▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
ку, женщины к плите... В этот момент вдали сперва хрипло зашлепал широкими губами, потом ровно и мощно заревел заводской гудок. Лицо Данилы мгновенно прояснилось. Гудок всегда имел на него сильное влияние. Вот туда сейчас потекут со всех концов города люди, много лю- дей, тысячи. Все они будут работать вместе, разговаривать, передавать друг другу новости. А они вдвоем с отцом остаются сидеть в этой тюрьме. Когда же будет отсюда выход? - Вот только когда на заводе гудок, - со злым торжеством обратился Данила к отцу, становясь за работу. - А у нас уже куча работы сделана! - Это и хорошо, что у нас куча делов сделана, - одобрил отец и пустил в ход станок. - Что же тут хорошего, если это нам ничего не дает? - заглушая гу- денье станка, прокричал отцу Данила. Отец мотнул над станком бородой. - Когда-нибудь даст! - в свою очередь прокричал он в сторону Данилы. - А теперь вообще время такое! Теперь всем трудно, не нам одним! Данила насмешливо свистнул вверх. - И что ты будешь с ними делать, с такими мужчинами: опять дров нако- лотых нет! - доносился из кухни крик Марьи. - Я и зажигалки носи им на базар продавать! Я и обед им стряпай! Я и белье стирай! И полы мой! И за всеми за ними, за чертями, комнаты прибирай! А теперь еще одно новое де- ло: и дрова им коли! Грунька, бежи на двор, наколи дров! И потом долго еще слышались ее перебегающие крики, то в сарае, то на дворе, то в кухне: - Грунька, принеси на растопку соснины! Грунька, натаскай в кадку во- ды! Грунька, принеси нож! Грунька, перебери пшено, накроши лук, поставь на огонь воду! И редко, совсем редко, следовали за этим слабые возражения Груни: - Мама, погодите. У меня же не 10 рук. Дайте сперва одно сделать. Поставив на плиту обед, Марья поручила присматривать за ним Груне, а сама собиралась на рынок продавать партию зажигалок, сделанных мужчинами накануне. Было начало осени, погоды стояли неровные, иногда вдруг задували хо- лодные северо-восточные ветры, и Марья, точно снаряжаясь на северный по- люс, куталась неимоверно. Сверху всего она надела черное, вытертое, все в белых ниточках, мужское драповое пальто, когда-то вымененное на зажи- галки, подпоясала его толстой веревкой, обмотавшись ею два раза, завяза- ла голову шерстяным платком так туго, что едва могла ворочать шеей, ос- мотрела себя всю, похлопала руками по бедрам, хорошо ли везде прилегает, потом сосчитала и ссыпала свой товар в специальный холщевой мешечек и затянула его шнурком, а две самые лучшие, самые блестящие зажигалки взя- ла в руки. - Может, кто по дороге купит, - сказала она. - Какой-нибудь хлюст. И побледнела. - Какова-то будет сегодня ее удача? Вдруг сразу все купят... Вдруг за весь день ничего не продаст... Вдруг... Афанасий, провожая жену, тоже проявлял большую тревогу и, топчась возле нее, то-и-дело бросал украдкой на нее такие старчески-жалостливые взгляды, точно прощался с ней навсегда. Мало ли что с ней может слу- читься на толчке! - Там ее могут и оскорбить, и ограбить, и избить, и даже убить. Она может попасть в милицию, может фальшивые деньги принять за хорошие, может получить разрыв сердца во время брани с конкурентка- ми... - Ты, Маша, когда продаешь зажигалки, лапать руками их не давай: тускнеют! - говорил он, любуясь блистающими в ее руках своими произведе- ниями. - Не давать лапать тоже нельзя, - возразила Марья, с трудом пропуская слова сквозь слишком туго затянутое горло. - Люди все-таки пробувают! И, в последний раз растерянно оглядевшись вокруг, бедная женщина выш- ла за дверь и потом пошла двором к калитке такой шатающейся походкой и с таким очумелым лицом, точно ее вели на казнь. Афанасий стоял в дверях дома и пристально смотрел ей вслед. О, как однако легко, как беззаботно уносит эта женщина на толчок в своих глупых руках его труд, его кровь, его здоровье, его жизнь! Она так неосторожно несет мешечек, что зажигалки колотятся в нем, портятся; а при выходе за ворота она так шваркнула мешечком о косяк калитки, что даже ему, Афана- сию, сделалось больно... Данила тем временем приостановил работу, присел на подоконники, по своему обыкновению, стал следить за удивительными, каждый раз разными оттенками облаков в небе, ярко синеющем над красной черепитчатой крышей соседнего сарая. Какие краски! Сколько воздуха! Если только одно это пе- редать на полотне, и то как это будет много! Глубина синего небесного пространства и кажущаяся близость рельефных, серых с белыми краями обла- ков в момент унесли его душу из этой мастерской, и он уже думал о непе- редаваемой прелести человеческой жизни на земле вообще и о своей сказоч- но-счастливой личной судьбе. На прошлой неделе, на главной улице, в вит- рине лучшего обувного и галошного магазина он выставил первую свою серьезную работу, портрет с одного очень известного в городе старика, при старом режиме десятки лет бессменно бывшего тут городским головой, на редкость живописного старика, с длинной белой бородой, со спокойными белыми кудрями, очень похожего на русского елочного деда. И теперь там, против того портрета, вот уже вторую неделю толпится с утра до вечера народ. Народ не может оторваться от живых, мудрых, несостарившихся глаз красивого старика, народ пленен, народ взволнован, некоторые наиболее порядочные, плачут. Но придет время, и над его картинами заплачут и ос- тальные. Его талант особенный. Его талант не как у других. Его картины проймут самую толстую человеческую кожу. Его картины каждому помогут по- чувствовать наконец в себе человека... - Уже отдыхаешь? - вдруг язвительной усмешкой прозвучали над ним сло- ва отца, проводившего Марью. - Уже заморился? А отчего я сроду не отды- хаю? Скажи, ты когда-нибудь видал, чтобы твой отец отдыхал? И это нес- мотря, что мне 56, а тебе 23! Данила молча сполз с подоконника, угрюмо подошел к рабочему столу, погрузил свои руки и душу в медь. Через минуту отец и сын с обычной энергией делали свою работу. Выта- чивали на токарном станке медные фигурные колпачки, накрывающие фитилек; нарезали нарезной дощечкой винтики-пробочки для закупоривания бензина и винтики-поджиматели под пружинку с камешком; свертывали, как папироску, из медных листиков тоненькие гильзы для камешка с пружинкой и в нижнем конце гильз, внутри, высверливали метчиком резьбу для винтика-поджимате- ля; расплетали, как женские косы, толстые обрубки стальных тросов и из отдельных стальных волосков навивали тончайшие пружинки, подпирающие в зажигалках камешки... И, наконец, они приступили к последней, самой ответственной части за- жигалки, к ролику, к тому стальному, мелкозубчатому, черному колесику, которое высекает из камешка искру. V. - С вашими зажигалками!!! - донеслись в это время со двора проклятия Марьи. - З-замучилась, как собака!!! - Ввалилась и она сама через рас- пахнувшуюся дверь в мастерскую, со сбившимся с головы назад платком, с несчастным лицом, за день еще более похудевшая, с громадным, выкатившим- ся на сторону белком косого глаза. - Каждое место болит!!! - упала она на стул и взялась руками за бока, в пальто, сером от базарной пыли, сплошь в соломинках, пушинках, налетах желтой земли. - Кто не торговал, тот думает, что торговать - значит стоять и деньги в карман класть!!! Пошли бы, поторговали, тогда бы узнали, убей их громом!!! Я раньше сама так думала!!! Уфф... Ухх... Ааа... - Но все-таки продала? - озабоченно спросил Афанасий, подойдя к ней и заглядывая в холщевую кошелку с продуктами, стоявшую у ее ног. - Какие продала, какие нет, - туманно и мучительно отвечала Марья, развалясь на стуле и распутывая из платка шею. - Сколько осталось непроданных? - нервно искал глазами Афанасий меше- чек из-под зажигалок. - Три зажигалки остались. Стояла, стояла с ними, стояла, стояла, ник- то не берет, все только спрашивают - почем, убей их грозой! - А семь штук, значит, все-таки продала? - Продать-то продала, но по какой цене продала, вот вопрос! - выше закинула она в ужасе лицо. Афанасий как стоял, так и наклонился всем туловищем вперед, точно со- бираясь падать на Марью плашмя. - Ус-ту-пи-ла?! - истерически взвыл он при этом с плачущей гримасой. - Тьфу на твою голову! - сплюнул он ей в ноги. - Я так и знал, что она уступит, задаром товар отдаст! На какого же чорта мы тогда с Данькой трудимся, режемся, убиваемся, лучше нам сразу головой об стенку! Марья, точно фокусница, в секунду распоясала на себе веревку, выско- чила из заскорузлого пальто, как из скорлупы, и маленькая, легкая, нео- бычайно живая, подлетела к самому лицу Афанасия, замахала перед его оч- ками и так и этак руками и неприятно крикливо заголосила: - А ты, очкастый чорт, когда даешь продавать зажигалки, то смотри, какие даешь! Один человек хотел все забрать и еще заказать для отправки в деревню и цену подходящую давал, да у зажигалок ролики не крутились, ни у одной, ни у одной, хоть плачь! - Как не крутились! - поднял плечи Афанасий, растопырил руки, насупил брови. - А так не крутились! - победоносно подпрыгнула перед его носом Марья, стала в позу и подбоченилась. - Это ты, сатана, не досмотрел за роликами! - оборотил тогда свое разгневанное лицо Афанасий на сына. - Помнишь, я тебе говорил, когда клепали оси: "Данька, расходи ролики, чтобы крутились! Данька, расходи ролики, чтобы хорошенько крутились!". А ты, как позаклепывал оси, так и бросил их без внимания! Вот что значит довериться дураку! Все самому на- до делать, все, все на свете! - Они крутились, - глухо произнес Данила, навалясь боком на станок и взволнованно пощипывая крупной рукой рыжеватый пушок на широком подбо- родке. - Крутились? - бешено вскричал Афанасий и, как от удара, закрыл глаза и застонал в сторону: - и он еще говорит, что они крутились! О, счастье твое, что нет у меня сейчас другого помощника, другого хорошего токаря, а то бы я тебе показал, как они крутились! Ты бы у меня сейчас сам зак- рутился здесь, как волчок! Две зажигалки украл, три испортил, и так поч- ти что каждый день! Вот что значит у человека собачья душа: ему не об деле думать, ему газончики на бульварчиках рисовать, отца, мать убивать! Ууу! И отец с судорожным ржаньем заиграл перед самым лицом сына крепко сжатым кулаком, как играют перед лицом ребенка куклой. Он осторожно ка- сался краем кулака то кончика его носа, то бровей, то губ, очевидно бо- рясь с желанием ударить его как следует по лицу... Данила при каждом таком касании кулака незаметно отводил лицо чуточку влево, вправо, назад, весь находясь в ожидании удара отца и уже ни на секунду не спуская глаз с его руки. - Отец! - стоя на месте и не шевеля ни единым мускулом, только сощу- рясь, предостерегающе повторял он все нетерпеливее и нетерпеливее: - отец! Марья моментально врезалась между ними клином и расталкивала их, как неживых, в стороны. - Афоня, не бей! - умоляюще произносила она и, как языком колокола, ударяла их, то одного, то другого, бедрами: - Даня, не бей! Предвидя недоброе, из другой комнаты прибежала бледная, со слезами на глазах, Груня. Вцепившись в мужчин, обе женщины кое-как растащили их в разные стороны. - Расходитьсь! - кричали они на мужчин, толкая их и задыхаясь. - Рас- ходитьсь! Мужчины, точно одеревенелые, почти не сопротивлялись усилиям женщин, и те сдвигали их с мест, как тяжелую, приросшую к полу, мебель. И долго потом сидели отец и сын на табуретах в разных углах комнаты, утомленные, неподвижные, сонные, с беспрестанной судорожной зевотой. - А ну-ка покажи, какие зажигалки остались, - наконец, обратился Афа- насий к Марье, не глядя на нее, протянув к ней руку. Марья ошалело метнулась в один угол комнаты, в другой, а сама испу- ганно припоминала, куда дела мешечек с зажигалками, потом опростала ко- шелку с продуктами, вынула оттуда сумочку, затянутую шнурком, распустила шнурок и подала остатки зажигалок супругу. - А залапала как! - воскликнул Афанасий, доставая из мешечка одну за другой три зажигалки. - Придется снова глянец наводить! Наверное на ба- заре всем детям играться давала! Это же не игрушки, это вещи, это товар, который на рынке идет наравне с другим товаром! И его нельзя каждо- му-всякому в руки давать! - А не давамши, не продашь! - стояла и неподвижно смотрела огромным косым глазом на зажигалки Марья. - Если бы на толчке были люди, а то ведь там черти! - возбуждалась она при воспоминании о толчке, и костля- вое лицо ее бледнело и делалось все более худым и страшным. - Другой му- жик, чтоб ему околеть, подойдет, спросит - почем, возьмет зажигалку, вертит ее в руках, взвешивает, как золотую вещь, отворачивает и завора- чивает все винтики, вытрусит на ладонь пружинку, посмотрит, сколько ка- мушка в трубку всунуто, много ли фитилька вдето, зажгет, погасит, еще зажгет, еще погасит, как все равно балуется. Смотришь и думаешь, ну, этот возьмет! И не одну возьмет, а все возьмет, в отправку, в деревню! А он, чтоб ему не своей смертью издохнуть, сует обратно мне в руку зажи- галку и, даже не сказамши свою цену, потянет вот так носом, как будто ему собственный дом терять, и почти что бегом убегает. И я уже знаю, что это значит, когда человек носом так тянет: это значит, что человеку де- нег жаль. И такого уже ничем не остановишь, никакой ценой не вернешь. Ему хоть из пушки в спину стреляй, он ни за что не обернется, а еще больше наддает ходу! Вроде рад, что спасся. - Это не покупатель, - пренебрежительно машет рукой Афанасий и кривит лицо. - Это не покупатель, и такому давать вещь в руки нельзя! - А разве у человека на лобу написано, покупатель он или нет? Даешь в надежде! Думаешь об пользе! - Все ж таки покупателя сразу видать! Ну, а почем ты те семь штук от- дала? И Афанасий, как бы заранее готовый к самой ужасной правде, силился сделать лицо равнодушным. Марья не верила спокойствию Афанасия, и ее косой глаз, ощупывая мужа, вздрагивал в глазной впадине. - Вот почем продала. - И она назвала цифру. - Как?! - наморщился Афанасий, точно обжегся. - Так, - безучастно ответила Марья. - А если бы не продала, вы бы завтра не емши сидели! - Не надо было торопиться уступать покупателю! Надо было ждать. И он надбавил бы! - А ты думаешь, я, как пришла, так и уступила? Что же я - дурочка или первый раз продаю зажигалки? И что же я тогда цельный день делала на ба- заре, если сразу продала? Чай внакладку пила? Я полдня никому не уступа- ла, билась за цену, как сумасшедшая, а потом вижу, что уже после обеда, что народ расходится и что собирается дождь и поднимается ветер, буря и базарный мусор выше крыш гонит, тогда я, как сумасшедшая, бросилась по всему базару тех покупателей искать, которые вначале давали сходную це- ну. Тут дождь, тут буря, тут бумажки летят выше крыш, а тут я одна бегаю по базару, как сумасшедшая, со своими зажигалками! - Дождя, положим, не было, - вяло проговорил Афанасий, потом быстро встал и приказал неприятно рычащим голосом: - обедать давай! Ррр... Марья бросилась в кухню. VI. Афанасий и Данила сгребали с большого рабочего стола в одну сторону коробочки со всевозможными медными винтиками, трубками, стальными пру- жинками, колесиками. Груня расставляла на этом столе четыре обеденных прибора. Данила, укараулив удобный момент, снял со стены с гвоздя разлива- тельную ложку и бросил ее под стол в ящик с медными стружками. - Где разливалка? - спрашивала Марья, поставив на середину стола ог- ромный чугунный котел с постными щами. - Никто не видал разливалки? - удивленно смотрела она на пустой гвоздь на стене и искала глазами по сторонам. Все молчали, и Марья пошла искать по всем полкам, в посудном шкафу, в кухне, возле плиты... Данила тоже встал и, наклонившись к полу, стал заглядывать под стол. - Может сорвалась с гвоздя и завалилась под стол, - сказал он. - Так и есть, - достал он оттуда разливательную ложку и стряхнул с нее медную стружку. Вытерев затем разливательную ложку о штаны, он быстро запустил ее в глубокий котел и осторожно, чтобы не взболтать отстоявшуюся гущу, повел ею по самому дну котла. Зачерпнув таким образом со дна гущу, синеватую кислую капусту и желтое разваренное пшено, он так же осторожно направил ложку к своей тарелке. У него талант, который впоследствии озолотит всю семью, поэтому он должен сейчас лучше других питаться. Все с болью на лицах следили за ним. - Ты что же это делаешь, сатана? - крепко схватил его Афанасий за ру- ку с разливательной ложкой. - Всю гущу забрал! А другим что? Выложь пше- но сейчас обратно! Данила промолчал, только покраснел и попытался ложку с пшеном донести до своей тарелки. Афанасий оттягивал пшено обратно к котлу, и между сы- ном и отцом завязалась над столом отчаянная борьба. - Брось! - кричал отец. - Нет, ты брось! - отвечал сын. Сын, конечно, вышел бы из борьбы победителем, если бы в помощь отцу тотчас же не вступилась Марья. Она, хищно выкатив в сторону косой глаз и стиснув зубы, щипала ногтями кисть руки сына, в которой была ложка с пшеном. - Грунька! - закричала она. - А ты чего не помогаешь? Помогай! Сын в это время взял и перевернул ложку вверх дном, и вся гуща выва- лилась прямо на стол. - Это самое лучшее, - сказал отец. Сын бросил опорожненную ложку, и борьба прекратилась. Несколько мгновений все сидели и осматривали на себе следы борьбы. Афанасий расправлял вывихнутый палец правой руки, Марья откусывала над- ломанные ногти, Данила высасывал ртом кровь из руки, в нескольких местах поколупанной матерью... - Он и ложку нарочно спрятал! - пропыхтел запыхавшийся Афанасий. - Я тебя когда-нибудь убью, сволочь такую! - посмотрел он несвоими глазами на сына, бледный, дрожащий, обессиленный от борьбы. - Ладно, - загудел вызывающе и насмешливо Данила. - Довольно! - прикрикнула на них на обоих мать. - Будет! Щи стынут! Ешьте! - Хотя бы обедали, как люди, - уныло пожелала Груня, молодая, безжиз- ненная, как старуха, с полуспущенными на глаза верхними веками, с отви- сающими дрябло щеками. Афанасий отстранил локтями всех от опрокинутой на стол гущи, взял сперва ложку, а потом широкий нож и начал собирать пшено со стола в свою тарелку. Если судить справедливо, то он больше всех в доме имеет прав на это пшено: он раньше всех встает, больше всех работает... - Что же это будет? - сдавленно спрашивал Данила и провожал глазами пшено на ноже отца. - Один будет поедать все пшено, а другие будут хле- бать из котла пустую воду? - А ты?! - обе враз попрекнули его мать и сестра. - А ты?! Тебе мож- но? - Делите на троих, - указал отец на оставшуюся на столе часть пшена, бросил широкий нож, подлил себе из котла жижи, спрятал в карман очки и стал есть. Мать схватила нож и зацарапала им по столу, сгребая все крупинки пше- на в одну кучу. Если бы по совести делить, то главную часть этого пшена надо было бы дать ей: она продает зажигалки, она достает деньги. Не про- дай она вчера зажигалки, сегодня не было бы ни этого обеда, ни этой гу- щи... Ели молча, жадно, жевали громко, как лошади. Иногда кто-нибудь хотел дать отзыв о качестве капусты, пшена или черного хлеба, но, пробормотав несколько слов, обычно умолкал, устремляя все свое внимание снова в та- релку. Жижи в котле было много, и ее брали без счета, кто сколько хотел. - Хлеб ешьте только со щами, - скользнула глазами по всем приборам Марья. - А так-то его, конечно, не хватит, сколько ни возьми. - Я его почти вовсе не беру, - тоскливо произнесла Груня. - Я не тебе, - проговорила Марья и закричала в другу

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє