ебе у меня не появилось.
     - Нет, госпожа, - поспешила заверить я женщину, - я не буду ни лгать, ни воровать!
     - Это хорошо, - кивнула она.
     Я почувствовала некоторое облегчение.
     - Она вся грязная, - поморщился Раcк. - Вымой ее и приведи в порядок.
     - Вы наденете на нее свой ошейник? - поинтересовалась кейджерона.
     Раcк помедлил с ответом и окинул меня оценивающим взглядом. Я вся сжалась и опустила голову.
     - Да, - услышала я его ответ.
     Он развернулся и вместе с остальными направился к центру лагерной стоянки.
     - Пойдем со мной в палатку для женщин, - сказала старшая женщина.
     Я вскочила на ноги и, со связанными за спиной руками, поспешила за ней.

***

     Молодая невольница легким прикосновением пальцев помазала мне за ушами каким-то ароматическим веществом, очень похожим на туалетную воду.
     Солнце уже поднялось. Шел второй день моего пребывания в лагере воина и разбойника Раска из Трева.
     Сегодня на меня должны будут надеть его ошейник.
     Девушки-невольницы расчесывали и укладывали мне волосы, а я стояла на коленях в глубине палатки для женщин и наблюдала за тем, что происходит снаружи.
     День выдался ясным и солнечным. Легкий ветерок перебирал стебли травы и играл отброшенным пологом полотняной палатки.
     Сегодня на Элеонору Бринтон наденут ошейник.
     Ена, старшая среди женщин, кейджерона, быстро ознакомила меня с принятой в Треве нехитрой церемонией получения невольницей ошейника. Она была очень недовольна тем, что я не знаю собственной кастовой принадлежности и не могу назвать местом своего рождения хоть какой-нибудь известный горианский город или село.
     - Но ведь без этого нельзя! - возмущенно заявила она.
     Подумав, я решила местом своего рождения назвать мой родной город, а в качестве полного, данного при рождении имени сообщить свое настоящее имя. Тогда на церемонии принятия невольничьего ошейника меня будут называть мисс Элеонора Бринтон из города Нью-Йорк!
     Я рассмеялась. Интересно, как часто в этом варварском мире будут ко мне обращаться подобным образом? Сейчас прежняя гордая и неприступная мисс Элеонора Бринтон из этого самого города Нью-Йорка казалась мне абсолютно ничем не похожей на ту девушку, которой я в данный момент являлась. Они словно были двумя совершенно разными людьми: одна, богатая и высокомерная, продолжала купаться в роскоши в своем пентхаузе на крыше небоскреба и разъезжать на спортивном "Мазератти", а вторая, бесправная, всеми помыкаемая невольница, готовилась к процедуре надевания на нее железного ошейника.
     Тем не менее суровая действительность говорила мне, что все это не сон, не плод больного воображения,.. что я, Элеонора Бринтон, стою сейчас в этой убогой палатке, затерянной в бескрайних просторах чуждого мне, непонятного мира, жителей которого, очевидно, нисколько не удивляет тот факт, что мой родной город, Нью-Йорк, находится на Земле - планете, название которой ничего не говорит их далекому от подобных мыслей сознанию. Их всецело занимает сейчас процедура надевания на меня ошейника и то, какой город я назову в качестве места своего рождения.

***

     Вчера девушки под руководством Ены меня выкупали, причесали и дали поесть. Пища была очень хорошей: свежий хлеб, кусок жареного мяса, сыр и плоды ларма. Изголодавшись за время своих скитаний, я съела все, что мне предложили. Меня даже угостили глотком изумительно вкусного каланского вина, которого я не пробовала с той ночи, когда разбойницы Вьерны похитили меня по заданию таинственного человека, хозяина мохнатого чудовища.
     Первое время я очень всего боялась, но обращались со мной неплохо. Заводить с девушками какие-либо разговоры я не осмеливалась.
     После того как меня вымыли, причесали и накормили, Ена сказала:
     - В лагере тебе предоставляется полная свобода передвижений.
     Это меня озадачило. Я ожидала, что мне придется сидеть на цепи под тщательным присмотром охранников.
     Ену позабавило мое недоумение.
     - Тебе отсюда все равно не убежать, - рассмеялась она.
     - Да, госпожа, - ответила я и смущенно опустила глаза: мне не хотелось выходить из палатки для женщин.
     Ена догадалась о том, что меня волнует. Она подошла к большому сундуку, откинула крышку и вытащила прямоугольный отрез репсовой материи размером два на четыре фута.
     - Ну-ка, встань, - приказала она. - И подними руки.
     Я поспешно выполнила ее указания, и она ловко обмотала материю у меня вокруг тела, закрепив ее концы большой булавкой.
     - Опусти руки, - сказала она и окинула меня критическим взглядом.
     Я стояла, во всем повинуясь ее приказам.
     - А ты хорошенькая, - заметила она и махнула рукой: - Иди посмотри лагерь
     - Благодарю вас, госпожа! - воскликнула я и выбежала из палатки.
     Лагерь был разбит между несколькими прилегающими друг к другу густо поросшими лесом холмами. Я думаю, сейчас мы находились где-то в северо-западной части владений Ара, у самого подножия Валтайских гop. Это был типичный горианский военный лагерь, хотя и небольшой. Здесь были оборудованы насесты и взлетные площадки для тарнов, отведены места для стирки одежды и приготовления пищи. В лагере находилось не меньше сотни воинов Раска из Трева и около двадцати девушек, довольно хорошеньких, в грубых невольничьих туниках и ошейниках, занимающихся обычными для рабыни повседневными делами - приготовлением пищи, приведением в порядок тарнской сбруи и уборкой территории.
     Трев, насколько мне было известно, находился в состоянии войны сразу с несколькими странами. Для политики горианских государств, с их стремлением к безраздельному господству над крупными территориями и одновременно - к независимости, довольно характерно недоверие и подозрительность как к ближним, так и дальним соседям. Они в любой момент готовы дать отпор агрессору, даже если никакие объективные причины не дают им повода для беспокойства.
     В отличие от затаившихся в ожидании неприятеля крупных городов, Трев руками Раска и подобных ему предводителей разбойничьих формирований вел непрекращающиеся боевые действия. Тарнсмены совершали дерзкие налеты на небольшие селения. Так, например, разбойники Раска совсем недавно уничтожили посевы на полях во владениях Ко-ро-ба и подвергли ограблению несколько торговых караванов, державших путь по коробанским степям.
     Теперь Раcк обосновался во владениях Ара. Он был, несомненно, дерзким разбойником, если решился развязать боевые действия против самого Марленуса - верховного правителя, или убара, Ара, называемого горианами не иначе как Убаром всех убаров.
     Мне нравились запахи военного лагеря и наполнявшие его звуки.
     Я остановилась у квадратной, засыпанной песком площадки и некоторое время с интересом наблюдала за учебным поединком двух воинов. Они сражались на боевых мечах и бились с такой яростью, словно речь между ними шла о жизни и смерти. Какими, подумалось мне, нужно быть храбрыми людьми, чтобы сойтись в таком поединке лицом к лицу с противником, не знающим пощады, чтобы не испугаться направленного в тебя острого клинка, сверкающего в воздухе подобно неуловимой молнии. Нет, я бы так не смогла. Я бы тут же бросила меч и убежала. Чем может быть женщина в руках таких мужчин? Только их невольницей, их добычей!
     На секунду мне снова захотелось оказаться в окружении земных мужчин, большинство из которых на моем месте поступили бы точно так же, как я. Однако постепенно, пока я наблюдала за поединком горианских воинов, это мимолетное желание исчезло. Что-то таившееся в глубине моего сознания, примитивное и необъяснимое, заставляющее меня почувствовать себя беспомощной и ранимой, стало подниматься на поверхность, заглушило желание возвращаться на Землю и породило стремление остаться здесь, на Горе, где есть такие мужчины.
     Внезапно я почувствовала страх. Руки и ноги у меня стали ватными. А что, если эти мужчины сейчас прекратят поединок и прикажут мне прислуживать им? Что они могут от меня потребовать? И чем я, женщина, смогу ответить им, как не полным и безоговорочным повиновением? Когда отдают приказания такие мужчины, что остается делать женщине?
     - Хоу! - крикнул один из воинов, и они немедленно прекратили поединок.
     Я не стала дожидаться, что за этим последует, и поскорее убежала от казавшегося для меня опасным места.
     Мне захотелось поближе осмотреть огораживающий лагерь частокол. Составляющие его колья - которые из-за их толщины скорее можно было назвать бревнами - были футов двадцати высотой; концы их были заострены.
     Я подошла к забору и потрогала колья рукой. Они оказались гладкими и были плотно подогнаны друг к другу. Я запрокинула голову: до заостренных концов кольев не дотянуться, не допрыгнуть. Да, через такую стену мне не перебраться. Я надежно заперта внутри лагеря.
     Я двинулась вдоль стены, обходя примыкающие к ней взлетные площадки для тарнов, и вскоре подошла к воротам. Они также были бревенчатыми, но состояли не из целых бревен, а из двух частей: нижней, представляющей собой открывающиеся створки ворот, и верхней, являющейся продолжением частокола. Ворота были заперты на два толстых, прочных бруса, которые покоились в расположенных по краям двери широких железных скобах и удерживались на месте тяжелыми цепями. На цепях висел замок сложной конструкции.
     Ничего другого ждать, конечно, не приходилось, и, тяжело вздохнув от постигшего меня разочарования, я уже собралась было отойти от забора, когда внезапно заметила снаружи еще одни ворота. Оказалось, что лагерь обнесен двумя стенами частокола. У наружной стены, такой же высокой и прочной, как внутренняя, был насыпан бруствер, чтобы защитникам было удобнее оборонять лагерь от нападения. У внутренней стены бруствера не было.
     Ну еще бы! - разозлилась я. Внешняя стена им нужна, чтобы отражать нападение врагов, а внутренняя, без бруствера - чтобы не дать разбежаться невольницам! Не зря Ена предупреждала, что отсюда не убежишь.
     - Девушкам запрещено прогуливаться возле ворот, - заметил стоящий рядом часовой.
     - Да, хозяин, - пробормотала я и поскорее отошла прочь, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
     Я продолжала идти вдоль внутренней стороны частокола.
     В одном конце я обнаружила крохотную дверь, не больше восемнадцати дюймов высотой, через которую мог с трудом пролезть взрослый человек. Дверь, естественно, также была заперта толстым брусом, удерживаемым тяжелыми цепями. Рядом с дверью стоял часовой.
     Я заметила, что, даже взобравшись на брус и поднявшись на цыпочки, не могу дотянуться до верхнего, заостренного края частокола. Он был так недосягаемо далек от меня!
     Я была пленницей внутри лагеря, настоящей пленницей, хотя вместо потолка у меня над головой синело бездонное небо.
     - Проваливай отсюда! - рявкнул воин у двери, и я поспешно удалилась.
     Ена права: отсюда не убежишь.
     Завтра на меня, Элеонору Бринтон, наденут ошейник!
     Я стала бродить по лагерю. Повсюду были разбиты палатки, разведены костры, у которых расположились мирно беседующие мужчины. Девушки прислуживали им или занимались своими повседневными делами.
     Меня снова захлестнула ненависть к мужчинам. Почему они заставляют нас работать? Почему они сами не готовят себе пищу, не стирают свои туники и не начищают сандалии? Они этого не делают, потому что не хотят. Они заставляют нас, женщин, выполнять за них всю грязную работу. Они помыкают нами, эксплуатируют нас! Как я их всех ненавидела!
     В одном месте на невысокой насыпи я увидела глубоко вкопанный в землю каменный столб, в верхней части которого было прикреплено большое железное кольцо.
     Чуть поодаль я заметила длинный, горизонтально расположенный на двух опорах шест, на каких обычно развешивают мясо для вяления. Однако меня поразило, что в землю как раз под центральной частью шеста был вкопан такой же каменный столб с прикрепленным к нему железным кольцом. Я стала было размышлять о его предназначении, но тут мне на глаза попался стоящий на открытом месте маленький железный ящик, основание которого занимало площадь не больше трех квадратных футов. Высотой ящик был в рост человека. В передней его части находилась железная дверь с двумя прорезями: одной, расположенной вверху, шириной в семь и высотой в полдюйма, и второй - внизу, у самого основания железного ящика - шириной не меньше фута и высотой дюйма в два. С краю двери виднелись два железных засова с отверстиями, предназначенными для навешивания замков.
     "Интересно, - подумала я, продолжая бродить по лагерю, - что можно держать в таком ящике?"
     Неподалеку от забора я заметила длинное бревенчатое строение без окон и с одной-единственной дверью, закрытой на два мощных железных засова. Склад для провизии, решила я.
     Ноги привели меня к центральной части лагеря, и я остановилась у широкого низкого шатра из темно-красной ткани, натянутой на восемь вкопанных в землю шестов. Заглянув за отброшенный полог, я увидела, что внутри шатер отделан тончайшими шелками. Он был довольно низким: лишь в его центральной части человек мог выпрямиться в полный рост.
     На земляном полу шатра, прямо напротив входа, стояла плоская медная жаровня, в которой тлели раскаленные угли. Над жаровней на треноге был установлен небольшой железный бочонок для вина: я слышала, что воины Трева предпочитают пить вино подогретым. Очевидно, и в условиях затерянного в лесах временного лагеря разбойники Раска не хотели отказываться от своих привычек. Мне даже показалось странным, что такие грубые люди, тарнсмены, могут иметь свои маленькие слабости.
     Рассказывают также, что многим из них нравится расчесывать волосы своих невольниц. Горианские земли и живущие в них люди такие странные, так не похожи друг на друга. И все же не думаю, чтобы среди этих диких, свирепых разбойников, держащих в страхе многие города Гора, нашлось бы много любителей насладиться тонким вкусом подогретого вина или получить маленькое удовольствие от такого незатейливого занятия, как расчесывание волос своей девушки.
     Внутри шатер был убран толстыми, на вид очень мягкими коврами из Тора или из Ара - несомненно, добычей из какого-нибудь разграбленного каравана торговцев. С подпирающих шатер шестов на тонких цепях свисали заправленные тарларионовым жиром светильники. Спускались сумерки, и некоторые светильники горели, заливая шатер теплым желтоватым светом.
     Я сразу представила себе, что лежу в этом шатре на мягких коврах, утопая в кружевных подушках, заботливо подложенных под меня рукой моего хозяина, и наблюдаю за тенями, отбрасываемыми на затянутые шелками стены тлеющими в медной жаровне углями.
     Едва ли все это возможно на самом деле. Если я когда-нибудь и окажусь в этом шатре, то только для того, чтобы прислуживать своему возлежащему на подушках хозяину, подносить ему подогретое вино и всячески ублажать его.
     По обеим сторонам шатра стояли огромные, окованные железом сундуки, наполненные, очевидно, награбленным разбойниками добром: всевозможными золотыми и серебряными украшениями, жемчужными ожерельями и усыпанными драгоценными каменьями браслетами, которым предназначено обнимать руки и шеи невольниц, делать их красоту еще более изысканной и утонченной. Да и я сама такой же трофей, как каждая из наполняющих эти сундуки золотых монет или дорогих безделушек. Да, напомнила я себе, я такая же вещь, которую по желанию владельца можно купить, продать или распорядиться по своему усмотрению.
     Мне стало грустно.
     Интересно, есть ли в этих сундуках ненавистные мне колечки для носа и пожелает ли мой хозяин украсить меня подобным образом?
     При одной мысли об этом настроение у меня окончательно упало.
     - Чей это шатер? - поинтересовалась я у проходившей мимо невольницы.
     - Неужели не догадываешься? - фыркнула она. - Конечно, Раска!
     Действительно, догадаться было нетрудно.
     У входа в шатер на траве развалились двое охранников. Они лениво опирались на свои копья и не спускали с меня полусонных глаз.
     Я снова заглянула в шатер. Интересно, а где сам Раcк? Он так до сих пор и не пожелал меня увидеть.
     - Уходи отсюда, - лениво бросил один из охранников.
     Я услышала за спиной мелодичный перезвон колокольчиков и, обернувшись, увидела молодую темноволосую девушку в развевающемся одеянии из тончайшего полупрозрачного алого шелка. На щиколотке левой ноги у девушки был надет узкий золотой ножной браслет с подвязанными к нему крохотными колокольчиками. Девушка бросила на меня изучающий взгляд и быстро скрылась за пологом шатра.
     Разговаривавший со мной охранник сделал вид, будто собирается подняться с земли. Не желая испытывать его терпение, я поскорее отошла от шатра и побежала в палатку для женщин. Спрятавшись за ее толстыми матерчатыми стенами, я опустилась на пол и заплакала.
     Ена, занятая вышиванием на пяльцах нарукавной повязки, которую тарнсмены надевают на спортивных гонках тарнов, оставила работу и подошла ко мне.
     - Что случилось? - участливо поинтересовалась она.
     - Я не хочу быть рабыней! - воскликнула я. - Не хочу!
     Ена обняла меня за плечи.
     - Быть невольницей нелегко, - согласилась она.
     Я выпрямилась и посмотрела ей в глаза.
     - Мужчины такие жестокие! - всхлипнула я.
     - Это верно, - согласилась старшая среди женщин.
     - Я их ненавижу! - рыдала я. - Я их терпеть не могу!
     Она ласково меня поцеловала. Глаза у нее смеялись.
     - Можно мне говорить? - спросила я.
     - Конечно, - ответила она. - В этой палатке ты можешь говорить, когда захочешь.
     Я опустила глаза.
     - Говорят... я слышала... - нерешительно начала я, - что Раcк из Трева очень суровый и требовательный хозяин...
     Ена рассмеялась.
     - Это верно, - сказала она.
     - Еще говорят... что он, как никакой другой мужчина, может унизить и оскорбить женщину...
     - Я не была ни унижена им, ни оскорблена. Хотя, конечно, если он пожелает унизить или оскорбить женщину, я думаю, он сумеет сделать это наилучшим образом.
     - А если девушка позволила себе держаться с ним дерзко и высокомерно?
     - Такая девушка, вне сомнения, будет унижена и наказана. - Ена рассмеялась. - Раcк из Трева покажет ей, что такое настоящая невольничья жизнь.
     Ее слова меня, естественно, нисколько не приободрили.
     Я подняла на Ену заплаканные глаза.
     - Говорят еще, что он использует женщину только один раз, а потом, взяв от нее все, что можно, ставит на ее теле свое клеймо и удаляет от себя.
     - Меня он ласкал довольно часто, - ответила Ена и с усмешкой добавила: - Раcк вовсе не какой-нибудь безумец.
     - Но он поставил на вашем теле свое клеймо? - допытывалась я.
     - Нет, - ответила Ена. - У меня на теле стоит клеймо города Трева. - Она улыбнулась. - Когда Раcк похитил меня, я была свободной женщиной. Естественно, он произвел церемонию моего обращения в рабство и поставил на мне клеймо.
     - Он собственноручно обратил вас в рабство?
     - Да, я признала себя его рабыней. - Она снова рассмеялась. - Сомневаюсь, чтобы рядом с таким мужчиной любая женщина не почувствовала себя невольницей!
     - Только не я! - с уверенностью воскликнула я. Ена рассмеялась.
     - Но если на теле девушки уже стоит клеймо, - продолжала я расспрашивать старшую невольницу, - ее ведь вторично не станут подвергать процедуре клеймения, не правда ли?
     - Обычно нет. Хотя иногда на теле девушки ставят и второе клеймо. В городе Трев такое случается. - Она многозначительно посмотрела на меня. - Чаще всего это клеймо ставится в качестве наказания и предупреждения о том, что с такой невольницей следует держаться настороже.
     Ее слова меня озадачили.
     - А есть еще так называемые обличительные клейма, - продолжала Ена. - Они маленькие, но хорошо заметны. У них довольно много разновидностей. Есть, например, обличительное клеймо для воровки, для лгуньи и для многих других нарушительниц, совершивших преступление или серьезный проступок.
     - Я не лгу и не ворую!
     - Это хорошо.
     - Мне никогда не приходилось видеть