настоящее мужество.
     Мы спустились с крепостной стены.
     - Здесь еще троих поймали, - сообщил подошедший матрос, кивая на мой дом.
     Мы с Самосом, Клинтусом, Турноком, Хо-Ха-ком и многими другими вошли внутрь.
     В центральном зале в окружении арбалетчиков стояли Лисьяк, Клаудиус и Хенрак.
     - Приветствую тебя, Таб, - поздоровался я, входя в зал.
     - Здравствуйте, капитан, - ответил он.
     К этому времени трое девушек, Лума, Вина и Телима, тоже спустились с башни и присоединились к нам.
     Лисьяк, едва завидев меня, вытащил спрятанный в складках одежды кинжал и бросился на меня. Реакция моя была быстрой, а наша стычка короткой. Через минуту он уже лежал на полу, выронив из рук свой шлем, украшенный гребнем из шерсти слила, этим символом принадлежности к Совету капитанов.
     - Я богат, - обратился к нам Клаудиус, поднимая глаза от окровавленного тела своего сообщника. - Я могу заплатить за свое освобождение.
     - Совет капитанов будет решать, как с тобой поступить, - ответил Самос.
     - Сначала этот вопрос буду решать я, - раздался у нас за спиной твердый голос.
     Мы обернулись.
     В дверях с мечом в руке стоял Фиш, мальчишка-раб.
     - Это ты! Ты! - закричал Клаудиус. Самос удивленно посмотрел на юношу и снова повернулся к Клаудиусу.
     - Странно, что ты приходишь в такое волнение при виде обычного раба, тем более мальчишки, - заметил ему Самос.
     Я вспомнил, какая цена была назначена за голову юного убара Генриса Севариуса.
     И вот он стоял перед нами, пусть клейменый, пусть с ошейником и в жалких обносках раба, но все тот же убар, что чувствовалось во всех его движениях и в гордой, царственной посадке головы. Он уже не был мальчиком. Он познал любовь женщины, познал ярость сражения. Он стал мужчиной.
     Клаудиус, сбросив с плеч накидку из шерсти белого морского слина и обнажив спрятанный под ней меч, с громким криком бросился на юношу и со всего размаху нанес ему сокрушительный удар.
     Юноша отбил его, не нанося ответного удара.
     - Как видишь, я не новичок в обращении с мечом, - сказал он. - Поэтому давай сразимся по-настоящему.
     Клаудиус оказался неплохим мечником, но вовсе не блестящим.
     Вскоре Фиш уже склонился над брошенной на пол накидкой из шерсти белого морского слина и вытер об нее измазанное кровью лезвие меча.
     Клаудиус еще мгновение стоял посреди зала, выронив меч и зажимая руками рану на груди, и затем беззвучно упал на каменные плиты.
     - Превосходно, - заметил Самос. - Клаудиус мертв. Причем погиб от руки простого раба. Фиш, мальчишка, рассмеялся.
     - Ну, а этот, - кивнул Хо-Хак на Хенрака, - из ренсоводов. Поэтому он - мой. Хенрак стоял побелевший как мел.
     - На ренсовом острове убили Зекиуса, - сказал, глядя ему в лицо, Хо-Хак. - Это был мой сын.
     - Не прикасайся ко мне! - взвизгнул Хенрак.
     Он бросился.было бежать, но бежать было некуда.
     Хо-Хак неторопливо, с какой-то торжественностью снял с себя оружие и бросил его на пол. Его горло все еще охватывал ошейник, который он носил с тех пор, как был рабом на галерах. С ошейника свисал, позвякивая при каждом его движении, тот же столь знакомый мне обрывок цепи. Непомерно крупные уши Хо-Хака были плотно прижаты к голове.
     - Осторожно! - закричала Лума. - У него нож!
     Хо-Хак медленно приблизился к Хенраку, пригнувшемуся, словно для прыжка, и выставившему перед собой длинный нож.
     Хенрак нанес удар, и Хо-Хак поймал его за запястье. Мощными руками, копившими силу все долгие годы сидения на веслах рабской галеры, Хо-Хак вывернул Хенраку руку, и нож со звоном упал на пол.
     После этого Хо-Хак схватил Хенрака за шиворот и за поясной ремень, поднял его над головой и, кричащего, отчаянно вырывающегося, вынес из зала.
     Мы вышли следом и с удивлением наблюдали, как он скрылся в башне и затем, какое-то время спустя, появился на крепостной сине, все так же неся Хенрака на вытянутых руках над головой. Он подошел к самому краю парапета, к той стороне стены, что была обращена к подходящим вплотную к ней болотам. Здесь он замер на какое-то бесконечно долгое мгновение, четко вырисовываясь на фоне голубого неба, и, размахнувшись, швырнул дико визжащего Хенрака со стены.
     Тарларионов в этой части болот хватало.
     - Стояла поздняя ночь.
     Мы хорошенько подкрепились и выпили, воспользовавшись запасами, принесенными с "Верны" и "Телы".
     Прислуживали нам за столами Вина и Телима, на которых все еще были надеты короткие туники кухонных рабынь. Фиш тоже сидел вместе с нами, и девушки подносили кушанья и ему. Прислуживали нам и Мидис, Тура и Ула, хотя ошейники с них были сняты.
     Когда столы были накрыты и мы утолили первый голод, девушки также сели рядом с нами.
     Мидис старательно отводила от меня глаза. Она была очень красива. Подойдя к Табу, она опустилась рядом с ним на колени.
     - Никогда не думал, - заметил Таб, обнимая ее за плечи, - что могу испытывать хоть какой-то интерес к свободной женщине.
     - В крестьянском хозяйстве, - загудел Турнок, словно оправдываясь за то, что отпустил Туру на свободу, - от свободной женщины толку больше. И работает она лучше.
     В волосы сидящей рядом с ним Туры был вдет цветок талены.
     - Ну а я, - заметил, жуя, Клинтус, - всего лишь бедный рыбак. Иметь рабыню мне не по карману.
     Ула рассмеялась и положила голову ему на плечо.
     - При ваших настроениях, - сказал Самос, обсасывая крылышко вулоса, - приходится только удивляться, как в Порт-Каре могло остаться хоть несколько рабынь.
     Вина и Телима, обе в ошейниках, смеясь, опустили головы.
     - Кстати, а где Сандра? - спросил я у Турнока.
     - Она пряталась в башне, - ответил он. - Мы нашли ее в вашей комнате с сокровищами.
     - Ее там как раз и не хватало, - ядовито заметила Телима.
     - Не будем к ней несправедливы, - сказал я и, снова обращаясь к Турноку, поинтересовался: - И что же вы с ней сделали?
     - Заперли дверь снаружи, - ответил Тур-нок. - Она, конечно, кричала, пыталась выломать дверь, но запоры там крепкие. Не зря же в этой комнате хранят сокровища.
     - Правильно, - согласился я.
     "Пусть посидит там пару дней среди золота и драгоценностей. Ей, наверное, это будет приятно", - подумалось мне. Правда, ей доставило бы гораздо больше удовольствия, если бы в комнате была еще вода и питье, но, думаю, недолгое голодание пойдет ей на пользу.
     - Когда ее выпустишь оттуда, почему бы тебе не запереть ее в клетке для рабов? - поинтересовалась Телима.
     Ну что с нее возьмешь: Телима настоящая горианка.
     - Ты хочешь, чтобы я запер ее в клети для рабов? - спросил я.
     - Да, - ответила она.
     - Почему?
     - Ты сам знаешь, - усмехнулась она.
     - В своих объятиях я нахожу ее настоящей рабыней, - поделился я своими впечатлениями, - покорной и готовой во всем услужить.
     - В твоих объятиях, - опуская глаза, сказала Телима, - я могу быть в гораздо большей степени подходящей рабыней, чем это может когда-либо удаться Сандре.
     - Ну что ж, - согласился я. - Пожалуй, стоит провести между вами соревнование.
     - Очень хорошо, - саркастически ответила Телима. - Будем соревноваться. Мне бояться нечего. Победа будет за мной.
     Я рассмеялся, и Телима ответила мне удивленным взглядом. Я обнял ее за плечи и притянул к себе. Нет, она, конечно, горианка до мозга костей.
     - Через два дня, - сказал я, - когда Сандра выйдет из комнаты с сокровищами, я собираюсь отпустить ее на волю и дать ей золота, чтобы она могла идти, куда захочет, и делать, что ей вздумается.
     В глазах Телимы отражалось полное недоумение.
     - А вот Телиму я не выпущу, - продолжал я.
     Ее глаза были широко открыты. Она попыталась вырваться.
     - Телиму я навсегда оставлю своей рабыней.
     Она рассмеялась и потянулась ко мне губами. Поцелуй получился весьма продолжительным.
     - Моя бывшая хозяйка умеет целоваться, - признался я.
     - Твоя рабыня так рада, что хозяин не считает ее неприятной, - ответила она.
     - А не пора ли отправить кого-нибудь из рабов на кухню? - предложил Фиш.
     - Верно, - заметил я и, обращаясь к нему самому и Вине, распорядился: - А ну-ка, вы оба, рабы, отправляйтесь на кухню, и чтобы до рассвета я вас не видел.
     Фиш поднял Вину на руки и вышел из-за стола.
     В дверном проеме он остановился и под звонкий смех обнимавшей его девушки долго примерялся, как ему лучше пройти в дверь со своей ношей, с той, что некогда была Вивиной, высокородной дамой, которой предназначалось стать убарой Коса и которая сейчас весело болтала ногами, лежа в объятиях Фиша, такого же раба с полоской металла на шее, как и она сама. И все же я искренне сомневаюсь, что Вивина нашла бы более привлекательным для себя ложе убара Коса, нежели девчонка-рабыня Вина - подстилку и покрывало кухонного раба Фиша, выделенные им в доме Боска, капитана из Порт-К ара.
     - Я вижу, ты все еще носишь золотой браслет, - обратился Хо-Хак к Телиме.
     - Да, - ответила она.
     - Именно по нему я и должен был тебя узнать, когда много лет назад ты появилась на болотах, - покачал он головой.
     Его слова озадачили Телиму.
     Самос поставил на стол опустевший кубок.
     - Как обстоит положение дел в городе? - спросил он у Таба.
     Выражение лица у того стало серьезным.
     - Убары Силиус Максимус и Этеокль вместе со своими людьми уже оставили город. Имение Генриса Севариуса также брошено беглецами.
     Здание городского Совета хотя и пострадало, но не разрушено. Город, как мне кажется, удалось спасти. Через четыре-пять дней флотилия уже будет здесь.
     - Значит, - подытожил Самос, - Домашний Камень Порт-Кара в безопасности. Он поднял кубок. Мы выпили.
     - Уже поздно, - заметил Таб, - и если мой капитан не возражает, я бы хотел удалиться.
     - Пожалуйста, - разрешил я. Он коротко кивнул и вместе с Мидис вышел из зала.
     - Не думаю, чтобы для ренсоводов было разумным надолго задерживаться в Порт-Каре, - вступил в разговор Хо-Хак. - Думаю, нам лучше уйти из города под покровом ночи.
     - Еще раз спасибо вам и вашим людям, - поблагодарил я его.
     - Ренсоводческие общины, образовавшие, кстати, конфедерацию, - всегда в твоем распоряжении, - ответил Хо-Хак.
     - Спасибо, Хо-Хак.
     - Мы перед тобой в неоплатном долгу, - продолжал Хо-Хак, - и за то, что ты спас наших людей от налетчиков из Порт-Кара, и за то, что подружил нас с длинным луком.
     - Этот долг уже оплачен, - заверил я его.
     - Значит, у нас больше нет долгов друг перед другом?
     - Нет, Хо-Хак.
     - Тогда будем друзьями, - сказал он, протягивая руку.
     Мы обменялись рукопожатиями.
     - Знай, что на болотах у тебя есть друзья.
     - Спасибо.
     Хо-Хак попрощался с остальными и поднялся из-за стола. Его мощная широкоплечая фигура бывшего гребца на галерах заняла добрую половину дверного проема. Даже здесь, в зале, был слышен его громкий голос, когда он собирал во дворе своих людей.
     - С вашего позволения, капитан, - откланялись Клинтус и Турнок. - Уже поздно.
     - Спокойной ночи, друзья, - пожелал я.
     - Спокойной ночи, - ответили они. Теперь за столом остались только я, Телима и Самос. Огромный зал опустел.
     - Скоро утро, - заметил Самос.
     - Да, до рассвета час, не больше, - согласился я.
     - Давайте набросим плащи и поднимемся на башню, - предложил Самос.
     Мы отыскали плащи, вышли из дома, пересекли внутренний двор и по узким ступеням поднялись на башню.
     Отсюда нам видны были матросы с "Верны" и "Телы", выставленные Табом на посты. Большие морские ворота, перекрывающие канал, ведущий в город, сейчас были закрыты. Ренсоводы спускались по веревкам с крепостной стены, выходящей к дельте реки, и рассаживались по своим легким, сплетенным из тростника лодкам.
     Последним со стены спускался Хо-Хак. Мы подняли руки. Он тоже махнул рукой на прощание и исчез за краем стены.
     Болота отливали тусклым светом в неярком предутреннем сиянии трех горианских лун.
     Телима посмотрела на Самоса.
     - Значит, мне было позволено убежать из вашего дома, - сказала она.
     - Да, - подтвердил Самос. - И тебе было позволено взять этот золотой браслет, чтобы Хо-Хак и его люди смогли узнать тебя по нему на болотах.
     - Я встретила их очень скоро.
     - Они ждали тебя.
     - Я не понимаю, - призналась Телима.
     - У меня были насчет тебя кое-какие соображения, - задумчиво произнес Самос. - Поэтому я и купил тебя, еще когда ты была ребенком.
     - Bы воспитывали меня как свою собственную дочь, - с волнением произнесла Телима. - И вот, когда мне исполнилось семнадцать...
     - Да, - перебил ее Самос, - с тобой обращались с крайней жестокостью, как с настоящей рабыней, и затем, через несколько лет, позволили бежать.
     - Но почему? - воскликнула она. - Почему?
     - Самос, - включился я в их беседу, - это от тебя несколько месяцев назад на заседании Совета капитанов я получил записку, где говорилось о необходимости увидеться и поговорить?
     - От меня.
     - Почему же ты отказался, когда я у тебя об этом спросил?
     - Подвалы здания городского Совета капитанов показались мне неподходящим местом для обсуждения дел Царствующих Жрецов.
     - Царствующих Жрецов? - с замирающим сердцем пробормотала Телима. Я рассмеялся.
     - Место действительно не совсем подходящее, - признался я. - Но ведь когда записка была отправлена, тебя еще даже не было в городе.
     - Верно, - согласился Самос. - Я надеялся, что в случае отказа эта простая уловка поможет мне отрицать связь между этой запиской и мной самим, ее отправившим.
     - Впоследствии ты никогда не пытался снова установить со мной контакт, - заметил я.
     - Ты не был к этому готов. Да и Порт-Кар нуждался в твоем присутствии.
     - Значит, ты состоишь на службе у Царствующих Жрецов, - задумчиво произнес я,
     - Да, - согласился он.
     - И именно поэтому ты пришел на помощь тому, кто некогда тоже был у них на службе.
     - Не только. Ты многое сделал для моего города. Именно благодаря тебе у Порт-Кара есть теперь свой Домашний Камень.
     - Это имеет для тебя такое значение? - с удивлением спросил я у этого хищного, жестокого, бесчувственного ларла в облике человека, работорговца и убийцы.
     - Конечно, - ответил он.
     Мы отвели взгляды друг от друга.
     В тающем свете горианских лун, серебрящемся на серой поверхности болот, беззвучно скользили по воде легкие суденышки ренсоводов, исчезающие в чернеющих вдали зарослях тростника.
     - Возвращайся на службу к Царствующим Жрецам, - глядя мне в лицо, предложил Самос. Я старательно отводил глаза.
     - Не могу. Я этого недостоин.
     - В душе каждого человека, будь то мужчина или женщина, есть зачатки трусости и жестокости, злобы и эгоизма, самолюбия и коварства, - всего того мерзкого и уродливого, что мы таим от всех окружающих, а зачастую и от самих себя.
     Мы с Телимой удивленно посмотрели на него.
     Самос не без некоторой нежности, совершенно для него неожиданной, положил одну руку на плечо мне, а вторую - на плечо Телиме.
     - Человеческое существо, - продолжал он, - это хаотическое переплетение подлости и благородства, ненависти и любви, великодушия и эгоизма - всего того, что достойно величайшего презрения и не менее великого восхищения. В основе всех его поступков лежат мотивы высокие и низкие. Все это старые истины, но мало кто их понимает по-настоящему.
     Я снова взглянул на болота.
     - Значит, меня вовсе не случайно перехватили на болотах, на пути к Порт-Кару.
     - Это не было случайностью.
     - Хо-Хак тоже состоит на службе у Царствующих Жрецов?
     - Он об этом не знает. Но много лет назад, когда он бежал с галер и вынужден был скрываться, я спрятал его у себя в доме, а позже помог ему добраться до болот. Поэтому с тех пор он иногда оказывает мне небольшие услуги.
     - И что ты сказал Хо-Хаку насчет меня?
     - Что мне стало известно о том, что вскоре один из жителей Порт-Кара будет проплывать по болотам.
     - И это все?
     - Ну, за исключением того, что им следует выставить Телиму приманкой для твоей поимки.
     - Ренсоводы ненавидят людей из Порт-Кара.
     - Да, - согласился Самос.
     - Они могли убить меня.
     - Да, определенный риск у меня, конечно, был.
     - Ты с такой легкостью играешь судьбами людей, - заметил я.
     - На карту поставлены судьбы миров, капитан, - возразил Самос. Я кивнул.
     - Миску, Царствующему Жрецу, что-нибудь об этом известно? - спросил я.
     - Нет, - покачал головой Самос. - Он бы этого не допустил. Но Жрецы, со всей их мудростью и проницательностью, слишком мало знают о людях. - Он тоже бросил взгляд на болота. - Есть люди, которые выступают связующим звеном между Царствующими Жрецами и человеком, координируют их действия, служа тем самым общему делу борьбы с Другими.
     - А кто это - "Другие"? - спросила Телима.
     - Не вмешивайся в разговор мужчин, - оборвал ее Самос.
     Телима обиженно насупилась.
     - Когда-нибудь я тебе все объясню, - пообещал я.
     Самос держался вежливо, но, как ни крути, он оставался рабовладельцем.
     - Мы предвидели, - продолжал он, - что твоя человеческая сущность возобладает над перспективой бессмысленной смерти на болотах, заставит тебя пресмыкаться и униженно молить о сохранении тебе жизни.
     Сердце мое разрывалось от боли.
     - Bcе так и было, - пробормотал я.
     - Как говорят воины, ты предпочел позорный ошейник свободе умереть с честью.
     У меня на глаза навернулись слезы.
     - Я обесчестил свой меч, свой город. Я предал все, чему был верен!
     - Ты познал себя, познал свою человеческую сущность.
     - Я предал свои принципы! - воскликнул я.
     - Именно в такие моменты человек учится понимать, что окружающую его реальность, правду жизни нельзя разложить по полочкам. Она слишком сложна и многообразна, чтобы из нее можно было вывести собственные принципы.
     Я внимательно посмотрел на него.
     - Мы знали, что если ты не будешь убит, ты станешь рабом. Имелась у нас и кандидатура на роль твоего учителя, который сам прошел через всю жестокость и унижения рабства и горел желанием продемонстрировать тебе, воину, мужчине, все его прелести - тебе, человеку, которому предназначалось действовать в этом средоточии человеческих пороков, в Порт-Каре.
     Телима грустно уронила голову.
     - Вы хорошо подготовили меня для этой роли, Самос, - пробормотала она.
     - Нет, Самос, - покачал я головой, - я не могу больше находиться на службе Царствующих Жрецов. Вы перестарались, и я перестарался, выполняя вашу задачу. Как человек, я полностью уничтожен. Я потерял себя, потерял все, чем я был, все, что имел.
     Телима уткнулась лицом мне в грудь.
     - Ты тоже считаешь, что этот человек уничтожен? - спросил у нее Самос. - Что он потерял себя?
     - Нет, - ответила девушка, - мой убар не уничтожен. Он не потерял себя.
     Я с благодарностью потрепал ее по плечу.
     - Многое из того, что я позволял себе, было непростительно, - сказал я.
     - Так поступает каждый из нас, - рассмеялся Самос. - Или поступил бы, или мог бы поступить: все зависит от обстоятельств, с которыми ему пришлось - или не пришлось - столкнуться на своем пути.
     - Если кто и был уничтожен, - едва слышно пробормотала Телима, - то это я.
     Во взгляде Самоса появилась не свойственная ему теплота.
     - Ты пошла за ним даже в Порт-Кар, - заметил он.
     - Я люблю его, - ответила Телима. Я крепче прижал ее к себе.
     - Значит, ни один из вас не был ни уничтожен, ни потерян для себя самого, - усмехнулся Самос. - Вы - люди, и вам присуще все человеческое.
     - Даже слишком, - уточнил я.
     - В борьбе с Другими нельзя не быть человечным, - заметил он.
     Услышать от Самоса нечто подобное? Я не верил собственным ушам.
     - Вы оба узнали себя лучше, чем прежде, - продолжал он, - и это знание поможет вам глубже понять остальных - их силу и их слабости.
     - Скоро рассвет, - словно отвечая собствен