╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
лучших, но и их потомство.
Война унесла не только лучших, но вообще мужчин. Новые семена будут се-
яться в дни развала семьи, половых извращений. Те мужчины, что вернулись
с фронтов, навсегда понесут в себе разложение смерти. Где-то Наполеон
сказал об убитых в сражении: "Одна ночь Парижа возместит все это". - Нет
Sir был не прав: тысяча ночей Парижа, и Лондона, и Рима не возместят эту
гибель лучших производителей, - количественное возмещение - это не зна-
чит еще качественное, а новый посев буде
т посевом "слякоти". - Милостивые государи! Вы все знаете старую истину, - что совершенство государственной организации, исторические ее судьбы. -
находятся в исключительной, в единственной зависимости от культуры, быта и особенностей народности этого государства: каков поп, таков и приход, - русский император Николай II в Англии должен был бы быть парламентским королем, а английский Георг VII стал бы в России деспотическим императором, - - восстановятся разрушенные фабрики, заводы, села и города, задымят трубы, - но человеческий состав будет окрашен человеческой слякотностью. - Милостивые государи! Мало нового под луной. В Европе много могил, если помнить историю Европы, - под Лондоном, Римом, Парижем гораздо больше человеческих костяков, чем живых людей, - но за две тысячи лет гегемонии Европы над миром, - впервые теперь центр мировой культуры ушел из Европы - в Америку и к желтым японцам. В Европе много кладбищ. В Европе не хватает моргов. Вы знаете об этом жутком помешательстве Европы на танцах дикарей. И еще надо сказать о России. Эстия, Латвия, Литва - отпали от России. Вместе с Россией они несли все тяготы, но у них нет советов, разрухи и голода, как в России, потому что у них нет русской национальной души, русско-сектантского гипноза. Я констатирую факт. -
В черном зале польской миссии бродят тени, мрак. Ночь. Мороз. Нету
метели. - И вот идет рассвет. Вот по лестнице снизу идет истопник, несет
дрова. В белом зале - серые тени, в белом зале пусто. За истопником идет
уборщик. В печи горит огонь. Уборщик курит трубку, закуривая угольком, -
и истопник закуривает сигаретку. Курят. Тихо говорят. - За окнами, под
крепостной стеной внизу - ганзейский древний город, серый день, синий
свет, - где-то там вдали, с востока, из России мутное восстает, невесе-
лое солнце. -
- И в этот час, в рассвете, под Домбергом идут (- в те годы было мно-
го изгоев, и - просто, русский наш, сероватый суглинок) офицеры русской
армии из бараков, те, что не потеряли чести, - за город, к взморью, в
лес - пилить дрова, лес валить, чтобы есть впроголодь. Впереди их идет с
пилой Лоллий Кронидов, среди них много Серафимов Саровских и протопопов
Аввакумов, тех, что не приняли русской мути и смуты. Они не знают, что
они лягут костьми, бутом в той бути, которым бутится Россия, - они живут
законом центростремительной силы. Благословенная скорбь. -
- Но в этот миг в Париже - еще полтора часа до рассвета, ибо земной
шар - как шар, не всюду сразу освещен, в Париже шла страшная ночь. Нация
французов, после наполеоновских войн понизилась в росте на несколько
сантиметров, ибо Наполеон был неправ, говоря об "одной ночи Парижа" и -
ибо после Наполеона осталась слякоть человеческая. - В эту ночь еще с
вечера потянулись толпы людей на метрополитенах, на автобусах, на таксо-
моторах, на трамваях и пешком: на такую-то площадь, у такой-то тюрьмы, у
такого-то бульвара. Все кафэ были переполнены и не закрывались всю ночь.
В три часа ночи толпа прогудела о том, что приехала гильотина. Гильотину
стали безмолвно собирать у ворот тюрьмы, в пятнадцати шагах от ворот,
против ворот, на площади, чтобы толпа могла видеть, как будут резать го-
лову. Полиция все время просила толпу быть бесшумной, ибо тот, которому
через час отрежут голову, - спал и должен был ничего не знать о приго-
товлениях к отрубанию головы. Казнь, по закону, должна была быть до
рассвета. В тюрьме - в такой-то тюрьме, у такого-то начальника тюрьмы -
прокурор, защитник, священник и прочие начальники томились от неурочного
бездействия и пили глинтвейн, на минуту заходил палач, в черном сюртуке,
в белых перчатках и белом галстуке. Имя палачу - такое-то. Имя палача -
такое-то - было во всех газетах, вместе с его портретом. А когда пришли
к тому, которому должны были отрубать голову, он на самом деле спал.
Прокурор разбудил его, коснувшись плеча.
- Проснитесь, Ландрю, - сказал прокурор и заговорил о законах Фран-
цузской Республики.
Ландрю попросил уйти всех, пока он вымоется и переоденется. Священни-
ку он сказал, когда тот хотел его исповедывать, - что ему не надо пос-
редников, тем паче, что он очень скоро будет у Бога. Ландрю тщательно
оделся, надел высокий крахмальный воротничек, выпил стакан кофе. Проку-
рор спросил, и Ландрю ответил, чо он не считает себя виновным. Внизу в
парикмахерской палач остриг Ландрю и тщательно обрезал ворот рубашки
вместе с крахмальным воротником, обнажив шею: - концы галстуха упали за
жилет. Батюшка вторично приступил к молитвам. Из парикмахерской было
слышно, как морским прибоем гудит на площади толпа: в гул человеческих
вскриков и слов врезывались бестолково гудки автомобилей. Но когда воро-
та открылись и вместе с прокурором, защитником, батюшкой и прочими пала-
чами и сволочью Ландрю вышел к гильотине, к палачу, в белом галстухе, -
толпа смолкла. -
Мерзко, знаете ли, братцы! -
Фита.
Но эта фита не из русской абевеги.
В Лондоне, Ливерпуле, Гавре, Марселе, Триесте, Копенгагене, Гамбурге
и прочих портах портились в тот год корабли за бездействием и бесто-
варьем. В Лондоне, Ливерпуле, Гавре, Марселе, Триесте, Копенгагене, Гам-
бурге и прочих городах, на складах, в холодильниках, в элеваторах, под-
валах - хранились, лежали, торчали, сырели, сохли - ящики, бочки, рого-
жи, брезенты, хлопок, масло, мясо, чугун, сталь, каменный уголь. Сколько
квадрильонов штук крыс в Европе?! - -
---------------
Обстоятельство первое.
"Гринок", судно Эдгара Смита, идет на пол-румба к северу. Судно нахо-
дится 70°45' северной широты. Льды, которые обязательно должны были бы
быть здесь, не видны. Над волнующеюся свинцово-серою поверхностью нет
уже никаких живых существ кроме обыкновенных чаек, буревестников да из-
редка темных чаек - разбойников, которые бросаются на простых чаек,
только-что поймавших в воде рыбу. Морская тишь оглашается тогда жалобным
криком обижаемой птицы. Весьма возможно, что, когда судно войдет во
льды, лоцману посчастливится высмотреть из обсервационной бочки белого
медведя. К одиннадцати часам вечера светлело как днем. Телеграфист шлет
радио. Динамо гудит все сильнее и сильнее, жалобные призывы уносятся с
антен в небесный простор, упорно повторяясь через ровные промежутки. Ди-
намо останавливается, и телеграфист прислушивается к ответу. Югорский
шар ответил, передали письма.
К часу по полуночи - синее небо, открытое море и полный штиль. Солнце
начинает золотить небо и скоро появится над горизонтом. Море совсем по-
койно и кажется таким безбрежным, что в три часа "Гринок" меняет курс,
повернув почти на норд-норд-ост, чтобы пройти Белый Остров. Твердо уве-
ренный, что это удастся, капитан мистер Эдгар Смит, начальник экспеди-
ции, пошел спать.
Но в шесть часов капитан Смит проснулся от толчка. Стало-быть, опять
лед. Оказывается, лед уже давно виднелся с севера, но теперь появился и
впереди. Судно наткнулось на небольшую льдину, не повредив даже обшивки.
Кругом полосами полз синий, как датский фарфор, туман, его уносил утрен-
ний восточный ветер. Все оказалось пустяками, и мистер Смит собирался
уже вернуться в рубку. Но тогда прибежал полуодетый телеграфист с лицом,
покрасневшим и побледневшим пятнами и с разбитой прической: от толчка
провод сильного тока упал на изоляционные катушки, пробил изоляционные
обмотки, и радио-аппарат был испорчен непоправимо. "Гринок" оказался от-
резанным от мира. Небо на севере сильно бледнело, стало-быть, там был
сплошной лед. Солнце блистало так, что надо было одеть предохранительные
очки.
Телеграфист озабоченно рассматривал погибшие катушки, поправить по-
гибшее возможности не было. Динамо гудит все сильнее и сильнее, антены
выкидывают в небесный простор призывы - и безмолвно: судно и люди на нем
отрезаны от мира. Последнее радио было от матери мистер Смита, - мать,
по обыкновению, благословляла сына и писала о том, что даже в канонной
Шотландии разрушалась семья и земное счастье. Неконченным, недопринятым
было письмо брата, из Москвы.
"- Москва - это азиатский город, и только. Ощущения, которые вызывает
она, аналогичны тем, которые остались у меня в памяти от Пекина. Но кро-
ме этого здесь чрезвычайно тщательно сектантское - - -"
- и на этом оборвалось радио.
Капитан Смит, начальник экспедиции, спустился в салон. Стюарт готовил
кофе. Пришли врач и лоцман. Телеграфист не явился. Лоцман сумрачно сооб-
щил, что ему совершенно не нравится быть отрезанным от вселенной. Туман
окончательно рассеялся. Кругом были ледяные поля. Весь день дул слабый
бриз, сначала с северо-запада, потом с запада, затем снова с северо-за-
пада. К вечеру ветер посвежел и небо покрылось тучами. Течение по-преж-
нему шло заметно к югу, но было слабо. Смит и врач играли в шахматы.
Судно стояло. Лоцман занимался фотографией. Вечером Стюарт особенно за-
ботливо накрыл стол, раскупорил несколько бутылок рому. - К рассвету
льды рассеялись. Капитан спал в своей каюте, его разбудили, и судно дви-
нулось. Телеграфисту было поручено вести дневник.
Обстоятельство второе.
Мистер Роберт Смит - в России, в Москве, ночью. Мистер Смит с вечера
перед сном сделал прогулку по городу, спустился по Тверской ко Кремлю,
возвращался улицей Герцена и затем прошел бульварным кольцом. И ночью,
должно быть, перед рассветом, в пустынной своей большой комнате - он
проснулся в липкой испарине, в страхе, в нехорошем одиночестве, в нехо-
рошей какой-то промозглости. Это повторялось и раньше, когда, в старости
уже, сердечные перебои кидали кровь к вискам, а сердце, руки и ноги не-
мели. Сейчас же, проснувшись, Роберт Смит первой мыслью, первым ощущени-
ем осознал совершенно ясно, промозгло-одиноко, что он - умрет. Все оста-
нется, все будет жить, - а его дела, его страдание, его тело - исчезнут,
сгниют, растворятся в ничто. Это осознание смерти было физически-ощути-
мым, и пот становился еще липче, ничего нельзя было сделать. Обезьяной
вылезла другая мысль - та, что все же у него осталось еще пятнадцать,
двадцать лет, и - вновь физическое ощущение - надо - надо сейчас же: де-
лать, работать, не потерять ни минуты.
В окна сквозь гардины шел мутный свет. Роберт Смит вставил ноги в
ночные туфли, у ночного столика налил воды в стакан. Заснуть возможности
уже не было. В доме было безмолвно. Дверь в кабинет, под портьерой была
полуоткрыта, - из кабинета шла дверь в зимний сад с пальмами и фонтаном.
Костлявое тело в пижаме волочилось беспомощно. Мистер Смит сел в кресло
у окна, отодвинул гардину. По улице шли нищие оборванцы, граждане Рос-
сийской республики, женщины - одетые по-мужски и мужчины в женском
тряпье, прошли солдаты в остроконечных шапках, как средневековье. Мистер
Смит прошел в зимний сад, фонтан плескался тихо, пальмы в углах слива-
лись со мраком.
"Верноподданный, гражданин Соединенного Королевства шотландец Роберт
Смит умрет так же просто и обыкновенно, не только как умирали три тысячи
лет назад и будут умирать еще через три тысячи, а вот так, как умирают и
сейчас, сию минуту - вот в этой страшной, невероятной стране, где людо-
едство". Учитель русского языка господин Емельян Емельянович Разин,
об'яснил однажды, - что "с. с." - два "с" с точками после них обозначают
русское ругательство - сукин сын, сын самки-собаки; мистер Смит тогда
разложил в уме свою фамилию, С-мит, - но мит, по-немецки, тоже с, - и
мистер Смит сказал сейчас вслух:
- Конечно, в смерти мы равны собакам.
В кабинете на столе лежал блокнот дневника, - простыни на кровати ос-
тыли. Мистер Смит был в Китае, в Индии, в Сиаме и еще в Англии, перед
от'ездом в Россию, он прочел Олеария. И когда он в'ехал в Россию его по-
разило сходство - и с теми: описаниями, - что есть у Олеария, что сдела-
ны триста лет назад, - и с Азией. На вокзале в Москве ему прочли об'яв-
ление: - "Остерегайтесь воров". Кругом галдела толпа ненормальных людей,
никто не шел, но все бежали. У мистера Смита вырезали бумажник (через
неделю вор почтительнейше прислал документы). Костюмы мужчин и женщин
были почти неотличимы, особенно когда мужчины подпоясывали пальто верев-
ками, а женщины были в картузах, кожаных куртках и сапогах, и в мужских
брезентовых пальто; несколько женщин, из внутренней охраны, были с вин-
товками и в солдатских штанах; все же мужчин в юбках не было. Сейчас же
за вокзалом, где толпились и ругались друг с другом кули, извозчики и
ломовики, - был поистине азиатский базар: на столиках, на повозках, в
палатках торговали жареной колбасой из конского мяса, кипели самовары и
кофейники, жарились блины; тут же продавалась и мука в мешках, и куски
ситца, и мыло, и сломанный велосипед; мальчишки сновали с пачками папи-
рос и спичек; за столиками в ряд стояли стулья, на стульях сидели мужчи-
ны и цирюльники брили им усы и бороды, - когда стулья пустели, цирюльни-
ки зазывали желающих бриться специальными окриками; и, как во всех ази-
атских городах, - стоило одному провопить громче, чем вопила вся толпа,
или неподвижно уставиться взором в небо, - как около него возникала тол-
па, сначала мальчишек, потом женщин и наконец мужчин: но тогда приходили
мужчинообразные женщины или женообразные мужчины и начинался митинг, -
где обсуждался Карл Маркс. - Мистеру Смиту тогда на вокзале не сразу по-
дали автомобиль, - мимо него на носилках пронесли несколько десятков
мертвецов, умерших от голода, тифов и убитых, снятых с поездов, найден-
ных на складах, в цейхгаузах, в бараках. Потом автомобиль повез мистера
Смита по истинно-азиатским улицам Москвы с несуразными палатками на уг-
лах и с коврами плакатов на стенах, по кривым переулкам и тупикам, со
сбитыми мостовыми и тротуарами, с кривыми подворотнями, с пустырями, за-
росшими деревьями; со дворов веяло запахом человеческого навоза. Затем -
за пустынными площадями - стал Кремль, единственный в мире по красоте. -
По площади у театров солдаты вели русских священников, платье русских
священников в неприкосновенности сохранилось от древних веков, и ци-
рюльники убирали шевелюры священников так, чтобы они походили на бо-
га-отца, изображаемого на русских иконах, или на Иисуса Христа. У древ-
нейшей русской святыни, у иконы Иверской божьей матери, несмотря на ре-
волюцию, толпились оборванцы, а напротив, на стене красного здания было
намалевано:
"Религия - опиум для народа".
Мистер Роберт Смит поселился в России, как англичане поселялись, в
Капштадте, Калькутте, Сирии, Дамаске. Россия для него была чужой стра-
ной, он был в ней, как в колонии. Мистер Смит поселился в особняке изг-
нанного из России фабриканта, он никогда раньше не жил так роскошно, как
теперь. Это об'яснялось двумя причинами, - во-первых, курсовой разницей
валют, благодаря которой жизнь в России была дешевейшей в Европе, и
во-вторых - исконною особенностью России: Россия всегда была промышленно
и политико-экономически дикой страной, неофициальной колонией сначала
англо-саксов, затем германского капитала; предприниматели в России могли
строить себе особняки, как нигде в Европе - - -
- Соплеменники Роберта Смита, жившие с ним вместе, сплошь мужчины,
проводили время, как всегда англо-саксы в колониях, - по строжайшему
английскому регламенту плюс все те необыкновенности, что дает колония.
Вечерами они были всегда вместе, до сизой красноты накуриваясь сигарами
и напиваясь коньяком и ликерами, часто на автомобиле уезжали в злачные
места и тогда пропадали целые ночи, - изредка устраивали у себя вечерин-
ки, с отменными яствами, и на эти вечеринки приглашались только русские
женщины, чтобы можно было вспомнить древнюю Элладу, которая часто и осу-
ществлялась. -
Потом Роберт Смит увидел Русский Кремль, русскую революцию. -
- Ложь? - Что, - ложь? - Во имя спасения? Нет. Во имя чего? - Во имя
веры? - Да. Нет.
Где-то внизу, должно быть, на парадной лестнице, послышались шаги, -
должно быть, лакея.
- "Верноподданный, гражданин Соединенного Королевства шотландец Ро-
берт Смит умрет так же просто и обыкновенно, не только, как умирали три
тысячи лет назад и как будут умирать еще через три тысячи, - а вот так,
как умирают сейчас в этой страшной, невероятной стране, где людоедство и
где новая религия. Но ведь, если бы у Роберта Смита не было ушей, он не
слышал бы ничего и был бы нем, если бы не было глаз - он ничего не видел
бы, - если бы не было его - ничего бы не было - и ничего не будет тогда,
когда не будет его. Цирюльники убирают шевелюры русских священников так,
чтобы они походили на бога-отца, изображаемого на русских иконах, - но
почему же на них похож и Карл Маркс, цитаты из которого на всех заборах
в России - ?"
Лакей прошел в кабинет, бесшумно убирается.
- "История иногда меняет свою колесницу на иные повозки. Сейчас исто-
рия впряглась в русскую телегу, древнейшую, как каменные бабы из русских
- поокских раскопок. Две тысячи лет назад тринадцать чудаков, при чем
один из них был сыном бога-отца, похожие на Карла Маркса, перекроили ис-
торию и человеческую культуру - не потому, конечно, что они несли новую
правду, а потому, что их семена упали - на новую землю и: у них была во-
ля творить, воля видеть - не видя. В Европе пели песнь о Роланде и песни
нибелунгов, по Европе ходили и крестоносцы, и гугеноты, и табориты, - и
шел на костер Ян Гус, - а теперь кафэ и диле заменяют бани, в танцах ди-
карей, и ломятся киношки в сериях из жизни негров и американских индей-
цев, - не случайно гуситствует Штейнер и лойольствует Шпенглер: телега,
дроги истории поползли по корявым колеям и ухабам валютных и биржевых
жульничеств, когда выгоднее было продавать и покупать вагоны теплых
слов, чем создавать ценности, когда щетинились баррикады границ и виз,
когда разваливались государства, религия, семья, труд, пол, - когда Ев-
ропа походила на старую-старую суку английской породы, всю в лишаях. - -
Тогда не было уже в Европе Турции и единственная Азия оставалась - Рос-
сия. Пять с половиной веков назад, в Галиполи впервые появились турки, и
ислам через Балканы и венгерские равнины дошел до стен Вены, где он был
отбит соединенными силами погибшей теперь Габсбургской империи и вновь
воскресшей. Турции теперь нет в Европе. Много государств и народов по-
гибло и воскресло вновь за эти пять с половиной веков. В Анатолии, в Га-
липоли (где впервые появились турки) - умирали в тот год русские изгои.
В тот год по Европе, как некогда в России, было много черт оседлости, -
и русские изгои хорошо узнали, что значит быть евреем, а в Палестине
вновь, после тысячелетий, возникло еврейское государство. Глухо зачахли
в те годы Армения, Сирия, Палестина, Аравия - - к чему бы?" -
- но это говорит не мистер Роберт Смит, это говорю я, Пильняк. Мистер
Смит знал иное.
- "Религия, семья, труд, пол" - Мистер Смит знал, как в тихой Шотлан-
дии - даже в тихой Шотландии в те годы перепряжек истории, когда мужчины
шли, шли, шли убивать друг друга, разваливалась семья. Мужчине, европей-
цу, англичанину - бог уделил господство над миром, искание и труд - и
каждому мужчине бог уделил еще - интимное, уютное, властное безвластье у
сердца страшного зверя-женщины. - Уже совсем рассвело: раньше