она. - Только дайте ему уйти! Пусть он уйдет!
     - Но почему, почему ты это сделала? - закричал я. - Почему?
     - Я люблю его, - рыдая, пробормотала она. - Люблю!
     Я расхохотался.
     - Ты любишь? Ты не можешь любить, - бросил я ей. - Ты ведь Мидис - маленькая, ничтожная, эгоистичная, тщеславная дрянь! Ты не можешь любить никого, кроме себя!
     - Я люблю его, - прошептала она. - Люблю.
     - А меня ты не любишь? - спросил я.
     - Нет, - покачала она головой. - Не люблю.
     - Но ведь я дал тебе так много... всего, - я чувствовал, как слезы подступают у меня к глазам. - И разве я не дал тебе самое большое удовольствие?
     - Да, - ответила она. - Вы дали мне очень многое.
     - А удовольствие? - допытывался я. - Разве ты не получила наивысшего наслаждения?
     - Да, - ответила она, - получила.
     - Тогда почему? - закричала я.
     - Я не люблю вас, - ответила она.
     - Нет, ты любишь! - кричал я. - Любишь!
     - Нет, - сказала она, - не люблю. И никогда не любила.
     Слезы покатились у меня по щекам. Я снова спрятал меч в ножны.
     - Забирай ее, - сказал я Табу. - Она твоя.
     - Я люблю ее, - сказал он.
     - Забирай ее! взорвался я. - И чтоб я тебя больше не видел! Убирайтесь отсюда!
     - Мидис, - хрипло пробормотал Таб.
     Она бросилась к нему, и он обнял ее за плечи. Так он и оставил мою комнату: обнимая девушку и продолжая сжимать в руке забытый, все еще обнаженный меч.
     Я принялся бродить из угла в угол. Затем устало опустился на каменное ложе, устеленное шкурами, и стиснул голову руками.
     Сколько я так просидел - не знаю.
     Внезапно мое внимание привлек донесшийся с порога комнаты легкий шорох.
     Я поднял голову.
     В дверях стояла Телима.
     Я удивленно посмотрел на нее.
     - Ты пришла натирать полы в комнате? - недовольно спросил я.
     Она улыбнулась.
     - Это было сделано раньше, - ответила она, - чтобы вечером я смогла прислуживать на празднестве.
     Мидис больше не принадлежит мне. Она предпочла мне другого. Я потерял ее. Я навсегда потерял ее.
     - Мидис, - повторял я, не в силах остановиться. - Мидис!
     Затем, несколько успокоившись, я встал на ноги и, вытерев лицо краем туники, долго стоял, борясь со сжимающими горло спазмами, уперев невидящий взгляд в стену. Бесцельно походив по комнате, я опустился на покрывающие каменное ложе шкуры и низко опустил голову.
     - Это очень тяжело - любить и не быть любимым, - пробормотал я, обращаясь к Телиме.
     - Я знаю, - прошептала она. Я задумчиво посмотрел на нее. Ее волосы были аккуратно расчесаны.
     - Ты причесана, - заметил я. Она улыбнулась.
     - Одна из кухонных работниц, - ответила она, - нашла сломанный гребень, брошенный Улой.
     - И она разрешила тебе его взять, - заметил я.
     - Мне пришлось выполнить за нее много работы, - сказала Телима, - чтобы она позволила мне в одну из ночей, которую я сама выберу, воспользоваться им.
     - Возможно, эта новая девчонка, - сказал я, - чтобы понравиться этому мальчишке, Фишу, тоже когда-нибудь пожелает им воспользоваться.
     Телима улыбнулась.
     - Тогда ей тоже придется много работать за ту девушку, - ответила она. Я рассмеялся.
     - Иди сюда, - позвал я ее. Она послушно подошла и снова стала передо мной на колени. Я прикоснулся ладонями к ее лицу.
     - И это моя гордая Телима, моя прежняя хозяйка, - сказал я, глядя на нее, босую, стоящую передо мной на коленях, в измятой, заляпанной жирными пятнами тунике посудомойки, со стягивающим ей горло стальным рабским ошейником.
     - Да, мой убар, - прошептала окр,
     - Хозяин, - строго поправил я ее,
     - Хозяин, - послушно повторила она. Я стащил с ее руки золотой браслет и внимательно оглядел его.
     - И как ты посмела, рабыня, - спросил я, - носить его в моем присутствии?
     Она удивленно посмотрела на меня.
     - Я хотела сделать тебе приятное, - прошептала она.
     Я отшвырнул браслет в сторону.
     - Кухонная рабыня, - сказал я. Она низко опустила голову; из глаз у нее закапали слезы. - Ты рассчитываешь добиться моего расположения, - заметил я, - явившись сюда в такую минуту. Она подняла на меня глаза,
     - Нет, - покачала она головой.
     - Но твой трюк не удался.
     Она снова покачала головой.
     Я взял ее за ошейник, вынуждая ee смотреть прямо мне в глаза.
     - Ты достойна своего ошейника, - продолжал я выговаривать ей.
     Ее глаза вспыхнули; в них появилось что-то от прежней Телимы.
     - На тебе тоже ошейник! - ответила она.
     Я сорвал висевшую у меня на шее широкою алую ленту c золотой медалью, на лицевой стороне которой с раздутыми парусами бежал по волнам отчеканенный корабль, и отшвырнул ее в угол комнаты.
     - Ты - дерзкая рабыня! - сказал я. Она не ответила.
     - Ты явилась сюда, чтобы еще больше помучить меня!
     - Нет, нет! - воскликнула она.
     Я поднялся на ноги и толкнул ее на холодный пол.
     - Ты хочешь занять место первой девушки! - закричал я.
     Она медленно поднялась, продолжая смотреть себе под ноги.
     - Нет, - тихо произнесла она, - не для того я пришла сюда в эту ночь.
     - Хочешь стать первой девушкой! - кричал я. - Хочешь, я знаю!
     Внезапно она подняла на меня горящие злобой глаза.
     - Да! - крикнула она. - Хочу! Я хочу стать первой девушкой в этом доме!
     Я расхохотался, услышав от нее самой это признание собственной вины.
     - Ты, рабыня-посудомойка! Стать первой! - смеялся я. - Я сейчас же отправлю тебя на кухню, где тебя хорошенько угостят плетьми!
     Она смотрела на меня со слезами на глазах.
     - А кто будет первой девушкой? - спросила она.
     - Сандра, конечно, - ответил я.
     - Она очень красива, - согласилась Телима.
     - Может быть, ты видела ее танец? - поинтересовался я.
     - Да, - ответила Телима, - она очень, очень красивая.
     - Ты умеешь так танцевать? - спросил я.
     - Нет, - жалобно улыбнулась она.
     - Сандра, кажется, действительно старается во всем мне угодить, - заметил я. - Она хочет мне понравиться.
     Телима заглянула мне в лицо.
     - Я тоже стараюсь тебе понравиться, - прошептала она.
     Я рассмеялся над ней, над гордой Телимой, подвергающей себя таким унижениям.
     - Ты прекрасно научилась пользоваться всеми хитрыми уловками рабыни, - заметил я. Она уронила голову на грудь.
     - Неужели на кухне тебе так не нравится? - продолжал я издеваться.
     Сквозь пелену слез на глазах она обожгла меня гневным взглядом.
     Я отвернулся.
     - Можешь возвращаться на кухню, - бросил я ей.
     Через секунду я почувствовал, что она собирается уходить.
     - Подожди! - окликнул я ее, и она, остановившись у самой двери, обернулась.
     И тут у меня вырвались слова, пришедшие, казалось, откуда-то из самых глубин моего сердца, из тех глубин, о существовании которых я даже не подозревал. Ни разу с тех пор, когда я стоял перед Хо-Хаком на ренсовом острове связанный, на коленях, подобные столь мучительные слова не всплывали в моем сознании.
     - Я так несчастен, - сказал я. - И так одинок.
     У нее снова потекли слезы по щекам.
     - Я тоже одинока, - прошептала она.
     Мы медленно, словно невольно, подошли друг к другу и протянули руки. Наши ладони соприкоснулись. И тут слова, вместе со слезами, потекли сами собой, и мы заговорили разом, перебивая один другого.
     - Я люблю тебя, - пробормотал я.
     - И я люблю тебя, мой убар, - воскликнула она. - Я так давно тебя люблю!

Глава шестнадцатая

ТЕМНОЙ НОЧЬЮ В ПОРТ-КАРЕ

     Я держал в руках милое, любящее существо без стягивающего ее горло ошейника.
     - Убар мой, - прошептала Тешима.
     - Хозяин, - поправил я ее.
     Она укоризненно отшатнулась от меня.
     - Неужели тебе не хотелось бы быть моим убаром, а не хозяином?
     - Хотелось бы, - ответил я, глядя ей в лицо.
     - Ты и тот и другой сразу, - сказала она, снова осыпая меня поцелуями.
     - Убара моя, - бормотал я.
     - Да, - шептала она, - я твоя убара и твоя рабыня.
     - Но ошейника на тебе, кстати, нет, - заметил я.
     - Это хозяин снял его, чтобы ему удобнее было покрывать поцелуями мою шею.
     Я кивнул, соглашаясь, и крепко прижал ее к себе. Она вскрикнула.
     - Что-то не так?
     - Все в порядке, - рассмеялась она.
     Я провел рукой у неe по спине и ощутил под ладонью покрытые корочкой следы от плети кухoнного мастера.
     - Несколько часов назад я доставила неудовольствие своему хозяину, - напомнила она, - и меня наказали плетьми.
     - Ну, извини, - пробормотал я, не найдя ничего более умного. Она рассмеялась.
     - Убар мой, ты иногда бываешь таким глупым, - призналась она. - Я ушла без разрешения, и меня за это, конечно, наказали. Так что все правильно.
     По-своему она была права, но логика ее меня удивляла.
     - Я довольно часто заслуживаю наказания, - поведала она, - но далеко не всегда его получаю. - Она снова рассмеялась.
     Нет, она, конечно, горианка до глубины души. Во мне хотя бы частично продолжал жить землянин. Я крепче прижал к себе Телиму. И ведь никогда, никогда, твердил я себе, ты не сможешь даже всерьез рассматривать вопрос об отправке этой женщины на Землю. Это будет равнoсильно ее убийству. В этой запруженной толпами людей пустыне, с их лицемерным эгоизмoм и бессмысленной жестокостью, она мгновенно зачахнет, завянет, как редкий, прекрасный болотный цветок, вырванный с корнем и втиснутый среди безжизненных камней.
     - Ты все еще расстроен, мой убар? - спросила она.
     - Нет, - ответил я, целуя ее.
     Она ласково провела ладонью у меня по щеке.
     - Не будь таким грустным, - попросила она. Я огляделся и нашел золотой браслет. Поднял его и снова надел ей на руку.
     Она вскочила на ноги, приминая лежащие на полу шкуры, и вскинула вверх левую руку.
     - Я убара! - воскликнула она. - Убара!
     - Обычно, - заметил я, - на убарах надето еще хоть что-нибудь кроме браслета.
     - Даже в постели? - удивилась она.
     - Ну, этого я не знаю, - решил я не уточнять эти тонкости.
     - Я тоже, - призналась она и тут же, окинув меня лукавым взглядом, поспешила утешить: - Ничего, я спрошу об этом новую девушку на кухне.
     - Все ясно: ты просто распутная девка, - с грустью констатировал я, потянувшись к ее лодыжке.
     Она поспешно отступила назад и подбоченилась, царственно попирая брошенные на пол меха.
     - Как смеешь ты, раб, обращаться с подобными словами к своей убаре? - высокомерным тоном вопрошала она.
     - Это я - раб?
     - А кто же?
     Я бросился отыскивать снятый с нее ошейник.
     - Нет, нет! - кричала она, смеясь и утопая в мехах. - Не нужно! Я нащупал ошейник.
     - Ты никогда на меня его не наденешь! - закричала она и умчалась от меня.
     Я, естественно, тут же решил нацепить на нее ошейник и кинулся вдогонку.
     Она, хохоча, носилась по комнате, увертываясь от меня, но в конце концов я все же загнал ее в угол и, прижимая к стене своим телом, защелкнул на ней ошейник. Затем поднял ее на руки, отнес на середину комнаты и снова бросил на шкуры.
     Она дернула за ошейник, словно хотела сорвать его с себя, и раздраженно посмотрела на меня.
     Я сжал ее запястья.
     - Тебе никогда меня не приручить, - процедила она сквозь зубы. Я поцеловал ее.
     - Хотя, может, когда-нибудь тебе это и удастся.
     Я заглушил ее слова следующим поцелуем.
     - Наверное, даже очень скоро, - призналась она, а после очередного поцелуя добавила: - Мне даже страшно, как быстро я сдаюсь.
     Притворившись, будто смех мой приводит ее в ярость, она вдруг начала отчаянно сопротивляться.
     - Но сейчас тебе меня не взять, - бормотала она.
     Я усмехнулся и дал ей возможность самой довести себя до изнеможения, а затем стал осторожно, едва касаясь, трогать ее напряженно извивающееся тело ладонями, губами, покрывать его поцелуями под аккомпанемент ее стонов и сдавленных криков, неторопливо подводя ее к высшему пику наслаждения. И за секунду до этого мгновения, почувствовав ее доведенное до предела мучительное ожидание и готовность выплеснуть наружу переполняющую ее радость и томление, я снял с нее ошейник, чтобы она могла встретить этот момент свободной женщиной.
     - Я люблю тебя, - наконец нашла в себе силы пробормотать она.
     - Я тоже люблю тебя, Телима.
     - Но иногда ты должен любить меня как простую рабыню, - не удержалась она от рекомендаций.
     - Все тебе не так, - посетовал я.
     - Просто каждой женщине нужно, чтобы иногда ее любили как убару, - тоном мудрой наставницы продолжала инструктировать меня Телима, - а иногда как рабыню.
     Я тут же начал воплощать в жизнь только что приобретенные мной знания.
     Потом мы долго лежали в объятиях друг друга.
     - Убар мой, - обратилась ко мне Телима.
     - Да?
     - Почему на празднестве, когда пел слепой певец, ты плакал?
     - Просто так, - ответил я, - без причины. Мы лежали на шкурах рядом, обнявшись и глядя в потолок.
     - Когда-то, несколько лет назад, - вспоминала она, - я уже слышала песню о Тэрле Бристольском.
     - На болотах?
     - Да, певцы иногда посещают и ренсовые острова. Но я слышала песню о Тэрле Бристольском и раньше, еще когда была рабыней в Порт-Каре, в доме моего тогдашнего хозяина.
     Телима всегда была немногословной, вспоминая о времени, когда была рабыней. Я знал, что она ненавидела своего бывшего хозяина, что ей удалось убежать, и чувствовал, что рабство оставило в ее душе глубокий, мучительный след. На болотах я имел несчастье на себе испытать частицу продолжавшей тлеть в ее сердце ненависти. Рана, нанесенная ей прежним владельцем, очевидно, оказалась так глубока, что породила в ней ответное желание поиздеваться над любым другим мужчиной, подвергнуть его унизительным оскорблениям, что делало для нее месть еще более сладкой.
     Странная она женщина.
     Интересно, откуда все же у нее этот золотой браслет? И что самое странное: она, девушка из Богом забытой ренсоводческой общины, оказалась грамотной, сумела прочесть надпись на ошейнике, когда я его на нее надевал.
     Но я снова не заговорил с ней об этих вещах, а наоборот, стал прислушиваться к ее словам.
     - Еще девчонкой, на ренсовом острове, и потом, рабыней в клетке моего хозяина, я часто по ночам лежала без сна и думала об этих песнях и о героях, о которых в них говорится.
     Я отыскал ее руку.
     - Чаще всего я размышляю о Тэрле Бристольском.
     Я продолжал молчать.
     - Как ты думаешь, такой человек где-то есть? - спросила она.
     - Нет, - ответил я.
     - - А раньше разве он не мог существовать?
     Она перекатилась на живот и заглянула мне в лицо. Я все еще лежал на спине, уставившись в потолок.
     - В песнях - мог, - сказал я. - Такие люди могут встречаться только в песнях.
     - А в жизни разве героев не бывает? - рассмеялась она.
     - В жизни - не бывает, - ответил я. Она подавленно замолчала.
     - В жизни есть только человеческие существа, жалкие и ничтожные, - добавил я.
     Долгое время я тоже молчал, остановив на потолке свой невидящий взгляд.
     - Человеческие существа слабы, - наконец, словно откуда-то издалека, донесся мой собственный голос. - Они жадны и эгоистичны, тщеславны и самолюбивы. Они злобны и завистливы, уродливы и достойны лишь презрения, - я посмотрел на нее. - Они продажны и жестоки. Нет, таких героев, как Тэрл Бристольский, на свете нет.
     - На свете есть только золото и меч, - рассмеялась она.
     - И тела женщин, - добавил я.
     - И песни.
     - Да, и песни.
     Она положила голову мне на плечо.
     Мы начали уплывать куда-то в темноту, в тишину и спокойствие.
     Вдруг я различил где-то вдалеке глухие, едва слышные удары большого гонга. Вслед за ними, несмотря на столь ранний час, в доме послышался какой-то шум. Шаги людей по коридорам, их громкие разговоры.
     Я стряхнул с себя остатки сна, сел на постели и стал натягивать на себя одежду.
     Кто-то бежал по коридору, приближаясь к моей комнате.
     - Меч, - сказал я Телиме.
     Она вскочила на ноги и принесла меч, лежавший у стены, куда я отшвырнул его несколько часов назад, когда чуть было не убил ее.
     Я вложил меч в ножны и надел их на пояс. Шаги были совсем рядом, и через секунду в дверь комнаты постучали.
     - Капитан! - услышал я голос Турнока.
     - Войди, - разрешил я.
     Он ворвался в комнату и остановился у порога, с горящими бешенством глазами, в которых отражался отсвет принесенного им факела, и с растрепанными, торчащими во все стороны волосами.
     - Вернулись патрульные корабли, - срывающимся голосом сообщил он. - Объединенная флотилия Тироса и Коса в часе отсюда!
     - Подготовьте мои корабли к отплытию, - приказал я.
     - На это нет времени! - воскликнул он. - Капитаны разбегаются! Все, кто может, спешат оставить Порт-Кар!
     Я хмуро посмотрел на него.
     - Бегите, капитан! - крикнул он. - Бегите!
     - Ты можешь идти, Турнок, - сказал я.
     Он смущенно взглянул на меня, нерешительно потоптался у порога и, вздохнув, вышел из комнаты. Я услышал, как где-то на пути у него испуганно вскрикнула женщина.
     - Забирай свои корабли и людей, которые еще с тобой остались, - помогая мне собираться, бормотала Телима. - Погрузи в них свои сокровища и беги отсюда, мой убар.
     Я окинул ее внимательным взглядом; она была сейчас очень красива.
     - Беги! - воскликнула она. - Пусть Порт-Кар умрет!
     Я подобрал с полу медаль на широкой алой ленте, с отчеканенным на ее лицевой части боевым кораблем в окружении надписи "Совет капитанов Порт-Кара", и положил его в свой кошель.
     - Беги, не теряй времени! - сказала Телима. - Пусть Порт-Кар сгорит! Пусть он умрет!
     - Ты очень красива сейчас, - сказал я ей.
     - Пусть он умрет! - она разрыдалась.
     Шагая по коридору, я еще слышал ее рыдания.
     У меня было странное ощущение, будто я наблюдаю за собой со стороны.
     Я точно знал, что именно буду делать, и понятия не имел, почему я это делаю.
     В центральном зале, где еще недавно пир стоял горой, я неожиданно для себя застал своих офицеров.
     По-моему, они были в полном составе.
     Я посмотрел на их лица: широкоплечего, громадного Турнока, быстрого, всегда спокойного Клинтуса, опытного гребного мастера и многих других. Большинство из этих людей были отъявленными головорезами, грабителями и убийцами. Что же заставило их собраться в этом зале?
     Боковая дверь открылась, и в комнату быстро вошел Таб.
     - Прошу прощения, капитан, - извинился он. - Я занимался проверкой кораблей.
     Мы обменялись оценивающими взглядами. Я улыбнулся.
     - Я счастлив, что под моим началом служат люди столь усердные и старательные, - сказал я.
     - К вашим услугам, капитан, - ответил он.
     - А я как раз отдаю Турноку приказы подготовить корабли к выходу в море, - заметил я.
     - Ваши приказы выполняются еще до того, как вы их отдаете, - расплылся в улыбке Турнок, демонстрируя дырку во рту вместо правого верхнего зуба.
     - Что будем делать? - спросил один из моих капитанов.
     Что им можно было сказать? Если объединенная флотилия Тироса и Коса действительно находится на подступах к Порт-Кару, тогда нам не оставалось ничего, кроме как спасаться бегством или принимать бой. Хотя ни к тому, ни к другому мы не были по-настоящему готовы. Даже если бы я сразу по возвращении в город пустил на это все сокровища, добытые мной во время последнего плавания, мы к настоящему времени не сумели бы подготовить флотилию, способную сравниться по мощи с той, что, очевидно, надвигалась сейчас на нас.
     - Какова, по-твоему, численность флотилии Тироса и Коса? - спросил я Таба.
     - Четыре тысячи судов, - без колебаний ответил он.
     - И сколько из них боевых кораблей?
     - Все.
     Его предположение вполне согласовывалось с докладами моих агентов. Согласно полученным мной сообщениям, флотилия должна была состоять из четырех тысяч двухсот кораблей, две тысячи пятьсот из которых принадлежат Косу и тысяча семьсот - Тиросу. При этом