╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
один лишь детский - горький плач?
- Мистера Кигстона сменяет другой докладчик, Иван Бунин, - иль это
только бред, поэма, метель над Домбергом - ? - Корабль мирно идет из
Америки в Европу. "Горе тебе, Вавилон, город крепкий", Апокалипсис. -
Это эпиграф. -
- "...почти до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле, то
среди бури с мокрым снегом; но плыли вполне благополучно и даже без кач-
ки, пассажиров на пароходе оказалось много. И все люди крупные, пароход
- знаменитая "Атлантида" - был похож на самый дорогой европейский отель
со всеми удобствами, - с ночным баром, с восточными банями, с собствен-
ной газетой, - и жизнь на нем протекала по самому высшему регламенту:
вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще
в тот сумрачный час, когда так медленно и неприветливо светало над се-
ро-зеленой водяной пустыней, тяжело волновавшейся в тумане; накинув фла-
нелевые пиджамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в мраморные
ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, со-
вершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов
полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодною свежестью океана, или
играть в шеффль-борд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в
одиннадцать подкрепляться буттербродами с бульоном; подкрепившись, с
удовольствием читали газеты и спокойно ждали второго завтрака, еще более
питального и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались
отдыху: все палубы заставлены были тогда лонгшезами, на которых путе-
шественники лежали, укрывшись плэдами, глядя на облачное небо и на пе-
нистые бугры, мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в первом часу
их, освеженных и повеселевших, поили крепким, душистым чаем с печеньями;
в семь повещали трубным сигналом об обеде из девяти блюд... По вечерам
этажи "Атлантиды" зияли во мраке как бы огненными несметными глазами, и
великое множество слуг работало в поварских, судомойнях и винных складах
с особенной лихорадочностью. Океан, ходивший за стенами, был страшен, но
о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира, рыжего челове-
ка, чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в
своем мундире с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень
редко появляющегося на-люди из своих таинственных покоев; на баке поми-
нутно взвывала с адской мрачностью и взвигивала с неистовой злобой сире-
на, но немногие из обедающих слышали сирену - ее заглушали звуки прек-
расного струнного оркестра, изысканно и неустанно игравшего в огромной
двухсветной зале, отделанной мрамором и устланной бархатными коврами,
празднично залитой огнями хрустальных люстр и золоченых жиронделей, пе-
реполненной декольтированными дамами в бриллиантах и мужчинами в смокин-
гах, стройными лакеями и почтительными метр-д'отелями, среди которых
один, тот, что принимал заказы только на вина, ходил даже с цепью на
шее, как какой-нибудь лорд-мэр... Обед длился целых два часа, а после
обеда открылись в бальной зале танцы, во время которых, мужчины, задрав
ноги, решали на основании последних политических и биржевых новостей
судьбы народов и до малиновой красноты лица накуривались гаванскими си-
гарами... - Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко
свистала в отяжелевших снастях... - в смертной тоске стенала удушаемая
туманном сирена, мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения
внимания вахтенные на своей вышке - - -".
Телеграф.
Телеграф: это столбы и проволоки, которые сиротливо гудят в полях,
гудят и ночью и днем, и веснами и осенями, - сиротливо, потому что - кто
знает, что, о чем гудят они? - в полях, по оврагам, по большакам, по
проселкам. - - В Эдинбурге у матери Смит в пять часов было подано кофе,
блестел кофейник, сервиз, скатерть, полы, филодендроны, - в Париже у
мистрис Чудлей разогревалась ванна, чтоб женщину, как конфекту, из
платья выворачивать, - и тогда велосипедисты привезли телеграммы.
- "Мистер Роберт Смит убит в Москве" - -
Фита.
Но в Европе ведь были - еретики, безумцы, поэты и художники, которые
- - В Европе гуситствовал Штейнер и лойольствовал Шпенглер - - В Ливер-
пуле, Манчестере, Лондоне, Гавре, Париже, Брюсселе, Берлине, Вене, Риме,
- в пригородах, на фабричных дворах, из подворотен, в дыму, копоти и
грязи, на рудниках, шахтах и заводах, в портах, - в элеваторах, - поди
много крыс, - рабочие, безработные, их матери, жены и дети - правой ру-
кой - сплошной мозолью, выкинутой к небу и обожженными глотками -
- и с ними еретики, безумцы, поэты и художники -
- вчера, третьего дня, завтра - ночами, восходами, веснами, зимами,
осенями - в метели, в непогодь и благословенными днями - одиночками,
толпами, тысячами, - обожженными глотками, винтовками, пистолетами, пуш-
ками -
- кричали:
- Третий Интернационал! -
В черной зале польской миссии - бред. Маленький мальчик горько плачет
в польской миссии, потому что он потерял грифель, и педагог будет его
бить. Лиза Калитина - в польской миссии. Метель в польской миссии. Но
вот идут еретики, поэты, художники, безумцы, рабочие, все, для кого мор-
ги. Ротмистр Тензигольский - обветрен многими ветрами - Ллойд-Джордж -
вместе с Тензигольским - расстрелян. Бред - ерунда - глупость - вымысел.
В черном зале польской миссии бродят тени, мрак, ночь. Мороз. Нету мете-
ли. - И вот идет рассвет. Вот по лестнице снизу идет истопник, несет
дрова. -
В Москве, с Николаевского вокзала - из колонии, имя которой Россия,
уходил вагон за границу, в метрополию, он должен был дойти до порта Тал-
лина. Он должен был уйти в 5,10, но ушел в 1,50, - это по-российски. На
вокзале, ибо в эти часы не было поездов, было пустынно. В вагоне ехали
эсты. Русские понимали по-эстонски только два слова: куррат - черт, и
якуллен - слушаю; слушали друг друга - и русские носильщики с усмешкой,
и эстонские курьеры дипломатически вежливо - "якуллен", - но не понима-
ли. Уборная в вагоне обозначалась по-эстонски, что не изменяло, конечно,
ее назначения, как это бывало в России. Вагон грузили ящиками в пломбах,
похожими на гроба, которые именовались дипломатическими пакетами. Потом,
вместе с людьми, запломбировали вагон. Ночью вагон ушел. Ночью было хо-
лодно в вагоне. - Во всем вагоне оказалось пять человек, при чем двое из
них - русские, - впрочем, был еще шестой: в одном из дипломатических па-
кетов находился труп Роберта Смита. Ночью в вагоне на дипломатических
гробах горели свечи. Стены вагона, деревянные, были крашены серым, вагон
был невелик, окна были замазаны известью, при остановках и толчках в
дипломатических пакетах перекатывались бутылки, все пятеро были в еното-
вых шубах, пахло нафталином и сардинками, - и вагон походил на общую ка-
юту третьего класса внизу, в трюме, плохенького морского пароходика: бу-
тылки из-под шампанского, которые перекатывались в дипломатических гро-
бах, напоминали звон рулевых цепей, и как в трюмах - в окнах ничего не
было видно. Так заграница подперла к самой Москве, так уходил вагон из
колонии. Утром и весь день ничего из вагона не было видно: окна были хо-
рошо закрашены. Двое русских, все же успели за ночь обжить свое купэ и
свои гроба - окурками, бумажками и разговорами по душам. Вечером в ваго-
не запахло трупным удушьем - от трупа Роберта Смита.
Если ехать первый раз в жизни, - в годы Великой Мировой разрухи пере-
ехать русскую границу, где ломаются два мира, - не просто. И вагон пере-
езжал границу ночью. В Ямбурге, на русской границе, все пошли с чемодан-
чиками в таможенную будку, - и ночь была такая, как и должно ей быть на
границе, где контрабанда и иные темные дела: на шпалах, на рельсах, на
деревьях мылилась луна, и казалось, что луна - едва слышно - звенит в
одиночестве, - и у таможенной избы, сшитой из фанеры, окна были замазаны
известью, смотрела - мазала известь на стеклах - луна. Было четыре часа
ночи. - Потом опять вернулись в вагоны, поезд тронулся и через пол-часа
пришли уже другие пограничники, в нерусской форме, - они поздравляли с
приездом в Европу. В сущности, это было очень нище. Так пришел вагон из
колонии в Европу, - еноты не прятались: - кто знает, сколько было выве-
зено из колонии платины, камней, картин, икон? - вместе с дипломатичес-
кой почтой -?
Так выбыл из России - запечатанный в дипломатическом пакете - мистер
Роберт Смит.
И другой поезд вполз в Россию, чтоб сщемить сердце каждого русского,
-
- чтобы услышать дубасы в вагоны, шум, гам и вой, крики и вопли ме-
шечников и мешков в матершине, чтоб хлестнул по носам всероссийский за-
пах тримитиламина аммиака и пота, - чтоб никак не об'яснить американцу
про недезинфецированный башмак и никак не понять, когда день, когда
ночь, когда что: -
- Но над Россией - весна, великий пост, - когда ветренно, ручейно,
солнечно, облачно и когда бухнет полднями сердце, как суглинок, - когда
хрустнет хрусталь печали, как льдинка под ногой, - и поют - когда мужики
русские песни, тоскливые, как русские века: ветер потрошит души русских,
как бабы потрошат кур, - и все же ветренно, ручейно, облачно и солнечно
по весне в России.
1) В поезде был вагон детских сосков, закупленных за границей рос-
сийским внешторгом: впоследствии выяснилось, что вместо сосков оказались
в вагоне другая резина.
2) В Себеже, что ли, в Великих Луках, или где-то еще: - баба кричала
истошно: "Дунькя, Дунькя-а, - гуртуйси здеся". - И с воем мчались по ба-
зару мешечники. В Себеже, что ли, или в Великих Луках, по шпалам ходил
стрелочник, переводил стрелки рельс; на голове у него была шляпа, за по-
ясом две палочки красного и зеленого флагов, а у пояса в котомке - две
книги, - Евангелие и Азбука Коммунизма, - на ногах у него, по весеннему,
ничего не было; звали стрелочника Семенов. Семенов ходил по шпалам, -
мешечники уже умчались, ибо поезд ушел. Семенов вынул тогда из котомки
Азбуку Коммунизма и стал зубрить, как вызубрил некогда Евангелие, - Аз-
буку же Коммунизма зубрил к тому, чтобы примирить Азбуку с Евангелием,
ибо находил в этом великую необходимость для души.
3) В Себеже, что ли, или в Великих Луках, - На базаре за станцией, в
базарный день, стоял с возом степеннейший русский мужик, продавал восемь
пудов ржи. Мимо шли рысцой покупатели и продавцы. Как соловьи в майскую
ночь, оглашали базар удивлением миру - громчайшим визгом - поросята, - и
вопил базар очень громко - в синее небо, соборной толпою. К мужику подо-
шел человек.
- Что продаешь?
- Рожь продаем мы, обмениваем, значит. Деньги нам, значит, не надо -
обклеивать избу.
- Так. А по чем?
- Мы не на деньги - обклеивать избу. Керосинчику нам бы...
- А на что тебе керосин? Для свету?
- Керосин нам для свету, - чтобы морду не расшибить, значит, в потем-
ках, либо к скотине выйтить, а то - бойся.
Обыватель сказал мужику:
- У нас теперь електризация произошла, - Горит сколько тебе хошь -
без керосину, - и опять пожару не может быть - не жгет. Лампа такая
стеклянная, вроде груши, и проволока в ей, а от ей идет другая проволока
в загогулинку на стене. Хошь, продам?
- А не вре?
Мужик поехал к человеку, посмотреть электричество. Воз на дворе оста-
вил, вошли в дом. Человек об'яснял:
- Видишь: вот лампа, вот ее подставка, а вот шнурок. Видишь: я конец
шнурка, штепсель, втыкаю в стену, в эту вот загогулину. Видишь: теперь я
на подставку поворачиваю крантик и - горит.
Действительно, засветило. Мужик охнул, посмотрел, потрогал, понюхал.
- И без керасину, значит? А какая же в ем сила?
- Сила в ем от земли.
- О!
- Теперь. Видишь: крантик этот я заворачиваю, - не горит. Вынимаю
штепсель из загагулины, иду в кухню, там втыкаю в загогулину, поворачи-
ваю и - горит, как твоих двадцать лампов. - И желаю я за все, за лампу,
за подставку и за загогулину - восемь пудов ржи. Дешевле никак нельзя.
Мужик заторговался, - поставили самовар, - столковались на семи, све-
шали, поменились из полы в полу. Честь-честью, - "А загогулину тогда к
стенке гвоздиком приколотишь, что ли".
Мужик приехал домой к вечеру, в избу вошел гоголем. Сказал бабам:
- Грунька, сбегай к Авдотье, а ты, Марья, к Андрею, - чтобы пришли
скореича, значит. Еще кого позовите.
Народ пришол. Мужик, молча, осмотрел всех, - отодвинул локтем сынишку
от стола. Топором - двумя гвоздиками приколотил к стене загогулину. Ска-
зал:
- Видишь: вот лампа, вот ее подставка, а вод - снурок. Видишь: я ко-
нец снурка, стесель, втыкаю в стену, в эту вот загогулину. Видишь: те-
перь я на подставке поворачиваю крантик и - -
Ничего не загорелось. - -
- ? - Постой. Погоди. - ? - Видишь: вот лампа, вот ее подставка, а
вот - снурок. - Видишь: я конец снурка, стесель -
Ничего не загорелось. - -
4) Человек же в городе шесть пудов ржи спрятал под кровать, а седьмой
пуд сменял на самогон - у самогонщика-трезвенника стрелочника Семенова.
К вечеру он лежал за базаром, за железнодорожной линией в канаве, - пу-
говица у его штанов лопнула, он дрыгал ногами и говорил:
- Пусти, ос-тавь... Не трожь, т-това-риш. Не замай. - Он немного мол-
чал, потом начинал вновь: - отвяжись, ч-чорт, п-пусти ноги... ос-ставь,
- ты - нне - гарни-турься - -
Наконец одна штанина свалилась с ноги. Он почувствовал облегчение: -
"Аа, пустил, дьяволюга" - перевалился со спины на живот, пополз на чет-
вереньках, затем встал на ноги, упал. Шагов через пятнадцать свалилась и
вторая штанина. Тогда пошел тверже. - -
5) И еще где-то в другом конце России, и тремя месяцами раньше: - в
том помещичьем доме, где когда-то справляли помещичьи, декабрьские ночи
- -
- Знаемо было, что кругом ходят волки, и луна поднималась к полночи,
и там на морозе безмолвствовала пустынная, суходольная, - непомещичья -
советская ночь -
- В доме многое было, и коммуна, и труд-армейские части, и комсомол,
и совхоз, и детская колония, дом как следует покряхтел.
- - В том помещичьем доме организован был здравотделом дом отдыха. В
честь открытия дома устроен был бал и ужин. Все было отлично сервирова-
но. И вот на балу, за ужином - украдены были со стола тарелки, ложки и
вилки, а из танцовального зала украли даже несколько стульев, - хоть и
присутствовал всем синклитом на балу исполкоми. - -
6) И последнее, о людоедстве в России. Это рассказал Всеволод Иванов
- "Полой (почему - не белой?) Арапией". Еще три месяца скинуты со сче-
тов, - в третьем углу России. -
- Всеволод Иванов рассказал, как сначала побежали крысы, миллионы
крыс: "деревья росли из крыс, из крыс начиналось солнце". Крысы шли че-
рез поля, деревни, села. "Жирное, об'евшееся, вставало на деревья солн-
це. Тучными животами выпячивались тучи. Оглоданные земли. От неба до
земли худоребрый ветер: От неба до земли жидкая голодная пыль"... "Крысы
все бежали и бежали на юг". Тогда крыс начали бить, чтобы есть. Их били
камнями, палками, давили колесами телег. "К вечеру нагребли пол телеги".
Заночевали в поле. "Наевшись, Надька сварила еще котелок и отправила с
ним Сеньку к матери, в деревню. Вернулся он утром, - подавая котелок,
сказал:
- "Мамка ешшо просила" -
Крысы шли через поля, деревни, села. На деревне, в избе крысы от'ели
у ребенка нос и руку. "За писком бежавших крыс не было слышно плача ма-
тери". Потом пришел сельский председатель: "пощупал отгрызенную у ребен-
ка руку, закрыл ребенка тряпицей и, присаживаясь на лавку, сказал:
- "Надо протокол. Може вы сами с'ели. Сполкому сказано - обо всех та-
ких случаях доносить в принадлежность".
"Оглядел высокого, едва подтянутого мясом, Мирона". -
- "Ишь, какой от'елся. Може он и с'ел. Моя обязанность - не верить.
Опять, зачем крысе человека исть?" -
Потом побежали люди. "Жирное, об'евшееся вставало солнце. Тучными жи-
вотами выпячивались тучи. - От неба до земли худоребрый ветер". - И была
еще - тишина. Надька - "плоская, с зеленоватой кожей, с гнойными, вывер-
нутыми ресницами" - говорила Мирону:
- "Ты, Мирон, не кажись. Очумел мужик, особливо ночью - согрешат,
уб'ют... Ты худей лучше, худей."
- "Не могу я худеть, - хрипел Мирон. Раз у меня кость такая. Виноват
я? Раз, худеть не могу. Я и то ем меньше, чтобы не попрекали. Омман один
это, вода - не тело. Ты щупай.
- "И то омман, разве такие телеса бывали. Я помню. А ведь не поверют
- прирежут. Не кажись лучше". -
Вскоре, когда пошли, все лошади передохли: "Кожу с хомутов с'ели".
"Раз Надька свернула с дороги и под песком нашла полузасохшую кучу
конского кала. Сцарапнула пальцем полузасохшую корку, позвала Егора:
- "С овсом... Иди". -
"Ночью Мирону пригрезился урожай. Желтый густой колос бежал под ру-
кой, не давался в пальцы. Но вдруг колос ощетинился розоватыми усиками и
пополз к горлу... - Здесь Мирон проснулся и почувствовал, что его ноги
ощупывают: от икр к пахам и обратно. Он дернул ногой и крикнул:
- "Кто здесь?
"Зазвенел песок. Кто-то отошел. Проснулась Надька.
- "Брюхо давит.
- "Щупают... Мясо щупают.
- "Умру... Мне с конского... давит. В брюхе-то как кирпичи с каменки
каленые... И тошнит. Рвать не рвет, а тошнит комом в глотке". Тогда за-
копай.
- "Выроют.
Надька умерла. - Перед смертью Надька молила: -
"Хлебушко-то тепленький на зубах липнет, а язык-то. Дай, Мироша,
ей-богу не скажу. Только вот на один зубок, хмм, хи... кусочек. А потом
помру, и не скажу все равно.
"Деревня поднялась, двинулась.
- "Схоронишь? - спросил Фаддей, уходя. - Поодаль наземле сидел Егор-
ка, узкоголовый, отставив тонкую губу под жестким желтым зубом.
- "Иди, - сказал ему Мирон. - Я схороню. - Егорка мотнул плечами, по-
шевелил рукой кол под коленом.
Сказал:
- "Я... сам... Не трожь... Сам, говорю... Я на ней жениться хотел...
Я схороню... Ступай. Иди.
"У кустов, как голодные собаки, сидели кругом мальчишки.
Егорка махнул колом над головой и крикнул:
- "Пшли... ощерились... пшли...
"Пока он отвертывался, Мирон сунул руку к Надьке за пазуху, нащупал
там на теле какой-то жесткий маленький кусочек, выдернул и хотел спря-
тать в карман. Егорка увидел и, топоча колом, подошел ближе.
- "Бросай, Мирон, тебе говорю... Бросай... Мое... "Егорка махнул ко-
лом над головой Мирона. Тот отошел и бросил потемневший маленький крес-
тик.
Егорка колом подкинул его к своим ногам.
- "Уходи... мое... я схороню... - в лицо не смотрел, пальцы цепко ле-
жали на узловатом колу. "Мирон пошел, не оглядываясь. Мальчишки, отбе-
гая, кричали:
- "Сожрет". - -
"Жирное, об'евшееся, вставало на деревья солнце. Тучными животами вы-
пячивали тучи. - Огненные земли. От неба до земли худоребрый ветер" -
Заключение второе.
ОТКРЫТА
Уездным отделом наробраза вполне оборудованная
- - БАНЯ - - (бывшее Духовное училище в саду) для общественного
пользования с пропускной способностью на 500 чел. в 8-ми час. рабочий
день:
Расписание бань:
Понедельник - детские дома города (бесплатно).
Вторник, пятница, суббота - мужские бани.
Среда, четверг - женские бани.
Плата за мытье:
для взрослых - 50 коп. зол.
для детей - 25 коп. зол.
УОТНАРОБРАЗ Сроки: Великий пост восьмого года мировой войны и гибели
Европейской культуры - и шестой Великий пост Великой Русской Революции,
- или иначе: март, весна, ледолом - Место: место действия - Россия. Ге-
рои: героев нет.
Пять лет русской революции, в России, Емельян Емельянович Разин, про-
жил в тесном городе, на тесной улице, в тесном доме, где окно было затк-
нуто одеялом, где сырость наплодила на стенах географические карты неве-
роятных материков и где железные трубы от печурок были подзорн