▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
сами хозява заколоть не смей. Вот они времена-те. - Они тте сровняют, - запел опять Рублев, - чисто буот, хушь де. Го- род-от всем нашинским лакомствуется, а мы, значит, на хвунту. Па-ма-гчи надо. Шалыганы. - А чо, язви их. Не помогали мы, как зашли те, красные? Близ тыщи пу- дов хлеба собрали, внесли. - Чо говорить! Ты приедь, расскажи толком. Может, последнюю рубаху сымем... Атто - на! С тебя, грит, столько-то пудов, а тебе - адин хвунт. Куды? Зачем? Про что? - не моги! Так глазами и сверлить. - Идееты вы, - не выдержал Василий, давно уж у него губа дрожала. - Брюхами-то отяжелели. Ими и добро-то покрываете. Жисти не жалели, а те- перь какой малой доли жаль. Кому? Свому правительству. Тут всем нужно жретвовать, потому сами себя на копытки ставим. - Знам, милый, знам. Ты нас не учи, а сопли допрежь подотри. Тебе-то чо жалеть. Окромя, как на себе - ни шиша. Кабы владал - не то пел ба. - Не мене тя роблю. Токо што народ не обдувал. Ничо, мы и про тебя осведомлены: знам, где ты кладь-ту притиснул. Вывезем, друг. - Во, во. К этому вы сызмала, мать вашу... Слышь-те, чо отваливат. Разбойник. - Мда-а. Белы грабили и этти... Э-эх, мужик - што куст таловый... - Ничо-о. Дай срок - подавятся, - протянул Хряпов. - Кровушкой попла- тят. - Дыть доведут. Все, грит, бует у опчества... Опчесвенное..: и хлеб. Ну, сколь не сдаем - нет у нас в амбаре опчесвенном ни зернушка. А на- дысь Петр Михалыч... - Который этта? - Павловскай... Купил пять пудов у свояка. Дык чо ты думашь - загреб- ли и муку, и яво. Он взвыл: товаришшы! Как же мне без хлеба теперь и без сресвов?.. - ть у меня семьиша. - Мда-а... сам-девят. - То-то и есь. А в волосте яму: пыжжай, грит, в Вороново; там ссыпной пунк, - там те и выдадут. А тут неча спискуляцию организовывать. А Воро- новска-то пристань, сами сведомы, старики, 75 верст! - За пятью-то пудами. Ох-хо-хо! Вези, значит, свой хлеб туды, а потом оттедова получай. При-идумали. - Зерно-то вот из-за эттого смешано ноне. А ведь земля-то, матушка, не везде однакое и однако принимат. - Недолго эдак поцарствуют, - прошипел Хряпов. - Все развалють и на- род воздымут. Восет был у меня один человек, так сказывал: Лубков*1, грит, противу их пошел уж и хресьян скликат. - Спекулянт это был у тебя, Хряпов; знаю я его, - вдруг вмешался Ива- нов. - Из тюрьмы беглый. А насчет Лубкова - сомнительно. Мужик он башко- ватый и к Советам приверженный. _______________ *1 Лубков - известный по Сибири командир партизан при Колчаке, опери- ровал главным образом в районе Мариинского уезда. - Нн-о, ты, Федор Палыч, известнай их защитник, - тишая, сверкнул ис- подлобья на техника Хряпов. - А наше дело чо? Гнут тя - сгибайся; ломают - хрусти да ни мыркай... Так все разговоры протекали. Партийные тоинские почти что бессловес- ны. Когда приезжал кто из города либо волости, - они еще храбрились и светлели, а то ходили с озиркой и ночь спали с тревогой. Как грачи мар- товские, загаркивали их противники. День меркнет. Ближе подсаживается к деревне тайга - глухая и пытли- вая. Сумеречная тьма полонит сначала речку Тою и надвигается на замшен- ные черные с прозеленью избы. Но вверху изжелта-светло, и над тайгой по- вязкой на лбу - малиновая тесьма зари. Оконные стекла коробятся и пере- ливаются жарким блеском. Пастушата в материных кацавейках и отцовских шапках выгоняют скот на пасьбу. Мычанье, блеянье, ржанье и лай карабкаются друг по другу. А у школы пестрит толпа девушек и парней, сцепившись за руки. Гори, гори ясно, Чтобы не погасло... "Некрутье" в обнимку бродят вдоль улицы, и итальянка выкрикивает: Завари-ка, мамка, брагу - Серце рвет кручина-волк, - В Сельсовет пришла бумага: Д-собирайся, Ваня, в полк. Мужики расходятся по-маленьку ко дворам, и техник, Федор Палыч, выд- вигается из сумерок и тихонько отталкивает парнишку лет 12: - Дай-ка я встану, поголю. В парах смех и перешептыванье: Варьке и Семену бежать. Технику и не- ловко как будто, но тело размяться просит, и весь он, как ястреб, нахох- лился, ждет наброситься на разлетающиеся жертвы. Тут и другие техники ломятся и смеются. Шурша, как летучие мыши, разбегаются парень и девушка, перед тем по- менявшись местами. Что-то крича, бежит Варя, жесткие коты дробью скользят по земле, а техник - и не глядя в сторону Семена - который тут же петушится, - преследует девушку. И вот уж он играет с ней, загоняя в кедровник. Тайга - вечерняя, морщинистая, старая - шаль-туман серую распахивает и укрывает, и пришепетывает над ними: "...Нынче - как и летось по весне, как и десять, сто лет назад - гор- ницы мои я зорями и потоками вешними вымыла, багульником и травой бого- родской выдушила и мягкие подстилки исподтишка выткала: много гостей я жду пиры-свадьбы пировать... Что же вы, гости мои, - не шибко весели- тесь, не сладко радуетесь"... Ежится сердце у Вари: хорошо от чего-то и жутко. Дятлом сердце в гру- ди стучит - одна она. Кто - никто, Семен - все свой, деревенский, и отс- тал давно уж, а этот, городской, настигает. А тайга, вечерняя, шепотит-хворостит: "...Что же вы, гости мои, плохо подчуетесь? Всего я для вас припас- ла-призаготовила: наморила я, ребятушки, ржаного солоду красного, хмелю по чигинам-берегам вырастила, высушила, меду дуплового пахучего со- ты-пласты вынула... Пейте же брагу мою пенистую, душистую... Сотни, ты- сячи лет было так. Помню ли я, древняя, сколько лет было так"... Опаляя, дышит таежная смуть в лицо и ловится за руки и ноги цепко. Мимобегом сорвала Варя вицу, запыхалась, остановилась, обернулась круто, взмахнула-ударила свежими прутьями и листвой голельщика по лицу: тут как тут он уж. С налету охватил, навалился на нее, и упали они на-земь оба. Руки рознял, которыми закрывалась, и - как ни отворачивала, ни мотала головой - словно шоршень в венчик борца, втиснул в ее свои раскаленные губы. Гулко отдалось у ней во всем теле и будто что надрубило. А он пьет и пьет без отрыву и силу последнюю отымает и стыд, и кажется ей: как мак она трепещет - покачивается под полуденным ветром и растворяется в слад- кий мед. Руки высвободила и наложила на покорные глаза: - Пусти меня... Федя... Увидят ведь... Семен увидит... Одумался Иванов. Поднялся и ее поднял тоже на руках с земли. Тихо-ти- хонько, жалея, спросил, как кедр вершиной нагнулся: - Варенька... обидел я тебя? Скажи - чем? Молчит. Опустил, поставил ее бережно. - Обидел... Так стою вот я, открыт перед тобой. Ударь, хоть убей - как за ласку, за дар удар твой приму. Молча оправила платье, платок на лоб сдвинула. И глянула ему прямо в глаза, осторожненько так, испытывая. Прямо в черные отуманенные неж- ностью глаза, в которых зрачки что светляки в оночелой траве. - Ну тебя, леший... еще отвечать за тя будешь. А то - тронь, так об- лапишь опять, как жену - медведь. И то измял всю. Ласково толкнула в грудь и отпрянула. Засмеялась - рассыпалась по кедрам, как бурундуки*1 запрыгали. Но Иванов нагнал ее снова и, обмякший весь к ней, поймал за левую руку и пошел рядом - как полагается в горел- ках. А земля вздыхала и обволакивала их влажными испарениями, скользким шелестом росной травы и легким, пугливым хрустом палых игол и шишек: "...Лето минет, - сверну я скатерти-самобранки и пуховики свои вытря- су. На промыслы уйду, в города перекинусь, а то в скиты - разбои замали- вать. А по-за-зимой снова раскину - да только другим уж. Ничего назад не ворочается... А ноги на то и выросли, чтобы счастье по земле искать; а руки даны - подымать его; а губы - милого целовать. На что бы иначе эти, алые, как зори, и нежные, как свет заревый, - губы. И они не вечны ведь"... - Семка-то, должно, совсем не побег, - протянула девушка, чтобы что-нибудь сказать. "... Нету радости без горя и счастья без борьбы. И всегда кто-нибудь поперек стоит. Испокон за всякую долю бьются люди, внуки мои, и круче всех гуляет облитый чужой кровью"... - Пристает он к тебе, Варенька. Скажи только - я его отважу, - озло- бился внезапно и стиснул ее руку Иванов. - Ишь ты. Заступник какой выискался. Мотри, кабы тебе парни бока не намяли за свою девку. _______________ *1 Бурундук - зверек из породы белок. - Ну, это, пожалуй, сорвется, - усмехнулся Иванов, в надежде на узло- ватую силу свою. А потом вновь проникла к его сердцу змея, и пригнулся он к глазам Ва- ри: - Лаком он до тебя, Семен-то... Уж не любишься ли ты с ним? - Столь же лаком, как и ты, - вдруг рассердилась Варя. - И ни с кем не люблюсь я. - И, выдернув руку, пошла вперед. - Штой-то вы там? Венчались ли чо-ли? - встретили их играющие и зас- меялись. - Ой, загнал, подруженьки. Измаял, леший, язви его. Чуть что не до поскотины гнал. Семен, проходя, намеренно крепко задел техника плечом, а тот подозри- тельно и недобро проследил ему. - Не гнал он ее, а в кустах мял, - выязвил Семен в сторону. - Одни у те пакости на уме, Семка, - вспыхнула Варя. - Льнешь ты ко мне всю весну. Как муха к меду пристаешь. А срам я от тея только терплю. Охальник ты. И не указ мне. - Ишь ты - фря-недотрога. - Чо же не становитесь-то? - Чо ей бегать-то больше? - ревниво и с натяжным смехом процедил Се- мен. - Достукалась: с царевичем-то неохота разлучаться... Рада кобыла овсу - на што ей трава в лесу? - Ох, и ботало же ты коровье, Семка. И стыда у тебя на мизинец нет, - кинула ему девушка, уходя с поляны. - А ты думашь с техником-то шуры-муры завела, дык и в павы попала... Ты это брось, голуба, брось... - угрожающе протянул он ей вслед. - Мы и технику-то твому ребра пощитам. - Что-то ты, дружок, больно крылья распускать начинаешь да клоктать, что индюк, - скривился в усмешку Иванов. - Ты бы, знаешь, скорей попро- бовал. - Ниччо... попробуем... дай срок. Иванов хотел что-то в ответ добавить, но промолчал, а, свернув цыгар- ку, отчетливо плюнул в сторону и запалил крицалом*1 огонь. На работы с партией с той поры не ходил Семен. _______________ *1 Крицало - кусок стали; ударяя в кремень, высекает искру, зажигаю- щую трут. 4. На другой день партия техника Иванова ушла на болота - еще туманы бе- лые курились в выси. Кончала она сегодня по этой линии разбивку, и последний пикет N 115+30 был забит в самую речку Черемшанку в болотном устье как раз про- тив полудня. На берегу тут и Королева сторожка: полднить партия вышла к ней. Король с семьей, оказывается, был на поле и вокурат только что от- полдничал и Соловка в телегу впрягал. - Здравствуйте-ка. И мы вам на помочь. - Милости просим, Федор Палыч, - возвратил Король. Мужик росту невы- сокого, с широкой улыбкой и спокойными движениями - тихий и углубленный, по фамилии - Плотников, по прозвищу - Король. Фамилию-то его, однако, в Сельсовете разве только знали. А Варвара, осветленная, только головой мотнула и прошептала: - Здрастуйте, Федор Палыч. - Косите, что ли? - спросил Иванов, вешая сумку с абрисами*1 на кос- тыль в простенке и садясь на корявый сутунок*2 у сторожки. - Рано что-то: до Петрова дня неделя не дошла еще. - Дыть нады-ть. Разряшенье специяльно в поселке брал. Вышло сено - бяда. И то уж я впоследях у дороги займовался. - Ну, как травка? Радует? - Трава - у-ух! Один пырей кошу - в пояс. Литовок вот нет: у меня допрежь какой запас был, а теперь поизносились. Трава да время пообкуса- ли. Низашто все-те луга не выкосить. Да и работники-то у меня - сам знашь: девка да мальчонка. Баба с домом да огородом покедова: некода. - Хочешь меня нанять? - Ай-да! Чо? Ты сколь получашь - хвунт? Ну, я тебе два положу и хар- чи. - А не дешево? Чать по пуду кладут за косьбу-то. Австрийцы и те по двадцать получают. _______________ *1 Абрис - черновой набросок плана местности с натуры. *2 Сутунок - короткое, толстое бревно. - Дак ты, поди - несвычен. Литовки ломать буошь. Хе-хе-хе! - легонько пошучивал Король. - Кашивал я раньше, Митрий Лукьяныч. - Раньше, в мальчишках. Но те- перь, пожалуй, мне и против Варвары не выдержать: силы-то уйма, выносли- вости не хватит. - Да уж Варя у меня за парня сходит-правит. Митька чо? Несмыслен и жидок ишо. Велико ли дело десять годов? А ты что - владенья мои мерять хошь? - Да вот: вышли в конец линии, в речку уперлись. Теперь уж до завтра. Нивелировать с последнего пикета буду. - Домой, значит, сичас. Айда - подвезу. Мне кой-каки дела справить в деревне. Аген, сказывали, должон седни примчать из Елгая. Проезжий в Павловское сказывал: у нас, грит, разверстыват и на вашу целит. Ай-да?! - Спасибо. Пожалуй что. На ночь едешь? - Да уж не ране, как завтре к утру. А то и пожже. Сели, поехали. - Прощай, Варя! За версту уж вспомнил Иванов, что оставил сумку на костыле, у сторож- ки. Тьфу! Хотел-было сказать Королю, но прикусил язык: "Вот хорошо-то: вечером нарочно верхом съезжу". Багровым нарывом пухла любовь в его сердце, и рад он был каждому слу- чаю повидать Варю. Только перед поскотиной тоинской сказал отцу-Королю про сумку. - Эка ты. И Варька не приметила. Как же теперь? - А-а... Отдохну и сгоняю вершнем, - особенно равнодушно протянул техник. - Далеко ли тут? Верст восемь прямиком-то, не по болотам. - Возле того. "И пешком бы сбегал..." - мысленно добавил Иванов. Забытую сумку Варя увидела взадолге, когда к чугунному рукомойнику подошла. А как увидела - похолодела, и сердце остановилось. - Как же это так?.. Бежать - не догонишь уж. А ему, поди, надо... О-ох! и не надо, так вернется... На покосе крепкий и клейкий запах - дыханье колосящихся и цветущих трав (пырейный - хлебный, душицы - девичий нежный, подмаренника - грубо- ватый мужской) - клейкий и влажный, касается ласковыми взмывами разгоря- ченных щек и медленно целует глаза, закрывающиеся в истоме: от тяжелой работы, летнего тепла и отравленного вчерашним тела. Днем, когда косила, часто застилало глаза. Что это? Падает-ложится скошенным рядом трава, а издали вздымается марево, тенью накатывается и вместе со вздохом падает в грудь, в самую глубь ее, а оттуда разносится струйками болькими, томительными, и руки немеют. Ветер ли это тенью, теплой, удушливой, набегает по земле и захлесты- вает незримой сетью? Тихо она остановится и обопрется на литовку: "Бежать ли? Уехать и мне домой? Тятька осерчает, - дело бросила... Митьку послать с сумкой... Мамынька! Рази оставит он?.." А с ближних согр на ветляные кусты речи бегут: "...Девонька, девонька! Вырастила-вытянула я тебя до осьмнадцати лет. И в самой поре ты - ладная. Семену - другому ли кому - добро я, бесцен- ное, копила-готовила. Смелому да вольному... Кому посулишься"... - Ой! И сама я не знаю... ничо не знаю... Косила я, косила, Литовочку забросила. Литовочку под елочку - Сама пошла к миленочку... "Тебе, Феденька... ненаглядный, ласковый мой"... Кровь ли это стучит эдак или по дороге стукоток копыт? Нет, рано еще - под вечер он, окаянный, приедет. Горько смеется девушка сама над собой: какой же он окаянный, коли бродни его косой девичьей вытереть, ноги его обнять и целовать готова... --------------- Тяжело ворочается тишина во сне. Захряпает коростель, захрустит па- даль-хворост, хай-птица в луга кликнет, - а потом снова все затишеет. Одни кузнецы стрекочут на весь белый свет. Тяжело вздыхают согры, но они не спят: согры дремлют только на заре. А тут они тихонько перешептываются, - как засыпающие перед сном, который морит их. Тише... тише... Тяжело ворочается и вздыхает Варвара: душно в сторожке ей - ровно уголья под нарами. Братишка давно уж спит, разметался. Журавлями, поди, бредит, которые днем курлыкали на болоте. День-деньской косьбы только натомил девушку: неугомонно токает молодое тело. Вот он, - вдали, четкий с цоканьем копыт топот лошади. Ближе... ближе... Остановился, спрыгнул человек и что-то коню говорит. Легонько пере- таптывается конь. А сердце стучит все громче и громче. Вот уже у избушки осторожное шарканье, и сил нет унять бой крови, встать и закрыть - завязать дверь... Скрипнула дверца, через порог заползает шорох. Страшно! А тень над ней заслоняет остатний свет сумеречного неба. Знает она, кто это, и нету силы велеть уйти: тайга, кажись, вся кину- лась сюда. Гордые кедры клонятся ей в ноги. Серебряный белотал свежею листвой трогает дрожащие ступни. Колючие мурашки бегут по телу от ног и, добежав, срываются с губ пересохшим, умоляющим шопотом: - Чо ты делашь-то?.. Митьку, ведь, разбудишь... А он обнимает и молча растапливает последний девичий стыд. Не говорит будто, а она слышит: - Варюша, напой ты меня... Стонет она протяжно: - О-ох... уйди ты... пожалуйста... ради Христа... Выйду... Ну - выйду я к тебе... Тихонько дверь закрыла и встала с трепещущими, как осиновые листья, бескровными губами у порога, у притолоки. В наплечи кинутом овчинном по- лушубке, в одной исподней рубахе и юбке. - Ну, - чо... те надо?.. Гумаги те... А он берет в могучие - рвет их теперь сила - руки. Словно струи реч- ные, водоросль обвивает всю ее. Испивает сопротивление ее до дна. Побледнела она, как месяц в небе, а в глазах - полузакрытых, приман- ных - боязнь чуть теплится, а любовь гормя-горит, и что говорить? Поможет? Нет! - Тише, Феденька, желанный мой... Бережно, как черемушник, придолил он ее на землю, - сам широкий, мо- гутный мир за него. Тайга-сообщница зашумела над их головами, заглушая стук сердец и крик сладостной боли... Покрывая все - так нужно... - Кровь ли это стучит? Ах, все равно!.. Тише, Феденька, заревый мой... 5. В ночь приехал на деревню агент по разверстке скота. Смуглый весь, сухой и в кожаном - Степан Стеннов, а с ним два милиционера с винтовка- ми. Остановились приезжие у председателя Сельсовета - отдельной въезжей не было. Много товарищ Степан пережил-перебродил на своем веку. Токарь по спе- циальности из выучеников, добровольцем три года болтался на германском фронте: раз ранен был и раз контужен. После того, как Красная армия рассеяла сибирскую беломуть - он, только что вставший от сыпняка, поступил в Томский губпродком агентом. Как для отдыха. Однако в тысячу раз было лучше на фронте: легче было! Чем теперь вот, чуть не одному, въезжать в тихие, и по виду добродуш- ные, поселки и случайно ловить недоверчивые, угрюмые взгляды и самому видеть тупое и страшное лицо тайги за дикой и осторожной неуклюжестью зверя. Выкормила их глухонемая могучая земля, неколебимая тьма их питала и вековая, замшенная жизнь - где каждому зверю было свое место и доля, и каждому зерну нужны были лета и годы, чтобы стать широковейным кедром - жизнь эта насыщала их бессмысленным упорством. За внешней покорностью стояли ничем не колебимый противодух и звери- ная хитрость. Поэтому Степан Стеннов, - весь захваченный пламенем рабочей револю- ции, сгоравший, как береста, в ее костре, не мог понять движения мутных и глубоких, и холодных вод таежной деревни, заботливо и слепо вылизываю- щих каждую пядь земли! Воды - глубокие и холодные, напояющие и поймы, и солонцы. Мучился и гневался Степан Стеннов. Тут клали свои головы за пустяк, за неправильно захваченный кедр во время сборки орехов, и в то же время жалели ломоть хлеба для людей, умиравших за их долю. И все это было соединено с показной покорностью и добродушием - это звериное нежеланье поделиться костью или перейти с места на место. Все это будоражило и хватало за сердце Степана, и он

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє