приполз
из-за борта, от смерти, кто - раздетый - прибежал с жилой палубы. Кто-то
скомандовал полный назад, стоп, полный вперед, - во мраке под парусами
гибнущего парусника, в свете прожекторов, бегал, как бегают кошки на
крыше горящего здания, человек, махал руками, орал так, что достигало
только одно слово - "под либорт! под либорт!" - ныл радио-аппарат, - и
тогда ударил вновь "Свердруп" в борт парусника, и с ловкостью кошки воз-
ник из-за борта в свете прожекторов новый человек, бородатый старик, и
из разинутой пасти летели слова: - "черти! черти! черти! голубчики! -
под либорт, под либорт! берите! берите!"...
А во мраке гибла белая шхуна, повисли бессильно паруса, клонились к
воде. Ни одного огня не было на шхуне и только мирно, по-зимнему горела
семилинейная лампенка на корме в кают-компании. Вскоре узналось, что
старик, влезший на "Свердрупа" последним - капитан парусника, что он со-
рок семь лет ходит по морям, четырежды гибнул - и четыре громадных крес-
та стоят на Мурмане, около сотен других, поставленных в память спасения
от смерти в море; - и что судовую икону - Николу-угодника, - которой
благословил отец сына сорок семь лет назад, - Николу успел взять с собой
капитан [это обстоятельство настоятельно просил капитан Поленов внести в
Акт, и поклялся при всех, что пятый поставит крест он у себя в Терибей-
ке, на Мурмане]; - что "Мезень" выдержала пятидневный шторм, "держали
бурю", и тут, переутомленные, в затишьи заснули, проспали вахту, - а
"Свердруп" был пьян: тысячи верст просторов, сотни верст направо и нале-
во, и вокруг, - и надо же было двум суднам найти такую точку в этих
просторах, чтобы одному из них погибнуть; - одно утешение - теория веро-
ятности - не "Мезень" - "Свердрупа", а "Свердруп" - "Мезень"! - Гудело
радио, нехорошо, сиротливо. Белые паруса "Мезени" легли на воду, - и до
последней минуты горела, горела сиротливым огнем в кают-компании на "Ме-
зени" керосиновая семилинейная лампенка.
Лачинов чувствовал себя весело и покойно, но руки чуть-чуть дрожали.
И самым страшным ему был огонек в кают-компании на паруснике, этот до-
машний, мирный огонек, точно по осени в лесной избушке, - этот огонек
бередил своей неуместностью. Лачинов думал, что, если бы он прочел в
книге об этой страшной ночи, когда в ветре и мраке никто не спал, а ста-
рики-поморы, которые появились из-за борта, плачут от лютого страха
смерти, - об этом паруснике, который на глазах, вот с лампенкой в каюте,
затонул и повалился на борт, - вот о той лодке, которую "Свердруп" спус-
кал на воду и которая пошла к тонущему судну, а ей кричали, чтоб осто-
рожней, чтобы не затянуло в воронку, если корабль пойдет ко дну, - если
бы Лачинов прочел это в книге, ему было бы холодновато и хорошо читать.
И он думал о том, что любит читать книгу Жизни - не на бумаге. Лачинов
стоял у борта, в воде возникали и меркли фосфорические медузы, начинало
чуть-чуть светать, "Свердруп" шел к берегу. К Лачинову подошел Саговс-
кий, сказал:
- А у меня новый друг появился. Смотрите, какой котишка славный. Его
штурман Медведев привез с "Мезени", - в руках у него был котенок. - Пе-
репугались?
- Нет, - не очень, - ответил Лачинов. - Смотрите, какая медузья кра-
сота, - но, - вот тот огонек у кормы у меня все время смешивается со
скверненьким маленьким человеческим страшком! -
- А мы можем послать еще по письму, мы идем к берегу, - сказал Са-
говский. - Я уже написал.
- Нет, я никому ничего не буду писать, - ответил Лачинов.
---------------
...А потом было море, в труде и штормах. Шторм бил семнадцать дней.
Еще в горле Белого моря встретил шторм. "Свердруп" по 41-му меридиану
шел на север, к Земле Франца-Иосифа, с тем, чтобы сделать высадку на
Кап-Флоре, в этой Мекке полярных стран, где дважды повторилось одно и то
же, когда гибнущий Нансен, покинувший свой "Фрам", встретил на Кап-Флоре
англичанина Джексона, - и когда гибнущий русский штурман Альбанов, поки-
нувший далеко к северу от Земли Франца-Иосифа гибнущую, затертую льдами
"Анну" Брусилова, два месяца шедший по плывущему льду на юг к Земле
Франца-Иосифа, ушедший с "Анны" с десятью товарищами и дошедший до мыса
Флоры только с одним матросом Кондратом [ибо остальные погибли во
льдах], - встретил на Кап-Флоре остатки экспедиции старшего лейтенанта
Седова - уже после того, как Седов, в цынге, в сумасшествии, с револьве-
ром в руках против людей, на собаках отправился к полюсу и погиб во
льдах.
Начальника экспедиции профессора Кремнева - одного из первых свалило
море ("море бьет"), но он выползал на каждой станции из своей каюты, се-
рый, бритый, с обесцвеченными губами, - лез на спардек, стоял там молча
и, если говорил, то говорил только одну фразу:
- Мы делаем такую работу, которую до нас не делало здесь человечест-
во, - мы идем там, где до нас не было больше десятка кораблей! - -
Через каждые шесть часов - через каждые тридцать астрономических ми-
нут - на два часа были научные станции, и семнадцать дней - до льдов -
был шторм. Жилая палуба была в трюме, в носовой части корабля; все было
завинчено, люки были закупорены; судно - влезая на волны и скатываясь с
них - деревянное судно - скрипело всеми своими балками и скрепами; судно
шло уже там, где вечный день, и в каютах был серый сумрак. Люди, по-двое
в каюте, лежали на койках, когда не работали, в скрипе и духоте. На суд-
не было привинчено и привязано все, кроме людей, - и все же не было
торчка, с которого не летело бы все; люди, лежа в койках, то вставали на
ноги, то вставали на головы: - качая, кренило на - больше, чем на 45°,
ибо больше не мог уже показывать кренометр, сошедший в капитанской будке
с ума. Сначала были ясные, упругие, синие дни под белесо-синим небом
[ночью неба не было, а была муть, похожая на рыбью чешую и на воду], -
потом были метели, такие метели, что все судно превращалось в ком снега,
потом были туманы, и тогда спадал ветер. И кругом были небо, вода - и
больше ничего в этих холодных просторах. Иногда ветер так свирепо пле-
вался, так гнал волну, что "Свердрупу" приходилось вставать, итти полным
ходом против ветра, рваться в него - и все же ветер гнал назад. Ветры
были нордовые и остовые. Семнадцать дней под-ряд только рвал ветер, выл
ветер, свистел ветер - и катила по "Свердрупу" зеленая волна.
Если стоять на капитанском мостике, где всегда в рубке у руля два
вахтенных матроса и штурман, и смотреть оттуда на судно, - мертво судно:
вот выполз на палубу метеоролог Саговский, полез на бак, к метеорологи-
ческой будке, качнуло, обдало водой, и Саговский ползет на четвереньках,
по-кошачьи, лицо его сосредоточенно и бессмысленно, и на лице страх, -
но вот еще качнуло, и ноги Саговского над головой, и он топорщится, что-
бы не ползти вперед, а пиджак его залез ему на голову, - и потом Саговс-
кий долго мучится у метеорологической будки, запутав ногу в канате, что-
бы не слететь. - - Одним из первых слег Кремнев, потом повалились все
научные сотрудники, предпоследним свалился Лачинов, последним Саговский;
первый штурман хворал, "травил море"; кают-компания опустела, хворал и
стювард. Нельзя было ходить, а надо было ползать; нельзя было есть, по-
тому что не хотелось и потому что ложка проносилась мимо рта, и потому
что все тошнилось обратно [матросы требовали спирта]; нельзя было умы-
ваться, потому что воды до лица не донесешь, не до мытья и - стоит
только выйти на палубу, как сейчас же будешь мокр, в соленой воде, кото-
рая не моет, а ссаднит сбитые места. Нельзя было спать, потому что раза
четыре за минуту приходилось в постели становиться на голову и за пос-
тель надо было держаться обеими руками, чтобы не вылететь. И над всем
этим - этот - в этих мертвых просторах визг, вой и скрип, которым визжа-
ло, выло и стонало судно, - такой визг и скрип на жилых палубах в трюме,
в котором пропадал человеческий голос. - - Через каждые тридцать астро-
номических минут - через каждые тридцать морских миль по пути к северу -
приходил на жилую палубу из штурвальной вахтенный матрос, стучал в двери
кают и орал, чтобы перекричать скрип и вой:
- На вахту! Кто в очереди? Через пятнадцать минут станция! - На вах-
ту! - -
В половине восьмого утра, в двенадцать дня, в четыре дня, в восемь
вечера на жилую палубу приползал и бил в гонг к чаю, обеду, кофе, ужину
стювард, - но столы в кают-компании были похожи на беззубые челюсти ста-
риков, где одиноко торчали штурмана, механик и Саговский, - гонг бес-
сильно надрывался на жилой палубе. И через каждые четыре часа от полночи
отбивала вахтенная смена склянки. И часы обедов, и часы вахт - были аст-
рономически условны в этих неделях белесой мути.
Кинооператор, которого всего истошнило, который стал походить на
смерть, просил, чтобы ему дали револьвер, чтоб он мог застрелиться. Док-
тор говорил о морфии. Зоолог - он замолчал на все дни; Лачинов, который
был с ним в одной каюте, наблюдал, как он провел первые пять суток: он
лежал на четвереньках на койке, подобрав под себя голову и ноги, держась
руками за борта, - пять дней он не вставал с койки и не сказал ни слова;
потом он уполз из каюты и два дня пролежал у трубы на спардеке, это были
дни метели, - Лачинов зазвал его в каюту, он пришел, лег, - вскочил че-
рез четверть часа и больше уже не возвращался в каюту - до льдов, когда
качка прошла, - он говорил, что он не может слышать скрипа жилого трюма,
скрип ему напоминал о его "страстях": тогда, пять первых суток на четве-
реньках, он ждал смерти, боялся смерти! - скрип трюма напоминал ему те
мысли, которые он там передумал, - он не любил об этом говорить. - Лачи-
нов видел со спардека, как Саговский пошел к своей будке, - качнуло,
окатило водой, - и человек стал на четвереньки и пополз, и лицо его ис-
казилось страхом. -
"Свердруп" шел вперед, на румбе был норд - -
- - на жилую палубу пришел вахтенный матрос, дубасил в двери, кричал:
- На вахту! Кто в очереди?
Встали в половине первого ночи. Стальное небо, снег, ветер, все леде-
неет в руках. Гидрологи, трое, в том числе Лачинов, поползли на корму,
кинули лот, триста метров. Потом стали батометрами брать температуру и
самое воду с разных глубин: триста метров, двести, сто, пятьдесят, двад-
цать пять, десять, пять, ноль; температуру с поправками записывали в ве-
домости, воду разливали по бутылкам; химик в лаборатории определял сос-
тав воды, ее насыщенность кислородом, прозрачность. Батометр надо наце-
пить на тросс, опустить в глубину, держать там пять минут, - и потом
выкручивать вручную тросс обратно: плечи и поясница ноют. Гидрологи кон-
чили работу в половине четвертого, пошли по каютам обсыхать, - загремела
лебедка, бросили тралл. Второй раз скомандовали на вахту в 11 дня, снега
не было и был туман, - кончили в час дня, пошли по каютам, обсыхать. В
половине восьмого вечера опять пришел вахтенный матрос, задубасил, зао-
рал:
- На вахту! Кто в очереди? -
и тогда к начальнику экспедиции пошла делегация, половина экипажа на-
учных сотрудников не вышла на работу. Кремнев один сидел на спардеке
около трубы, руки он спрятал рукав в рукав; губ у него не было, ибо они
были землисто-серо-сини, как все лицо; он горбился и его знобило, и он
смотрел в море. К нему на спардек приползли научные сотрудники, впереди
полз профессор Пчелин, не выходивший из каюты с самого Канина носа; сза-
ди ползли младшие сотрудники; люди были одеты пестро, еще не потеряли
вида европейцев, еще не обрели самоедского вида; все были злы и измуче-
ны. Профессор Пчелин, без картуза, в меховой куртке и брюках на выпуск,
поздоровался с Кремневым, сел рядом, поежился от холода и заговорил:
- Николай Иванович, меня уполномочили коллеги. Никаких работ в такой
обстановке вести нельзя, мы все больны, это только трата времени, - мы
предлагаем итти назад, - и замолчал, ежась.
Кремнев смотрел в море, медленно пожевал безгубыми своими губами, ти-
хо сказал:
- Пустяки вы говорите. Тогда не надо было бы и огород городить, - по-
нимаете, - городить огород? Все в порядке вещей - море, как море.
- Тогда высадите нас на Новую Землю в Белужью губу, - сказал Пчелин.
- Ведь мы все перемрем здесь.
- Конечно, в Белужью губу, - ну ее к чорту, вашу экспедицию, товарищ
Кремнев! - закричал, толкаясь вперед, кинооператор.
Кремнев все смотрел в море, тихо сказал:
- Пустяки вы говорите. Итти вперед необходимо. Что же, вы будете це-
лый год жить у самоедов?
- Станции мы делать не будем, не выйдем на вахту. Мы все больны!
Смотрите, какая качка. Мы не можем!
Накатила волна, судно накренилось, покатились брызги, - кинооператор
полетел с ног, пополз к борту, заорал в страхе:
- Ну вас всех к чорту, - ведь он, сволочь, виляет, как сука... в Бе-
лужью губу!
- Ну, разве это сильная качка? - спросил Кремнев.
- Да это уже не качка, а шторм! Мы станции делать не будем, мы не мо-
жем!
- Тогда отдайте приказ, чтобы стали отштормовываться. Станцию сделать
здесь необходимо, будем ждать, когда море ляжет. Меня самого море бьет
не хуже вас. Выкиньте меня за борт, тогда делайте, что хотите - -
От этого разговора в экспедиционном журнале осталась только одна за-
пись:
"Станция 18. <фи>76°51', <лямбда>41°0', ? mt, 5 ч. 0 м. 22-VIII.
"Станция пропущена ввиду сильного шторма. Ветер - 6 баллов, волнение
- 9, судно клало на волну на 45°".
На румбе был норд.
В этот день выяснилось, что радио "Свердрупа" уже никуда не достига-
ет, рассыпаясь, теряясь в той тысяче слишком верст на юг к полярному
кругу, что осталась позади "Свердрупа". Ночью штормом сорвало антенны,
утром их натягивали заново, матросы лазили по вантам, качаясь в воздухе
над морем, - и, когда натянули, радист начал шарить радио-волнами в
просторах: просторы молчали, безмолвствовали. Но в этот день было приня-
то последнее радио с земли - из Москвы с Ходынки. Оно гласило следующее:
дошло так - -
"22/VIII. Всем, всем, всем. Схема из Москвы N 51. Украине поступление
единого сельско-хозяйственного налога усиливается точка первый срок
взноса десятому сентября... (пропущено)... Киевщине обсуждается борьба
тихоновской автокефальной церковью точка борьбе церковники не останавли-
ваются ни пред каким средствами зпт крадут друг друга церковную утварь
совершают различные бесчинства тчк селе Ставиловке автокефалисты собрав
всего села собак загнали их тихоновскую церковь зпт селе Медведном пой-
мав тихоновского попа раздели его донага привязали дереву где он пробыл
таком положении целый день тчк тихоновская автокефальная церковь опозо-
рена не только глазах населения но среди священнослужителей у которых
сохранились остатки честности тчк последнее время губернии отреклось са-
на 46 священников абзац - -
Так простилась земля со "Свердрупом". - Лачинов в этот день свалился
от моря. Он ходил в радио-рубку, читал сводку - эту, пришедшую сюда, в
тысячи верст, в просторы вод, в одиночество, когда "Свердруп" никуда уже
не мог бросить о себе вести. - Из радио-рубки он шел лабораторной руб-
кой, тут никого не было, тогда он услыхал, как в метеорологической лабо-
ратории кто-то говорит вполголоса, утешая, - Лачинов подошел к двери и
увидел