╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
с солдатами и
офицерами, поздравляя с победой, кланялся, шаркал ножкой.
Лицо у него было милое, глуповато восторженное лицо фланера парижских
бульваров, офицеры и солдаты катались со смеху от его невозможного выго-
вора, но француз не обижался, смеялся сам, суетился и только по временам
его, видимо, беспокоило пятно на манжете, потому что он часто вынимал из
кармана платок и с французскими ругательствами яростно стирал злополуч-
ную ржавчину.
День уплывал за заречные леса. Вместе с влажной свежестью обыватели
попрятались привычно по домам, - из боязни налететь на пулю нервного ча-
сового или нож бандита.
Крепкие каблуки Леона Кутюрье застучали по пустынному переулку.
Издали француз увидел отяжелевшие светом окна особняка, принадлежав-
шего богачу помещику, лошаднику, и занятого при красных под райком пар-
тии.
У подъезда угрюмо стыл громадный "Бенц", и на подушках автомобиля
спал усталый шоффер.
На ступенях крыльца, вытянувшись и застыв, воплощением простой нерас-
суждающей силы, стоял часовой юнкер. На рукаве шинели в сумерках чуть
виднелась сломанная углом красно-черная ленточка.
Леон Кутюрье поровнялся с окнами и увидел, как по комнате прошли,
оживленно жестикулируя, два офицера.
Он остановился, чтобы рассмотреть лучше, но услыхал хлюпающий звук
вскинутой на руку винтовки и жесткий крик:
- Нельзя!... Проходи!...
Кутюрье шагнул вперед.
- Нишево, господин сольдат!.. Я мирна гражданин, иностранец, если
позволит! Леон Кутюрье! Мне иметь удовольствие поздравить православни
армия с победа.
В голосе француза было такое обезоруживающее простодушие, глуповатое
и ласковое, что юнкер опустил винтовку.
Француз стоял в полосе света, бившего густой сметанной белизной из
окна, с котелком на затылке, расставив ноги, приятно улыбаясь, и пока-
зался юнкеру похожим на веселого героя экранных проказ Макса Линдера,
над лицами которого юнкер беззаботно смеялся в те дни, когда его рука
предпочитала сжимать не тяжелый приклад, а нежную руку девушки в тишине
темного кино.
Но все же он строго сказал:
- Хорошо, мсье! Но проходите! С часовым говорить нельзя!
- Mille pardons! Я не зналь! Я не военна!... Ви наверно сторожит
большая пушка?
Юнкер хохотнул:
- Нет!.. Здесь штаб командующего! Но проходите, мсье!
Леон Кутюрье отошел. Пройдя особняк, оглянулся. Неподвижная фигура
юнкера высилась бронзовой статуэткой на ступенях. На тонкой полоске шты-
ка играл серебряный холодноватый блеск.
Француз снял котелок и крикнул:
- Au revoir, господин сольдат! Я очень льюблю храбру русску jeune
homme!
Манжета.
Васильевская улица была тихой и сонной, утонувшей в старых садах, из
которых выглядывали низкие особнячки.
За две недели до вступления белых, в квартиру доктора Соковнина
въехала по ордеру жилотдела, заняв две комнаты, артистка Маргарита-Анна
Кутюрье.
Мадам Соковнина вначале освирепела:
- Поселят такую дрянь, а потом разворует все вещи и уедет. И жало-
ваться некому!
И, злясь на жилицу, избегала встречаться с ней и не кланялась.
Но артистка не только ничего не вывезла, но еще привезла рояль и нес-
колько кожаных чемоданов, набитых платьями, бельем и нотами.
У нее оказалось прекрасного тембра драматическое сопрано, сухой ме-
дальный профиль, холеные руки и великолепный французский выговор.
А когда, однажды вечером, она спела несколько оперных арий, спела,
мощно бросая звуки, свободно и верно - лопнула пленка человеческой враж-
ды.
Докторша вошла в комнату жилицы, восхитилась ее голосом, разговори-
лась, предложила столоваться у них, а не портить себе здоровья советским
питанием, и Маргарита Кутюрье стала своим человеком в семье Соковниных.
Мадам Марго пленила хозяев тактом, прекрасными манерами и восторжен-
ной и нежной любовью к мужу, застрявшему с весны в Одессе, которого Мар-
го ждала с приходом белых.
В этот тревожный день, после стрельбы, конского топота и людской мол-
ви по всполошенным улицам, мадам Марго вернулась к чаю возбужденная и
веселая.
- О, Анна Андреевна! Я встретила на улице знакомого офицера!.. Он
сказал... Леон в поезде командующего и будет сегодня к восьми часам, как
только исправят взорванные рельсы за слободкой.
- Ну, поздравляю, дорогая! - ответила докторша.
Поэтому, когда за ужином все сидели в сборе: доктор, Анна Андреевна,
Марго, дочь Леля, и из передней яростно задребезжал звонок, - за Марга-
ритой, выбежавшей с криком: "Ah, c'est mon mari!", последовали все.
В дверях стоял Леон Кутюрье. Жена с радостным смехом целовала его в
щеки, он гладил ее по плечу и улыбался смущенно хозяевам.
- O, mon Leon! O, mon petit. Je vous attendais depuis longtemps!
Француз что-то тихо сказал жене. Она схватила его руку и повернулась:
- О, я так счастлива, что даже забыла!... Разрешите представить моего
мужа!
Леон Кутюрье, низко склонясь, поцеловал руку хозяйки и крепко сдавил
руку доктора.
- Что же мы стоим в передней? Прошу в столовую! Впрочем, вы наверное
хотите помыться с дороги?
Француз поклонился.
- Благодару... Parlez-vous francais, madame?
- Un peu... trop peu! - смущенно ответила Соковнина.
- Шаль!.. Я говору русску очень плок. Я не кочу ванн! Я имею обичка с
дорога брать бань. С вокзаль я даваль везти себя в бань... le bain. Ко-
зяин пугальсь, кавариль: "какой бань... стреляйт". Но я даваль ему два
ста рубль. Она меня купаль, а на улиц "бум-бумм!.."
Он так жизнерадостно весело рассказывал о бане, что хохотали все, и
Соковнины и Маргарита, изредка взглядывавшая на мужа мимолетными насто-
роженными взглядами.
За чаем гость ел с аппетитом, сверкал зубами и улыбкой, ломаным язы-
ком рассказывал о событиях в Одессе, о высадке цветного корпуса и
бегстве большевиков...
- Скора будет польн порадок... Я занималь опять la commerce, фабрика
консерв... Маргарит будет петь на опера.
Он улыбнулся и вопросительно посмотрел на жену. Она поняла.
- Tu es fatigue, Leon? N'est-ce pas?
- Oui, ma petite! Je veux dormir... dormir...
- Да... да! Конечно, вам нужно отдохнуть после такой дороги. А где же
ваши вещи, Леон Францович?
- О, у меня одна маленьки сак! Я оставляль его хозяин бань до завтра.
- Тогда возьмите пока белье Петра Николаевича!
- Не беспокойтесь, Анна Андреевна! Белье Леона у меня! - сказала
француженка и покраснела мило и нежно.
- Merci, madame!
Леон Кутюрье еще раз поцеловал руку хозяйки и вышел за женой.
Войдя в комнату, наполовину загороженную роялем, француз быстро подо-
шел к окну и посмотрел вниз, где смутно чернели плиты двора.
Круто обернулся...
... и спросил вполголоса.
- Товарищ Бэла!.. Вы хорошо знаете всю квартиру. Куда выходит черный
ход?
- Во двор у дровяного сарая. Налево ворота. На ночь запираются. Стена
в соседний двор - полторы сажени, но у сарая лежит легкая лестница.
- Вы молодец, Бэла!
Она тихо и певуче засмеялась.
- Знаете... это чорт знает что! Если бы я не знала, что вы придете в
половине девятого, я ни за что не узнала бы вас. Феерическое преображе-
ние!
- Тсс... тише!.. У стен могут быть уши! Не будем говорить по-русски.
Такой разговор между супругами французами может показаться странным.
Она открыла крышку рояли и взяла густой аккорд. Спросила по-французс-
ки:
- Откуда у вас, товарищ Орлов, такой комический талант?.. Ни за что
бы не поверила!..
- Не даром я шесть лет промотался в эмиграции в Париже...
- Да я не о языке!.. А вот об этой имитации акцента! Это же очень
трудно!
- Пустяки, Бэла!.. Немножко силы воли, выдержки и уменья держать себя
в руках.
Он сел за стол и отстегнул манжету.
- Вы можете дать мне бумагу и ручку?
Взял бумагу, разогнул манжету, положил перед собой и старательно,
вглядываясь в чуть заметные карандашные пометки, зачертил пером, и пер-
вая же строчка легла ясная и четкая:
"Корпус Май-Маевского. Александрийский гусарский полк. Приблизительно
600 сабель".
Кончив писать, тщательно вытер манжету резинкой и протянул листки
женщине.
- Бэла!... Завтра отнесете Семенухину. Он перешлет в военный отдел
пятерки. Ну, довольно! Где я буду спать?
Бэла показала на открытую дверь спальни, где белела свежими простыня-
ми двуспальная старинная кровать корельской березы.
- Хорошая кровать!... И комната!... А вы где спите?
- Здесь же!
Орлов сдвинул брови:
- Что за чепуха?... Неужели вы не могли подумать об этом раньше? Поп-
росите у хозяев какую-нибудь кушетку для меня.
Бэла вспыхнула и посмотрела ему в глаза.
- Орлов! Я не считала вас способным на мещанство. Если вы считаете
опасным говорить по-русски, то уж совсем не по-французски, чтобы прие-
хавший после разлуки муж требовал отдельную кровать. Нелепо и подозри-
тельно! У нас два одеяла, и будет очень удобно. Надеюсь, вы достаточно
владеете собой?
Он резко махнул рукой:
- Я не потому!.. Просто боюсь стеснить вас! Я сплю очень беспокойно!
- Вздор!... Выйдите, пока я лягу!
Выйдя, Орлов со злобой перелистал фотографии семейного альбома. Лег-
комысленное и глуповатое выражение давно сошло с напряженного желез-
но-очертившегося и побледневшего лица. Углы рта опустились злой и старя-
щей складкой.
В спальне щелкнул выключатель, хлынула мгла, и певучий голос Бэлы
сказал:
- Leon! Je vous attends! Venez dormir!
Орлов вошел в темную спальню, ощупью нашел край кровати, сел на него
и быстро разделся.
Скользнул под шуршащее шелком одеяло, сладко вытянулся и усмехнулся.
- Веселенькая история!.. Спокойной ночи, Марго!
- Спокойной ночи, Леон!
Повернулся к стене, перед глазами покатились, как всегда в полудремо-
те, красные, зеленые и лиловые спирали, и, глубоко вздохнув несколько
раз, Орлов уснул.
Пустой случай.
Супруги Кутюрье жили мирно и счастливо. На третье утро после приезда
мужа, в воскресенье, Бэла сидела на краю кровати, в утреннем халатике,
пила ячменный кофе из большой детской чашки и по-ребячьи, захватывая
сразу губами и зубами, грызла желтые пышные бублики.
Орлов медленно открыл глаза и повернулся.
- Доброго утра, Леон! Как спали?
- О, чудесно, - ответил Орлов, облокотившись на подушку.
Бэла отставила чашку на туалетный столик и повернулась к нему. Глаза
потемнели и вспыхнули сердитыми блестками.
- А я эту ночь не спала... И, знаете, нашла, что все это очень глупо,
нерасчетливо и гадко!
- Что такое?
- Ну вся эта история! Нельзя оставлять людей в подполье на месте ле-
гальной работы. Мы не так богаты крупными партийцами, чтобы терять их,
как пуговицы от штанов. И я считаю, что Губком в отношении вас поступил
идиотски глупо...
- Бэла!.. Я попрошу вас находить более подходящие выражения для оцен-
ки действий Губком.
- Я не привыкла к дипломатическим вежливостям!
- Привыкайте! Губком не глупее вас!
- Благодарю!
- Не за что... Что вы понимаете в партийной линии? - сказал Орлов,
внезапно раздражаясь, - вы, маленькая девочка, удравшая из архибуржуаз-
ной семьи в романтический поток?.. Ведь вас потянула, именно, романти-
ка... приключения. Очень хорошо, что вы работаете беззаветно, но судить
вам рано.
- Каждый имеет право судить!..
- Не спорю... Судите потихоньку. Хотите знать, зачем оставили именно
меня? А потому, что я знаю здесь и в окружности на пятьдесят верст каж-
дый камень, знаю, за кем и как мне следить, когда распылаются белые
страсти. А когда наши вернутся, - у меня в минуту весь город будет в ру-
ке. Вот!
Он разжал кисть и с силой сжал ее:
- Р-раз и готово! И никаких заговоров, шпионажа, контр-революции!
- А если вы попадетесь?
- Риск!.. Это война!.. А потом, - если вы вчера меня - не узнали; это
- достаточная гарантия, что не узнает никто. "Рыжебородый палач", "Не-
рон", "истязатель"... чекист Орлов и Леон Кутюрье.
- А все же!...
- Хватит, Бэла!.. Идите - я буду одеваться!
...............
За завтраком Леон Кутюрье потешал хозяев французскими анекдотами и
даже доставил огромное удовольствие тринадцатилетней Леле, показав ей,
как глотают ножи ярмарочные фокусники.
Но у себя в комнате, взяв шляпу, Орлов сказал Бэле сухо и повели-
тельно:
- Бэла! Я ухожу. Вернусь к шести. Вы сейчас же отправитесь к Семену-
хину и передадите ему записи!
Ночью над городом пронеслась короткая гроза, и здания и деревья, вы-
мытые и свежие, сверкали в стеклянном воздухе еще непросохшими каплями.
Улицы заполнились обывателем, трехцветными флагами, ленточками, буке-
тами роз, модными шляпками и алыми цветками подкрашенных губ.
Все спешили на соборную площадь, на парад с молебствием, по случаю
счастливого избавления города от большевиков.
Леон Кутюрье протискался в первые ряды, благоговейно снял шляпу, с
достойным смирением прослушал молебен и короткую устрашающую речь длин-
ноногого, похожего на суженный книзу клин, генерала.
Генерал в сильных местах речи подпрыгивал, и жилистое тело его, каза-
лось, хотело выпрыгнуть из мешковатого френча, дергаясь картонным пая-
цом.
Серебряные трубы бодрым ревом грохнули марсельезу. Француз Леон Ку-
тюрье геройски выпрямил грудь и пропустил мимо себя войска, прошедшие
церемониальным маршем в сверкании штыков, пуговиц, погон и орденов.
Публика бросилась за войсками.
Леон Кутюрье надел шляпу и, не торопясь, пошел в обратную сторону, на
главную улицу. С трудом протискиваясь по заполненному тротуару, он уви-
дал несущегося вихрем босоногого мальчишку газетчика.
Мальчишка расталкивал всех, прыгал и визжал пронзительно:
- Дневной выпуск газеты "Наша Родина"! Поимка главного большевика!..
Оч-чень интересная!..
Леон Кутюрье остановил газетчика. Тот молниеносно сунул ему в руки
свернутый номер, бросил за пазуху деньги и помчался дальше.
Леон Кутюрье развернул лист, чуть дрогнувшими пальцами. Глаза сбежали
по неряшливым, пахнущим керосином строчкам, расширились, остановились,
застыли на жирном заголовке:
Поимка палача, чекиста Орлова.
"Вчера ночью на вокзальных путях офицерским патрулем задержан неиз-
вестный, пытавшийся забраться в теплушку уходившего эшелона. Присутству-
ющие на вокзале опознали в задержанном председателя губчека, известного
садиста, истязателя и палача Орлова. Несмотря на опознание его многими
лицами, Орлов отпирается и уверяет, что он крестьянин, приехавший из
Юзовки, и хотел вернуться домой. Документов при нем не найдено, но в
свитке оказалась зашитой крупная сумма денег. Орлов уверяет, что деньги
получены им для юзовского кооператива. Наглая ложь трусливого палача так
возмутила публику, что его хотели здесь же растерзать. Патрулю с трудом
удалось доставить Орлова в контр-разведку, где этот негодяй и получит
заслуженное возмездие".
...............
Пальцы в кулак... Газета комком... Ноги влипли в асфальт...
Сбоку какая-то женщина.
- Что с вами?... Вы нездоровы?
Одна секунда...
Леон Кутюрье приподнял котелок:
- Блягодару!.. Ньет!.. Ничево!.. У меня очень больна сердце... le
coeur... Одна маленька припадка... Пуста слючай. Спасиб! Извочик! Нико-
ляевска улис!
Вскочил в пролетку и сунул в карман скомканную газету.
Диалог.
- Орлов?.. С-сам! А у меня тт-только что была Б-бэла... Зна... да что
с тобой такое? На тт-тебе лица нет!
Орлов вытащил из кармана пальто газету:
- На, читай!
Семенухин взглянул на лист. Коротко стриженная голова, с торчащими
красными ушами, быстро нагнулась, и он стал похож на гончую, на послед-
нем прыжке хватающую зайца.
Зрачки поскакали по строчкам.
Потом голова поднялась, губастый рот растянулся в довольный смех, и
он выдавил, заикаясь:
- В-ввот зд-д-доррово!.. Эт-то ж замм-мечательно!
- Что ты находишь тут замечательного? - спросил Орлов, прищурясь и
присев на край стола.
- Д-да ведь эт-то ж исключительный случай! Т-ттепперь ты можешь быть
совершенно спокоен. Они п-пприкончат этого олуха и т-тты умм-мер!
Н-никк-кому не п-придет в гол-лову т-тебя искать. Эт-тто такк-кая счаст-
ливая непп-предвиденность!
Орлов подпер ладонью подбородок и внимательно смотрел на Семенухина.
- Тебе никогда не приходили в голову никакие сомнения, Семенухин? Ты
всегда делал, не раздумывая, свое дело?
- А п-почему т-тты спрашиваешь?
- Что ты сказал бы, если бы я сообщил тебе, что вот сейчас, после
прочтения этой заметки, я пойду сдаваться в белую контр-разведку.
Семенухин быстро захлопнул улыбавшийся рот, откинулся на треснувшую
от напора железного тела спинку стула... и расхохотался.
- Н-ну тебя к чч-чортовой мат-тери! Я чуть не п-ппринял всерьез!
С-слушай, - об этом тотчас же нужно известить всех... П-пусть по районам
подымают вой сожаления о т-ттоварище Орлове. Эт-то б-будет замм-меча-
тельно!
Орлов нагнулся к нему через стол.
- Ты дурак! Я тебе говорю совершенно серьезно. Что ты скажешь, если я
пойду и сдамся.
В голосе Орлова были жесткие удары меди. Улыбка сбежала с лица Семе-
нухина, и он внимательно вглядывался в левую щеку Орлова, на которой
нервно дрожал под глазом треугольный мускул.
- Ч-что бы я ск-кказал?.. - начал он медленно и глухо, замолчал,
отодвинул стул и, встав во весь рост, неторопливо и спокойно вынул из
бокового кармана револьвер:
- Ск-казал б-бы одно из д-ддвух. Или т-ты с ума с-сошел, или т-ты
п-пподлец и п-ппредатель! В т-том или д-другом случае я об-бязан не до-
пустить т-такого исхода.
- Спрячь свою погремушку. Меня не испугаешь револьвером.
- Я п-ппугать не соб-бираюсь. А убить - уб-бью!
- Послушай, Семенухин! Откинь все привходящие обстоятельства. Дело
обстоит для меня чрезвычайно остро. На мне лежит крайне тяжелая работа,
требующая полного равновесия всех сил. Ваше дело простое! Вы сидите кро-
тами по квартирам и по ночам вылазите в районы для агитации. Я круглый
день танцую на острие бритвы. Мельчайшая оплошность - и конец!
- Т-ттак что же тт-тебе нужно?
- Подожди!.. Еще одно! Вместо меня, дурацкой ошибкой, роковым
сходством, приведен к смерти человек. Не враг, - не офицер, поп, фабри-
кант, помещик, - а мужичонка. Один из тех, для кого я же работаю. Может
ли партия избавить меня от опасности, ценою его смерти? Могу ли я спо-
койно перевесить чашку весов на свою сторону?
Семенухин иронически скривил рот.
- Интеллигент-ттская п-ппостановочка вопроса! Нравст-твенное право и
в-веления м-мморали? Д-ддостоевщина! Д-для тебя есть т-только дело
п-ппартии, и пп-проваливать его т-ты не им-меешь права!
По лицу Орлова, от лба к подбородку, протекла густая красная волна.
Он вскочил со стола.
- Зачем ты говоришь о деле партии? Я его не провалю и не собираюсь
проваливать. Если бы даже я сдался, - из меня никакими пытками ничего не
выжмешь. Думаю, ты меня достаточно знаешь и можешь оставить нравоучения
при себе. Я в них не нуждаюсь!
Семенухин раздумчиво покачал большой головой.
- Ты очень нервничаешь! Это нех-хорошо! Т-ттолько поэтому т-ты и на-
говорил таких глупп-постей, которые сами пп-по себе достт-таточны для
исключ-чения люб-бого т-ттоварища из партии. П-поступок, который т-ты
хотел сделать - пп-редательство. Я говорю эт-то именем ревкома! Оп-пом-
нись!
Орлов побледнел и нервно стянул лицо к скулам. Опустил глаза, и голос
конвульсивно задохнулся в горле.
- Да, я нервничаю! Я не машина, наконец, чорт возьми! В силу всех из-
вестных тебе обстоятельств я прошу ревком освободить меня от работы и
переправить за фронт. Я могу просто не выдержать бесконечного напряже-
ния, сорваться и еще больше навредить делу. Примите это все во внимание.
Камень тоже может расколоться.
- Г-глупп-ости! Отпра