▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
Сел на могилу, раскрыл чемоданчик. Вот он, последний снаряд - плос- кий, блестящий, родной брат тех, никогда не выдававших. Не выдаст и этот. Только вставить бикфорд в капсюль, привычно прижать зубами, потом - в черное маленькое отверстие и - спички в кармане. Что скажут друзья в Трапезунде? Ничего не скажут - не узнают. Как глупо все - ни веры, ни надежды, ни любви. Ни матери их софии. Еще минута, поползет, шипя, зловещий синий огонек, почти невидный при ярком сиянии солнца, с язвительным добродушием доползет до капсюля, воспламенится гремучая ртуть, и все станет просто, как... Дыло. Придет и Валюська со своим ружьем. Как это у них там называется-то? Маркитантка? Дочь полка, что ли? Атаманша? Нет, не возьмешь ее насмешкой. Вообще, женщину не возьмешь насмешкой. Смертью тоже не возьмешь. Вообще, не возьмешь смертью женщину. Женщина - жизнь. А смерть... Дыло. Нет, так нельзя. Но что, что можно? В детстве, из монтекристо, подстрелил большого дрозда, дерябу. Деряба мотался по кустарнику в смертной боли - не давался, уходил, подлетывая на четверть аршина, из куста в куст, с кочки на кочку, так и не поймал злой мальчишка с монтекристо дрозда-дерябу. И теперь также не давалась упорная, раненая мысль. Ну, вот что. Нужно взорвать банку - так, просто, потехи для, грохотом бухнуть на все окрестности - - пусть арестуют. - Совсем зря, в пустышку. В самом деле - не таскать же ее за собой, как собачонку. На зло всем чертям, - вот, как упырь говорит: чтоб всем шутьям взле- теть на воздух. Взорвать - отойти - ждать. Прибегут, встревоженные, схватят, начнут бить. Потом... она. Ведь, она живет тут, рядом. - Над нами крылья Эблиса - Схватил бикфорд, блестящий изящный медный капсюль приветно сверкнул из ваты, засунул в него шнур, прижал со злостью зубами. Глупо, - так глупо, и ну вас всех... к Дылу. Бумажкой обмотал капсюль, из предосторожности, чтоб не взорвался при вдвигании, - в Анатолии не до этого было - и решительно вдвинул в банку. Осмотрелся - в воздух бросить, что ли? Живем играючи. Младенца Симеона, его же жития было 3 месяца, Господи упокой. Не стоит тревожить младенца Симеона, пусть спит младенец Симеон. Вот: Тише березы не шумите, Моего Ваню не будите, Ваня спит, спит, спит - Его ангел хранит. К чорту Ваню с ангелом. Вот Дылу бы! Зачем же остановка? С Дылом нужно разделаться. Дыло по-серьезней Вань и младенцев Симеонов. По-серьезней эллинов и их фригийских колпаков. Ды- ло - свой, родной, а те - чужие, пафлагонские. Дыло - упырь. Долой Дыло! Да здравствует сикрит! Вот он склеп - пупырится животом упыря над бедными, простыми креста- ми. Хорошо же, Дыло. Прощай, Дыло. Засунул банку в пробитое толстое стекло надгробия: разворотит и за- сыплет все без остатка. Прощай, Дыло. Зажег спичку и поднес к бикфорду. Не загорается. Надо обрезать. Аккуратно обрезал ножичком бикфорд и - поджог. Елочным аллюминием зашипел шнур, разбрасывая звездочки. Секунд на пятнадцать. Прощай, Дыло. Отбежал. Подумал, отбежал еще. Может ушибить. Потом еще отбежал, по- пал на дорожку. Пошел по дорожке основательно, стараясь итти ровно, вспомнил: чемодан забыл. Чорт с ним. Что же? Что же? Время, как будто, прошло? Потом шел почти без сознания, сколько - не знал, видел вдали ворота кладбища - новые, тесовые, некрашенные ворота - - грохнул взрыв - вышел за ворота, постоял. Оглянулся, осмотрел ворота. Верно, ворота новые. Никого нет. Что ж, умерли все, что ли? - нужно вернуться. Верно, все, - кто: все? - сбежались туда, к Дылу. Пошел. А, сзади шаги. И хрипло в тишине - особой тишине после взрывного грохота - - Опять кака-то сволочь балуеть. Кольки раз гонял - рвуть и рвуть. Сразу не понял: - Кто рвуть? - Ребяты. Накрали бонбов у подрывников - и балують. А вы, господин, отоспались? Похмелочки, может? - Да что ж ты их не догоняешь, ребят-то этих? - А неш их догонишь? Аны шустрые. Поглядел в спокойное красное лицо - и злость, стыд, отчаяние, - зачем не себя уничтожил? - полезли в душу кусками, как льдины на берег весной. - Опохмелились бы, господин? С лица-то не больно здоровые. Я сбе- гаю... Нет, не избыть, не избыть кладбища, веретья, этих кусков глины на фартуке, этой страшной спокойной рожи не избыть - куда деваться, куда, когда весь мир в Дылах? - и вдруг - чудесное всегда вдруг - певучим пенясь грозным напевом в прозрачное небо - звонкой медью за- певая, взвиваясь неровной валторной и трелью барабанной упадая, вставая, замирая, воскресая, призывно, весельем, твердостью, - - музыка, музыка! - Что это? Что? - дико в лицо Афанасию. - А с субботника, должно, едуть. Хочете поглядеть - поглядите. Анти- ресно. За ограду, за ограду, за оградой - - на платформе по рельсам блестящим нестерпимо - броневик, раскрашенный в тигра, а на тигре - трубы, валторны, тромбоны победительной песнью - в небо. - С субботника, - примирительно Афанасий. ... Не удалось разглядеть Евразию... Ветер с кладбища, запахи меда и тления. 1922. Лесная сторожка на Истре. Н. БОГДАНОВ ВРАГ Темные воды ночи текут по земле. Заливают леса, перелески, гасят ог- ни. Тягостная тишина разливается по округе. Лежит Чугунок на лавке и не может заснуть. Ворочается с боку на бок, вздыхает. Вот уж третья ночь. Первую ночь не заметила жена его бессонницы. На вторую ночь подойти не решилась. Мало ли, о чем мужик думает? - чего мешаться. А на третью ночь и забеспокоилась: лежит, прислушивается. Шелестят в щелях тараканы, как сухой лист, свистят в носы простуженные ребятишки. Трое маленьких спят на печке, двое побольше - на полатях. А девка-невеста - на кровати, под пологом. С краюшка на печке, чтоб маленькие не свалились, - сама Прас- ковья спит. За ее спиной все ребятишки - которые уже после революции ро- дились: Тамарочка, Людмилочка, Евгений. Имена новые, красивые - сами придумывали. Не то, что поп по календарю давал. Вон они на кровати спят: один - Сидор, другой еще хуже - Парфен. Да и старшая-то девка - Грушка, Аграфена. Ну, она себя так называть не велит: Маргаритой все подруги зо- вут. Лежит Прасковья и всех детей чует. Каждого по дыханию различает - так спокойно, так хорошо. И заснуть бы, да старик не спит. Как бы тоска ка- кая не кинулась! Так и хочет слезть с печи да подойти, а боязно. Уж сов- сем было ногу спустила на приступку - заворочался старик, отдернула и вдруг слышит: - Прась, а, Прася! Прислушилась: он зовет. - Поди-ка сюда. - Ты что, мужик? Ты что, родимый, не спишь? Подошла, присела в головах. - Оробел я совсем. Дело-то какое. Пропадать ведь нам! - Что ты, господь с тобой! - Не в нынешнем, так в энтом году. Как мышей гасом затравят. Намедни газету читали. Летают, говорят, поверху и оттуда пущают. Саранчу душут. Как же, знаем, на людей примеривают. Никишка Салин так и сказал. Будто в шутку, а я все понял. У Прасковьи забилось сердце. - Нас-то за что? - робко возразила она. - Тише ты, кабы ребята не проснулись. Напугаются. Ну вот, слушай. Ни- когда бы я сам не поверил, что нас затравят, - кабы в коммуну не сходил. Тут меня и осенило. Поглядел я у них опыты. И выходит по моему ращету такая канцелярия: у нас во всем селе хлеб самый урожай - это восемьдесят пудов, а в среднем - пятьдесят, у них получается триста. Я-то засею шесть десятин, они - одну. Все-то село засеет шестьсот десятин, а им на- до сто - и сравняются. И кто же, выходит, государству хлеба больше даст? Они. Мы-то сами его половину поедим, а они много ль израсходуют? Вот и выходит: для чего мы государству? Одно с нами беспокойство. Как возьмут силу эти коммуны - дадут полный продукт, а это фактически. И коровы у них в три раза против нашей, и свиньи, и мед. Тут тебе прилетит к нам он по воздуху и напущает гасу. Спим вот так, а гас-то по селу идет. Утром хвать, - а от нас черные головешки. Истлеем! И хоронить не надо. Дрожащие руки Прасковьи вцепились в плечи мужа, хотела слово сказать - и не могла. Представились ей все детишки обуглившимися. Лежит Евгений, и личико головешкой потрескалось. Лежит Груня - и какая из нее невеста: зубы во рту, как угли в печи, рассыпались. Сама черная. И разбудил деревню собачий лай кликуши. * Рожь поспела. Она стояла, склонив тяжелый колос головы, потупившись - невеста перед сватьями. Она слишком созрела, ей стыдно своей полноты, и вот вот она не выдержит, и круглые слезы просыплет на землю. Переползая через пушистые колена, все выше и выше ползет жук. Она беспомощна. Загорелые ребята смотрят на нее в упор, улыбаясь. Улыбки их радостны и нахальны. - А ну, дед, щупай, - говорят они вслух. Рыжий, приземистый, подходит вплотную. Глаза его плотоядны. Он опус- тился на корточки и провел рукой с самого низу, по коленцам. - Ах ты, красавица, кустистая какая... гладкая... как верба! Вдруг он уцепил ее за шею влажной рукой, и тяжелые, теплые слезы ее упали зерном на рыжую ладонь. Не довольствуясь этим, он вдруг смял хруп- кую ость ее ресниц и растер между ладонями. Затем он нагнулся к ладони и дунул, - пушистые остья взлетели и молью запутались в его бороде. Тогда он уткнулся усами в ладонь и стал жевать, громко чавкая. - Поспела, - сказал он. - Жните, не то осыпется. И первый серп прошел по хрупким стеблям звонко, как по струнам. Горсть к горсти клали осторожно, чтобы не осыпать. Из двух горстей скру- тили свясла, перепоясали охапку, надавили коленом, и первый ладный и бравый сноп стал с краю поля. К нему прислонили еще два и в образовавшу- юся тень поставили поставку кваса с намоченными корками черного хлеба. Поминутно сверкая звонкими радугами серпов, они удалялись все дальше и дальше. И вслед за ними на колкой жатве становились парадом туго под- поясанные снопы. В полдень трое парней и трое девушек, уткнувшись голо- вами в тень трех снопов, сперва с'ели квасную тюрю, затем уснули. На их руках сквозь золото пыли проступали мельчайшие капельки крови - от уколов жесткой жнивы. Опытное поле выжинали с особенной осторожностью. Подложили под снопы торпище, на нем и молотили не цепами, а вальками - каждое зерно на уче- те. Забежал в коммуну Чугунок, пришел Никишка Салин. Мерили полные меры. И получилось - со ста квадратных сажен тринадцать мер ржи. Никишка дер- жал ее на ладони. Рожь была полная, тяжелая, как из бронзы. - Пудов десять в мере будет. Семнадцать пудов со ста сажен. - Четыреста бы с десятинки! - вскрикнул бледный Чугунок. - Семена драгоценные, втрое крупнее обыкновенных. Вы, ребятки, не продавайте. Поменяйте-ка мне! Я вам за пуд два пуда дам. Пятнадцать пу- дов отдайте - тридцать получите. Я для вас не пожалею. Алексей глядел на зерно, насыпанное пирамидкой, и плечи его распрям- лялись. С них сходили мозоли, натертые коромыслом, на котором таскал он полные ведра навозной жижи. Все улыбались навстречу дню, ветерку, несу- щему запах спелой ржи, навстречу Никишке, с его заманчивым предложением. - Это дело, - сказал Никишка, - на пятнадцать лишних пудов мы телку годовалую купим, а добавить еще пятнадцать - там третья корова. Кабы ты не смеялся... - Что ты, какой здесь смех! Такое дело - я сейчас парня с возом пош- лю. - Погоди, - Ферапонт обернулся ко всем. - Ведь мы посоветуемся? - Погоди, дядя Никифор, посоветуемся, - ответили девчата. - Вот глупые! Дети вы еще у меня. Своей выгоды не понимаете. Советуй- тесь, конечно. А уж я вам тридцать-то пудов в торпище насыплю. Завтра утречком сам привезу. У вас два пуда на семена останется. Ведь вы ж по зернышку сажаете. Два пуда вам на десятину. Больше вы и не управитесь посадить. - Третья корова, - прищелкнул языком Никишка. - Это, братцы, третья корова. Никифор и Чугунок ушли. Шли и разговаривали. - А что, Никифор Никифорыч, могут они обработать весь клин нашей зем- ли? - Одни - нет. А ты бабу с ребятней на сколько дней мне работать да- ешь? Дня на четыре, кажись? Я тебе лошадей-то на два дня давал? - На два. Четыре дня по справедливости. Отработают. А что, Никифор Никифорыч, ежели им машины? Пожалуй, весь клин-то и обработают? - Нет таких машин, чтоб этим способом рожь сажать... на десятину здесь ден двадцать бабьих нужно. Машины эти - опахать да убрать... весь клин пять-шесть машин могут. А ты не знаешь, Семка землю опять сдает? Лошадь покупать не собирается? - Нет, где ему! Опять до вас качнется. А что, Никифор Никифорыч, мо- гут они подобрать себе в коммуну молодежь, которая поспособней, да и от- тяпать у нас землю-то? А нам вон кустари отвести? Чего мы с ними сдела- ем? - Очень просто. А ты не знаешь, у вдовой, у Парахи, обе девки дома? На заработки не ушли? - Кажись, дома. Так они разговаривали. Каждый думал по-своему. Никишка обдумывал засадку трех десятин коммунскими семенами и набирал шестьдесят бабьих дней. Чугунок проверял - возможно ли обойтись без него и без мужиков в об- работке земли? Скоро ли спалят гасом или пустят какую бациллу? В голове его тяжело, как камни, ворочались мысли: "Как спастись? Может, хоть ребят в коммуну пристроить. Анютка там своя. А уж старикам-то все равно". * Хозяйственный успех маленькой коммуны был полный. Рожь стояла в меш- ках, занимая целую комнату дома. Кроме опытных семян, три десятины засе- ва дали двести сорок пудов. Овес стоял полный и ровный. Две десятины его обещали не меньше полутораста пудов. Десятина свеклы краснела, как заря, стога клевера давно стояли в поле. Не двух, а десяток коров можно было прокормить зиму. Каждый опыт удался. И горох, и вика, и ячмень - все обещали свою лепту в хозяйство. После уборки ржи выдалось несколько дней свободных, и ребята поехали сдать излишки, которые они обещали сдать государству в общественном схо- де. Чтоб показать пример - пятидесяти пудов не жалко. Приехали на станцию, встали на весы. - Кто сдает? - спросил приемщик, кудрявый, огненно-рыжий, весь в ко- жаном. - Излишки от комсомольской коммуны. Приемщик опустил руки. Глаза его стали округляться. - Сволочи! - сказал он вдруг решительно и резко. Несколько секунд ребята даже не поняли значения этого слова. Краска обиды медленно залила их лица вместе с осознанием постыдного значения слова. Они разинули рты для ответа. - Вы не ослышались, именно, именно, - повторил рыжий словечко. - Что вы, в лесу живете, пенькам молитесь? А где чутье? Да что вы, газет не видите? Ведь это же большое общественное дело - сдача излишков! Важней- шая политическая кампания. Ну, прохвосты, идемте-ка, идемте-ка, я вас проведу в райком. Я покажу вас, ярких представителей несознательно-пра- вого уклона. Вам там расскажут... - Да зачем нам туда... - уперся Алексей. - Нет, идемте, идемте, - ехидно-любезно приглашал рыжий. Алексей сразу почувствовал к нему острую ненависть. - Вы поняли, за что я вас ругаю? Поняли? - Красный обоз нужно было организовать. - Браво, молодцы! Рыжий вдруг подпрыгнул и выделал ногами телячий фортель. Алексею ста- ло смешно и потеплело: "А, пожалуй, хороший парень?" - Эх вы, чортушки, - совсем поласковел рыжий и, взяв за плечи ребят, повел их к столу. Уселись на мешки с рожью, заменяющие стулья. - Ну-ко, давайте обмозгуем, как это все исправить. Сколько вы еще привезете? - У нас всего пятьдесят пудов. - Чорт, маловато! Во главе обоза хорошо бы подвод шесть и надпись: от комсомольской коммуны. Эх, я бы сфотографировал! - У нас и лошадей-то две... - Лошадей найдем. А сколько вы, ребятки, сеяли? - спросил он невзна- чай. - Три десятины. - Ай-ай-ай, неурожай, значит, был, - посочувствовал рыжий. - Нет, у нас перед другими лучше всех. - Пудов, значит, восемьдесят десятинка? "Вот чорт, угадал", подумал Алексей, и его охватила смутная тревога. - Сколько же вас в коммуне? - Восемь человек, - угрюмо ответил Ферапонт. Все молчали. Исподлобья оглядывая неприятного рыжего, Ферапонт грыз соломинку. Сам рыжий водил пальцем по столу. - Как раз пять подвод у вас! - Как так? - Да еще сто пудов излишков. Самых настоящих... - Ну уж... - замялись ребята... - А вот считайте: двести сорок пудиков урожаю, пятьдесят привезли. Сто привезете. Остается девяносто пудиков. Это по одиннадцати пудов на брата. Хватит и останется... Особенно я вам дам рецепт добавлять в хлеб картошки - это об'яденье. Хлеб получится пышный, легкий... "Ах ты, рыжая сволочь! - думал Алексей. - Хорошо, что еще не знаешь про семнадцать пудов с опытного поля..." Уехали, везя бумажку с подписью и печатью райкома, где предлагалось коммуне сдать излишки в размере ста пудов, кроме привезенных, и пожела- ние организовать красный обоз не менее как из тридцати подвод. * Не успели ребята приехать и доложить о печальном случае на ссыпном пункте, как сам рыжий, имевший страшную фамилию Сорокопудов, примчался вслед за ними на двухколесной милицейской таратайке. Он бросил лошадь среди двора и, забыв о ней, начал перекувыркивать Никитку, уча его, как делать сальто. Затем он завидел Настю. Ущипнул ее несколько раз и добил- ся смеха и визга. Наконец, отыскал Алексея с Ферапонтом и заявил: - А я приехал вам помогать. Красный обоз - это дело стоящее. Кроме того, здесь что-то мало излишков показали. Я здешнего председателя и всю комиссию арифметике научу. А ну, как, где ваши урожаи? Дайте хоть в ру- ках пересыпать хлебец социалистического сектора. Вон там, в комнатах рожь-то. "Ах ты, дура рыжая! Стукнул бы тебя вот вальком по маковке, - мелькнуло у Алексея, распрягавшего лошадей после двойки под озимое: - вот бы ты запрыгал. Девчат щиплет, то ему покажи, другое покажи - хозя- ин..." Он поймал себя на этих мыслях и сказал себе: "Ну, конечно, они шуточ- ки мне. Приехал-то свой человек, партиец". А рыжий давно шумел в пустых комнатах дома. - Мед, - орал, - ей-богу, мед! Да какой мед! Его волосатый палец обтекал янтарем, большая капля вот-вот шлепнется на пол. Но рыжий встряхнул головой и погрузил весь палец без остатка в рот. - Ох, чорт! Не в нынешнем, так в будущем году я его у вас законтрак- тую! Алексей поглядел на его волосатый облизанный палец, и его охватила противная тоска. И показалась коммуна, кусочек будущего, погибшей, ли- шенной смысла пустой затеей. Так заболело сердце, что он прислонился к амбарчику и опустил на землю хомуты. - Все равно, - проборматал он и, засунув кулаки в карманы, пошел в дом. Рыжий стоял по колено в сыпучей ржи. Он нахально брызгал ею в разные стороны и ораторствовал: - Через несколько лет, чорт возьми, вот этого вот своего, социалисти- ческого хлеба у нас будет половина продукции всей страны. - Куда ты залез с сапогами... - сквозь зубы проворчал Алексей. - Ты не беспокойся, - рыжий слез с насыпи, - мы его на ссыпном пункте провеем. - А это что за новые меточки!.. - Это? Алексея бросило в жар. А жадные волосатые руки рыжего уж пересыпали с ладони на ладонь тяжелое бронзовое зерно опытного поля. - Батюшки мои, да ведь это рожь! Это рожь завтрашнего дня! Это рожь конца пятилетки! Я эту рожь на всех митингах показывать буду! Я ее в центр в специальных мешках отдельной накладной отправлю... - Дорогой друг, - сжимая кулаки до боли в ногтях, даже вспотев от страха, что они могут вырваться и ударить, - процедил Алексей, - дорогой друг, а про семена ты забыл? - Да я не все возьму! Два мешка только, а третий - вам... И он снова стал пересыпать рожь. Алексей не выдержал и выб

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє