а. Возможно, я изменила сама себе, своим убеждениям, но даже в глубине души я не могла называть Раска иначе как "хозяин". Но думаю, что любая земная женщина, оказавшись в один прекрасный день в далеком, чужом мире, в ошейнике, испытав прикосновение такого человека, признала бы себя самой последней из рабынь.
     Я открыла глаза.
     Луны поднялись над зубчатыми вершинами частокола и продолжали свой неспешный путь по черному ночному небу.
     Горло у меня стягивал узкий невольничий ошейник; и мне было хорошо известно, что несет с собой эта надетая на шею женщины полоска металла. Помню, как безумное количество лет тому назад, в одном из земных мотелей, обнаженная, с клеймом на теле, рассматривая себя в зеркало, я с ужасом предположила: неужели это значит быть рабыней в каком-то варварском мире? И каково это? Теперь я это знала! Ох, как хорошо знала!
     Я застонала от отчаяния и вырвала из земли пучок травы.
     Но почему Раск не послал за мной в этот вечер? Я ему не понравилась? Но я сделала все, все, что могла!
     Луны стояли высоко в ночном небе, пристально вглядываясь в расстилающуюся под ними землю.
     Разметавшись на траве, обнаженная, закованная в цепи, я беспомощно плыла в их холодном мерцающем свете.
     Сердце у меня сжалось от тоски. К горлу подкатили рыдания.
     Ну почему... почему?..
     - Позови меня к себе, Раск из Трева! - застонала я. - Позови! Я хочу быть рядом с тобой, хочу служить тебе!
     Сквозь застилающую мне глаза пелену слез я неотрывно следила за сияющими в черном небе лунами. Их густой желтый свет затопил весь лагерь, и уже хорошо были видны расположенные неподалеку палатки воинов, окрашенные изнутри легким отблеском пылающих жаровен, и остатки догорающих костров, и бревенчатые стены уснувшего барака для рабочих невольниц...
     Я одна не спала в эту жаркую, наполненную тяжелой духотой летнюю ночь, нарушаемую лишь мерным стрекотом насекомых да редкими криками тарное на взлетной площадке.
     Прикованная цепями на вершине небольшого холма, я исполненным безысходной тоски взглядом обводила мирно дремлющий лагерь.
     Я была совсем одна...
     Если бы только не эти цепи, я побежала бы к Раску! Я умоляла бы его подарить мне еще хоть одно прикосновение! Пусть бы он только посмотрел на меня!
     Я потрогала цепи у себя на ногах. Нет, слишком прочны... Я не смогу ни снять их с ноги, ни отсоединить от кольца, прикрепленного к верхушке каменного столба. Слезы брызнули у меня из глаз.
     Я встала на четвереньки и, насколько позволяли кандалы, поползла к шатру Раска. Пусть я хоть на несколько шагов буду ближе к нему!
     Цепь натянулась, и я со стоном опустилась на траву.
     Я перевернулась на спину, и снова мне в глаза устремился свет трех нависших над землей горианских лун - огромных, величественных, волнующих и одновременно безразличных ко всему живому.
     Я почувствовала неодолимую власть над собой этих трех немигающих желтых холодных глаз - пристальных, таинственных, всезнающих. Их взгляд проникал в мое сознание, требовал какого-то ответа.
     Что я могла-одинокая невольница, оставленная на вершине холма в полном распоряжении этих всевластных хозяев ночного горианского неба? Куда мне скрыться от их взгляда, знающего все мои желания, все мои тайные помыслы? Куда мне уйти от себя самой?
     Тоска и отчаяние захлестнули меня с новой силой.
     Я вскочила на ноги. Я выкрикивала проклятия и грозила кулаком этому трехглазому чудовищу. Почему оно мучит меня? Почему не оставит в покое? Почему своим проницательным взглядом увеличивает мои страдания, иссушающие мозг, изматывающие душу? Почему? Почему?..
     Я рвала траву у себя под ногами и швыряла ее в небо. Я кричала и рыдала, раздираемая одиночеством, тоской и переполнявшим меня желанием. Я топала ногами и рвала сковывающие меня цепи. Я потрясала кулаками перед трехоким ликом горианского чудовища и молила его о пощаде.
     Все это напоминало какой-то безумный танец, сотрясавший мое тело помимо моей воли, помимо моего желания. Он изматывал меня, мучил, уносил все силы, все мысли.
     Я упала на землю и залилась слезами.
     Я больше не могла вынести этого томления, этого отчаяния и тоски. Я окинула обезумевшим взглядом уснувший лагерь и вдруг, к своему ужасу, заметила наблюдающую за мной из-за палаток у подножия холма Вьерну, предводительницу женщин-пантер.
     - Ты вертишься и рыдаешь, как брошенная хозяином кейджера, - усмехнулась она и подошла ко мне поближе.
     - Я и есть кейджера, - прошептала я.
     - Не может быть, - возразила Вьерна. - Ведь ты не такая, как остальные девушки. Ты сильная. В твоем сердце нет места обычным женским слабостям!
     Я опустилась перед ней на колени.
     - Сжальтесь надо мной, госпожа, - пробормотала я. Глаза лесной разбойницы смотрели твердо и сурово. Я уронила голову.
     - Я не сильная, - призналась я. - Мое сердце открыто всем женским слабостям. Я такая же, как остальные девушки. Может быть, я даже слабее их...
     - Ты права, Эли-нор, - не без участия заметила предводительница разбойниц. - Иногда требуется такой мужчина, как Раск, чтобы женщина почувствовала себя слабой и беспомощной - осознала себя женщиной.
     - Он дал мне это понимание.
     - Сама я постаралась убить в себе подобную слабость.
     - А я не хочу с ней бороться. Я готова ее признать.
     - Раск просто не оставил тебе выбора, - усмехнулась предводительница разбойниц.
     - Это верно, - согласилась я.
     Раск, мой хозяин, мой повелитель, не оставил мне возможности почувствовать себя кем-то иным, кроме как беспомощным исполнителем его воли.
     - Он покорил тебя, - сказала Вьерна.
     - Да, - ответила я. - Он полностью покорил меня. Я опустила глаза.
     - Сегодня ночью я уезжаю отсюда, - внезапно, без всякого перехода, сказала Вьерна.
     Я изумленно посмотрела на нее.
     Она кивком указала мне на темную фигуру, стоящую на коленях в нескольких ярдах от холма боком ко мне. Руки у девушки были связаны. На шее тускло мерцала в сиянии лун узкая полоска железного ошейника. Из-под длинных черных волос спускался на землю привязанный к ошейнику ремень.
     - Я забираю Талену с собой, - сообщила Вьерна. - Раск из Трева отдал ее мне. Я уведу ее в северные леса.
     - Но она ведь была любимой невольницей Раска! - удивилась я.
     - Нет, - покачала головой предводительница лесных разбойниц
     - А вы сами разве не остаетесь с Раском в качестве его свободной спутницы или боевой соратницы? - спросила я.
     Она только рассмеялась.
     - Нет, мое место - в северных лесах.
     Я кивнула. Мне, кейджере, было трудно понять свободную женщину.
     - Приятно быть покоренной мужчиной? - поинтересовалась Вьерна.
     Я смущенно опустила глаза.
     - Все понятно, - усмехнулась Вьерна; в ее голосе зазвучала не свойственная разбойнице мягкость. - Однажды, много лет назад, в Аре я увидела мужчину и впервые в жизни испугалась, что он, если пожелает, может сделать со мной то же, что сделал с тобой Раск - покорит меня! Никогда прежде я этого не боялась, считала, что это невозможно.
     Не ожидая от нее подобных признаний, я смотрела на нее со всевозрастающим интересом.
     - Я возненавидела этого человека. Я решила, что мы с ним еще потягаемся, посмотрим, кто из нас будет покорен.
     - Как eго о имя? - спросила я.
     - Марленус.
     Я была настолько поражена, что не могла вымолвить ни слова.
     Она кивнула на стоящую у подножия холма связанную девушку.
     - Эта девчонка - приманка для него, - сказала Вьерна. Она еще раз посмотрела на меня и пошла прочь. Пройдя несколько шагов, она обернулась.
     - Прощай, рабыня, - бросила она. - Если я увижу Раска, я скажу ему, что здесь, на этом холме, под светом германских лун стоит прикованная цепями невольница, которая жаждет его прикосновения.
     - Желаю вам удачи, госпожа! - крикнула я ей вслед. - Желаю вам всего хорошего!
     Вьерна не обернулась.
     Она подошла к покорно ожидающей ее девушке, развязала ей ноги, подняла с земли и за привязанный к ее ошейнику ремень повела за собой. Когда они огибали ближайшую палатку, я заметила, что рот девушки заткнут кляпом. У меня не было сомнений, что этой отважной женщине, предводительнице разбойниц, без труда удастся доставить свою пленницу в северные леса.
     Я снова осталась в полном одиночестве, прикованная цепями под безмолвно плывущими над землей огромными германскими лунами.
     Внезапно я ощутила чье-то присутствие. Я вскинула голову и заметила стоящего неподалеку человека.
     Стон вырвался у меня из груди. Я протянула руки и рванулась к нему.
     Раск не стал снимать с меня цепи. Но он утопил меня в своих объятиях и прижал рыдающую от счастья рабыню к теплой сырой земле.
     Близился рассвет. Мы лежали на вершине поросшего травой холма, завернутые в его длинный плащ.
     Внутренним чутьем осознавая, что не вызову его неудовольствия, я робко прикоснулась губами к его щеке и плотнее прижалась к его лежащему у меня под головой плечу. Мне хотелось кричать от счастья и смеяться, не скрывая текущих по щекам слез радости.
     Мы долго лежали молча.
     На траву выпала предутренняя роса и пропитала накрывающий нас плащ. Небо на востоке посветлело, и в сером полумраке уже можно было различить отдельные былинки травы, сгибающиеся под тяжестью тускло мерцающих капель росы.
     Элеонора Бринтон, бывшая жительница Земли, некогда богатая, высокомерная и избалованная девушка с нью-йоркской Парк-авеню, зябко кутаясь под грубым плащом воина, лежала на вершине поросшего травой холма и сладострастно прижималась щекой к плечу горианского разбойника - своего повелителя и полновластного хозяина.
     Я приподняла голову и заглянула в глаза Раску. Он ответил мне долгим, внимательным взглядом.
     - Как получилось, что я так привязался к тебе? - задумчиво сказал он.
     - Я люблю вас, хозяин, - прошептала я. - Люблю!
     - А я тебя презираю, - ответил он.
     Я рассмеялась; слезы снова навернулись мне на глаза.
     - И тем не менее, - продолжал он, - с тех пор как я впервые увидел тебя в невольничьей клетке в Ко-ро-ба, я не мог тебя забыть. Меня неотступно преследовало желание ощутить тебя в своих объятиях.
     - Я - ваша, хозяин, - пробормотала я. - Я полностью принадлежу вам. Полностью и безоговорочно. Я - ваша рабыня. Ваша беспомощная, во всем подвластная рабыня!
     - Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты никогда не сможешь стать обычной рабыней, - возразил мне Раск.
     Я плотнее прижалась к его плечу и обвила рукою широкую грудь.
     Он казался чем-то озадаченным, даже обеспокоенным. Он приподнялся на локте и нежным движением убрал волосы с моего лица.
     - Неужели это возможно, - с удивлением произнес он, - чтобы я, Раск из Трева, мог привязаться к простой рабыне?
     - Я люблю вас, хозяин! - воскликнула я, потянувшись к нему. - Люблю больше всего на свете!
     Он не дал мне прикоснуться губами к своим губам; он отстранился и, улыбаясь, посмотрел на меня сверху вниз.
     - Не будет ли тебе любопытно узнать, почему я никогда не позволял тебе прислуживать мужчинам, как это делали остальные девушки? - спросил Раск.
     - Очень любопытно, - с ответной улыбкой призналась я.
     - Я берег тебя для себя, - признался он. Я рассмеялась.
     - Я старался держаться вдали от тебя как можно дольше. Но когда увидел, как ты танцуешь, я не сдержался.
     Слезы снова потекли у меня по щекам. Я прижалась к нему губами.
     Внезапно его руки легли мне на плечи и отстранили меня.
     - Твой танец выражал такую дерзость, такую гордость и презрительное высокомерие, что я не мог оставить это без ответа.
     Я подняла на него смеющиеся глаза.
     - Во мне больше не осталось ни дерзости, ни высокомерия, хозяин, - прошептала я. - Во мне не осталось даже гордости, не говоря уже о презрении. - Я снова потянулась к нему губами.
     - Что же наполняет тебя теперь? - поинтересовался он.
     - Теперь, - ответила я, - меня наполняет только глубокая покорность моему повелителю. Покорность и осознание моей глубокой, всецелой принадлежности ему, моему хозяину.
     Он посмотрел на меня и усмехнулся.
     Я тоже рассмеялась.
     - А я слышал, что в нашем лагере есть дерзкая рабыня, гордая и непокорная.
     - Ее больше нет, хозяин.
     - Разве ей удалось убежать?
     - Нет, хозяин, убежать ей не удалось.
     - Ее, кажется, звали Эли-нор. Это имя тебе знакомо?
     - Знакомо, хозяин. Ей не удалось убежать. От Раска еще не убежала ни одна невольница.
     На его лице заиграла самодовольная усмешка.
     - Это верно.
     Раск был доволен собой, этот дикарь, это чудовище. Но что говорить: он был прав!
     - Что же с ней произошло? - поинтересовался он.
     - Она стала покорной рабыней.
     - Чьей рабыней?
     - Раска из Трева.
     - Так говоришь, ей все-таки не удалось от него убежать?
     - Не удалось, хозяин!
     - И что - она любит его?
     - Любит, хозяин! - Я потянулась к нему губами. - Любит отчаянно, до самозабвения!
     - Занятные вещи ты рассказываешь, рабыня. Интересно только, откуда тебе самой это известно.
     Голова у меня покоилась у него на локте. Я держала в руках его ладонь и прижималась к ней щекой.
     - Вы позволите мне говорить, хозяин? - продолжала я игру.
     - Говори, - царственным кивком соблаговолил он дать свое высочайшее позволение.
     - Я должна говорить правду?
     - Только правду. Иначе тебя накажут плетьми и заточат в железный ящик. - В его голосе неожиданно зазвучал металл.
     Я была поражена. Внезапно я поняла, что, несмотря на всю игривость прежних фраз, если я сейчас солгу, он, вполне возможно, действительно накажет меня плетьми и, чего доброго, снова бросит в ненавистный мне железный ящик. Он был настоящим горианином - хозяином, повелителем. Я всецело зависела от его милости.
     Но если я до такой степени ощущала себя подвластной ему, то, вероятно, я сама вручила ему право распоряжаться моей свободой, моей жизнью. Я была его собственностью, и у меня не было ни малейшего желания понести наказание от его рук. Единственное, чего мне хотелось, это доставить ему удовольствие.
     Кроме того, я сознавала себя его рабыней, а рабыня обязана говорить правду своему хозяину и не скрывать от него своих чувств.
     Я смело посмотрела ему в глаза.
     - Вам самому хорошо известно, кого любит рабыня Эли-нор, - ответила я.
     - Тогда тем более скажи мне об этом, - настаивал он.
     - Она любит своего хозяина, Раска из Трева!
     - Меня то есть?
     - Вас, хозяин! Конечно, вас!
     - А кто же она такая, эта Эли-нор?
     - Это я, хозяин! Я люблю вас! Люблю!
     Он наклонился и подарил мне легкий поцелуй.
     - Значит, она покорена мною? - старался продлить он удовольствие.
     - Покорена, хозяин! И ждет не дождется, когда вы снова захотите ее покорить.
     Он прижался губами к моим губам в долгом сладостном поцелуе.
     Я застонала. Счастливые слезы покатились у меня по щекам.
     Забрезжил рассвет. Лагерь начал просыпаться. Где-то далеко слышался голос Юты, созывающей своих девушек и дающей им указания на день. Со взлетной площадки доносились крики тарнов. На кухне загремели медными тазами и чашками. Кое-где вспыхнули первые костры.
     - В твоем танце, - заговорил Раск после долгого молчания, - мне показалось, я заметил не только высокомерное презрение, но и кое-что еще.
     - Вы правы, - ответила я, осыпая его поцелуями.
     Теперь и я осознавала, что уже с первых мгновений моего танца на посыпанной песком площадке перед воинами у костра мое тело, не подвластное сознанию, каждой своей клеточкой, каждым движением выражало любовь к моему повелителю, сжигающее меня желание и готовность воспринять его объятия.
     В те секунды, когда я стремилась выплеснуть в своем танце переполнявшую меня ненависть, гордость и презрение, я непроизвольно, подсознательно, не отдавая в том себе отчета, просила моего повелителя подарить мне свою любовь и ласку.
     Он почувствовал это и призвал меня в свой шатер.
     И вот я лежу у него на плече и прислушиваюсь к первым звукам просыпающегося лагеря. Он нежно убирает волосы с моего лица, а я плотнее прижимаюсь к его руке щекой.
     - Тебе пора возвращаться к своей работе, невольница, - говорит он.
     - Да, хозяин, - шепчу я.
     Из кожаной сумки на своем поясе он вытаскивает ключ и открывает замок, удерживающий цепи у меня на ноге.
     Мы поднимаемся с земли, и он набрасывает мне на плечи свой плащ.
     - Иди в барак, - говорит он, - и надень рабочую тунику.
     Я чувствую, как он постепенно отдаляется от меня.
     Я опускаюсь перед ним на колени и протягиваю к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы он надел на них невольничьи цепи. Он стоит надо мной и ласково смотрит на меня.
     - Я у ваших ног, хозяин, - произношу я ритуальную фразу, выражающую чувства покоренной невольницы к своему повелителю.
     - Я вижу, - с нежностью говорит он.
     - Я люблю вас! - кричу я и непроизвольно склоняю голову к его ногам. Слезы ручьем катятся у меня по щекам. - Не продавайте меня, - бормочу я сквозь захлестывающие меня рыдания. - Не продавайте! Оставьте меня для себя! Оставьте навсегда!
     Мне даже страшно себе представить, что меня могут разлучить с этим человеком. Это равносильно тому, что вырвать сердце у меня из груди. Сама мысль о такой возможности приносит мне невыносимые страдания. Меня переполняет безумный страх. Я наконец начинаю понимать весь ужас, всю трагедию невольничьей жизни: каждый неверный шаг может разлучить девушку-невольницу с ее возлюбленным. А что, если я не дала ему всего, на что он рассчитывал?
     - Пожалуйста, не продавайте меня! - просит бедная рабыня. - Я сделаю для вас все, что могу. Я научусь! Я научусь всему! Я сделаю все, что вы пожелаете! Не продавайте меня, хозяин. Я люблю вас! Люблю! - Я стараюсь выдавить из себя слабую улыбку и снова тяну к нему руки, словно для того, чтобы он опутал их цепями. - Я у ваших ног, хозяин! - бормочу я сквозь слезы.
     - Неужели гордая Эли-нор просит, чтобы я оставил ее у себя рабыней? - усмехнулся он.
     - Да, я прошу вас! - кричу я. - Умоляю!
     - Иди работай! - смеется он.
     Я вскакиваю на ноги и снова утопаю в его объятиях. Губы наши сливаются в бесконечно долгом поцелуе.
     - Я люблю вас, хозяин, - шепчу я, чувствуя, как сердце у меня наполняется беспредельной радостью.
     Он тоже не может расстаться со мной. Мы снова опускаемся на траву.
     Плащ уже давно промок от покрывающей землю росы, но ни он, ни я этого не замечаем.
     Он ласково треплет мои волосы, и я плачу от счастья. Как мне хочется, чтобы эти мгновения никогда не кончались!
     Но вот он встает, поднимает меня на ноги и укутывает плащом, чтобы я не продрогла, пока добегу до барака для невольниц.
     Это такая честь для меня, простой рабыни, - вернуться в его плаще! Девушки, я знаю, застонут от зависти, увидев на моих плечах плащ самого Раска!
     Но я не хочу это надевать, не хочу возвращаться в его плаще, потому что всем сразу станет ясно, что он, мой хозяин, столь суровый и требовательный в обычной жизни, отнесся с неожиданной любовью и нежностью к девушке, носящей на шее невольничий ошейник. Что подумают его воины? К тому же у меня на теле стоит столько обличающих клейм... Такая невольница, как я, не достойна ничьей привязанности. Она заслуживает лишь грубости и презрения со стороны своего повелителя. Нет, я не хочу открывать, что мой хозяин отнесся с любовью и нежностью к ничтожной, презренной рабыне!
     Я смеюсь и возвращаю ему плащ.
     - Девушке с ошейником на шее непозволительно носить такое благородное одеяние! - говорю я.
     - Тем более девушке с проколотыми ушами! - подхватывает он.
     - Вот именно, - соглашаюсь я.
     Я целую его на прощание и бегом спускаюсь с холма. Я спешу к своему невольничьему бараку. Я буквально умираю от голода. Ничего, Юта, несомненно, оставит мне что-нибудь от завтрака. Как я ее люблю! И ведь, несмотря ни на что, она, конечно, загрузит меня сег