▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
ак сговорился "дай и дай круглых, те надежнее". Кто ни возьмет плоскую зажигалку, повертит ее в руках и потянет носом: "а, это такая плоская". И возвращает товар обратно. Только и слышишь от всех: "вот прежние, трубками, те были хорошие! Вот, за те можно было це- ну дать!". - Эти же лучше!.. - простонал Афанасий и изобразил на лице горькую гримасу. - Тебе они, может, и лучше, а людям хуже! - оборвала его Марья, сидя на стуле и разматывая с себя платок, шарф, веревку, пальто... - Понаде- лали делов! Понавыдумывали на свою голову! "Плоские", "плоские", и всю эту ночь спать никому не давали! Я ходила сегодня по толчку, как пьяная: тут ночь не спала, кружится голова, а тут сердце сосет горе: никто не берет новые зажигалки! Прямо хоть ложись и помирай! Я зашла в базарное отхожее, стала, прислонилась головой к стенке и давай плакать. Всю свою жизнь припомнила! Спасибо женщины, которые заходили туда, обступили меня и посочувствовали мне: все-таки своя сестра, женщина, не ваш брат, чорт, мужчина... - По крайней мере, что же покупатели говорят про плоские зажигалки? - спросил Афанасий, стоя перед Марьей с оглушенным видом. - Что им в них не нравится? - Я же тебе говорила, что они говорят! - раздраженно сказала Марья. - Говорят: "какие-то четырехугольные, позапаянные кругом". Я говорю: где позапаянные? А они: "вот, вот"... И ковыряют пайку ногтем. - И ты давала ковырять?! - Я давала не ковырять, я давала смотреть, а они сейчас же ковырять. Тот, чтоб ему не жить, колупнет, другой колупнет... Прямо замучилась ла- ять на них, на проклятых. Только от одного отгавкаешься, на другого гав- кать начнешь. Это не такая торговля, не магазинная, в кресле сидеть и за ручку кассу вертеть, это толчковая торговля, зубами у людей из глотки деньги выдирать! Афанасий шумно вздохнул и с выражением безнадежности помотал головой. Он выглядел опустошенным, смятым. - Что же теперь будем делать, отец? - задал ему Данила страшный воп- рос. - Надо еще дня два-три вырабатывать плоские, - перемогая себя ответил Афанасий, в то время, как в его глазах стояла тьма полного неведения. - Может, покупатель еще одумается, убедится, поймет. В торговле так: надо сперва приучить покупателя к своему товару, а потом уже брать с него ба- рыш. - А не ошибемся ли мы опять, отец? - А что же делать? Сразу отказаться от плоских тоже нельзя. Столько бы сделано новых приспособлениев разных, столько порчи, изъяну... И они еще в течение трех следующих дней выпускали на рынок плоские зажигалки. И результат получался каждый раз один и тот же: энергии зат- рачивали они все больше, а выручки приносила Марья все меньше. Обоим мастеровым сделалось так страшно, как еще никогда не было. Казалось, они навсегда потеряли что-то дорогое для них. А на пятый день они со стран- ной горячностью бросились делать прежние зажигалки, из трубок, цилиндри- ческие. - Слава богу! - вздохнула с облегчением Марья, когда узнала об этом решении мужчин. - Одумались! Хотели быть хитрей людей! Но за эти пять дней на рынке произошел какой-то непонятный для них сдвиг в ценах, и цилиндрические зажигалки почему-то пришлось продавать еще дешевле плоских. - Сбились с цен! - почти плача от досады, объясняла это Марья. - Не надо было отрываться от цен! Видите, что вы наделали? И жить стало еще труднее; сидели на одном хлебе; голодали. И лица у всех с каждым днем вытягивались все более. - Если так будем питаться... - начал было Данила и не докончил жуткой фразы, с суровым лицом озираясь на всех за обедом, с отвращением разми- ная ложкой в тарелке ржаные сухари в кипятке. Данилу, самого здорового и самого упитанного, голод разил быстрее всех. За несколько тяжелых дней лицо его осунулось, румянец пожелтел, в расширенных глазах все время стоял нескрываемый испуг перед завтрашним днем. - Видишь, отец, - продолжал он, немного помолчав и проглотив ложку мятых сухарей, пахнущих мышами. - Мы отказались от завода, отказались от людей, захотели прожить сами. "Сами себе хозяева". И что же получилось? Мы пропадаем с голода, а кругом нас, вместо помощи нам, раздается ши- пенье: "смотрите, какие деньги огребают Афанасий с Данькой на зажигал- ках! Смотрите, как они богатеют! Смотрите, как они копят деньги, отказы- вают себе во всем! Смотрите, как они даже сохнут от жадности к наживе!" - Пусть будут прокляты те люди, которые про нас так говорят! - чет- ким, дрожащим от возмущения голосом произнес Афанасий в пространство, как будто с тем, чтобы те люди его услышали. И в его усталом и вместе гневном лице было что-то пророческое. - И если бы только чужие про нас так говорили, - затараторила злым бабьим голосом Марья, - а то и свои близкие! Своя родня нам завидует, и все желают нам зла! - А на заводе... - воспользовался случаем Данила. - Стой! - резко закричал на него отец и показал ему ложкой на мас- терскую. - Наш завод здесь! Куда же мы денем все это обзаведение? На толчек снесем? - А что же мы кушать будем? - истерически взвизгнул Данила и в свою очередь поднял ложку лопастью вверх. - Ведь день ото дня мы слабеем! - Кушать? - грозно переспросил отец, опустил лицо в стол, подумал, потом встал и пошел во вторую комнату, принадлежавшую женщинам. - Ку- шать? - повторил он на-ходу зло и загадочно. - Кушать? - послышался уже из другой комнаты его голос, пропитанный как бы дьявольским смехом. Марья вскинула громадный, белый косой глаз вверх, всем своим нутром вслушалась в сторону своей комнаты, потом, как обожженная, вскочила с места и с воем ринулась туда. IX. Из второй комнаты пробивался спиной в дверь Афанасий и тащил за со- бой, крепко держа за концы в обеих руках, совсем новую, еще глянцевитую скатерть, ярко-желтую, как яичный желток. В противоположный конец ска- терти впилась всем своим существом Марья, она волочилась по земле, би- лась, как подстреленная птица, и, что было силы, голосила. Войдя в большую комнату, Афанасий сжал губы, рванул скатерть на себя и быстро закружился вместе с нею на месте. Марья, приросшая к другому концу ска- терти, поднялась на воздух и плавно полетела вокруг Афанасия, точно ка- таясь на гигантских шагах. Утомившись, Афанасий проскрежетал зубами и с остервенением хватил скатерть и Марью о землю. Марья брякнулась об пол, перевернулась два-три раза, но скатерть не выпускала. - Завтра же продашь на хлеб это дерьмо! - прокричал Афанасий, стоя над ней и тряся другим концом скатерти. - Нет, ни за что не продам! - еще тверже прокричала Марья и крепче прижала к груди желтую скатерть, похожую на парчу. - Продашь, сатана! - Не продам, окаянный! - Врешь, продашь! - Убей, не продам! - На кой же тебе эта скатерть? Она дарма лежит в сундуке, только мес- то занимает, преет, гниет! - Скорей ты, старый чорт, сопреешь и сгниешь, чем это добро сгниет! Оно у меня больше чем двадцать лет лежит и все новенькое! - Мы же сроду не накрывали ею стол и сроду не будем накрывать! Сумас- шедшая! - Мало ли что? А я все-таки знаю, что у меня в доме есть хорошая вещь! Она полуатлас! Сумасшедший! - Пусть будет трижды атлас, но питаться нам чем-нибудь надо? Ведь мы работаем! - Как вы работаете? Вы работаете себе в убыток! Чем такая работа, лучше всем семейством пойти куски собирать! - Это же хлам, барахло! - Это хлам? Это барахло? Новая скатерочка "хлам"! Такая нарядная ска- терочка барахло! И Марья, лежа на полу и подложив под одну щеку скатерть, раскатилась звонким, нахальным, вызывающим смехом. - Значит тебе вещей жаль больше, чем людей, - тоном утверждения спро- сил Афанасий, наклонился над женой и изо всей силы всадил ей в бок кула- ком раз, потом еще раз, туда же в бок, между ребер. Он бил ее, как работал; смотрел на нее в упор и ожидал, когда она вы- пустит скатерть. Марья от нестерпимой боли дико выкатила на мужа белок косого глаза и после нескольких его ударов с силой бросила ему в лицо свой конец ска- терти, а сама продолжала биться на полу и голосить. - Убил! Убил! - кричала она. - На смерть убил! - Отец! - опомнившись, вскочил со своего места Данила, впился двумя руками, как клещами, в затылок отца, легко поднял его над полом, тряхнул в воздухе и ткнул в стул. - Отец, ты в своем уме? - крепко взял он его левой рукой за грудь у подбородка. - Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты женщину бьешь! Ты жену свою бьешь! Ты мать мою бьешь! И ты сейчас мне ответишь за это! - Даня, не надо! - вцепилась в плечо брата Груня, задрожала и запла- кала. - Даничка, миленький, дорогой, золотой, не надо бить папу, он ста- рый! - Да, - глухо пробормотал Афанасий и схватился руками за лицо. - Ошибся... Ошибся... Бить ее не надо было... Никогда не бил, никогда... Марья, увидев, что муж кается, начала голосить еще сильнее, не подни- маясь с пола. Оставив в покое отца, Данила с Груней подняли мать, усадили ее на стул, успокаивали. - Наплюнь на скатерть, - убеждал ее Данила. - Может, все придется продать. Не будем же мы, сидя на добре, умирать голодной смертью. - Все продавайте, все разоряйте, только скорее! - с закрытыми глазами сидя на стуле, просила Марья. - Мама, - вразумлял ее Данила. - Ведь вы подумайте, мы не на что-ни- будь, а на хлеб хотим ее обменять! - На что хотите, хоть на вино ее меняйте, - слабым голосом проговори- ла мать. - Все равно я здесь больше не хозяйка, делайте что хотите. - Мы потом тебе все вернем, - вставил свое слово Афанасий спокойно, - когда зажигалкам начнется ход, мы тогда три таких скатерти тебе купим. Мы ее продадим только на пока. Чтобы обернуться. - Вы "купите"! - ненавистно улыбнулась Марья. - Вы много за последнее время покупали. Я знаю: за одной моей вещью поволокете на толчок и дру- гую. Уже узнали ход в сундук... Оказалось, Марья была права. Вслед за скатертью, вещи одна за другой потекли на толчок из ее заветного сундука. Продали шапочнику на подклад- ку ее белое подвенечное платье, которое она надевала только раз в жизни, когда рядом с молодым и бравым Афанасием стояла под венцом в церкви. Продали ее старинный голубой корсет, который она так ни разу и не удосу- жилась надеть: все было некогда. Снесли на толчок и маленький дамский красный зонтик, о котором все в доме забыли и который нашли на самом дне сундука совершенно случайно. Унесли из дому и кружевные занавески, расс- читанные на будущую хорошую жизнь, в хорошем собственном доме, на хоро- шем жалованьи, при хороших знакомствах. В конце концов нашли и новую, пеструю и очень красивую клеенку для многосемейного обеденного стола, которую Марья, с глазами хищницы, перепрятывала от мужчин с места на место более десяти раз. - Отыскали, проклятые! - глядела она из окна, как Афанасий ковырнул лопатой из-под земли во дворе под стенкой длинный свиток клеенки. - На хлеб! На материал для зажигалок! - с торжествующим лицом вносил Афанасий со двора в комнату трубку клеенки и стряхивал с нее рукой ку- сочки сыроватой земли. - У женщины вообще неполный ум, и она может поме- реть на улице голодной смертью с бриллиантовым ожерельем на шее. А мы, мужчины, могли бы на эти бриллианты целую трехтрубную фабрику зажигалок открыть. Правда, Даня? - Ну, нет, отец, - улыбнулся Данила. - За зажигалки спасибо. Сыт ими по горло. "Фабрики" твоей не хочу. - Отчего же не хочешь? Работать зажигалки целой фабрикой это не то, что в ручную. - Ах, оставьте, отец. - Ой-ей-ей... - привычно убивалась в то же время Марья на своей пос- тели, - лучше бы сразу меня убили!.. Такая красивая была клеенка!.. Си- няя с красными олеандрами!.. - Маша, - вошел в комнату жены Афанасий и остановился перед ее пос- телью. - Ты только скажи: касался я когда-нибудь твоего сундука, пока у нас в доме не было такой страшной нужды? - Что теперь об этом говорить, когда сундук уже опорожнили, - едва успела проговорить Марья и разразилась новым приступом рыданий. - Нет, ты скажи, я касался? - настаивал Афанасий. - А теперь, когда у нас такая нужда в хлебе, я говорю: давайте будем обратно проживать то, что мы когда-то нажили. На самом деле, зачем же надо было тогда тру- диться и наживать добро? Неужели только для того, чтобы оно так и лежало по сундукам, новое, как в магазине, до самой нашей смерти. - Он голыми нас оставит... - плакала напротив, на своей койке, Груня, у которой накануне отец взял и снес на толчок полушелковую цветистую шаль, длинную-длинную, до самой земли. - Скоро не в чем будет в город показаться-а... - А ты не показывайся, - сказал отец и подозрительно оглядел глазами ее фигуру. - Уже, кажется, допоказывалась... Прошло еще несколько дней, и Афанасий стал внимательно приглядываться к платью и обуви семьи, что на ком было лишнее, что на ком слишком но- вое, слишком хорошее, не по трудному времени. - Сейчас не до моды, - говорил он, снимая с семьи что-нибудь из белья. - Ишь каких кружев на панталонах понашивали. - Это праздничные, - плакала Марья. - "Праздничные"! - насмешливо фыркал Афанасий и запихивал чистенькие панталоны в грязный мешок. Это, наконец, испугало даже Данилу, который долгое время был солида- рен с отцом. - Отец, - как-то раз, за обедом, сурово заявил он и достал из кармана лист исписанной бумаги, - отец, вот тут у меня таблица, полный отчет, во что нам самим обходится каждая зажигалка и почем мы ее продаем. Матема- тика точная наука, она не врет. Довольно работать в темную... Смотри сю- да, вот тут перечислено все, что мы продали из домашности на поддержание производства зажигалок, потом подведена стоимость всего; потом вот здесь указано, сколько нами выработано товару и сколько выручено денег за этот товар. Выходит, что затратили мы на производство зажигалок больше, чем выручили за них. Каждую зажигалку мы продаем на рынке на 30% дешевле, чем она нам обходится самим. Понял: де-шев-ле. Значит, было бы выгоднее их вовсе не делать и вообще ничего не делать, а лежать на печке и прое- дать дом. Афанасий с мучительной улыбкой посмотрел влево, мимо таблицы, потом вправо, тоже мимо таблицы, потом опустил лицо, мотнул головой и сказал: - Ты знаешь, что сделай этой таблицей. Ты ею... Он прибавил еще два слова и неестественно рассмеялся. - Отец, это не ответ! - закричал сын. - Что ты меня учишь? - серьезно заговорил Афанасий. - "Таблица", "таблица". Таблица таблицей, а жизнь жизнью. Я знаю, что в жизни ни одно дело не идет гладко, какое ни возьми: то полоса убытка, то полоса при- бытка. Сейчас мы попали в полосу убытка. Надо перетерпеть, переждать, и мы выкарабкаемся. - А мы мало терпели, ждали? - Терпели много, осталось терпеть мало. Как-нибудь выдержим. - Разве при такой сумасшедшей конкуренции можно выдержать! - вмеша- лась в разговор мужчин Марья. - Сейчас, что ни день, то на базаре появ- ляются новые продавцы зажигалок. И она рассказала, как вчера на толчке одна женщина, тоже жена рабоче- го металлиста, замечательно хорошие никкелированные зажигалки почти что задаром народу отдавала. - Ну, и, конечно, весь народ к ней: "никкель", "никкель". Я смотрю, что это такая толпа собралась! Подхожу, а она только поспевает товар от- пускать, деньги получать, сдачи сдавать. Ах, ты, думаю, холера. И я так пожалела, что я не мужчина и что она в три раза здоровее меня. У ней разбирают товар, а на меня только фырк носом: "тю, медь"! - Тьфу на такой народ! - сплюнул силой Афанасий, потом с искаженным злобою лицом, спросил: - И ты сама видала ту женщину? - А как же не видала? Схватилась ругаться с ней! Она меня последними словами, и я ее последними словами. Потом я ей пригрозила: "погоди, вот я своему мужу скажу". А она: "и у меня муж есть". - И ты запомнила, какая она из себя? - Запомнила. - И заметила, где она на толчке стоит? - Заметила. В том ряду, где женщины стоят, которые торгуют с рук. - Ну, хорошо же. - А что? - Ничего. Вот кто нам вред производит! "Никкель", "никкель". А он - на раз! Оттого она дешево и отдает свои зажигалки, что они фальшивые! И, едва проводив на другой день Марью на базар, Афанасий задал Даниле урок, а сам надел картуз и взволнованно заспешил из дому. Он шел прямо на толчок. Летний солнечный день слепил его, обилие чистого воздуха опьяняло его, шум и движение улицы увеличивали его душевный хаос; он ничего из окружающего не понимал, не замечал, только ускорял шаги, полный такого странного чувства, как будто бежал вперед с исключительной целью поско- рее ринуться в какую-то пропасть. - Где здесь женщина, которая никкелированные зажигалки почти что за- даром отдает? - задыхаясь от волнения, спросил он на толчке у женщин, продающих зажигалки. - Вон там, вон там! - радостно зашевелились те, повернулись все в од- ну сторону и указали Афанасию рукой. - С краю! С того краю! Афанасий увидел перед собой длинный ряд продавщиц зажигалок, стену женщин, очень похожих друг на друга, одинаковых своей страшной изможден- ностью, худых, костлявых, с огрубелыми от солнца и ветров лицами, с ко- фейной кожей щек, шеи и рук, сухих как мумии. Они жадными и вместе смер- тельно-испуганными глазами смотрели в упор на него, остановится ли он перед ними и купит ли у них зажигалки. - Это у вас никкелированные? - испытывая в груди удушье, спросил он у самой крайней из них. - Да, у меня, - обрадовалась та и заметалась в страхе, как бы не упустить покупателя. - Только у одной у меня и есть, - дрожащим голосом говорила она, прыгающими руками протягивая к Афанасию коробку со сверка- ющими зажигалками. - Вам много надо? Десяток? Дюжину? - А посеребреных нету? - с трудом произнес Афанасий. И прежде чем женщина успела ответить ему, он собрал все свои силы и кулаком правой руки ударил снизу под дно коробки. Зажигалки взлетели вверх, выше голов толпы, высыпались там из коробки, заблистали в лучах солнца серебряным фейерверком и, одна там, другая здесь, посыпались на землю. В народе произошло смятение. Снующие в тесноте большими стаями мальчишки-воришки моментально порасхватали с земли зажигалки и разлете- лись в стороны. Афанасий тоже исчез, незамеченный в поднявшейся сумато- хе, едва успев крикнуть, одновременно с ударом по коробке: - Не обманывай народ! - Держите его! - кричала, плача, обезумевшая женщина и безрезультатно кидалась в тесноте то в одну сторону, то вдруг в противоположную. - Дер- жите его! Ой, Боже мой, Боже мой! Муж с сыновьями теперь убьют меня за это! Им эти зажигалки с кровью выходят! Люди добрые, лучше убейте меня сейчас тут на месте! Все равно я уже больше не жительница на этом свете! Ой-ей-ей... И потом еще долго было видно, как то в одном месте толчка, то в дру- гом взлетали над уровнем голов толпы ее развевающиеся, стремительно не- сущиеся волосы. - Кто она такая, эта женщина? - Ее обокрали, кошелек вытащили из кармана, а она сошла с ума. Она уже больше полдня тут бегает. "Держите его" и "держите его". А кого дер- жать - неизвестно. Глядите: аж вон где голова ее выскочила, аж вон где! А теперь уже вон где: уже в другом месте! Забегает себя насмерть. - Конечно, забегает. X. Воскресный день. На базарной площади, кольцом окруженной в несколько рядов торговыми палатками, с утра толчется в страшной тесноте народ. Это толчок. С горы, откуда шел Афанасий, толчок представлялся ему в виде громад- ного черного, плоского, расплывчатого живого чудовища, протянувшего во все переулки свои противные длинные щупальцы. Щупальцы все время шевели- лись, втягивались в туловище чудовища и вытягивались из него. И Афанасий почувствовал, что

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє