╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
ои-то молитвы... - Азбукин рассмеялся.
- Нет, друг мой, не отрицайте молитвы. Ведь что значит дружеская бе-
седа в жизни? А? Иногда - все. А молитва - это дружеская беседа. Есть у
вас горе - помолитесь и горе, как рукой снимет. Ну, что в вашей жизни
нового?
- Да ничего. Вот разве переподготовка.
- Переподготовка? И у нас, друг мой, тоже переподготовка.
- Это вы что же недавнее свое заключение именуете переподготовкой.
Плохо вам пришлось там.
- Нет, не тюремное заключение, друг мой. Оно уже в область истории
кануло безвозвратно. У нас теперь содац.
- Что такое? - удивился Азбукин.
- Союз древне-апостольской церкви, - довольно вскликнул о. Сергей. -
Это и есть наша переподготовка. Довольно, друг мой, нам из-за какого-то
Тихона да монахов страдать. Белое духовенство, - мы, так называемые по-
пы, - раньше лишь пешками были в руках монахов. А, в сущности, белое ду-
ховенство - все революционное. Ему только хода не давали.
О. Сергей порывисто вздохнул и некоторое время шел, сопя.
- А теперь пришел наш черед действовать. Три дня тому назад я вернул-
ся с епархиального съезда. Теперь все, друг мой, по-новому. Мы на съезде
решили приветствовать власть, которая, не веруя, стремится к тому же, к
чему идем мы, веруя. Мы постановили многолетие возглашать в честь прави-
тельства. Мы, примкнувшие к древне-апостольской церкви, в сущности, ком-
мунисты в рясе.
- Как так? - удивился еще больше Азбукин. - Коммунисты-же - безбожни-
ки!
- Да и мы, - поспешно возразил о. Сергей, - подчеркиваем, в противо-
вес монахам, человеческую природу Иисуса Христа. Церковь, с нашей точки
зрения, тоже подобие коммунистического общества. Я уже говорил об этом
со старостой Брызгиным. Одобряет.
- Брызгин? Он-то ведь торговец...
- Жена его действительно лавочку имеет, а сам он - советский служа-
щий, заведует кооперативом. Первого мая он даже на красной трибуне пред-
полагает выступить с приветствием от кооператива.
О. Сергей вынул на ходу коробку с папиросами и спички, затем остано-
вился и чиркнул спичку. При свете спички на несколько мгновений было
выхвачено его лицо с смеющимися, хитро косящими глазами, с чувственными
губами, - лицо, поросшее насквозь густой, буйной как огородная трава,
растительностью. Лицо его привлекало к себе и было порядком знакомо
прекрасным обитательницам Головотяпска. Многие из них исправно посещали
службы, которые нес о. Сергей, и находили, что и служит он с чувством,
не спеша, благолепно, и поклоны кладет по-писанному, и наставление может
дать, и говорит всегда: - Друг мой, - а на самом деле... Но вероятно, и
без слов будет понятно, чем нравился о. Сергей прекрасным нашим обита-
тельницам. Сейчас, вернувшись с епархиального съезда, о. Сергей чувство-
вал себя настоящим героем. Окончилось приниженное, угнетенное существо-
вание. Не к чему ходить с опаской, подозрительно шушукаться. Он, о. Сер-
гей, теперь попутчик власти. Так говорили на съезде. Теперь можно так
устроить, что головотяпские коммунисты станут заглядывать к нему в древ-
не-апостольскую. Во всяком случае, он развернется.
Не желаете-ли, друг мой, в наш церковный совет попасть? - ласково
предложил тут же шкрабу о. Сергей. - Кой-кого оттуда надо будет удалить,
а на освободившиеся вакансии хорошо бы посадить представителей трудового
населения. Вы - школьный работник, и для нас были бы весьма желательны.
- Да я в церкви-то не бываю.
- Это в прежней, друг мой, а от новой не зарекайтесь. Новый дух с ней
будет, животворящий, обновляющий, - дух, который когда-то сошел в виде
огненных языков и дал им дар вдохновенной проповеди. Этот дух запечатан-
ный старой церковью семью печатями, вырвался сейчас наружу. Так-то, друг
мой.
На Азбукина, очень поддававшегося чужому влиянию, эти слова также
произвели некоторое впечатление. Уж лет пять в церкви не бывал, - поду-
мал он не без укора себе. - Надо когда-нибудь сходить, хотя бы из любо-
пытства.
Но тут же червь сомнения вполз в шкрабье сердце. Ведь это говорит о.
Сергей, занимавшийся в старое время за приличную мзду и нелегально, бра-
коразводными процессами; известный всему городу своими романическими по-
хождениями; застигнутый некогда купеческим дворником под подворотней,
когда в отсутствие хозяина пробирался к его супруге; тот о. Сергей у ко-
торого однажды во время заседания окружного суда, где о. Сергей приводил
к присяге свидетелей, внезапно от неизвестной причины из находящихся в
поповских карманах пивных бутылок выскочили пробки, и все присутствовав-
шие с изумлением созерцали, как по муаровой рясе (которую, кстати будь
сказано, в Головотяпске перекрестили в "амурную"), клубами повалила бе-
лая пена. Неужели на него снизошел дар в виде огненных языков? Неужели
он переродился настолько, что сможет устроить в Головотяпске церковную
общину, подобную древне-апостольской?
- Так-то, друг мой, - разглагольствовал о. Сергей, - жизнь великая
вещь. Дыхание жизни все изменяет. Помните, как в псалме: "пошлешь духа
твоего, и начнется созидание, и обновишь лицо земли". От жизни не надо
убегать, потому что она всегда приносит нечто новое и интересное. Вот в
нашу мертвую церковь попала капля жизни, и вы увидите, друг мой, какое
чудо произошло. Жезл Ааронов, целые века бывший сухой палкой, расцвел.
Ближе к жизни все мы должны стоять.
- Значит, приспособиться к новой жизни? - спросил Азбукин.
- Нет, не это, а вот вы раньше сказали, - переподготовиться. Это сло-
во приличнее, лучше, чем приспособиться. Но в сущности, друг мой, важен
самый процесс, а не то слово, которым он обозначается.
О. Сергей скоро свернул в тот переулок, где жила его жена, "посторон-
няя".
IX
Местком работников просвещения собирался обыкновенно в просторной
учительской комнате 1-ой школы 2-ой ступени. Когда Азбукин зашел туда,
там сидели, говорили, курили, - собрание шло, как и полагается итти соб-
ранию. У стены за столом покоился президиум из трех человек: председа-
тель - лысый, с большими обвислыми усами, чрезмерно спокойный, даже
флегматичный человек, - лениво дремал; секретарь, - молодой шкраб, - на
бумаге, разделенной графой на две половины, над одной из которых стояло:
слушали, над другой: постановили, согнувшись и водя указательным пальцем
по переносице, заносил; товарищу председателя, как и вообще большинству
товарищей председателя в свете, делать было решительно нечего: он каран-
дашом воздвигал перед собой дома, церкви; классифицировал человеческие
профили и, особо, носы; округлял кошек, сидевших задом и, наконец вырас-
тил такое фантастическое чудовище, что даже сам не мало был озадачен. Он
по натуре создан был художником, а совсем не товарищем председателя.
Налево от стола, на трех скамьях, поставленных перпендикулярно столу,
расположились наиболее почтенные посетители месткома; здесь был и секре-
тарь местного комитета партии, человек с выпуклым челом и этак чем-то
львиным в нижней части лица и голове. Какой у него был суровый, повели-
тельный взгляд; как пригибал последний к земле встречавшиеся с ним
шкрабьи взгляды. Рядом с ним сидело несколько партийных, - сильных, по
их собственному выражению, - лекторов. Пришли они на собрание, потому
что на повестке стоял вопрос о переподготовке шкрабов, во время которой
они жаждали читать лекции. Народ это был молодой, самоуверенный, из та-
ких, которые с легким сердцем вам скажут: - А что нам Маркс? Эка шутка
Маркс! Мы, сидя над полит-наукой, штаны просидели!
Мир шкрабов, копошившийся на месткоме, казался им диким первобытным
лесом, куда еще не заглядывали лучи политического солнца, - и они со
своих мест взирали на этот мир с любопытством и нескрываемым превос-
ходством. Сидел ученый Лбов и Молчальник и несколько комиссаров, кроме
комиссара образования. Тут же по нисходящей линии сидели члены правления
с Секциевым во главе: у них был вид гостеприимных хозяев, озабоченно
наблюдающих во время обеда, чтобы гости были сыты и довольны. На этих
почетных местах и два-три человека правленцев других организаций; - из
породы тех людей, которые мучась завистью, боятся, как бы в другой про-
форганизации не было лучше, чем у них. Это - совершенно новые индивидуу-
мы, ни с чем не сличимые, появившиеся в результате соединения таких яв-
лений, как Головотяпск и социализм.
Вот сидит председатель союза работников, с тщательно выбритым грибо-
образным лицом, с сухим, аскетическим блеском глаз сквозь очки. Он - чу-
десный гончар. Но попробуйте сказать ему: - Василий Иванович, чего ради
вы треплетесь в союзе в то время, когда могли бы миллиарды выколачивать
на горшках? Попробуйте это сказать, и он, смерив вас с ног до головы
проницательным взглядом, ответит вам: - Потому служу, что есть еще эле-
мент, который следует жать.
Боже мой! Какой он сторонник всеобщего экономического равенства, как
он следит, чтобы кто-либо из головотяпских служащих не получил лишнего
миллиона за участие в комиссии или еще за что-нибудь. Он - беспартийный:
он всегда был, есть и останется беспартийным. Но, глядя на его поступки,
даже самые заядлые головотяпские комиссары, покрутив головой, говорят:
- Однако!
Когда его назначили членом комиссии по определению уравнительного
сбора, то он на головотяпских буржуев и мещан такие умопомрачительные
цифры накинул, что те буквально полезли на стену, а губерния, затоплен-
ная жалобами, огулом и вдруг понизила цифры и указала, что на будущее
время Василия Ивановича определением налогового бремени утруждать не го-
же.
- Василий Иванович, вы же местный уроженец и беспартийный, почему же
вы так строги к своим согражданам? - пожалуй, спросит кто-нибудь его - и
тотчас получит ответ:
- А революция наша чем отличается от прочих? Тем, что социальная, так
ведь? А что такое равенство? А кто такие, в большинстве случаев, жители
нашего города? - Буржуазно-кулацкий элемент, который надлежит всячески
жать, ибо других способов перевоспитать его нет.
Счел нужным присутствовать на собрании месткома Василий Иванович, уз-
нав, что здесь будет поднят вопрос о переподготовке учителей. - Шкрабы
то распустились, - наклонился он дружески к Секциеву, - их бы давно под-
тянуть следовало.
Доклад делал человек с беспомощно прощупывавшими свои же очки глазами
и с незатейливой и чахлой растительностью, как кусты окружавшие Голово-
тяпск. Говорил он о необходимости усиления деятельности местного коопе-
ратива: протекала в это время кооперативная неделя, острием своим нап-
равленная против головотяпского нэпмана, который во рвении и рвачестве
был истинно неподражаем.
Доклад... Каким заурядным было это событие в эпоху военного коммуниз-
ма, когда обо всех заботилось государство, и все могли посвятить себя
высокополезной общественной и государственной деятельности, - событие,
имевшее свои подразделения: лекция, отчет, просто доклад, содоклад и пр.
пр. Кто только не делал тогда докладов в Головотяпске: делали партийные
деятели с достоинством и авторитетно; делали профессиональные деятели -
озабоченно и серьезно; делали первые входившие на собрание с улицы люди:
на всех жителей Головотяпска спустился тогда дух голубиный и они обрели
дар красноречия. Но нэп, принесший всюду сокращение, распространил сок-
ращение и на область докладов. Случилось так, что большинство граждан
Головотяпска сразу лишилось дара красноречия. Это совпало с разряжением
густых рядов служащих, в число которых до нэпа входило почти все взрос-
лое население Головотяпска. Ораторы обособились и стали редкостью. Даже
союз работников просвещения начал назначать докладчиков на основе про-
фессиональной дисциплины. Докладчик поневоле, - конечно, и после получе-
ния бумаги, - продолжал есть, спать, работать, осуждать ближних, поку-
пать сено для своей коровы, но все это творил не так, как раньше, не ра-
достно, а как будто тоже на основе профессиональной дисциплины. Покупа-
ет, к примеру, он сено на базаре, совершая попутно сложнейшую торговую
комбинацию, которая расчитана на то, чтобы надуть простоватого
крестьянина, - приобретая на свое скудное жалованье мануфактуру, меняя
мануфактуру на рожь, рожь на овес, и - овес на сено, - и, точно шмель в
комнату влетает и начинает зудить в окно, возникает у него мысль: док-
лад, послезавтра мой доклад. И как и не бывало хитроумнейших торговых
операций, а спохватившийся обитатель деревни, пользуясь замешательством
покупателя, одерживает над ним нетрудную победу.
А то - садится жертва обедать. Супруга подает суп с ветчиной. Отмен-
ная ветчина! Сам собственными руками выкормил. Все располагает к аппети-
ту: легкий дымок, струящийся над миской, торжествующий вид раскраснев-
шейся супруги, нетерпеливые возгласы и жесты детей - и вдруг... в ухе
некий комар тоненько, бисерным жалом напевает: до-до-до-до-кла-а-ад. Не
убьешь, не прогонишь этого комара. Жертва кладет ложку и жалуется обес-
покоенной жене на отсутствие аппетита. Лицо опечалено. И дымок, - прив-
лекательно нависавший над супом, куда-то стыдливо исчезает. Позже, когда
жертва выступает с докладом, все присутствующие наперебой восклицают:
как Петр Петрович изменился! Как он побледнел! Под глазами круги!
Но докладчик, трактовавший о кооперативном деле, был подлинный док-
ладчик - докладчик по призванию. Им Головотяпск справедливо мог гор-
диться так же как и своими комиссарами. Ему даже и должность такую опре-
делили, чтобы он мог специально заниматься докладами, - юрисконсульт при
исполкоме, - недавно введенную должность, для которой на первых порах не
доставало стола. Когда же стол был сооружен, выяснилось, что самая долж-
ность упраздняется...
Думы нашего юрисконсульта, обыкновенно, вращаются вокруг какого-либо
доклада. Любит он, крепко любит выступать с докладами. Как боевой конь,
заслышав звуки трубы, волнуется и дрожит в священном трепете, - так и
юрисконсульт не в себе, когда услышит о собрании, где можно сделать док-
лад. Это все знают и, когда в правлении того или иного союза придет из
губернии бумажка устроить собрание, прочитать такой-то доклад, и члены
правления поникнут профессиональными головами в раздумьи - внезапно
кто-нибудь вспоминает об юрисконсульте.
- Доклад-то ведь, об организации клуба? Так? А кто у нас клубной дея-
тельностью интересуется больше юрисконсульта? - спрашивает озаренный
счастливой мыслью. А верно, верно! - соглашаются с ним коллеги, приобща-
ясь к его радости. И расходятся довольные, веселые, а жертва, которую
они чуть было не принесли профессиональной дисциплине, спит, ест, пьет,
осуждает своих ближних, покупает сено спокойно. Юрисконсульт же делает
доклад.
Приступили к обсуждению вопроса о переподготовке, и поднялся Усерд-
нов. Секретарь стал нервно грызть кончик карандаша, и на губах его расп-
лылось фиолетовое пятно; председатель проснулся и рассматривал звонок.
По рядам сидевших пронесся шепот, усилившийся позже до говора, - пронес-
ся и сразу зловеще осекся...
Усерднов - в солдатской шинели, высокий, прямой, тонкий, как скелет,
наряженный в серое. Лицо у него бледное, изможденное. Небольшие черные
усики торчат неестественно, как у покойника. Глаза тоже неестественно
широко раскрыты, и взор остановившийся. Усерднов принадлежал к тем лю-
дям, у которых отсутствуют в мозгу так называемые задерживающие центры.
Чужая мысль, согретая чувством без помехи вступала в его душу, тревожи-
мую настроениями, которые сменяли друг друга иногда чрезвычайно быстро.
Тут было удобное поле для навязчивых идей. Настроения, как волны, смыва-
ли у него впечатления мелькающей жизни, но мысль, привлекшая его внима-
ние, высилась среди этого бушующего моря, как гранитная скала. Над ней
не только не властны были настроения, но они даже служили ей. И все вет-
ры ловили в свой парус Усерднова, чтобы плыть именно к этой скале.
У стола стоял подлинный подвижник. Но был он из тех, которые рождены,
кажется, не для того, чтобы за ними шли, чтобы их ценили, а для того,
чтобы вызывать снисходительную улыбку на лицах своих сограждан. Сколько
в республике Усердновых! И кто знает, если бы было так устроено, что
Усердновы ощущали бы заботу о себе, если бы создан был какой-нибудь ор-
ган, который бы, как мать, пестовал Усердновых, (а Усердновы - дети на-
ивные и искренние), - то, кто знает, Усердновы, может быть, и разверну-
лись бы. Усердновы идут одни: если кто пойдет вместе с ними, то ненадол-
го. Они, впрочем, к этому относятся равнодушно: они во мраке видят свою
звезду, не существующую для других, и каждый провал, каждая неудача
больно отзывается на них, больно ранит, потому что нервы у них обострены
и психика тонка.
Познакомьтесь ближе с Усердновым, и вы узнаете, что он тщательно сле-
дит за развитием своей дочери. Он сам вам покажет сохраняемые им ее со-
чинения (да, сочинения!) с семилетнего возраста. Кто знает, может быть,
в этих сочинениях маленькой детской рукой водила слишком любящая отцовс-
кая рука, - на такой самообман Усердновы способны, - но найдете-ли вы
еще где-нибудь в Головотяпске подобное явление? Зайдите в его школу в
четверг, когда там ведутся клубные занятия и вы узнаете, что в Голово-
тяпске выходит сборник ученических произведений: будто среди крапивы и
лопуха вдруг мигнут-мигнут два-три бутона нежных благоухающих роз и до-
кажут, что и на головотяпском навозе могут расти не одни крапива и ло-
пух. Загляните в правление работников просвещения, где Усерднов работает
на основе профессиональной дисциплины, получая в награду разве воркотню
и недовольство, и вы увидите, что пустовавшая раньше комната, по со-
седству с комнатой правления, где раньше навален был мусор (какие-то
ободранные шпалеры, стулья без ножек, корки книг) и возились мыши, прев-
ращена теперь Усердновым в библиотеку-читальню.
Усерднов более часа утомленным голосом читал инструкцию о переподго-
товке. Читал он ее уже не первый раз, оттого многое читалось машинально,
почти как заученные слова молитвы с амвона.
Какие иногда инструкции сыплются сверху! Как там предусмотрено все до
булавочной подробности, до той крохотной коровки, которую без микроскопа
и не видать! Сидят себе люди и вяжут-вяжут, старательнейшим образом вя-
жут частый невод, сквозь который не проникла бы не только рыбешка, но и
вода. И посылают потом куда-нибудь в Головотяпск с предписанием: ловите
окуньков! И попадает этот невод к какому-нибудь Усерднову, который с
удовольствием рапортует: рады стараться! Прекрасное начинание! Половим!
И бродит и тащит невод, хотя над ним и издеваются на берегу. Сколько
Усердновых надорвутся на сей работе!
Елозившая неподалеку от Азбукина, пухленькая, приятная, как сдобная
булочка, снова появившаяся с пришествием нэпа, в Головотяпске, - учи-
тельница сказала вслух соседке, рябоватой, некрасивой и невкусной, как
черный хлеб с семенем, которым питались головотяпцы в эпоху военного
коммунизма:
- Ужасно! Целое лето просидеть в четырех стенах!
С летом у нее, должно быть, соединялось представление о длинных про-
гулках, о нечаянных, а, может быть, и условленных встречах, где-либо под
сладко пахнущими липами, с "ним"; о том, что волнует девичью грудь в 20
лет; об очаровании жизни, которое проходит, увы, с годами.
- Ничего, - ответила соседка, - начнется война и переподготовке ка-
пут.
- Ах, если бы война! - воскликнула булочка и так громко, что Усерднов
поперхнулся, а председатель чуть звякнул колокольчиком.
Прочитав инструкцию, Усерднов внес предложение собираться каждый день
для занятий по переподготовке. Это вызвало бурю возмущения.
- Целыми днями? - слышалось. - Летом? А когда же мы будем работать в
огороде, на сенокосе? Ж