с трибун.
     - Только коос и Флоон превыше всего! - не унимался флоонианец.
     - Покайся!
     - Молись Флоону! - взывал третий. - Прощение Флоона даруется всем, кто его просит!
     - Смирись! Прими смерть достойно! Флоон защитит тебя!
     - Встань на колени и вручи коос Флоону! - вопил кто-то еще.
     - Прекратите! - бушевала толпа.
     Однако крестьянин прошел мимо коленопреклоненных флоонианцев, которых оставалось еще человек пятнадцать, как будто не слыша их призывы.
     - Слава! - провозгласили оба гладиатора, стоя лицами к почетной ложе и подняв мечи.
     - Слава императору, Империи, всем губернаторам и префектам, которые служат ей!
     Леди-мэр, облеченная властью женщина, подняла маленькую, затянутую в перчатку руку, принимая салют.
     Второй частью салюта была древняя фраза, уходящая корнями в начальные годы Империи - когда республика распалась вследствие третьей гражданской войны и ее место заняла Империя и ее могущество. Для пущего сходства я буду пользоваться обычным приветствием - оно много раз встретится в нашем повествовании. Именно оно, на мой взгляд, соответствует салюту, отданному на маленькой арене Тереннии, тому, который отдавался по всей Телнарианской Империи:
     - Идущие на смерть приветствуют вас!
     (Как понимаете, в подобных обстоятельствах было возможно проявление возвышенных чувств).
     Вопль ужаса вместо приветствия поднялся в толпе, ибо крестьянин стремительно развернулся и разрубил пополам гладиатора, стоящего слева, и верхняя часть его торса вместе с головой откатилась к барьеру. Он выбрал этого гладиатора по двум причинам: во-первых, крестьянин был правшой и значит мог орудовать мечом с левой стороны от себя, а во-вторых, что даже более важно, стоящий справа гладиатор тоже был правшой, и его меч находился далеко от крестьянина. К тому времени, как второй гладиатор повернулся, крестьянин уже занял оборонительную позицию и начал отступать спиной к центру арены. Он не сомневался в умении профессионального бойца и не желал схватиться с ним прямо перед почетной ложей.
     Гладиатор немедленно бросился в сторону, прикрываясь щитом - подействовала выработанная реакция. Он среагировал быстрее, чем понял, что произошло. Его движение напоминало прыжок в сторону от внезапно появившейся змеи отдергивание руки от огня - движение, не требующее обдумывания.
     Гладиатор не стал преследовать противника, он стоял, тяжело дыша. Только сейчас он понял, что случилось - его товарищ убит.
     Сам по себе этот удар нанесенный чуть выше, в голову, мог бы вывести противника из строя. Это был чудовищный, нечеловеческий удар, будто нанесенный орудием с колесницы, какие использовались для поддержания порядка на дальних планетах Империи.
     Гладиатор был ошеломлен. Он смотрел на перерубленный труп, на голову в шлеме.
     - Кортас! - внезапно закричал он. - Кортас! - И упал на колени в песок. Его охватил шок.
     Вдвоем они тренировались в одной школе, вместе жили, часто сиживали за общим столом. Им приходилось сражаться - бок о бок или спиной к спине. У мужчин в такого рода школах часто возникает теплая, почти братская привязанность, хотя, конечно, при необходимости они способны драться друг с другом до полной победы.
     - Убей! Убей его! - кричали зрители.
     Гладиатор медленно поднялся на ноги и взглянул на крестьянина. Тот стоял близ трупов викота и охотников.
     - Убей! - орала толпа.
     Мэр, судья и ее дочь встали, как и другие зрители. Дочь судьи казалась взволнованной, она прижала руку к груди.
     - Подожди меня! - сказал гладиатор, и его голос разнесся над ареной. - Не заставляй гоняться за тобой!
     Крестьянин стоял неподвижно, казалось готовый выполнить требование бойца.
     - Убей его!
     Гладиатор приближался, осторожно ступая по песку.
     - Стой не двигаясь, - приказал он. - Все будет сделано быстро.
     - Встань на колени! - закричал последователь Флоона.
     - Не сопротивляйся! - советовал другой.
     - Флоон защитит тебя! - настаивал третий. - Ты уже сделал достаточно зла! Молись Флоону - теперь самое время для этого!
     Весь в напряжении гладиатор в черной набедренной повязке, в шлеме с железным гребнем, в темных поножах, с черным щитом и коротким, обоюдоострым мечом прошел мимо коленопреклоненных флоонианцев, отталкивая их с дороги.
     С другой стороны приближался вожак скопцов - он вынырнул откуда-то от барьера и теперь нес барранг. Карлики сбились в кучу у Ворот мертвых, еще запертых изнутри.
     - Стой, где стоишь, - повторил гладиатор.
     На его лицо падала тень от шлема.
     Крестьянин внезапно наклонился и схватил неразрезанную сеть, принесенную на арену первым охотником - тем, чье копье сломалось под ударом барранга и чья рука до плеча была отсечена вторым взмахом.
     Сеть, как темное облако, взлетела над гладиатором. Она была большой - достаточно большой, чтобы вместить викота. Она плавно опустилась, и гладиатор злобно выругался. Воткнув барранг в песок, крестьянин стянул сеть вокруг барахтающегося в ней врага и подтащил его поближе к баррангу. Гладиатор бился в веревках, рубя их мечом. Меч выскользнул в ячейку и упал. Гладиатор крутился в путанице сети, пытаясь поднять меч. Крестьянин потянулся за баррангом. Неподалеку лежал викот и двое охотников, а рядом с ними валялось копье. Гладиатор с трудом поднялся на ноги. Он находился между крестьянином и баррангом, ручка которого вместе с третью лезвия торчала над песком. Гладиатор попытался стянуть с себя сеть, оступился и упал на колено, но тут же вскочил. Веревки сети лопались под лезвием его меча. Крестьянин тянулся к баррангу. Меч блеснул, рассекая плоть, и крестьянин почувствовал, как по его руке потекла кровь. Оглянувшись, он заметил, что к нему спешит вожак скопцов с баррангом в руке. Толпа вопила. Крестьянин избежал второго удара. Потянув сеть, он сбил плененного врага с ног. Ухватившись за обломок копья, он занес его над головой и через мгновение оно пронзило тело гладиатора, воткнувшись в песок - такова была сила крестьянина. Наконец-то он смог свободно дотянуться до барранга. Скопец в нерешительности остановился, вздрогнул, бросил свой барранг и помчался прочь. Крестьянин кинулся за ним, и не успел скопец сделать несколько шагов, как его правая ступня оказалась отсеченной по щиколотку. Крестьянин догонял корчащегося и вопящего врага, описывая круги и возвращаясь к центру арены, туда, где лежал викот, двое охотников и опутанный сетью гладиатор - мертвый, пригвожденный к песку острием копья. Следы скопца были необычными - борозды от левой ноги и яркие пятна, похожие на кровавые печати, от правой. Застыв посреди арены, рядом с трупами, скопец жал обо поднял руки. Но крестьянин вонзил барранг точно в низ его живота, и скопец упал на колени. Сверкая на солнце, из живота выползли кольца кишок. Скопец вздрогнул, пытаясь
зажать рану руками. Крестьянин безжалостно отсек ему голову, поднял ее за волосы и швырнул на труп. На руках крестьянина смешалась кровь из его собственной раны и из шеи скопца. Он медленно повернулся, оглядывая трибуны. Вновь схватив голову врага, он поднял ее, протягивая в сторону почетной ложи, а потом просто уронил на песок.
     Зрители молчали.
     Крестьянин стоял, обливаясь кровью. Внезапно он почувствовал, как припекает солнце. В маленьких цирках провинциальных городов редко использовали огромные тенты, плещущиеся на ветру, будто паруса, растянутые на веревках над ареной. Еще раз он вспомнил о ране на руке, обмакнул палец в кровь и попробовал ее на вкус. Он взглянул вниз, на тело скопца у своих ног. Вокруг него виднелись пятна крови - скопцов, карликов, флоонианцев. Теперь среди них была и кровь самого крестьянина. Он взглянул на труп гладиатора, из груди которого торчал двухфутовый обломок копья. Гладиатор и его друг были умелыми и опытными бойцами. Сам же он был всего лишь невежественным деревенским юнцом - правда, рослым и сильным, обладающим живым умом. Он не сомневался, что гладиаторы не смогли бы одолеть его в любом бою. Последователи Флоона, все пятнадцать, еще стояли на коленях в песке. Вокруг лежали трупы. Карлики, которые бежали вместе со служителями через ворота мертвых, с жадным любопытством смотрели с трибун. Крестьянин думал, открыты ли ворота. Неподалеку лежал труп охотника с отсеченной рукой. Рука валялась рядом на песке. Песок вокруг трупов пропитался кровью, его требовалось разровнять. Здесь же копошились муравьи. Крестьянин видел, как одни спешат к трупам, другие возвращаются в муравейник с крохотной лакомой ношей. Только теперь крестьянин понял, насколько к месту были здесь эти существа - раньше их присутствие вызывало у него удивление. Кто же мог знать, что крохотные частицы трупов зарыты в песке, разровненном граблями, среди песчинок? Несомненно, здесь, внизу, имелись туннели и галереи, маленькие общины и целые цивилизации, о которых не подозревали даже служители цирка. Другой охотник - тот, что еще был жив после первого удара барранга - лежал с торчащими из тела пятью отравленными дротиками. Теперь он уже был мертв. По его коже расплылись багровые потеки. Дротики были отравлены - крестьянин заподозрил это, как только заметил засохшую мазь на наконечниках. Яд ушел в безволосое тело охотника, а предназначался он для викота. По п
оведению зверя было ясно, что его чем-то одурманили. Однако зрители ничего не замечали, не отрывая взглядов от охотников, лишь те поднимали копья.
     Солнце неимоверно палило.
     Он увидел, что ворота почетной трибуны открылись, и из них появилось несколько стражников. Точнее десять, и каждый нес электрическую дубинку.
     Крестьянин вновь взглянул на викота. Несчастный зверь показался ему очень красивым. Стражники приближались. Они остановились в нескольких ярдах от крестьянина, оставаясь вне досягаемости его барранга. Крестьянин смотрел на них исподлобья, потом отшвырнул барранг. Стражники подняли дубинки. Он отер лоб правой ладонью, сплюнул в песок и в упор взглянул на них.
     Призрачное облако электрического поля внезапно нарушило воздух, подобно волне, искажая восприятие, окутывая крестьянина. Он вздрогнул, охваченный кольцом парализующего тока. Он не мог двигаться, тело не слушалось его. Он грузно осел в песок.
     Спустя минуту он услышал, как кто-то спросил:
     - Он еще жив?
     Человек склонился над ним, приложил ладонь к шее.
     - Да, - ответил другой голос.
     Крестьянин открыл глаза. Он увидел, что на него вновь направили дубинку, но другая рука отвела ее.
     - Не надо, - произнес кто-то.
     Крестьянин, хотя он еще не мог двигаться, понял, что рядом с ним не стражники, а незнакомые люди. Их было гораздо больше, чем стражников. Они были мускулистыми, крупными мужчинами в блестящих доспехах.
     - Положите его на носилки, - произнес тот же голос. - Унесите его в дом.

Глава 9

     - Вот они-то и бывают самыми лучшими призами.
     - Когда в состязаниях участвуют мужчины, - уточнил один из сидящих за столом.
     - Разумеется, - кивнул Палендий, милостиво принимая такое уточнение.
     Позади Палендия, баснословно богатого владельца поместий на Тереннии, стояли двое телохранителей - огромные, полунагие мужчины, облаченные в кожаные повязки, с оружием у пояса и скрещенными на груди руками. Их глаза перебегали от двери столовой к столам и сидящим за ними. Оба телохранителя обучались в школе Палендия на Тереннии. Они были гладиаторами. Подобные сопровождающие допускались на корабль, несмотря на недовольство других пассажиров. Палендий происходил из гумилиори, из семьи башмачника, но, будучи неглупым и тщеславным, он ухитрился сколотить состояние, начав с торговли - в основном вывоза и продажи .ценной сорбианской кожи. В признание истинных и мнимых заслуг во множестве филантропических начинаний, финансировании ремонта стен и акведуков, строительстве мостов и стратегически важных переправ, благодаря пожертвованиям и услугам, которые ценил сам губернатор, Палендий возвысился до хонестори. Ходили слухи, что особенно помогла этому дружба с гражданским правителем Тереннии, с которым Палендий часто обменивался визитами. Намекали, что известные дары предшествовали чести возведения в ранг хонестори, иначе нашлось бы много несогласных - по мнению некоторых, Палендий не совсем заслуживал подобной чести. Вскоре Палендий начал скупать земли, и теперь они составили одно из самых крупных поместий планеты. Около четырех тысяч колонов трудились на его полях. Палендий, подобно многим богачам Империи, имел собственное войско, состоящее из пятисот воинов. Именно его люди вышли на арену в то время, когда крестьянин упал на песок, пораженный оружием стражников. Следует упомянуть, что люди, бывшие в то время с Палендием, численностью в несколько раз превосходили находящихся в цирке стражников. Такие люди, как Палендий, могли устанавливать собственные порядки. Им было нечего бояться, кроме имперских войск. Таких людей, полагаю, можно назвать "сильными мира сего", или "боссами", если только подобные названия не введут вас в заблуждение. По всей Империи насчитывались тысячи "боссов". Даже некоторые должностные лица Им
перии боялись их и считали слишком влиятельными. Не раз вспыхивали ссоры между частными отрядами и имперскими войсками. Конечно, Палендий был вполне законопослушным гражданином, но в то же время мог устанавливать, отменять, толковать по-своему, выполнять или не выполнять законы, то есть вести себя так, как ему было удобно. Можно упомянуть, что сборщики налогов не прочесывали владения Палендия, несмотря на многочисленность колонов на его землях. Подобный недосмотр со стороны сборщиков вызывает удивление, но вряд ли можно заподозрить их в благоволении именно к Палендию - владения подобных ему людей часто таинственным образом "выпадали" из сферы внимания. Действительно, храбрецом можно было бы назвать сборщика, который отважился бы безоружным отправиться к подобному налогоплательщику. Не один сборщик загадочным образом исчез в его владениях, и было не ясно, что с ними стало. Ходили слухи, что на несчастных упражнялись гладиаторы в школах. Иногда сборщиков просто вешали или топили. Следует также упомянуть в этой краткой биографической справке, что в ранней молодости Палендий был зилотом в цирке. Он содержал одну из наилучших гладиаторских школ на Тереннии. Его люди выступали на множестве планет Империи.
     - Возмутительно, - проговорила молодая черноволосая женщина.
     Один из телохранителей Палендия пристально взглянул на нее. Женщина была облачена в плотно облегающее платье без рукавов, из белоснежного лима, вполне приемлемое на Тереннии, но здесь была не Теренния. Женщина была великолепно сложена, ее белая шея и красивая грудь под платьем внушали мысли о наслаждении. Ее фигура, хотя ее опасно было бы оценивать подобным образом, вызывала значительный интерес. Конечно, на чей-либо вкус женщина могла показаться слишком худощавой, но в целом не вызывало сомнений, что даже мужчины с умеренным темпераментом - а таких насчитывалось очень мало - сочли бы ее возбуждающей и аппетитной. Она осмелилась надеть плотно облегающее шею золотое ожерелье и золотые серьги. Золотой браслет на левом запястье довершал ансамбль. Общий ее вид показался бы элегантным и не лишенным вкуса на планете, где прежде жила эта женщина - однако обычаи Тереннии по всей Империи считались возмутительно неприличными. У скольких мужчин ее планеты при виде ее в такой одежде расширились бы зрачки! Действительно, только самые "истинные" из мужчин, как на ее планете именовали эти слабые существа, могли смотреть на нее без эмоций. Как жестоко с ее стороны было мучить мужчин, как отвратительно подвергать их такому искушению! Как трудно было любому мужчине оставаться "истинным" в присутствии такой женщины, даже если она была полностью одета! Свои волосы - как я уже говорил, они были иссиня-черными - женщина или связывала узлом, или свободно распускала по плечам. Следует также отметить, что она была чрезвычайно умна, а это, на взгляд многих, значительно усиливает женскую привлекательность. Женщина с самого рождения принадлежала к высшему сословию планеты и обладала защищенным социальным положением. Иначе она не осмелилась бы появиться за столом в столь неприличном виде, поразительно отличаясь от других женщин. Единственный недостаток - она была родом с Тереннии. Однако она находилась на круизном корабле, где в подобных вопросах было принято проявлять терпимость. Корабль "Алария", в основном используемый для перевозки
дипломатов различного ранга, был приписан к порту Траноса. Однако женщина находилась не в деловой и не в развлекательной поездке.
     Телохранитель справа от Палендия не отрывал глаз от черноволосой женщины. Вероятно, она заметила это, потому что несколько раз поднимала глаза и тут же отворачивалась. Хотя этот мужчина и был телохранителем, он мог бы одеться подобно другим пассажирам, однако такая одежда мешала бы его движениям в непредвиденных обстоятельствах. Неужели их присутствие здесь необходимо, удивлялась женщина, - этих громадных, грубых, полуобнаженных животных? Она вновь взглянула на телохранителя, стоящего справа, вспыхнула и опустила голову. Когда она успокоилась, тот уже смотрел в другую сторону - вероятно, он наблюдал за ней не больше, чем за другими пассажирами. Но женщина так не считала. Может, она и ошибалась относительно его внимания, но вряд ли. Какой надменный, наглый мужлан! Вероятно, ей надо обратить внимание хозяина на поведение его слуги. Но вдруг это всего лишь игра ее воображения? Может, она сама, а не телохранитель, проявляет неприличное любопытство? Разве это не постыдно, разве она не выглядит глупо? Следует сделать здесь одно замечание. На платье женщины, у груди, на подоле и вдоль левого бока была пришита узкая пурпурная кайма. Эта лента не привлекала внимания, хотя, несомненно, играла какую-то роль в общем впечатлении от платья. Однако, с другой стороны, искушенный человек сразу бы понял этот знак, свидетельствующий о высоком положении женщины. Пурпурный цвет в одежде могли носить не просто хонестори, а патриции - родовитые граждане Империи. Женщина была патрицианкой, происходила из древнего рода. Ее знатное происхождение помогло женщине оказаться именно на этом корабле. Не принадлежи она к роду патрициан, она не сидела бы сейчас за столом капитана корабля. Она вновь взглянула на телохранителя, стоящего справа от Палендия. Да, он опять смотрел на нее! Она перевела взгляд на капитана, и тот приподнял бровь, не понимая причин ее волнения. Женщина уткнулась в тарелку с десертом. Она злилась на саму себя. В ней, подобно приливам и колебаниям земли, зарождалось сексуальное возбуждение, обычно сдерживаемое обстановк
ой, в которой она жила. Женщина испытывала неудобство. Телохранитель еще раз посмотрел на нее, и женщина порозовела, чувствуя его взгляд. Неужели причиной ее собственного беспокойства, стыда и мыслей было то, что она привлекла к себе чье-либо внимание? Вероятно, так оно и было. Эта патрицианка, которая столь ненавязчиво, с помощью почти незаметной пурпурной каймы напоминала о своем положении в отличие от множества, подобных Палендию, которые просто купили титул хонестори, была, как мы уже упоминали, белокожей, черноволосой и хорошо сложенной. Она блистала молодостью, красотой и умом. Она принадлежала к числу женщин, которых непомерно высоко оценили бы на рынках десятков планет - и даже кайма на платье не спасла бы ее. На варварских планетах это обстоятельство позволило бы только поднять на нее цену. Такие женщины особенно ценились, из них получались великолепные рабыни.
     - Что ты о ней думаешь? - спросил Палендий. Телохранитель, стоящий справа, тот, к которому был обращен вопрос, смутился.
     Палендий кивнул в сторону девушки, которая прислуживала за столом и всего несколько минут назад наливала кану в его прозрачный, тонкий бокал.
     Телохранитель обернулся к служанке и задумался. Она не подняла голову и не взглянула на него. Будто не понимая, что сделалась предметом внимания пассажиров, она аккуратно наливала кану помощнику капитана.
     Девушка была прелестной смуглянкой. Темноту ее кожи оттеняло блестящее