роду, и Нортона, и саму себя.  В  голове  ее  рождались  невероятнейшие
планы, как спасти маленького Гавейна. Она готова была заключить  сделку  с
любыми силами Света или  Тьмы,  лишь  бы  уберечь  младенца.  Увы,  как  и
следовало  ожидать,  все  ее  полубезумные  прожекты  не   дали   никакого
результата. Тогда Орлин впала в полное уныние, близкое к прострации. Ничто
не могло утешить ее.
   Да и Нортон был не в лучшем состоянии. Ему оставалось лишь бездеятельно
и тупо наблюдать со стороны, как стремительно ухудшается здоровье ребенка,
и безрадостно констатировать, что  Гавейн  прав  и  болезнь  становится  с
каждым новым поколением безжалостнее и быстротечное.
   Поскольку теперь стало совершенно очевидно, что любовь Орлин к  ребенку
была многократно сильнее ее любви  к  "заместителю  мужа",  то  и  в  роли
утешителя Нортон потерпел горестное фиаско.  Материнское  начало  в  Орлин
было намного сильнее "женского",  то  есть  она  была  от  природы  лучшей
матерью, чем любовницей и женой. Нортону приходилось смириться с тем,  что
он занимает подчеркнуто второстепенное место в ее жизни.
   Что касается призрака... тот он просто исчез.
   Развязка наступила в предсказанное время:  младенец  умер,  немного  не
дожив до года. Они ждали неизбежного, но оказались не готовы к  нему.  Все
свершилось внезапно и стремительно.
   Орлин, вся в черном, часами сидела у  колыбели  со  страшно  исхудавшим
умирающим мальчиком. Казалось, и она стоит одной ногой в  могиле:  за  эти
месяцы она истаяла, стала тенью той красавицы, в  которую  Нортон  некогда
влюбился с первого взгляда.  И  медицина,  и  магия  оказались  бессильны.
Нортон  и  Орлин  беспомощно  присутствовали  при   постепенном   умирании
маленького Гавейна. Это было душераздирающее зрелище.
   А   потом   пришла   смерть.   Пришла    в    буквальном    смысле    -
персонифицированная. Это был мужчина в  черном  одеянии,  с  накинутым  на
голову  огромным  капюшоном.  Орлин  увидела  его   первой   и   сдавленно
вскрикнула, стараясь руками прикрыть, защитить младенца.
   Незваный гость помедлил у колыбели, и  Нортон  нашел  в  себе  мужество
попристальнее  рассмотреть  его.  В  первый  момент  господин  Смерть  был
полупрозрачным призраком, но постепенно он обрел иллюзорную телесность.
   - Послушайте, - воскликнул Нортон, - зачем вам это нужно? Зачем вы  это
делаете? Кто вы такой, что позволяете себе причинять людям такое горе?
   Мрачный пришелец повернулся к нему. Нортон разглядел то, что  было  под
капюшоном: никакого лица, лишь голый череп с пустыми глазницами.
   -  Скорблю,  что  вынужден  так  поступать,  -  сказал  черный  человек
неожиданно мягким и проникновенным голосом. - Я  -  Танатос.  Мой  долг  -
забирать души тех, чей жизненный срок истек.
   - Вы - инкарнация Смерти?
   - Да.
   - И вам по душе похищать из жизни невинных младенцев?
   Черный капюшон Танатоса повернулся сперва  в  сторону  Орлин,  затем  в
сторону колыбели. Наконец пустые глазницы  снова  уставились  на  Нортона.
Танатос приподнял широкий рукав, под которым  оказались  массивные  черные
часы. Жуткий палец скелета, без кожи и мяса, тронул циферблат, после  чего
Танатос сказал.
   - Смертный, мы можем побеседовать несколько минут. Проследуй за мной.
   Нортон взирал на мрачную фигуру с почтением, к которому примешивались и
страх, и ненависть. Рассказам Гавейна об  инкарнациях  Нортон  никогда  до
конца не верил - если они и существуют, думал он, то это какие-то  сложные
мистификации. И вот перед ним Танатос, и трудно оспаривать то,  что  видят
твои  собственные  глаза...  Как  ни  удивительно,  воплощение  смерти  не
показалось ему бессердечным и равнодушным. Быть может, этим  можно  как-то
воспользоваться?..
   Танатос и Нортон вышли из комнаты.
   Орлин даже не пошевелилась. Она застыла  возле  колыбели,  все  так  же
простирая исхудалые руки над ребенком - в  исступленной  попытке  защитить
его. Вид безутешной матери  был  страшен.  Спутанные  и  потерявшие  блеск
волосы, кости лица  пугающе  обтянуты  кожей...  Лишь  ее  огромные  глаза
оставались прекрасны. Казалось, что она больше  не  дышит.  Казалось,  что
время в комнате остановилось...
   Нортон со своим страшным спутником вышел  из  апартаментов  Гавейна.  В
коридоре стоял конь бледный, статный  красавец.  Как  ни  странно,  Нортон
отчего-то нисколько не удивился, увидев его. Танатос вскочил  на  коня,  а
Нортон без колебаний сел у него за спиной. Скакун рванул вперед.
   Нечувствительно проницая стены, конь проскакал здание насквозь и  начал
перебирать копытами в воздухе - при этом всадники не почувствовали никакой
перемены. Через несколько мгновений они,  словно  по  невидимой  наклонной
дороге,  добрались  до  ближайшего  обширного  парка.  Танатос  и   Нортон
спешились на лесной поляне и  присели  для  беседы  на  ствол  поваленного
дерева.
   Конь бледный щипал травку в стороне.  Нортон  был  спокоен.  Неизвестно
почему, разговор со скелетом уже не казался  ему  из  ряда  вон  выходящим
событием. Он был весь сосредоточен на теме переговоров.
   - Хочу ввести вас в курс дела относительно ребенка, - сказал Танатос. -
Сей младенец, вопреки очевидному, отнюдь не невинный. Он в равновесии.  Вы
понимаете, что я имею в виду?
   - Не очень. Вы его что - взвешивали?
   Нортону показалось, что череп улыбнулся, - хотя какая может быть улыбка
при отсутствии лица?
   - Да, в определенном смысле  я  его  взвешивал,  -  сказал  Танатос.  -
Точнее, его бесплотную душу. У меня есть  особенные  весы  для  сортировки
душ. Если злые поступки человека перевешивают добрые, я отсылаю его в  Ад.
Если наоборот - то в Рай. Это правда, что человек обладает свободной волей
и  прижизненным  поведением  определяет  свой  жребий  за  гробом.  Однако
некоторые души находятся в равновесии, то есть накопили в себе  к  моменту
смерти равное количество добра и зла. Таких я отсылаю в Чистилище.
   - Вы хотите сказать, что  Рай,  Ад  и  Чистилище  не  плод  вымысла,  а
совершенно реальные места?
   - Нет, это не реальные места, - ответил Танатос. - Это скорее  реальные
состояния. Рай, Ад и Чистилище,  равно  как  и  некоторые  из  инкарнаций,
существуют исключительно в нашей культуре,  благодаря  достаточно  сильной
вере в них. В других культурах иные системы. И у меня очень мало  клиентов
в этих других культурах, где преобладают другие  верования  и  где  смерть
имеет иное олицетворение.
   - Извините, но я-то  никогда  не  верил  ни  в  Рай,  ни  в  Ад,  ни  в
инкарнации! - воскликнул Нортон.
   - Сознательно - быть может. Однако способны ли вы поручиться за то, что
таится в сокровенных глубинах вашей души? Скажите, вы верите в Добро и Зло
и в свободу выбора?
   Важнейший вопрос! И очень кстати!
   - Оставим меня, - сказал Нортон. - Ребенок... откуда взяться злу в  его
душе? Он  никому  не  причинил  вреда.  Наоборот,  он  -  жертва  недобрых
обстоятельств, созданных  другими...  которые  способны  более  или  менее
сознательно верить в Добро и Зло и свободно выбирать между ними!
   - Верно. Матушка Гея весьма и весьма сожалеет о том, что произошло.  По
досадному  недосмотру  ее  дар  Гавейну  оказался  с  изъяном.  Когда  она
обнаружила свою ошибку, было уже поздно что-либо менять. Матушка Гея не  в
силах преступать собственные законы - она может лишь изредка раздвигать их
рамки... Она неимоверно могуча, но у нее такое невероятное количество дел!
Видя смертного, который за гробом так истово старается стать лучше, нежели
он был при жизни. Зеленая Мать умилилась и захотела  оказать  ему  услугу.
Из-за большой занятости она не до конца вникла во все обстоятельства  дела
- вот и вышел досадный конфуз. Да, инкарнациям  тоже  случается  совершать
ошибки - и даже горшие, чем ошибки смертных.
   - Хорош "конфуз"! Он стоит человеческой жизни! - возмущенно  воскликнул
Нортон.
   - Гавейну будет дан второй шанс, - заявил Танатос. - Гея, сознавая свою
вину, решила компенсировать промах. Она уже переговорила с Клото, одной из
богинь Судьбы, и они пришли к соглашению.
   - Ребенок выздоровеет?
   - Нет, младенец безнадежен. Гавейну будет дарована возможность жениться
вторично, и на этот раз более удачно.
   У Нортона холодок пробежал по спине.
   - Жениться вторично? - переспросил он. - Стало быть,  он  разведется  с
Орлин?
   - Нет.
   - Значит, она родит ему второго ребенка? Не понимаю... Он что -  должен
вторично жениться на Орлин?
   - У Орлин не будет  второго  ребенка.  Большая  часть  зла,  в  котором
повинен  этот  младенец,  именно  в  том  и  состоит,  что  он  -  причина
безвременной смерти собственной матери.
   - Безвременной смерти? - в ужасе переспросил Нортон.
   - Мне горько сообщать это вам, но  таков  неизбежный  ход  вещей.  Быть
может, вам  будет  легче,  если  вы  узнаете  всю  подоплеку  событий.  Вы
непричастны к этой драме. Вся тяжесть вины - на ребенке.
   - Но ребенок ничего дурного не сделал!
   - Ребенок вот-вот умрет. И этим убьет свою мать.
   - Ребенок не выбирал - умирать или жить! Это несправедливо!
   - Если так, то, значит, грех отца лег бременем на невинную  душу  сына.
Не вмешайся Гея, ребенок был бы здоров. У вас, Нортон, отличные гены.
   - Не сомневаюсь, - с горечью отозвался Нортон. -  В  моем  роду  сплошь
здоровяки и долгожители... И все же в этом  перебросе  греха  есть  что-то
нелепое, бесчестное. Ведь отец ребенка как бы я...
   - Я не смею сказать, что система, которой я служу,  идеальна,  -  мягко
возразил Танатос. - Но изменить ничего нельзя. Вы абсолютно ни  в  чем  не
виноваты - ни по отношению к ребенку, ни по отношению  к  его  матери.  Вы
должны понять, что загробная судьба ребенка пока до  конца  неясна,  тогда
как путь матери очевиден - в Рай. Она - чистое, доброе существо. Такой она
была в радости, такой осталась и в горе. Ее безвременная кончина от  тоски
- недобрый поступок по отношению к близким, но сие малое зло  не  повредит
ее запредельной судьбе... Я надеюсь, что полное знание всех  обстоятельств
избавит вас от ненужных страданий. Вы  хороший  человек  и  проживете  всю
жизнь в союзе с Добром, если выйдете с неисковерканной  душой  из  горнила
этого испытания.
   - Как трогательно, что Смерть заботится о моем нравственном комфорте! -
воскликнул Нортон с горькой усмешкой. - Вы объявляете, что мой  ребенок...
то есть ребенок Гавейна должен умереть. Вы  объявляете,  что  моя  любимая
женщина должна умереть. И при этом вы предлагаете мне все понять,  на  все
наплевать, расслабиться и наслаждаться жизнью! Чего ради вы  затеяли  весь
этот разговор? Стоило ли так напрягать себя?
   - Потому что я не  люблю  бессмысленные  страдания,  -  наисерьезнейшим
тоном ответил Танатос. - Смерть есть неизбежность, коей не  дано  избежать
ни единому живому существу.  Я  за  всяким  приду  в  свое  время.  И  это
справедливо, потому что венец праведной жизни - праведная  смерть.  Однако
сами по себе  обстоятельства  смерти  могут  быть  разными.  Я  решительно
предпочитаю не  усугублять  эти  обстоятельства  излишней  жестокостью.  А
значит, не должно  длить  сверх  меры  агонию  умирающего  или,  наоборот,
каким-либо образом укорачивать срок жизни, отпущенный человеку Атропос.
   - Атропос?
   - Это третья из воплощений Судьбы, одной из важнейших инкарнаций. Клото
прядет нить человеческой жизни, Лахесис, так сказать, определяет ее окрас,
ну а Атропос в назначенный час обрезает эту нить. Смерть человека  ложится
тяжким бременем на души тех, кому он был дорог. Поэтому значительная часть
моих забот - не  о  мертвых,  а  о  живых,  таких,  как  вы.  Я  испытываю
сострадание к смертным, потому что им действительно приходится порой очень
и очень нелегко.
   - Сострадание! - насмешливо передразнил Нортон.
   - Да, в это трудно поверить, еще  трудней  это  понять  и  принять,  но
Смерть искренне сочувствует смертным.
   Нортон нашел в себе мужество пристально вглядеться  в  пустые  глазницы
черепа. Что-то подсказывало ему - это жуткое нечто, этот страшный  Танатос
и в самом деле способен  на  сострадание.  Он  пытается  уврачевать  рану,
которую же сам и наносит. В конце концов Танатос лишь  исполнитель  чужой,
неведомой воли... Но эта чужая, неведомая  воля...  нет,  Нортону  она  не
нравится!
   - И это все? - не  без  раздражения  спросил  Нортон.  -  Вы  потратили
столько  своего  драгоценного  времени  на  то,  чтобы  избавить  меня  от
угрызений совести?
   - Разве на это не стоит  потратить  время?  -  возразил  Танатос.  -  А
впрочем, я и секунды не потерял,  потому  что  время  стоит  на  месте.  -
Знакомым жестом он поднял широкий рукав и показал массивные черные часы. -
Я коснулся их - и остановил время,  чтобы  иметь  возможность  без  спешки
побеседовать с вами.
   - Спасибо, - сказал Нортон.
   После всего,  что  произошло,  ему  уже  не  стоило  труда  поверить  в
остановленное время. Он припомнил странную окаменелость  Орлин,  когда  он
вместе с Танатосом покидал комнату, где лежал умирающий младенец. Да и лес
был как зачарованный - ничто  в  нем  не  двигалось,  кроме  них  самих  и
бледного коня. Хоть бы  один  листочек  трепыхнулся,  хоть  бы  одна  тень
шелохнулась! И облака словно вмерзли  в  небо.  За  разговором  Нортон  не
обращал внимания на все это. Теперь же  он  с  ясностью  видел  могущество
сверхъестественных сил.
   - Наверно, удобно иметь такие часики и распоряжаться временем по своему
капризу, - не без иронии заметил он.
   - Ну, у вас есть приспособление покруче, - сказал Танатос.  -  Как  раз
это и стало второй причиной, побудившей меня отложить дела ради встречи  с
вами.
   - Второй причиной? А какая же первая?
   - То, что вы сумели почувствовать и увидеть меня. Очень  немногие  люди
из тех, кого судьба умирающего не затрагивает напрямую, способны  заметить
приближение Смерти.
   - Это так естественно! - с жаром воскликнул Нортон. - Я люблю Орлин.  И
все, что затрагивает ее, близко и моему сердцу!
   - Вы доказали это тем, что увидели меня. А я в свою  очередь  увидел...
ваше кольцо.
   Нортон рассеянно покосился на свою левую руку.
   - А-а, ну да, - сказал он. - Это Жимчик, подарок Орлин.
   - Можно только диву даваться, - заметил Танатос, - какой силы волшебный
заряд вложен в такую фитюльку! Тот, кого вы  называете  "Жимчиком",  имеет
демоническую природу и почти так же стар, как сама Вечность.
   - Но он не принадлежит к силам Тьмы! - горячо возразил Нортон. -  Каким
же образом он может иметь демоническую природу?
   - Демоны, как и люди, бывают разными. Этот демон хороший  -  покуда  он
исправно служит Добру. Большая удача -  иметь  подобного  слугу.  Если  он
действительно подчиняется вам, считайте себя счастливчиком.
   Такой поворот  разговора  оказался  настолько  неожиданным,  что  мысли
Нортона на некоторое время отвлеклись  от  главной,  трагической  темы  их
беседы.
   - Жимчик, - обратился он к кольцу, - скажи мне,  Танатос  действительно
тот, кем он себя называет?
   Жим. Жим. Жим.
   - Значит, тебе нужно сперва проверить это? Каким образом?  Притронуться
к нему?
   Жим.
   - Вы не будете возражать? - спросил Нортон Танатоса.
   Танатос мотнул черепом - дескать, извольте.
   - Приступай, Жимчик.
   Жимчик соскользнул с руки хозяина и  быстро  пополз  в  сторону  черной
фигуры в капюшоне. Танатос сделал  нечто  странное.  Он  потянул  безмясые
костяшки своей левой руки - и снял их. Это оказался просто рисунок  поверх
тонкой перчатки. А под перчаткой была нормальная рука - из плоти и  крови.
Даже с грязью под ногтями.
   Танатос протянул руку в сторону Жимчика, который быстро лизнул ее,  как
будто пробуя на вкус. Затем змейка шустро вернулась  на  безымянный  палец
хозяина. А Танатос тем временем  снова  надел  на  левую  руку  облегающую
перчатку - и его рука опять превратилась в жутковатую конечность скелета.
   Даже теперь, зная секрет и внимательно  приглядываясь,  Нортон  не  мог
различить обман. Он почему-то был уверен, что и  на  ощупь  рука  Танатоса
оказалась бы рукой скелета.
   - Ну так что? - спросил Нортон у Жимчика, когда тот угомонился  на  его
пальце и превратился в кольцо. - Танатос настоящий?
   Жим.
   - И все, что он мне говорит, - правда?
   Жим.
   - Он из числа хороших?
   Жим.
   Этого было достаточно. Жимчику Нортон доверял.
   - Прежде я не очень-то верил в вас  -  просто  был  заинтригован  вашей
таинственной персоной, - простодушно сказал Нортон. - Теперь  я  убедился,
что вы действительно  Танатос...  Я  искренне  благодарен  вам  за  доброе
отношение ко мне... Но все равно попытаюсь спасти Орлин!
   - В этом нет ничего неожиданного  для  меня.  Такова  уж  ваша  натура.
Благодаря таким упрямцам, как вы, мир становится лучше.
   Танатос поднялся с поваленного ствола, на котором они сидели, и  мрачно
протянул руку своему собеседнику.
   Вконец озадаченный Нортон тоже встал и пожал руку Смерти. На ощупь  это
действительно была рука скелета.
   - Морт! - кликнул Танатос своего  коня.  Тот  сразу  же  приблизился  к
хозяину. Танатос и Нортон вскочили на  чудесного  скакуна  и  стремительно
проделали обратный путь - по воздуху и затем сквозь стены небоскреба.
   На этот раз Нортон был более внимателен и заметил окаменелость людей во
всех коридорах и комнатах. Особое впечатление на него произвел один парень
в спортивном зале - время остановилось в тот момент, когда  гимнаст  делал
сальто-мортале. И так и висел в  воздухе,  согнувшись  в  три  погибели  -
лучшее доказательство того, что Танатос и впрямь "заморозил" время!
   И это легким прикосновением  к  циферблату  своих  магических  часов!..
Каким невероятным могуществом обладает инкарнация Смерти,  если  ей,  дабы
просто поболтать со смертным, ничего не стоит  остановить  ход  времени  -
походя, небрежным жестом шахматиста, сделавшего свой ход!
   Наконец конь бледный остановился в апартаментах Гавейна  -  в  комнате,
где умирал младенец. Танатос и Нортон спешились. Орлин,  словно  мраморная
статуя, оставалась в прежней позе - защищая руками ребенка. Танатос  вновь
коснулся циферблата своих часов.
   Напоследок Нортон сказал:
   - Э-э... спасибо... за все...
   Обращенные к Смерти слова благодарности прозвучали довольно неуклюже.
   Нортон нисколько не смирился с бессмысленной жестокостью происходящего.
Однако теперь он по крайней мере не винил во всем Танатоса.
   Ответом на благодарность был торжественный кивок демона в черном.
   Время возобновило свой бег.
   Танатос шагнул к колыбели  и  потянулся  за  ребенком.  Глядя  на  него
округлившимися от ужаса глазами, Орлин пронзительно закричала:
   - Нет! Нет! Прочь, Смерть! Он тебе не достанется!
   Рука Танатоса на мгновение замерла.
   - Крошка страдает, - сказал он. - Я освобожу его от боли.
   - Нет! У нас есть лекарства для облегчения боли!
   Орлин хотела в гневе оттолкнуть Танатоса, но руки ее пронзили  пустоту,
как если бы он был призраком. Это для Нортона он был "плотным"  существом,
но не для нее.
   - Смерть приходит в положенный срок - и срок  пришел,  -  с  печалью  в
голосе возразил Танатос. - Ведь вы не хотите длить его страдания,  правда?
- Тут он стремительно наклонился к ребенку и выхватил его душу из тела - в
руках Смерти мелькнуло что-то прозрачное, неопределенной формы.
   Дыхание младенца пресеклось, личико вдруг обмякло и навеки застыло -  с
таким выражением,  будто  маленький  Гавейн  наконец  испытал  несказанное
облегчение.
   Орлин без сознания рухнула на пол.
   Танатос обернулся к Нортону.
   - Как мне ни жаль, - сказал он, - но это мой долг.
   Он сложил забранную у младенца душу  и  аккуратно  спрятал  ее  в  свою
черную суму. После чего вышел вон, ведя под уздцы своего коня.
   Нортон был сам не свой от горя. С могильным холодом в душе он подхватил
с пола бесчувственное тело Орлин и положил  его  на  диван.  Какой  легкой
оказалась  его  любимая!  Муки  последних  месяцев  до  последней  степени
источили ее здоро