▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
с Гнучем, а все время она и Савка за Волгарем глядели. И как Волгарь подскочил на Гнуча с шабаром, чтоб удохать его, Васка хвать Гнуча в бок, отскочил Гнуч, а шабар - резь Васку в руку. Вот и поранил. Ну, а дальше и говорить зря. У Васки зажило. А Гнуч теперь в Клявином клубе не хуже Клявы разделывает и даже сам представление сочинил одно. Оказывается Гнуча-то Пашкой зовут. А матка так и еще чище зовет его те- перь: - "Паша". - Как бабу. Хы... III. Много тут чего будет и все правда. Черная, густая от дождя, ночь была круто взлохмачена ветром. На улице ни одного человека. Дождик мелкий и липкий весело рассыпался золотым песком по панели и рябил в лужах огненные гримасы фонарей. Самый большой и радостный лоскут ветра долго носился по улице, то за- биваясь в какой-нибудь двор, то неожиданно, с распростертыми крыльями, и как бы с криком: "ага-а, попались!" выскакивал обратно, звонкими при- горшнями дождя бросаясь в окна, то, распластавшись по панели, краями крыльев жестоко морщил лужи. Но это озорство, видно, ему надоело. Он заворчал что-то добродушное и ковырнулся под мост, но вдруг, словно вспомнив что-то, или заметив инте- ресное, снова выметнулся столбом на улицу. Действительно, он увидел нечто не совсем обыкновенное. По самой середине улицы шел парнишка. Парнишка был в кожаной, блестя- щей от дождя, тужурке, в кожаной же фуражке и при клеше. Шел он странно, совсем не торопясь, покачивая этак молодцевато плечами, держа руки нег- лубоко в карманах. Иногда он запахивал через карманы тужурку, иногда же настежь раскрывал ее, подставляя грудь навстречу упругому дождю. Лицо его блестело, а мокрый насквозь клеш прилипал к коленкам. Обиделся ли большой лоскут ветра на парнишку, или были другие сообра- жения, но он зачерпнул в оба крыла огромную охапку дождя и всю ее обру- шил на парнишку, точно желая прогнать его с улицы. Но парнишка даже не заметил этого и так же, не торопясь, шел дальше. Один во всей улице. Не замечал же он ничего вокруг, потому что весь он ушел сейчас обрат- но, в свой клуб, на сцену. ... Эстрада в клубе была уже знакомая и потому не пугала, хотя и вну- шала уважение. Но что было за ней - не хотелось и думать. За ней - жду- щая тьма. Эту тьму доверху наполнил беспощадный, подстерегающий, тыся- чеглазый взгляд. И хотя парнишка утешался, что взгляд "свой", состоящий из тысячи снисходительных глаз своих же товарищей по заводу, все же ка- залось, что тьма только этим и живет, что надеется на его смешные прома- хи. Подстерегала же она его потому, что он в первый раз выступает в та- ком серьезном деле. - Савелий Клява! Сто шестьдесят фунтов! "Вырывание", - сиповато ска- зал спорт-инструктор притаившейся тьме. Что-то косое нелепо метнулось в мозгу у Клявы и забилось в груди. Но тут же в ответ что-то надтреснуло в нем, и... он овладел тьмой. Овладел настолько, что как будто бы забыл про нее. Овладел настолько, что отыс- кал в этой тьме маленькую, острую точку и запомнил, где она. Эта точка, как тончайший усик, проходила сквозь тьму и тихонько и ласково бередила его сердце. И ради этой милой точки тело его и лицо, без всякого с его стороны напряжения, повертывалось к тьме своими самыми лучшими и нужными движениями. Он схватил четырехпудовую штангу и в два мгновенных приема взметнул ее над головой. Даже качнуло его от неожиданности: штанга была точно соломенная. - "Брра-а!.. О-орр-а! а-а-ва-а! Рра-а!" - сорвался и обрушился на не- го гремящий рев. - "Ра-о-рра! Брра-о-рра-а!" - "Фи-й!" - рассек бурю чей-то мстительный и издевательский свист. --------------- - Фи-й! Фи-и-й! Это уже свистнули сейчас, на улице. "Они!" - оступился парнишка и, заметив, что он сошел с панели, повер- нул к трамвайным путям. Шаг его стал тверже и шире, голова поднялась. Свист сзади его напомнил ему свист в клубе. Тот свист обидный и незаслу- женный, точно плетью, хлестнул по его мускулам и опустил их. Он знал, что в нем все те же и сила и ловкость, но они точно ослепли. И когда он схватил штангу, чтобы делать очередное упражнение, штанга дернулась в бок, качнулась и, сорвавшись, чуть его не похоронила. Пусть зал попрежнему обрушился громом, но он... нет, он не принимает подачек, хотя бы и щедрых. - Погоди ж ты, сука, испробуешь теперь Кляву! - застегнулся он на все пуговицы и, нахлобучив крепко фуражку, завернул на набережную. Лоскут ветра одним махом перемахнул через квартал и в ожидании повис над рекой. Увидев появившегося из-за угла парнишку, он набрал в каждое крыло по целой туче сыпучего, мелкого дождя и начал им жестоко обхлесты- вать парнишку со всех сторон. Но тот только разбойнее вскинул голову. - Вали, вали-и! Не то еще будет! - еще крепче нахлобучил он фуражку. Злость заострила его лицо. - Пусть Васка в бутылку лезет. А я-то вино- ват? Они, суки, в шабар примут, а чем мне отыгрываться? Удохают и все. А тут, прошу улыбаться - раздери рот. Вода те-о-плая... И вдруг, не докончив свои оправдания, парнишка побежал к тому месту набережной, где обвалившиеся перила обнажили реку. Все, и дождь, и ве- тер, и ночь пропали для него, остались только осторожные, но торопливые шаги нескольких ног сзади. Вот ноги совсем близко. Спутались, притихли. Что-то шевельнулось сов- сем рядом. Что-то цокнуло вдали... - Са-а-ва! Са-а... - разодрал ночь отчаянный женский крик и лопнул тупым и жарким звоном в затылке парнишки. Руки его кинулись удержать ле- тящую в пропасть голову со страшным и все объясняющим словом "булыжник", но голова с уничтожающей безнадежностью, хихикнув назад, исчезла. И увидел взвывший ветер, как трое подростков сгрудились около отсяда- ющего парнишки и столкнули его в реку. И еще увидел ветер, что откуда-то вылетела легкая, как вихрь, девуш- ка, сорвала с ног самого крупного из подростков, кулаком раздавила нос у другого и тоже кинулась в реку. --------------- Маленькая комната с узенькой белой, как сугроб, кроватью, была исси- ня-яркая от пятидесятисвечовой лампы. Около печки прижимался к стене ма- ленький столик. Он храбро выносил тяжесть целого вороха чайной и разной посуды. За окном, блестевшим полированной мглой, слышалось чавканье и плеск дождевых струй. И от этого беспрерывного чавканья особенно приятен был треск огня в печке. В комнате две босые девушки. Одна - коротко остриженная, худощавая, с усиками, греясь у печки, азартно тянула "Смычку". Другая - с распущенными мокрыми волосами - по- лоскала и развешивала у печки мужское и женское платье. Работая, она иногда искоса взглядывала на коротковолосую, точно проверяла на ней свои мысли. С такими же, только чуть смеющимися взглядами обращалась она и к зеркалу, которое висело как раз против нее. Видно было, что ее занимал сейчас немножко трудноватый, но интересный вопрос. Коротковолосая же, ловко счиркнув в огонь стрелку слюны сквозь зубы и послав туда же окурок, заговорила басом: - Он знал, что здешние не пошли бы, и позвал "сименцев", трех парни- шек. Они и в клубе свистели. А Фильке сказал другое: "Я, грит, этово ба- рахло из клеша евоного вытряхну, а клеш, грит, Васке на щи, грит, на ероплане пошлю. Так, грит, и передай ему, что пусть лучше один не идет, а комса со всего района соберет за собой". - Ну, а ты, конечно, съежился, точно с тебя шкуру сдирали, - оторва- лась от своего вопроса девушка, - оплевал все стенки, "даешь" сказал, и "похрял" один. А если бы Волгарь сказал, что пусть лучше не идет кверх-ногами, ты бы кверх-ногами пошел. - А что же, по-твоему и верно с районом итти? Чтобы потом... чтобы потом... сама бы смеялась... Васка, чуть прищурившись, взглянула на Кляву. И живо отвернув прож- женное вдруг румянцем лицо, изо всей силы (что было вовсе не нужно) на- чала отжимать мокрую рубашку. Так что румянец мог сойти за счет ее уси- лий. - Ты, Савка, ба-лда! Я тебе говорила, что другой раз, чтобы не под- раться, надо больше иметь силы, чем подраться. - А я забыл это. Ну, иду, значит, и все по дороге. Они, вишь ли, в "рядах" затырились и, кабы я по панели шел, ясно, булыжником бы достали. А тут пока хряют до меня, я бы уже смерил, что делать. - А что бы ты сделал, если бы их сотня была? - упрямо нахмурилась Васка. - Все равно удирать бы пришлось. - Ну и что ж? А я-то что сделал? Я так и сделал. Только куда я побе- жал? На набережную побежал, как раз туда, где перила обломаны. - Так что ж из этого? - окончательно раскипятилась Васка. - А то, что тронь меня там пальцем - и полетишь в воду. Хоть всю бы шпану перешвырял. А если бы и гамазом насели, все равно с собой бы пяток захватил. А в воде ты не знаешь меня... --------------- Клява зябко запустил руки в рукава напяленной на него Васкиной коф- точки и, облокотившись на колени, уставился в печь. - А потом что было - прямо холодно, как вспомнишь, делается. Когда меня, значит, сковырнули в реку, я сразу и очухался. Фуражка спасла. И, значит, хотел наверх всплыть. Вот взмахнул руками... и ни с места. Ухва- тил меня кто-то за ногу и не пускает. Я рваться, биться, - еще крепче держит. И будто и когти выпустил мне в ногу. Завыл я тут, Васка. Крышка, думаю, задыхаюсь... Тут нога моя и вырвалась. А там ведь топляки кругом. Выскочил я наверх, набрал духу и к берегу. А темно. И вместо бере- га-то, к барке. Я от нее, а барка под себя будто тянет. Зашумело в голо- ве, вот усну, кажется. Уж и руками двигать не охота. "Тону" - подумалось совсем даже без горя... Тут ты меня как раз и достала. Клява рассказал это тихо и как будто бы с трудом. И замолчал. На дворе еще чавкает вода, а от печки тепло. И показалось Кляве, что он устал или хочет спать. Но нет, ему не охота спать, и не устал он ни капельки. Просто ему не хочется говорить. И шевелиться не хочется и ду- мать. Хорошо вот так сидеть и чувствовать. Чувствовать свое тело теплым на все, на все легким и готовым, только захотеть. И потом чувствовать во всем своем смелом теле "ее". Ее, Васку... Одну Васку. И в этой чуткой дремоте он ощутил на своей левой щеке словно теплую тень. И с той же стороны к нему тянуло запахом теплой земляники. Обер- нулся в предчувствии чего-то хорошего и встретил розовое лицо Васки. Она, облокотившись на спинку стула, широко глядела в огонь синими, непривычно синими глазами. Крупные губы, немного вкось, расщемляла узенькая полоска зубов. Казалось, она хотела, было, улыбнуться и забыла об этом, услыхав где-то далеко-далеко занимательный звук. Этот звук был тот самый вопрос, который все время ее занимал. И к этому звуку прислу- шивались даже ее глаза. Но вот, видно, занимательный звук был расслышан. Васка искоса взгля- нула на Кляву, улыбнулась ему, словно в полусне, и опустила лицо на ру- кав, положив горячую руку на плечо Клявы. - Знаешь что, Сава? - покусывая кофточку, сказала тихо она, ловя ру- кой нос Клявы. - А что? - стесненно, одной грудью, спросил он. Васка поймала его нос, легонько вздернула кверху, потом тряхнула в бок головой, отчего ее распущенные волосы, упав на Савку, густо закрыли его до пояса, и еще тише спросила, засовывая свои волосы ему за пазуху: - Ты согласен? - Да что же... Васа? - прошептал он. Обхватила она его шею обеими руками и губами, щекоча его ухо, прогу- дела как в рупор: - Да-вай за-ре-гис-три-ру-ем-ся. Савка не ответил. Он и не мог ответить. Уронить сейчас хотя бы один звук, - это все равно, что на струны, поющие нежную и глубокую мелодию, уронить кирпич. --------------- Погода в тот день была теплая. Маленький, вихрастый, но мирный скве- рик в тот день казался особенно беззаботным и мирным. Да и о чем забо- титься, если солнце греет достаточно, а ветви вымыты вчерашним дождем до последнего листочка. Значит, пользуйся моментом, да тихонько посасывай солоноватый сок земли и с наслаждением чувствуй, как он расходится по всем ветвям. А что под этими ветвями делается, так и пусть делается. Потому что, конечно, там все хорошее и обязательное делается. Правда, немного суро- вое и другой раз неожиданное, но... ...как тепло на солнце... Словно таешь в нем... И вздремнуть клонит. Канавские же парнишки, собравшись в скверике, принимали теплый день как должное и настоящее. Настоящее потому, что такой день давал им воз- можность всецело заняться своим делом. А дело это: Клеш, шмары и буза. Но сегодня было еще и другое дело, очень интересное дело, которое заставляло пощупывать в карманах шабар и вслух злиться, что не захватил с собой бобика. - А то бы, возьми меня!.. - У меня был "кольта"... - Плешь! кольта - пулемет! - Брось-ка ты кирпичами брызгаться. Кольта - маузер... автомат. - А я не взял нарочно, потому что он лепит горбатого. Не придут они. - Говорю - знаю! Увидишь, будут. - Пусть сунутся! Но эти разговоры тут же и прекращались. Еще светло, и парнишки отда- вались текущему, основному интересу. Тому интересу, взамен которого им ничего не открыто. Тому интересу, который бывает противен, как сивуха пьянице. Противен, но и сладок. Клеш, шмары и буза. Собственно, самое-то главное - это шмары. Но раз шмары, то нужен и клеш и буза. Правда, можно и на одной бузе отыграться, но то-то и оно, что шмар здорово на клеш тянет. Даже у кого клеш на зекс, то и бузить много не надо. Клеш покроет. Но опять же и без бузы долго нельзя, хоть ты и при клеше. Шмарам скука. А с клешем и бузить легче и как бы гордее. Вот почему парнишки и делали вид, что клеш для них самая настоящая вещь, и они к нему, ну, совсем без всякого внимания. Тут уж так выходи- ло. Примерно, приглянулась Суфлеру Катька Заводная, делай вид, что она для тебя самая задрыга, подкусывай, разводи ее, даже наверни слегка, и Катька уже знает, что в цвет пришлась. Да и парнишки это знают. И если Суфлер слинял куда, то и Катьку не ищи, ясно, что с ним смылась. Но бывали дни, а особенно праздники, когда парнишки никакого виду на себя не наводили и были откровенны. Тогда шмары обувались в высокие, на- чищенные сапоги, обязательно выпустив шнурки в виде кисточек, и повязы- вались в нарядные косынки. Парнишки же, насмолив штаны утюгом до хвоста, осторожненько, чтобы не сломать шва, натягивали их, потом надевали, у кого есть, чистые рубахи (обязательно без ворота) и шли в сквер. Тут уж штаны выступали в полном своем значении и даже порабощали пар- нишек. Вот и сейчас: Симка Суфлер, Блин Володька, Дворняжка, а сзади и еще несколько делашей и шкетов из канавской гамазухи ходили по скверику, слегка барахлясь со шмарами, но не подходя еще к ним. Ходили они, подавшись чуть вперед, каждый шаг плавно закругляя во внутрь и слегка согнув колени, чтобы плеснуть клешем. Все это делалось с целью показать свой клеш во всей его гордости. Когда же они останавливались, то колени сгибали побольше и опять же повернув ногу во внутрь. В то же время они незаметно или откровенно сле- дили за положением клеша. И если положение его невыгодное, то клеш неза- метно накидывался на носок сапога, выравнивался. Если же клеш натянут во все свои сорок восемь сантиметров, только кончик сапога виден, то пар- нишка замирал и весь гордился, осторожно ловя завистливые взгляды пора- женных зрителей. В это время закатись в скверик чужой и даже фрайер с "кис-кис" или с "удавленником", то-есть с галстуками, то и им это простится. Ну, разве обложут слегка матом или, загнув ногу, произведут протяжный звук. И все. Но вот где-то засверлил тоненький огонек. Там второй. И вдруг, совсем рядом, неожиданно, но нужно выскочил яркий фонарь. В сквере сразу стало словно темней, и парнишки оторвались от штанов. Клеша уже все равно никто не видит, о нем осталось только знать самому, и значит - даешь шмар. А шмары уже ждут, уже наготове, уже вызывают парнишек то визгом, то хохотом. И пошла игрушка. Сенька Дворняжка нагнул Верку Дырявую за голову и начал "откачивать воду". Та крякнула, пискнула, потом, озлясь до слез, ткнула его под жи- вот и, вырвавшись, оголенно захохотала. Суфлер тащил Саповку со скамейки и, когда она вставала, крепко бросал ее обратно. Блин Володька тянул Маньку Швабру за ногу. Она грузно скака- ла за ним, вырывая ногу, и, сковырнувшись, обложила его хлестким, как оплеуха, словом. Так же и шкеты Филька с Коськой. Оба давно уже вертелись около двух "шкиц", точно были привязаны к ним неразрывной резинкой. Резинка эта то растягивалась на расстоянии всего сквера, и тогда шкеты обсуждали "где баб пристроить", а "бабы" наспех поправляли платочки и поддергивали чул- ки. То резинка вдруг сталкивала их вместе, и тогда поднималась щенячья возня с визгом и коротким плачем шкиц. Казалось бы, что этой игрушки и хватит. Но мало! мало. Уже и шмарам скучно. Уже шмары начали танцовать. Это наступал тот момент, когда и парнишки и девчонки вдруг чувствовали, что что-то у них не то, что-то нехорошо, коряво, что-то даже обидно. И это сознание круто свертывалось у всех в ком злости. - Так бы и скрипнул какому фрайеру. - И-их! Кабы комса прихряла! Уж и измутохали бы, лярва! - вожделенно открыл суть сегодняшнего дела Дворняжка, - не лезь, лярва! - Бро-ось! Я говорил - плешь, вот и есть, - с тоской проныл Блин. - Не будут они. Но зато фрайер как по заказу появился. Какой-то кругленький франтик с маленьким бантиком (кис-кис) на шее и тихонькая девица, аккуратненько слипшись боками, сунулись в сквер. Даже не смигнулись парнишки. - Ах ты так! Ты кис-кис мое мять! - наскочил Блин на Фильку. А Филька уже знает, что надо, и цап по рукаву Блина. - Так ты и драться еще! - заорал Блин и за ним. Филька от Блина, да прямо на лакированные "лодочки" девице. Фыркнул франтик, зашипела девица. - Маль-чишка! Уу! - Га-га-га! Кис-кис! Гляди склещились как! - Брысь на крышу! Разливай их! - Ай-яй-яй! Они льются! Мое платье! - Пардона даю, гражданинка. Сорвалось... - Это хамство! Это возмутительно! Уйдем отсюда, Соня. - Нахалы! Хулиганы! - Что-о! - Сунь! Наверни им! Тяжело заскакал по мостовой булыжник, но и он не догнал франтика и запакощенную Суфлером девицу. Гогот, визг, все резкое, вывороченное, обозленное. Но мало, мало! Чего бы огромного, настоящего, чтобы выскочить, выр- ваться из себя! Показать! Удивить! Где? Куда? - Волгарь прихрял! - почти шопотом бросил кто-то. И точно вспрыснуло лихорадкой парнишек. Разом отошли они от шмар и сгрудились, озираясь по сторонам. - Волгарь! - Петька Волгарь. Вот оно настоящее. Волгарь. Петька Волгарь. Который вчера только... - Шухер! Не горлови лох. Стукну. О настоящем надо молчать. Молчит и сам Волгарь в темном углу сквера. Он без шмары. У него и не было шмары. И не хотел он их. Думал он про од- ну, думал. Но она... нет ее... Смылась она... - Влил, братишки. Не мог он... - в зависти усумнился кто-то. - Пошел ты в сапог. Говорю - знаю. - И ее? - Ну да! Видишь ли так: когда он догнал Кляву у моста, тот обернулся, да ему в рыльник и за шпайкой полез. Не стерпел, знаешь ли, Волгарь схватил его за душник да к перилам. И скинул. Тут Васка откуда взялась и Волгарю в нюх. "Ах, так!" - Волгарь взял ее поперек, завернул катушки и за ним бросил. Все равно, грит, ни ему, ни мне тогда. Потом нашел мильтона: "Братишка, грит, там кто-то купается" - и на хазу. - Шухер! Сойди! Векша! Затихли шмары. Как бы засторонились они от парнишек, как бы охладели к ним даже. Но заострились они, чтобы не мешаться, чтобы шире была пар- нишкам дорога. Они и охладели, но от ожиданья. Это ожидание чего-то, что вот-вот готово сорвать

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє