▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
уже начинал те- рять всякую меру. Ехал как-то он от одного поселка к другому и встретил мужика. Мужик обыкновенный, и встреча - дело тоже самое обыкновенное. И то, что мужик поклонился ему - тоже полагается тут при встрече. Но у Степана внутри без остатка всколыхнулось: в глаза сроду не видал мужика этого и он его; а видит вот - фуражка со знаком - и шапку сорвал, и шею вытянул - согнул, и что-то прожевал. "Кому кровь свою он по капле расходует? У-у, раб проклятый!.." И не только не поклонился ответно, но даже привстал и плюнул вслед мужику запыленному и дико закричал, потрясая кулаком: - У, падаль! Я тебе покланяюсь вдругорядь... А у мужика глаза даже выкатились от испуга и изумленья. - Господи Исусе! Ноне и поклоном не угодишь... Вот жись. И, втянув голову, поплелся разбитой походкой дальше. А тут еще перед Тоей у тарантаса колесо рассыпалось, и в деревню он въехал на боку, на оси - смешно и неловко перед народом. И совсем озлил- ся-потемнел весь Стеннов на хитрую жизнь. Председатель Сельсовета живо смекнул, чем, так сказать, начальство успокоить, и предложил сбегать за самосядкой. - Никако дело без того начинать незля. - Что-о?.. А, впрочем, давай, - махнул рукой агент Стеннов. За первой бутылкой, - другая. Потом корчага целая и солдатка Акулька со своими прелестями... До третьих петухов песни и гомон был. Что там было, не все известно, но только даже Акулька вскрикивала и пьяно стона- ла. - Чо буошь делать? Акулька на што уж - чем роботит, и то не вытерпли- ват, - ворочались шабры. А по-утру, солнце высоко уж встало, председатель, опухший и оморщив- шийся, обегал поселок, собрал мужиков в школьный сруб и побежал агенту докладывать: готовы, мол, ждут. Шумно-матерно галдят поселковые и о фортелях агента, ночных, расска- зывают, мотают сокрушенно головами. - Вот и он. - Ш-ш-ш! Стихло все - мертво. Не глядя ни на кого, прошел он к столу в глубине. С темными припухлы- ми подглазицами и мрачным взглядом. Мутно ему и стыдно настороженных му- жиков - и от этого еще больше он ожесточается. Сбоку болтается наган-револьвер, а сзади протискиваются оба милицио- нера, тоже опитых: вместе гулянку правили. - Так что, товаришши, почтенное собрание, - замотался председатель у стола, - человек из города приехамши, агент. Насчет скота. Сам он все по-порядку доложит. - Товарищи и друзья, - хрипло заговорил Стеннов. Хрипло, - и тяжелым взглядом уперся в Фильку, а тот заелозил и заморгал. - Республика Сове- тов в оченно тяжелом положеньи. Наследство царизма осталось нам - война и разруха во всех областях. А от неистовой колчаковщины еще хуже стало. Поэтому Советская власть в невиданно тяжелом положеньи. И еще тяжелей ей от войны, которую нам навязала Антанта с поляками... - Остановился Стен- нов, мутит его похмелье. Рыгнул он, и перегаром напахнул на ближних. - Все мы должны итти на поддержку нашей власти. Потому - это наша власть. Исконная - от нас завязалась. Республике теперь нужна конница - лошади, стало быть. Мясо ей нужно для армии. Стало, надо каждому понять. Новый хомут на нас буржуазия одеть хотит. И все силы мы должны употребить - власть свою и себя защитить. На вас, друзья, приходится - 60 лошадей, 40 коров и 30 овец. На вашу Тою. Так что раскладывайте. С кулака, с мирое- да, конешно, поболе: все равно - не его трудами нажито. У кого помене - с того помене и взять. На голытьбу безлошадную совсем нечего наклады- вать. Прошу приступить. Председатель Совета, рыжий, недалекий и опасливый, встал-заметался: - Ну, как же, старики, почтенное собранье?.. А по собранию гуд пошел. Кряхтят мужики, скребут затылки - в спинах даже дрожит. И с ними тайга кряхтит - старая, темная, кондовая, замше- лая. - Кормильцев-поильцев сдавать, значит. - С голодухи помирать. - Решить хотите люд чесной? - Режьте лучше так!.. "...Так лучше режьте уж!.." доносится обратно из гущи, из лесу. Бабы и ребята малые в проемы сруба влипли, губами шевелят, а тетка Евленья крестится. По щекам, как по тине пересохшей, слезы текут. - Налоги-те, орали, отменяются. Вот те и отменили... Подобрался к столу, к агенту, Филька и сверлит из-под клочковатых бровей: - Ты нам объясни, значит, по-порядку господин-товариш... - Ну-у, - буркнул тот. Нудно ему от истекшей ночи и от того, что этот мужичонко липнет, и от того, что за ним, за этим, тысячеглазая злобная темь притулилась, морем колышется. - Я к тому, например, - слезливо моргает Филька под острым и чужим взглядом агента. - В нашей деревне шиисят дворов и всего-то. Как же это?.. Стало - пошти што по три скотины враз со двора сводить? - Чо ты понимашь! - крикнул Василий-коммунист. - С тебя, обалдуя, и вовсе, может, ничо не возмут. Мужики перекинули на миг глаза на Василья, загудели: - Ишь застаиват. - Лыжник. Забегат. - Ты мне пуговку-то не крути, - мельком только скользнув по Василью, воззрился Стеннов на Фильку. - Шестьдесят дворов. В волости-то лучше про то знают - сколь у вас дворов. Вам только распределить, - у кого сколько свести. - А наложили, значит, верно... - А хто наложил-то? - Таки же, как ты! - Наложили... наложили... - Нас-то не позвали, - орали Рублев и Хряпов со своими подголосками. - А... а... а... - заклокотало, заворочалось в срубе, и сотни глаз налились тяжелым гневом. - Выборные накладывали. Что вы, как псы, стервеете! - пробовал окри- ком взять Степан. - Выборные?! - О-ох! - гневно охнуло по собранью. - А хто их назначал? Ты? - Василей ездил. - Василей да он. - Он выбирал их, глот! "...Он их выбрал!.." - рявкнула тайга. Но и в Стеннове поднялось все. Все человеческое и гордое поднялось против этого нелепого зверя, разинувшего клыковатую пасть: - Молчать! Колчаковцы вы! Контр-революционеры! Для Советской власти десятину жалеете. Сто тридцать возьмут - еще 500 останется. И то жаль. Ну, Советская власть не така, - не отступит перед вашим брюхом. - Ага! Брюха-а... а у вас - животы? - Ишь орет, как урядник. - Каки пятьсот? А пало сколь за зиму, за весну... - Не щитат, живорез. - Корма-те каки были? - Товарищи... старики... к порядку. Господи! - лепетал побелевший председатель. Но поселковцы уж закусили удила: - Како право орать имешь? Кобель ты! - Ишь чего расписыват! - Не просили, да давали. А тут - на! - Кака Совецка влась? Чо он облыживат? Камуния этта. - Зачем это наша-то влась с винтовками-те тебя, халуя такого, посла- ла? - пропел из задних рядов Хряпов. - Вре-от он, старики. - А сам-от чо не жретвашь? Псу под хвост, на гулянку этто вам! - Ты гуляшь, а мы - жретвуй. - Рабенка без куска оставляй. "...Без куска... без куска... без куска..." - загремела тайга, и по- мутнелые от черной злобы глаза, и заскорузлые руки, судорожно скрючива- ясь, полезли к агенту Стеннову. А тот, волнуясь и не попадая, отстегивал кобур. Но когда увидали эти его жесты, еще больше завыло собранье. Жажда крови закипела и поднялась до краев. А тайга тут - машет над ними и красным в глаза дразнит. Больше всех орал Семен, и Стеннов, - уже бледный и отрезвевший, - крикнул: - А-а... ты народ мутить. Арестуйте-ка этого коновода, товарищи! Милиционеры было-потянулись к Семену. Но поздно уже было. Прорвало, как плотину, и понесло. Закружились головы, потные, со слипшимися воло- сами, ругань и желтая пена с оскаленных губ. Раз только и стрелил Стен- нов из нагана и повалил Фильку (бедного Фильку!). Раз только и успел крикнуть, прощаясь с жизнью... А там - чуть не на части разорвали Стен- нова, и лицо - в кровавый, плоский блин. Тяжело, наступая друг другу на ноги и на руки, били и топтали тело... А милиционеры в гуще никого и не задели и винтовок не подняли, а по- корно бросили их на пол. Избитых и истерзанных, их свели в пустой амбар, заперли и стражу приставили. Ночью то, что осталось от кипучего человека, верного революционера Степана Стеннова, стащили за Баксу и там бросили в окна, в топь. Хлюпну- ла топь со вкусом и равнодушно затихла. Только один, пригнутый стебелек стал потом медленно, с отрывами, выпрямляться... Но темный страх и оторопь засели с той поры в деревне. А тут еще техник Иванов, который в тот день с молодняком одним был на болотах, жару подбрасывает, кровью исходя за них, за их темную, как тем- ная ночь в бору, душу. - Эх, старики, старики. Что вы наделали? Ну - тяжело вам, - послали бы человека от себя в губернию. Выяснили бы. А вы - что? Человека непо- винного убили. Как звери - убили. - Пес - он, а не человек, - храбрились поселковые. - Туда и дорога. - Кто бы он ни был - но только, как слуга от настоящей власти, от ре- волюции послан был. В отрезвелые на миг сердца - широкие и емкие - от этих душевных, ост- рых слов вползали и гнездились еще большее беспокойство и неуверенность и ужас, колючий, как еж. Насупился буйный лес - туго обдумывает. А рыжий, как охра, лавочник Хряпов бегает из избы в избу, сдабривает сельчан, запугивает их и обнадеживает: - Слышьте. Вы этому технику веры не давайте... День миновал, второй - никто из милиции не едет. Должно - самозванца мы спровадили. А в другом месте нашептывает: - Не едут голуби. Не до того им, слышь. Народ, замечай, поднялси. И живорезы лыжи навастривают. Верный человек мне сказывал. Свою бы им шку- ру спасти - не токмо што. Так-то, други... И на деревне то-и-се стали появляться какие-то "верные" люди, шеп- таться с Рублевым и Хряповым. Все чего-то нюхали они, чего-то гоняли вершники какие-то изредка - в сумерки и под рассвет. А милиция, действительно, как в омут канула. Двое же (агентских) си- дели, как зайцы, и участи ждали, питаясь - кто что бросит. Ячейковцы, не выходя, сидели по домам. - Не дыхають! - злорадствовал Хряпов. 6. Старшего техника - за производителя работ который - не было: дня за четыре перед тем уехал в губернию. За отъездом старшего руководство легло на Иванова. По омутным из-сера водам широкогрудой Оби - по протокам; по бородатым борам и нарядницам-сограм; по малым речкам-притокам, как рыба, идущая для метания икры в верховья, - шли злобные, воровские слухи. Раскачивали столетние кряжи, ломали-рубили кусты и хворост мельчили; мяли поясные травы в лугах и тропы протаптывали к водопоям; а вечерами костры пылали и над деревнями вскипали облака - смутные и кровавые. - Эй, мир хресьянской!.. На выручку поспешай!.. Вырывай закопанные-те винтовки. Вилы на копья оборачивай. Не дадим-са-а-а!.. Мужики сиднями засели в деревне, и даже Король свою косьбу бросил. Копошились по двору, кучками сходились, толковали и так и сяк о каких-то глухих событиях, особливо по вечерам. И если кто приближался из техников - куда там из ячейки! - стихали и хитро заводили речь про рыбу, про по- кос, а исподлобья поблескивали: - Чо слоняешь... шпиен? Выехать возможности не было, - имущество изыскательское на шесть под- вод не уместишь: инструменты, планы, провиант на три месяца на пять че- ловек. А тут и одной подводы не достанешь. Председатель валил на мужиков - не могу, дескать, сейчас - не властен. А те чесали в затылках и тяну- ли: - Никак нельзя, Федор Палыч, в эко время от дому отлучаться. Хто яво знат. Вишь ты - дело-то како. Настаивать, предъявлять свои права на прогон - нечего было и думать: не помиловали бы. Тайга потчевала: "...Пе-ей до-дна, гостенек дорогой"... Но Иванов просто долг думал выполнить. Уезжать ему вовсе не хотелось, страха перед чем-то неясным надвигающимся он не испытывал и жалел этих, таежных, которые сбились с пути и перли теперь целиной - куда вывезет. На работы Иванову ходить не приходилось - не с кем было. И делал он только полегоньку накладку планов и профилей. Держал себя - в стороне как будто стоял. А, главное, бродил по бурным, грозовитым местам, как охмелелый, и пил в кедровнике каждый вечер - не отрываясь - из свежего берестового жбана оглушающую брагу. "... Пей, сынок, пей"... Вечером, когда все стихает, на опушку кедровника (там, где начинаются таловые и смородиновые кусты и - среди них - высокие травы с крупными белыми и фиолетовыми цветами-початками) - приходила Варя. В первый раз после покосного пришла она бледная с тенью в подглазицах и боязливой тревогой в глазах, вымытых пугливыми девичьими думами: "Улестил, может, токо. Пришел вот, как бурый, разгреб лапой и мед по- ел. А теперь, поди, смеется: эка - дура девка... Ребятам, может, хваста- ет - вот де я каков, и Варвара не устояла". И шла она по тропе, не озираясь, будто за делом каким, сдвинув брови. И увидев его сбоку у кедровины - похолодела, и ноги к земле пристыли... А он вышел и головой к груди ее, как в смородиновый куст, припал и в самую гущу зарослей повел. - Люба ли я тебе взаправду? Али так токо путаешься? Откинулся Иванов: - Варенька! Как скажу? Вросла ты в мое сердце цепкими корнями. Ношу я тебя в нем день и ночь, а ты туманишь меня запахом вешним, черемухо- вым... Качаюсь я, как пьяный хожу. Крепче вина ты: от одной думы о тебе голова кружится. - Хвастаешь ты, Федя. Ну, чо я! Девка простая, необразованная... - Ах, Варя. Духом бы тебя единым выпить всю!.. И то уж допился я. Все вот мне чудится: тайга - не тайга уж, а хозяйка, старая, добрая и запас- ливая... Для нас с тобой добрая. А ты будто дочь ее и всеми дарами ода- рена и цветами засыпана... - Ну уж ты... говоришь, как книжку читашь. Слушать тебя, што в ба- гульнике лежать... А Иванов целовал ее в глубокие глаза, как росную траву, и зарумянен- ные щеки ее, и ноги, окропленные росой, и губы - трепещущие, волглые и горячие... - Феденька, мучишь ты меня... не могу я... - Как чаша ты - налитая до краев. И плещешь словом каждым и вздохом через край. Зарыться в тебя, как в кусты, в траву, которая - растет как - слышно! Силой от тебя пахнет и чистотой, какая была допрежь еще и только в тайге осталась. Таяла она, как мед, от его речей и вся отворялась: - Люби меня, ненаглядный... цалуй меня... "...Настали времена, и сроки исполнились. Пирую я свадьбы-детей. Лю- битесь, ребятушки, так, чтобы земля стонала, и вспыхивали цветы. Так, чтобы слово ласковое смолой янтарной прожигало землю. Так, чтобы яростна ваша радость была, как огонь в горну, а студеное горе - колодезной во- дой, - в них закаливается ратное сердце. Пусть ударяются губы о губы так, чтобы кровь звонко брызгала в них: крепко взрастает все, политое кровью. Крепко цепляйтесь за землю и пойте песни весени, приходящей каж- дый год"... Ночи были сумеречно-светлые. Однажды, - когда он расстался с девушкой и подождал, пока стукнет за ней калитка, и потом шел по задам, - три тени, прытких, отделились от прясла и преградили ему дорогу. Шел Иванов, неся в себе переливающуюся радость свиданья и победный крик соленых на губах поцелуев. В одной фигуре он признал Семена с толстой палкой-корняком, а в двух других - некрутье. Подходя, он видел, как блестели глаза и подергивалось лицо у Семена... - Ну, што, сволочь. Девок наших портить зачал? - Вы, ребята, я вижу не с добром, - пробормотал Иванов, ища вокруг чего для обороны. - Бей его!.. мать-перемать... - взвизгнул Семен, и тяжелая суковатая палка зашибла со-скользом руку Иванову. А тайга загоготала: "... Эгей...го-о!.." - А-а... - как от ожога скривился Иванов. - Так вы вот как? "...Так вот... так вот..." - торжествующе зашелестели заросли. "...Эгей... го-о!" - выкатилось обратно из-за Баксы. Кинулся Иванов на Семена - там уж налетают остальные двое. Нет в ру- ках ничего у Иванова. Горячее что-то потекло по лбу... Если чего-то не сделает - скоро он свалится. Бросился в глаза кустик березовый - так в аршин, - схватился обеими руками за него. Рванул. Взлетела кверху березка совсем с накоренной зем- лей, осыпалась. А Семен озлился пуще. Сызнова со свистом взнеслась палка, но опус- титься не успела: поднырнул Иванов и тушей тяжкой насел, подмял Семена и сразмаху ткнул кулаком в зубы. Палка-корняк, шишковатая, уже в руках у техника. Вскочил, размахивает и сам наступает. Звизданул новобранца по башке - завизжал тот. Не выдержали оба и побежали. Вынул кисет Иванов и погрозил в спины: - Я вас, сволочи, перестреляю вдругорядь... псы! "...Вдругорядь - цыть!" - перешли враз на сторону техника кусты. Левую руку и лоб здорово саднило, а спина ныла в нескольких местах (помолотили ее!), но внутри Иванова гремел веселый смех и ликованье. А палку взял с собой - память. На утро по деревне все разузнали. Семка и двое призванных исчезли из поселка, разъяснив домашним, что техник мстить будет. Они уйдут на вре- мя. Куда - их дело. - Варьку Королеву с техником застали. Однако, когда о ночном происшествии спросили техника Иванова и о том, почему у него покарябаны лоб и рука - он со смехом рассказал: - Вышел ночью до-ветру и спросонья с крыльца свалился. Руку ссадил и лбом кокнулся. Никто этой басне не поверил, но желанье скрыть историю молчаливо одобрили. Днем к дяде Михайлу, где жил техник Иванов, зашла Варя. Оглядывается, взволнованная. Заделье нашла: - К хресному на выселок собралась. Дочери, поди, есь чо передать, Прасковья Егоровна. А сама выискивает глазами. Кого? Слышала, как в летняке*1 зашагал и вышел на крыльцо, а потом проплыл под окнами в улицу Иванов с повязанной головой. А Прасковья Егоровна зашептала: - Ну, девка, цапаться из-за тя зачали. Лешая. - Срам-от какой, тетенька, Прасковья Егоровна. Шибко повредили техни- ка-то? - Нну-у. Чо ему сделатся, медведю? Царапины на ем. А Семену-то, ска- зывают, он полрта вынес. - И чо этто пристал ко мне Семен этот? Проклятый! Шишига бы его в тайге-то задрала. - А промежду вами ничо эдакова не было с эттим-то? Варя до слез скраснела и - пробормотав: - Штой-то вы, тетенька... - поспешила распрощаться. - Скажи Степаниде-то: холсты-те, мол, готовы. Пущай придет, возьмет! - крикнула хозяйка уж вслед Варваре. В кедровнике на тропе встретил ее Иванов. Он обошел кругом избы, пе- ребросился через прясла и задами вышел. - Феденька! Что они, зимогоры, с тобой сделали? - Да ничего, Варюшка. Ей-ей, ничего: оцарапали только свистуны... - Тяжко мне будет жить на деревне... - вздохнула, отворачиваясь, Ва- ря. - Прославят меня теперь. - Да - ну их к чорту. Пусть славят. В город я тебя увезу. Люба моя... Варенька... жена моя... - Не про то я. И не надо мне эттого. Бросишь, ай еще чего - затяже- лею, - сама и взрощу, и выкормлю. Смотри-ка, руки-то какие. Как корни - во все вцепятся. Ну, только любил бы ты меня. Ласки охота мне. Не на из- девки, дескать, я себя бросила. А взял потому, что мила была... _______________ *1 Летняк - пристройка к избе, неотапливаемая. 7. Тоя кипела изнутри. Но пуще всего проглядывала наивная хозяйственная дума. - Э-эх! До страды бы управиться с эттим. А Петров день - вот он. Накануне - воскресенье было - все затихло, о пакете только каком-то (который вершник, промчавшийся ночью, завез) дядя Михайло шопотом два слова технику обронил. На вопрос о содержании пакета отрезал: - Большевицкой, должно. Повстанческий или от властей - не мог допытаться Иванов. Михайло сам больше ничего не знал. Мирно по виду полегла спать Тоя, понижая голоса до молитвенных шопот- ков в углах, как в ночь, окрыляемую вспышками дальних молний. Игр воск- ресных никаких не было. Варя до заката ушла к крестному в заболотье, и техник, провожавший ее за Баксу, рано лег спать, о

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє