аким нарядом. Ей было не обязательно проходить по усыпанной песком арене, но тогда кто бы заметил, как она одета? Он слышал возмущенный ропот на зрительских скамьях. Но чего было опасаться этой женщине? Она могла сослаться на то, что вышла проследить, все ли сделано надежно - просто в силу своих обязанностей. Однако какое ей было дело до чужого мнения? Она относилась к нему равнодушно, ибо сама принадлежала к сословию хонестори. Кроме того, он чувствовал, что этой женщине нравится быть объектом внимания, приятно вести себя вызывающе. К чему ей было бояться? Она происходила из знатного рода. Ее мать, которая вынесла приговор, сидела сейчас в ложе мэра и была главной судьей города. Он видел, как мать повернулась к женщине-мэру и что-то сказала ей. Стражники, сопровождающие ее дочь, были облачены в мундиры. Один из них нес веревки, у обоих были дубинки. Он уже знал, что это такое - при помощи дубинок его сейчас свалили
на песок. Такое оружие, и другое, более опасное, было малочисленным на планете, оно могло принадлежать только представителям власти, да и то не всем. Население главным образом находилось во власти двух, не всегда враждующих групп - представителей власти и преступников. Так было заведено на большинстве планет Империи. Производство оружия монополизировали власти Империи. Оружейники, особенно искусные и опытные, были среди первых людей, которых заставили подписать обязательства. Он смотрел, как приближаются трое человек. Песок на арене был рыхлым и глубоким, ноги погружались в него по щиколотку. Женщина была обута в сапоги, и он решил, что она заранее задумала пройтись по арене, еще когда одевалась сегодня утром. Ее присутствие здесь не было незапланированным - она просто проверяла, не случилось ли досадных недосмотров.
     Несомненно, ей хотелось пройтись по арене под взглядами толпы. Он видел, как за идущими тянется цепочка следов, разбивающая гладкий песок - его разровняли, как только пленники были поставлены на колени. Служащие арены будут недовольны, они серьезно относятся к своей работе. Вскоре песок истопчут подошвами, но вначале он должен выглядеть гладким. Стражники и судебный исполнитель, дочь судьи, остановились перед ним. Он поднял голову. Женщина указала на него величественным, предназначенным для толпы жестом.
     - Этому нельзя доверять, - произнесла она. - Свяжите его, и покрепче.
     Он не сомневался, что стражники послушаются приказа. В самом деле, что будет с властью судебного исполнителя, если мужчины перестанут подчиняться ей? Они подчинились. Они привыкли выполнять приказы, не спрашивая, откуда эти приказы взялись, зачем они нужны и какими будут их последствия. На лице женщины застыло надменное выражение. Она выглядела прекрасно. Ее тело казалось прохладным и упругим; черные волосы были стянуты узлом на затылке. Однако при всей ее надменной холодности и суровости он не счел ее совершенно непривлекательной. Он рассматривал эту женщину, наблюдал за ней и изучал ее, еще когда сидел в зале суда под охраной стражников с дубинками - тогда она была одета в мундир. Теперь он видел ее в белой тоге. Тога скрадывала очертания ее фигуры. Он представил, как бы эта женщина выглядела обнаженной. Один из стражников усмехнулся. "Молчать!" - прикрикнула на него судебный исполнитель. Несомненно, зрачки его глаз в эту минуту расширились. Ему уже устраивали такое испытание еще во время суда: к нему привели женщину-заключенную. Его реакцию заметили и учли во время слушания дела. "Свяжите его!" - приказала женщина. Стражники переглянулись, а затем один из них направил на пленника дубинку.
     Пока он лежал на песке, потрясенный и полупарализованный, его руки связали за спиной, обмотав веревкой грудь.
     - Покрепче! - приказала женщина.
     Веревки стянулись туже, их завязали узлом. Затем пленника вновь поставили на колени.
     Женщина рассержено ударила его по щеке. Удар не был болезненным, так как ее рука оказалась слишком слабой, но он жег и унижал. Он не боялся ударов, особенно нанесенных женщиной. Мужчину можно убить, но женщину убивать нельзя. Одним ударом он мог бы сломать ей шею. Женщина злобно смотрела на него. На трибунах послышался смех, и женщина разозлилась. Многие зрители поняли, что пленник осмелился взглянуть на нее, судебного исполнителя, дочь главной судьи, и при этом его зрачки расширились. Чего еще она могла ожидать, появившись в таком одеянии перед человеком, который предпочел проявить "истинное мужество", как говорили на этой планете, а не просить о помиловании или смягчении казни? Он ударил женщину только однажды - Тессу, когда она дала ему пощечину. Он ударил ее по спине. Могла ли Тесса ожидать этого? Вероятно, нет. Тесса с трепетом смотрела на него, отброшенная ударом на пол курятника. Она подползла к его ногам, вымаливая прощение. Он взял Тессу прямо на полу курятника. После этого она встречалась с ним тогда, когда он приказывал.
     С какой яростью смотрела на него дочь судьи! Он отвернулся. Его тело еще было охвачено оцепенением. Трибуны постепенно заполнялись зрителями.
     Веревки, перехватившие его грудь, были сильно стянуты - он знал об этом. Странно, он не чувствовал их, по крайней мере, так, как чувствовал раньше. Ему казалось, что связали кого-то другого. Если так, то он мог бы объяснить странное ощущение от веревок тем, что его истинная сущность находилась глубоко внутри тела, далеко от них. Тело, заключающее в себе органы, было лишь скорлупой, в которой жил истинный "он". Брат Вениамин рассказывал, что в действительности он невидим - тот, кто живет внутри тела, где-то в глубине. Он назывался "коос" - древнее слово, первоначально означающее "дух". Флоон, разумная саламандра из преобладающего мира рептилий Цируса, первым, к удивлению многих, узнал, что коос вечен, что он не появляется и не исчезает, а существует постоянно, где бы он ни находился. Впоследствии возникла идея, что разумные существа не умирают, и эта идея очень польстила самим разумным существам. Тот факт, что сам Флоон умер на электрическом стуле, ничуть не уменьшил число последователей его учения. Прошел слух, что Флоон на самом деле не умер, а позднее появился одновременно на нескольких планетах, вновь проповедуя свое учение. Спустя два поколения после его смерти наставления Флоона были собраны его последователями. В некоторых случаях эти наставления оказывались противоречивыми, но это всегда можно было устранить, подобрав подходящие объяснения. Конечно, некоторые наставления по той или иной причине были отвергнуты или признаны неподлинными. Это сделали те, кто никогда не видел Флоона - существа, которые появились на свет через несколько поколений после его смерти. Брат Вениамин учил, что у лошадей и собак нет кооса. Этому трудно поверить - ведь они ощущают боль, чувствуют и страдают. Их внутренности соответствуют образу их жизни. Затруднение возникало только с разумными существами или некоторыми из них. Вопрос о наличии кооса у морских млекопитающих оставался спорным. Брат Вениамин считал Флоона эманацией Карша, но в Империи существовало немало противников подобной точки зрения. Попытаюсь кратко описать о
сновные принципы этой теории. Существовал сторонник "теории иллюзий" Фингэль, он учил, что поскольку совершенный Карш не знает боли (боль признавалась несовершенной), то значит, Флоон являлся иллюзией, потому что он, вероятно, испытывал боль на электрическом стуле. Некоторые считали Флоона всего лишь мыслящей саламандрой, или саламандроподобным существом - не более того, однако признавали его одаренным и вдохновенным пророком. Большинство верующих не поддержало эту версию. Одни склонялись к тому, что в образе Флоона действительно воплотился Карш или его часть, независимо от того, имели ли оба существа одинаковую природу и от того, какой была эта природа, или же подразумеваются два вида вещества, слитые воедино. Это последнее предположение стало наиболее распространенным - вероятно, в силу своей противоречивости и загадочности. Несмотря на очевидную вербальность, неспособность найти эмпирические доказательства подобных предположений и неумение, не касаясь уже вопросов вероятности, эмпирически различать эти гипотезы, в которых, несомненно, были свои преимущества, многие восприняли эти рассуждения самым серьезным образом и пострадали за свои убеждения, флоонианцы погибали от рук флоонианцев. Неудивительно, что требовался серьезный надзор за различными епархиями и связанной с ними силой...
     Их глаза встретились.
     - Ты мог бы и не оказаться здесь, - сказала женщина. - Ты сам сделал выбор.
     Он отвел глаза. Женщина сказала правду.
     Флоонианцы стали притчей во языцех для нескольких поколений хонестори, большинство которых придерживалось старой веры, построенной на совершенно ребяческой уверенности в исполнении желаний, но вскоре было замечено, что флоонианцы в своих многочисленных сектах представляют собой все более значительную силу. Империя насторожилась. Еще более тревожной оказалась склонность большинства сект флоонианцев отказываться от обрядов, обычаев и традиций Империи. Считая, что в своем уничижении и самобичевании они стоят выше остальных благодаря благословениям Флоона, Флоонианцы общались в основном между собой, отделившись от сограждан. Они уклонялись от военной службы, что ускорило появление армии наемников. Флоонианцы создавали свои благотворительные общества, открывали собственные кладбища. Они неохотно возлагали лавры на алтарь гения Империи, что считалось ни больше, ни меньше, чем проявлением предательства. Целью их жизни было не благосостояние своих сообществ или Империи, а спасение собственных коосов. Во многом может показаться, что феномен флоонианства, который обычно считается более единообразным, чем он был на самом деле, оказался не только случайным, забавным, эгоманиакальным заблуждением, но и опасным, непатриотическим верованием. Конечно, в то время Империя не помышляла о возможности использования флоонианства в своих целях - такое решение пришло позднее. Высокопоставленные чины, флоонианских общин были привлечены к участию в делах Империи и приобрели власть не только в собственных сектах, но и внутри всего государства, дабы привести Империю к процветанию. Позднее флоонианцы стали хорошо осознавать преимущества умеренного отделения от государства. Вскоре откровения Флоона были заново истолкованы, или "переосмыслены"; в частности, последователи веры теперь должны быть не только праведными, но и выполнять свой долг по отношению к Империи, ради ее блага брать в руки оружие, и многое другое.
     Но сейчас, во времена нашего рассказа, флоонианцы еще были изгоями. К ним относились, даже среди низших сословий, среди которых флоонианцы в основном распространяли свое учение, как всего лишь к временно заблуждающимся чудакам.
     Жаль, что мне приходится тратить время на ссылки из истории и религии, но это необходимо, поскольку без них дальнейшее развитие нашего рассказа будет трудно понять, каким бы упрощенным он ни был. Умоляю читателей забыть о своем предубеждении и уделить хоть немного внимания подобным вопросам, какими бы странными они ни казались, какими бы чуждыми здравому уму и нормальным чувствам ни были. Мы затронем эти вопросы совсем неглубоко - ровно настолько, насколько они связаны с нашим повествованием. И еще несколько замечаний: во-первых, хотя многое здесь может показаться странным, забавным и нелепым, в тюремном заключении, судебном приговоре и казни нет ничего нелепого или забавного. Нет ничего забавного и в ужасной смерти, которой подверглось множество разумных существ за свои убеждения. Следует хорошо уяснить, что влиятельные, нещепетильные люди в проведении жестокой "истинной политики" могут воспользоваться подобными убеждениями в собственных целях, как пользуются даже более подходящими, многообещающими, зримыми возможностями - такими, как свойства человеческой натуры. Во-вторых, согласно первому замечанию и нашему рассказу, флоонианство вскоре должно быть принято теми, кто узрел в нем в той или иной мере, на том или ином уровне сознания путь к богатству, славе и власти. Если бы Флоон вновь решил вернуться в цивилизованный мир, вероятно, это утонченное и робкое существо перепугалось бы до смерти, которой оно и было бы подвергнуто, ибо настоящее привело бы его в замешательство. Несомненно, обряды, ритуалы, порядки, правила и иерархия изумили бы Флоона. И пошел бы он своей дорогой, пораженный, качая головой, отвернувшись от мира, удовлетворяясь своими смиренными убеждениями. В-третьих, хотя в Империи считалось нужным преследовать флоонианцев, это никогда не делалось на государственном уровне. Скорее, преследование было нехарактерным, оно противоречило и нарушало общепринятую политику Империи. В самом деле, в Империи почиталась снисходительность ко множеству верований различных планет. Такой порядок изменился поздн
ее, когда флоонианству было позволено процветать в пределах Империи, но при этом общая политика снисходительности стала неприемлемой. Все изменилось. Флоонианцы, сумевшие набрать силу только потому, что их из снисхождения не задушили в зародыше, теперь, оказавшись на высоте положения, отвергли более ненужную снисходительность и ввели постоянное, всемерное преследование, которое ужасало даже имперских военачальников, знаменитых числом своих жертв. И еще, хочу заметить, что будущее флоонианства может оказаться совсем иным - как известно, пристрастия сильных мира меняются. Наш герой и подобные ему могут иметь ко всему вышеупомянутому самое прямое отношение...
     - Не смей смотреть на меня! - приказала женщина.
     - Я не чувствую веревку, - попытался объяснить он.
     - Это потому, что ты парализован током, тупой невежда, - засмеялась она.
     Отвернувшись, женщина с двумя стражниками прошла по арене. Через главные ворота арены она поднялась в ложу мэра на привилегированной трибуне. Там находились почетные места, и самое почетное из них - трон, который в этом городе занимала леди-мэр.
     "Значит, брат Вениамин, уважаемый брат ошибался, - думал пленник. - Я только кажусь где-то внутри тела, потому что мои ощущения изменились. А все потому, что на меня направили эту странную дубинку". Он не мог понять, как его ударили, даже не прикасаясь к нему. На корабле команда рассказывала о таком оружии. Он часто расспрашивал людей с корабля об этой планете, об ее истории и обычаях. Он хотел понять и эту, и другие планеты. Вероятно, он был невежественным крестьянином из деревни близ фестанга, но он не был тупым. Его ум все время оставался деятельным, даже чересчур деятельным. Люди с корабля охотно беседовали с ним, удовлетворяя его стремление к знаниям, удивление, любопытство; и странное дело. - многое из того, что они рассказывали, оказалось верным. Только об устройстве корабля они говорили мало и неохотно - им это не позволялось. Для крестьянина же это было интереснее всего.
     Он увидел, как открываются ворота, и женщина поднимается по ступеням к почетным местам. Стражники остались у входа в ложу, по обеим его сторонам: иногда горожане во время зрелищ пытались передать прошения прямо в руки представителей власти. К тому же не один губернатор или император был убит в цирке - обычно во внутреннем дворике или коридоре, ведущем из ложи на улицу.
     Он наблюдал, как женщина занимает кресло рядом с матерью, верховной судьей, сидящей справа от мэра. Он не считал себя ни невеждой, ни варваром. Он был крестьянином из деревни близ фестанга на одной из планет Империи, где была даже своя столица, Вениция.
     Он всмотрелся в цепочку следов, оставленных женщиной на песке. Она шла по-другому, не так, как мужчины!. На этой планете женственная походка была необычным явлением. Многие женщины пытались изменить свою естественную поступь. Но судебный исполнитель не думала о походке. С трибуны донесся возмущенный ропот женщин, когда она медленно и невозмутимо проследовала в ложу. Она принадлежала к сословию хонестори. Пленник предположил, что эта женщина испытывает смешанные чувства относительно собственного пола. Он задумался, гадая, есть ли планеты, женщины которых не испытывают подобных чувств, а просто принимают себя такими, какие они есть, и радуются этому. Он слышал, что на некоторых планетах все женщины считаются рабынями. Они одеваются для удовольствия мужчин. Их походка, одежда и украшения не вызывают сомнений в их женственности.
     Опять запели трубы, и пленник увидел, как открываются боковые ворота. На арену выбежали карлики. Их было больше, чем пленников; они несли длинные мерные доски, крюки и корзины. Послышалась веселая музыка и одобрительные крики. За карликами появились несколько грузных мужчин с тупыми лицами, на которых были только набедренные повязки. Каждый из них нес барранг - широкий, с острым лезвием длиной до трех футов и футовой ручкой, за которую можно было взяться двумя руками. Вероятно, каждый барранг весил около двенадцати фунтов.
     Крестьянин задвигался. Веревки держали крепко. Их основа глубоко впилась в руки - теперь он это почувствовал. Чувства возвращались к нему задолго до того момента, когда этого можно было ожидать. Он решил оставаться коленопреклоненным - не только ради брата Вениамина и самого себя, но и из пренебрежения к зрителям. Он не обращал внимание на веревки. Неужели эти люди настолько не доверяют ему, что не могут оставить в покое, пока не освободится и не улетит его коос - невиновный и непострадавший? В конце концов, они не могут повредить коос - об этом говорили братья. Но, может быть, кооса у него нет. А если его и вправду нет - что тогда? Что, если он - это всего лишь он сам, а совсем не коос, которого, насколько известно, не видел ни он, ни любой другой? Наверное, они вправе не доверять ему. Но что он может сделать - бежать со связанными руками, пока карлики не настигнут его и не притащат назад на крюках под смех толпы, а грузные воины будут ждать сигнала, покачивая тяжелыми баррангами? Он зашевелился. Веревки были прочными, очень прочными. Вероятно, стражники и судебный исполнитель решили не оставлять ему шансов. Такие веревки способны сдержать даже бешеного кабана, не говоря уже о жертвенном быке - белоснежном, с позолоченными, украшенными бусами рогами - таком, каких умерщвляют жрецы Телнарии.
     Служители с граблями вышли через Ворота мертвых и выстроились у края арены.
     На сегодняшний день было назначено несколько представлений, и большая их часть должна была занять продолжительное время. Кое-где места для зрителей пустовали, хотя цирк был небольшим, в самый раз для провинциального городка. Зрители часто опаздывали, не прочь пропустить начальные церемонии, неизбежные для зрелищ.
     Мужчины, стоящие на арене, вслух начали молиться Флоону, Каршу или святым заступникам. Он не знал молитв Святому Гьядини, да и вряд ли можно было открыто молиться ему - Гьядини придерживался теории эманации, и, значит, был отступником. Кто бы осмелился молиться ему в те времена?
     Программа зрелищ была расписана на целый день: песни и танцы, спортивные состязания, бои животных, корриды, гладиаторские бои, акробатические номера, выступления канатных плясунов, краткие постановки, мифологические сценки и так далее - чтобы заполнить все время до сумерек. Цирк освещался только солнцем. Если какое-либо зрелище планировалось провести вечером, его переносили на меньшую арену, освещенную светильниками. Энергия на планете весьма ценилась, вся она шла на нужды Империи, и пользовались ею строго ограниченно. С другой стороны, существовали надежные неиссякаемые ресурсы - свет звезд, солнца, энергия ветра и приливов, даже такие бесценные богатства, как трава и почва. Все, что находилось под небесами, укрепляло единство и вечность Империи.
     Он еще раз попробовал веревки. Они могли выдержать кабана и жертвенного быка.
     Он заметил, что леди-мэр поднялась с кресла.
     Она, как и судья, сидящая рядом, была одета в плотную, мешковатую одежду, которую крестьянин видел на многих женщинах города. Эта одежда разительно отличалась от белой тоги из кортана, в которую была облачена дочь судьи. Конечно, она была не единственной женщиной в цирке, одетой подобным образом. Крестьянин замечал там и т