╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
ге, и мужчины уби-
вают друг друга за женщину, - мужчины дерутся за женщину, как звери, и
они правы. Я оправдываю тех, кто убивает за женщину. - Четыре месяца я
проживу один, в избушке, где второму негде лечь, - четыре месяца я не
увижу никакого человека, - и я все силы соберу, я сожму всю свою волю в
кулак, чтобы не думать о женщине, - но она вырастет в моих мыслях в го-
раздо большее, чем мир!.. - Могучий замолчал, заговорил негромко: - Ну,
говорите, вот она вошла, вот прошуршали ее юбки, вот она улыбнулась, вот
она села, и башмак у нее такой, ах, у нее упала прядь волос, и шея у нее
открыта, - ну, говорите, ну, говорите о пустяках, о том, что я про себя
должен сказать - "я вошел", а она сказала бы - "я вошла". Она положила
ногу на ногу, она улыбнулась - что может быть прекрасней?!. - Экспедиции
гибнут, да! - Мой друг, промышленник, на берегу провел ночь с женщиной,
наутро он ушел, сюда, - и он нашел у себя в кармане женскую подвязку: он
не кинул ее в море, и он погиб, - он погиб от цынги, целуя подвязку...
Женщина! - ведь он же знал, как завязывается каждая тесемка и как расс-
тегивается каждая кнопка, - и вот: - где-то во льдах, их десятеро и
одиннадцатая она, и двенадцатый тот, кому она принадлежит, - за льдиной
сидит человек с винтовкой, один из десятерых, и навстречу к ней идет
двенадцатый, и пуля шлепнула его по лбу... - Ну, говорите, ну, говорите
же, как она одета, как расстегиваются ее тесемки... -
- Да-да, да-да, - заговорил в бреду Лачинов. - Знаете, Архангельск, -
мне стыдно слушать, что вы говорите, - я никогда ее не видел, я много
знал женщин, я многое знал, я многое видел, - я год шел льдами: я все
брошу для нее. Неправда, что нельзя думать о ней: я шел во льдах и не
умер только ради нее. Я еду прямо в Архангельск, в Северо-Двинскую кре-
пость, - это единственное в жизни - -
Лачинова перебил Могучий: - "ну, говорите, ну, говорите, как она
улыбнулась? - глядите, глядите, какая у нее рука!.." - -
И тогда крикнул Бергринг: - "Молчать, пойдите на воздух, выпейте на-
шатырю, вы пьяны! не смейте говорить, - вы завтра идете на север! -"
Глан стал у дверей, руки его были скрещены. Могучий грозно поднялся над
столом. - Опять кричал Бергринг: - "Молчите, вы пьяны, идемте к морю на
воздух, - иначе никто из нас никуда не уйдет завтра!"
- - тогда, там у окна, Лачинов понял, навсегда понял грандиозность
того, как рождаются айсберги: это гремит так же громко, как когда рожда-
ются миры - -
- - ... На утро Лачинов и Глан ушли в море, на юг. На утро Могучий
ушел на север, на зимовку - -
На Шпицбергене, в заливах, на горах, - на сотни верст друг от друга
разбросаны избушки из толи и теса; они необитаемы, они поставлены слу-
чайной экспедицией - для человека, который случайно будет здесь гибнуть;
иные из них построены звероловами, зимовавшими здесь. Все они одинаковы,
- Лачинов на пути своем с острова Кремнева встретил три такие избушки, и
они спасли его жизнь. Двери у избушек были приперты камнем, они были от-
перты для человека, в них никто не жил, - но в одной из них на столе,
точно люди только что ушли, лежало в тарелке масло, - а в каждой в углу
стояли винтовка и цинковый ящик с патронами для нее, а в ящиках и бочон-
ках хранилась пища, на полках были трубка и трубочный табак. Посреди из-
бы помещался чугунный камелек, около него стол, около стола по бокам две
койки, - больше там ничего не могло поместиться; у камелька лежал камен-
ный уголь. Снаружи домик был обложен камнем, чтобы не снес ветер. Около
домиков лежали звероловные принадлежности, были маленькие амбарчики с
каменным углем и бидонами керосина. Домики были открыты, в домиках - бы-
ли винтовка, порох, пища и уголь, - чтоб человеку бороться за жизнь и не
умереть: так делают люди в Арктике. Последний домик, где Лачинов, уже в
одиночестве, потеряв своих товарищей, прокоротал самые страшные месяцы,
стоял около обрыва к морю, у пресноводного ручья, между двух скал, - и
это был единственный дом на сотню миль, а кругом ползли туманы и льды. -
Быт и честь севера указывают: если ты пришел в дом, он открыт для тебя и
все в доме - твое; но, если у тебя есть свой порох и хлеб, ты должен ос-
тавить свое лишнее, свой хлеб и порох, - для того неизвестного, кто при-
дет гибнуть после тебя. - На утро Могучий с товарищами, на парусно-мо-
торном шейте ушел на север Шпицбергена, на 80°. Их было пятеро здоровых
мужчин; они повезли с собой все, что нужно, чтобы прожить шестерым, мя-
со, хлеб, порох, звероловные снасти и тепло, - и не домики, а конуры,
каждая такой величины, чтобы прожить в ней одному человеку и шести соба-
кам: все это они припасли от Европы. На 80° они вморозили в лед свой
шейт и разошлись в разные стороны, на десятки миль друг от друга, чтобы
зарыться в одиночество, в ночь, в снег. Они расползлись на своих соба-
ках, на собаках и на плечах растаскивая домики, - в октябре, - чтобы
встретиться первый раз февралем, когда на горизонте появятся красные
отсветы солнца: эти месяцы каждый из них должен был жить - один на один
с собою и стихиями многомесячной ночи и извечного холода. Там некому су-
дить человека, кроме него самого, там он один, - и там у всех людей один
вра
г: природа, стихии, проклятье, - там ничто никому не принадлежит, - ни пространства, ни стихии, ни даже человеческая жизнь, - и там крепко научен человек знать, что человек человеку - брат. Там человеку нужны только винтовка и пища, - там не может быть чужого человека, ибо человек человека встречает, как брата, по признаку человек, - как волк встречает волка по родовому признаку волк. Там нельзя запирать
домов, и там - в страшной, в братской борьбе со стихиями - всякий имеет право на жизнь - уже потому, что он смел притти туда, смеет жить - -
- - ночь, арктическая, многомесячная ночь. Быть может, горит над зем-
лей северное сияние, быть может, мечет метель, быть может, светит луна,
такая, что все, все земли и горы начинают казаться луной. И там - в ле-
дяных, снежных просторах и скалах - идет Могучий: с винтовкой на руке,
от капкана до капкана, смотрит ловушки, - не капался ли песец? - следит
медвежьи следы, - делает то, что делает каждый день; потом он приходит к
себе в избушку, растапливает камелек, кормит собак, греется у камелька,
пьет кофе, ест консервы или свежую медвежину, курит трубку; - еще подки-
дывает в камелек каменного угля, подливает тюленьего жира и - лезет в
свой мешок спать, в мешок с головой, потому что к часу, когда он прос-
нется, все в домике закостенеет от семидесяти-градусного мороза. - У
этого человека, у Могучего, есть своя биография, как у каждого, - и она
несущественна; за ним числится, как он в дни, когда в Архангельске были
Мюллер и англичане, когда они уходили оттуда, он, помор Могучий, взял
советское судно, ушел на нем из-под стражи, перестрелял советских матро-
сов, судно продал в Норвегии, на второй его родине: это несущественно;
Европа не уделила ему места на своем материке, право на жизнь погнало
его в смерть: нельзя не гордиться человеком, который борьбой со смертью
борется за право жить - - Он лежит в своем мешке; о чем он думает? - ка-
кою астрономически-отвлеченной точкой ему кажутся - Христиания, Тромпсэ,
Архангельск, Москва? - -
...............
- - и такою же арктической ночью, на восток от Шпицбергена и на гра-
дусе Могучего, на острове, названном островом Кремнева, почти в такой же
избушке - над бумагой, картами и таблицами - сидел другой человек, Нико-
лай Кремнев, - на столе горел в плошке тюлений жир, и против Кремнева
писал и выводил математические формулы второй профессор - физик Василий
Шеметов - -
- - Эта земля была последней землей, куда пришел "Свердруп", -
культурное человечество не знало об этой земле, она не была открыта, -
она была осколком островов Уиджа. - Она, невидная простым глазом, воз-
никла в бинокле. Солнце во мгле чуть желтело, вода вблизи была стальной
- и синей, как индиго, вдали; льды, ледяные поля были белы, в снегу,
айсберги сини, как эмаль... - Там, вдали в бинокль восставал из ледяных
гор огромный каменный квадрат, одна сплошная скала, обрывающаяся в море
и льды, вся в снегу, и снег под солнцем и в бинокле был желт, как воск,
блистал глетчер, черными громадами свисали скалы, - все одной громадной
глыбой, наполовину освещенной солнцем, другою половиной, серой, уходив-
шей за горизонт и во мглу. Кругом судна были горы айсбергов. Земля без-
молвствовала и величествовала, как никогда в жизни каждого: земля, эти
мертвые скалы и льды, где никто, кроме белых медведей и птиц, не жил, не
живет и не может жить, - величественна, промерзшая навсегда, навсегда
мертвая, такая, которая никогда, никогда не прийдет в подчинение челове-
ку, которая вне человечества и его хозяйничаний. - В каждом человеке,
все же, крепко сидит дикарь: эти земли, эта пустыня, эта мертвь - прек-
расны, здесь никто не бывал, - так прекрасно и страшно видеть, изведать
и знать первый раз! - Застревали во льду, все были на палубе, капитан на
мостике, штурмана по местам, на юте, на баке, у руля. Прошли уже часы, и
земля впереди видна простым глазом, до нее каких-нибудь тридцать миль, -
веяла холодом, морозами, величием и тишиной. Лед, ледяные поля обстали
вокруг сплошною стеной. Тюлени смотрят из воды удивленно, целые стада.
Земля видна ясно, и непонятно, как забраться на нее: она вся в снегу и
льдах, и льды отвесами падают в воду... - Земля!.. К земле "Свердруп"
пришел в 0 часов 10 минут. Всю ночь на севере стояла красная, как кровь,
никогда не виданная заря, от которой мир был красен. Вода была красной,
лиловой, черной, зеленой: потом, за день и за ночь, вода была и как бу-
тылочное стекло, и как первая листва, и как павшая листва, и лиловая
всех оттенков, и коричневая, и синяя. А небо было - и красным, и бурым,
как раскаленная медь, и сизым, как вороненая сталь, и белым, как снег, и
розовым, как розы, - и в полночь ночное небо - темное - на юге. Понурая,
земля лежала рядом, горы, глетчеры и
снег, - и в извечной тишине кричали на скалах, на птичьем базаре -
птицы, словно плачет, стонет, воет, рвет горечью и болью - нечеловечес-
кими! - земля свое нутро, точно воет подземелье, нехорошо!.. - "Сверд-
руп" отдал якорь в полночь. Лачинов, кинооператор, врач, метеоролог и
два матроса - они сейчас же пошли на шлюпке к берегу, чтобы впервые
вступить на ту землю, на которую не ступала еще нога человека. Они были
вооружены винтовками, в полярных костюмах, - прибой долго не давал воз-
можности пришвартоваться, - и сейчас же на берегу, на снегу они увидели
следы медведя. Они пошли группой, молча. Было очень тихо, мертво горели
север и небо. Они слезли на косе, на отмели, вдалеке от гор, и перед ни-
ми восстали колонны базальтов, которые с борта казались величиной в та-
бурет, но оказались в хороший двухъэтажный дом; они стояли, словно кре-
постные, по-старинному, стены, точно окаменевшие гиганты-соты, нет, не
бурые, а как заржавленное железо. Влезли на них, и под ногами началось
адово дно: камни, черного цвета и цвета перегоревших железных шкварков
(что валяются у доменных печей), лежали так и такие, что по ним надо хо-
дить в железе и лучше ползать на четвереньках; в иных местах эти камни
размещались в порядок, словно земля родит каменные яйца, по-прежнему
черные, величиной в человеческую голову. В лощинах были озерки с пресной
водой, во льду: отряд ломал прикладами лед, чтобы пить. - - И отряд на-
шел избушку. Они нашли избушку на косе, на юру, вдали от гор, где был
только один смысл устроиться жить: это - чтобы быть елико возможно
больше видным с моря, воды пресной там поблизости не было. Давно извест-
но, что все северные моря изброжены русскими поморами и что Шпицберген
был известен на Мурмане под именем Грумант - за четыреста лет до того,
как его открыл Баренц, и что на многих островах разбросаны безвестные
поморские часовни, - но эта избушка была не русской, - там жил, долж-
но-быть, норвежец, - судя по этикетке на табачной коробке и по аптечной
надписи на пузырьке [и эта коробка от сигар указывала, что здесь жил не
зверолов-норвежец, а кто-то иной, ибо он курил сигары, а не трубку]. Из-
бушка была развалена, она стояла на камнях, она построена была из тонко-
го теса, как строят рубки на кораблях, снаружи она была обложена камнем.
Крыши на ней уже не было, не было одной стены. Все было развалено и раз-
бито - чем? как? - Валялись кое-какие домашние вещи, штаны, стояла пе-
чурка из чугуна, около нее кресло из плит базальта; были нары из дерева,
в стен
у воткнуты были вилка и столовый нож, осталась на столе солоница, с порыжевшей лужей соли. Ни запасов, ни пороха не было. И все было разбито: совершенно бессмысленно, - кто-то ломал в припадке сумасшествия, или это ломал не человек, - а, если человек, то он был вчера здоров и жил буднями, а утром сошел с ума и стал громить самого себя, - самого себя, дом, забыв в стене нож и солоницу на столе... Вокруг
избушки были разбросаны боченки, обручи, утварь, кастрюли, консервные банки, два весла, топор, - и было вокруг много костей разных животных, медведей, моржей, тюленей, белух: и одна кость была костью человеческой ноги, так определил врач. Кости лежали около ящиков, стоявших в тщательном порядке. Ни одной приметы о сроках и времени не было, когда здесь жили: три, тринадцать, двадцать лет назад?.. Кости!.. - Потом отряд в мусоре нашел самодельное ружье: оно было сделано, вырублено топором, из бревна, и ствол был - из газонапорной трубы. Этого острова не знало культурное человечество, - отряд обыскал все и не нашел ни одной пометы, какие обыкновенно оставляют все приходящие в эти страны. Кругом камни и льды, и море, - полгода ночи и полгода дня, десять месяцев зимы и два месяца русского октября. Отсюда никуда не крикнешь, и - кто был здесь? кто разгромил избушку - медведи, буря, человек? - как? - здесь погиб человек, о котором никто ничего не знает, погиб, не успев ничего оставить о себе, чтобы его и о нем узнали, - человек, спасшийся от аварии и построивший себе избушку из остатков судна и добывавший себе мясо, чтобы не умереть, самодельным, сделанным помощью топора самострелом с дулом из газонапорной трубы. - Кругом избушки - кости и смерть, обломки бочек, остатки костей, - нехорошо, непонятно. Оттуда, от избушки слышно, как плачет скала птичьего базара, точно воет подземелье и сама земля рвет себя, - нехорошо. Горы стоят серые, скалы нависли хмуро, грузно, гранит и базальт, мертвью наползает глетчер. - У цынготных, за несколько дней до смерти, появляется стремление - бежать, их находили умершими на порогах, - на Кап-Флоре медведи разгромили избушку, оставленную Джексоном - должно быть, из любопытства: никто ничего не знает о том человеке, что погиб в этой избушке, никогда не узнает, - как погиб он? как возник он здесь? - -
- - у берегов этого острова, который был назван островом Кремнева,
погиб "Свердруп" - - "Свердруп" набирал здесь пресную воду, в вельботах
возили ее с берега, все ходили на вахту по наливке воды, спускали воду
из озерка шлангой, носили ведрами, - спешили, чтобы уйти отсюда на юг, в
Европу, - не спали и отсыпались по тринадцати часов под-ряд, - убили
моржа и двух медведей, - тюленей не считали, - за обедом пили спирт и на
жилой палубе устраивали странные концерты: один умел петь петухом, дру-
гой мычал бараном, третий хрюкал по-свинячьи, лаяли собаки, мычали коро-
вы, - всем было весело; воды набрать осталось только для котлов. - Гео-
лог пропадал в горах, в поисках минералов, - ботаник собирал лишайники и
мхи, в его лаборатории на стенах и столах ткались прекрасных красок ков-
ры, красивей, чем из Туркестана. - И радист впервые изловил неведомое
радио. - Радио достигало слабо, ничего нельзя было понять, неизвестно
было, кто посылал радио - земля ли или пароход, - уже недели "Свердруп"
был отрезан от мира, и часами плакали антенны "Свердрупа"; новые прихо-
дили радио, разорванные, на норвежском языке, непонятные, - и тогда
пришло радио, четкое, по-немецки. В радио говорилось:
"Все время вызывает неизвестное русское судно, идущее, по-видимому,
от полюса - место стоянки судна неизвестно - содержание телеграмм уста-
новить не удалось" - говорила радиостанция Шпицберген - -
Все эти дни были пасмурны и тихи, море чуть-чуть зыбило, льды, ледни-
ки и снег были серы, как сумерки. Круглые сутки возили воду, - люди над-
рывались с водой и спали все часы отдыха, только. Была полночь, - и тог-
да с моря загудел ветер, завыл в такелаже, заметал волны, повалил сне-
гом; полночь была стальная, горел красным север, ночное - черное - небо
было на юге. На берегу кричала вахта, махая веслами, ведрами, шапками, -
на судне скрипели якорные цепи. Капитан вышел первым на палубу, он дал
авральный сигнал, команда бросилась на места, все на палубу: "Свердруп"
полз на берег - на "Свердрупа" наползали льды, горы, ветер ревел, рвал
людей. Капитан давал сигналы в машинное - "полный! полный! полный!" -
сматывали цепи якорей, бросали траллы, бросили на троссе лебедку, - что-
бы зацепиться за дно, чтобы не ползти на берег. - Ветер выл, ломился,
неистовствовал. - Горы ползли на "Свердрупа". - И тогда треснула и под-
нялась корма, - судно остановилось, - судно стало на кошку: и из машин-
ного сейчас же дали сигнал - авария - машины буксуют - винт и руль сби-
ты, - а еще через минуту судно повернулось, по ветру, и, уже без руля,
без винта, с оборванными якорями, легко поползло на берег. Можно было
уже не считать, как оно тыкалось с кошки на кошку, трещало и ломалось. -
Потом оно стало, легло у берега, так близко, что с оставшимися на берегу
можно было разговаривать простым голосом. И тогда только люди заметили,
что у иных сорвана кожа рук, что все мокры, что шквал уже прошел, что на
часах уже далеко за полдни. Капитан бросил шапку [она покатилась по па-
лубе, ставшей боком, скатилась в воду], прислонился к вельботу и запла-
кал. Откуда-то появился - дошел до сознания всех - профессор Кремнев, он
был в одних подштанниках, босой, скула его была разбита до крови, - он
спросил у Лачинова папиросу, закурил и медленно сказал, как ни в чем не
бывало, глядя в сторону:
- Да, знаете ли... Пустяки, - будем здесь ночевать год. Да, знаете
ли!.. - и обратился к капитану: - Павел Лукич, команду я беру на себя,
да. Все пустяки! Вы посмотрите на часы, мы все-таки боролись четырнад-
цать часов - -
И через час, - это был уже отлив и "Свердруп" лежал почти на берегу,
- были положены уже сходни, и люди тащили с судна на берег все, что мож-
но было стащить - мешки, тюки, доски. Кремнев, тщательно, осторожно, как
у себя в университетском кабинете, переносил баночки, колбы, инструмен-
тарии и материалы лабораторий. Работали все весело, очень поспешно, не-
доумело, чересчур бодро. Матросы топорами расшивали рубки, - механик и
радиист прилаживались, чтобы снести на берег динамо-машину и радио-аппа-
рат, и у них ничего не выходило. "Свердруп" лежал бессильною рыбой, брю-
хом наружу, - мачты свисли ненужно. На берегу уже растягивали временные
палатки из парусов, и повар на костре готовил ужин. - А к ночи после
ужина, в палатках, а кое-кто еще на "Свердрупе" в незалитых каютах, -
заснули все: первый раз после Архангельска заснули на земле, без вахты,
непробудным, земным сном. И только один Кремнев, должно быть, не спал,
потому что с утра он разбудил часть людей, послав их на вахту, определив
две вахты на день, - а когда те пошли тащить остатки судна на берег, он
лег и заснул около своих баночек. - Через неделю от "Свердрупа" на воде
остался один лишь костяк, а на берегу против него - неподалеку от без-
вестных развалин избушки - были построены две русских