рохотали мечами и древками копий по своим щитам, а девушки с радостными возгласами разбежались, чтобы заняться приготовлениями к празднику.
     Я, конечно, решила, что не буду прислуживать на этом праздничном ужине. Юта, как обычно, позволит мне уйти. Она знала, что я не такая, как все.
     Сидя в темном бараке, я мрачно наблюдала за приготовлениями девушек к праздничному пиршеству. Они возбужденно переговаривались, смеялись и обменивались шутками. Такие, конечно, будут изо всех сил стараться услужить мужчинам!
     По приказу Юты девушки с радостными лицами выскочили из барака и побежали получать шелка и ножные браслеты с колокольчиками.
     Как я презирала этих жалких, слабых созданий!
     Я осталась в бараке. Мне украшения не понадобятся. Я сегодня лягу спать пораньше. Мне нужно хорошенько отдохнуть и набраться сил. Завтра предстоит обычный рабочий день.
     - Эли-нор, иди сюда! - услышала я голос Юты.
     Это меня озадачило.
     Я поднялась с пола и вышла из барака. У дверей стоял сундук с шелковыми накидками, колокольчиками и косметикой. К крышке сундука было прикреплено большое зеркало. Мужчин рядом не было. Никто не мешал девушкам делать последние приготовления.
     Я удивленно посмотрела на Юту.
     - Раздевайся, - приказала она. Меня пронзила страшная догадка.
     - Нет! - воскликнула я. - Только не это!
     Но под строгим взглядом старшей невольницы я сняла с себя рубаху. Юта бросила мне шелковую накидку и завернутые в нее ножные браслеты с колокольчиками.
     - Ну пожалуйста, Юта! Может, не надо? - пробормотала я, чувствуя, как слезы наворачиваются мне на глаза.
     Девушки прыснули со смеху. Они перестали вертеться перед зеркалом и уставились на меня.
     - Пожалуйста, Юта! - разрыдалась я. - Я тебя очень прошу!
     Юта была неумолима.
     - Приводи себя в порядок, - отрезала oна. - Да постарайся выглядеть как можно привлекательнее!
     Я обернула вокруг плеч шелковую накидку. Бросив на себя взгляд в зеркало, я невольно содрогнулась. Мне много раз приходилось стоять обнаженной перед мужчинами, но я еще никогда не чувствовала себя настолько голой, как в этом прозрачном одеянии. Это были горианские шелка для наслаждений. Даже одетая, я выглядела в них более чем обнаженной - если такое вообще возможно.
     Я дождалась своей очереди перед зеркалом и по приказу Юты наложила на себя тонкий слой косметики, как того требует от невольницы горианская традиция. Я хорошо умела пользоваться тенями и румянами, поскольку на занятиях в Ко-ро-ба этому искусству уделялось довольно много времени.
     Затем я привязала к щиколоткам ножные браслеты с колокольчиками и снова подошла к Юте.
     - Пожалуйста, Юта, - попросила я. Она посмотрела на меня и рассмеялась.
     - Ты хочешь, чтобы я помогла надеть тебе колокольчики на руки. Я правильно поняла? - поинтересовалась она, словно не замечая моего состояния.
     Я уронила голову.
     - Да, - прошептала я.
     Юта взяла два узких кожаных браслета с колокольчиками и завязала их у меня на запястьях.
     При каждом моем движении, как бы я ни старалась этого избежать, колокольчики издавали нежный, мелодичный перезвон. Я беспомощно оглянулась.
     Девушки прихорашивались перед зеркалом, заканчивая последние приготовления. В своих шелках, с колокольчиками и умело наложенной косметикой они выглядели нарядными и весьма привлекательными.
     - Ты довольно хорошенькая, - заметила мне Юта.
     Я промолчала. Я чувствовала себя подавленной.
     Через несколько минут Юта, остававшаяся в рабочей тунике, поскольку была освобождена от прислуживания за столами, начала проверку приготовившихся к празднеству невольниц. Она давала советы, делала замечания и говорила, что где кому из нас нужно подправить. Она за нас отвечала и хотела, чтобы мы выглядели как следует.
     Вскоре очередь дошла и до меня.
     - А ну выпрямись, - сказала она.
     Сдерживая раздражение, я выполнила ее приказ.
     Она подошла к сундуку, вытащила из него еще пять маленьких колокольчиков и привязала их к моему ошейнику.
     - Чего-то не хватает, - заметила она, окидывая меня скептическим взглядом.
     Я решила молчать.
     Она: снова направилась к сундуку. Девушки раскрыли рты от изумления.
     Юта достала из сундука громадные золотые серьги и вдела их мне в уши.
     Слезы градом покатились у меня по щекам.
     - Это, конечно, не оставит мужчин равнодушными, - усмехнулась она. - Нужно чем-то их поразить.
     Девушки дружно рассмеялись.
     Юта взяла белую шелковую ленточку и несколько раз, не завязывая, обернула ее вокруг моего ошейника.
     Этим она подчеркнула, что я была девушкой белого шелка.
     Инга с Реной рассмеялись.
     - А вы не смейтесь, - остановила их Юта. - Вы будете помечены точно так же, иначе как бы Рафф и Прон, эти охотники из Трева, в самый неподходящий момент не забыли о том, что и вы - девушки белого шелка!
     Теперь расхохотались остальные невольницы.
     Я с возмущением заметила, что Инга и Рена проявили явное неудовольствие по поводу того, что и их ошейники обмотали белыми лентами. Я не могла этого понять. Неужели они хотели почувствовать себя беспомощными рабынями в объятиях Раффа и Прона? Очевидно, все обстояло именно так, и я снова почувствовала глубокое презрение к их женской слабости. А ведь Инга некогда принадлежала к касте книжников, а Рена прежде вообще была свободной женщиной! Ее даже величали госпожой Реной из Лидиса. Впрочем, стоит ли удивляться: все они рабыни по самой своей природе.
     Мне было приятдо сознавать, что у меня нет с ними ничего общего.
     Но как же унизительно мне, Элеоноре Бринтон из Нью-Йорка, будет предстать перед мужчинами и тем более прислуживать им в подобном одеянии, с колокольчиками на руках и ногах!
     Юта сбрызнула каждую из нас туалетной водой.
     - Ну, вперед, рабыни! - хлопнула она в ладоши, и девушки побежали к центральной части лагеря, где их встретили радостные, полные восхищения крики мужчин.
     Мы с Ютой остались вдвоем.
     - Ты тоже иди, - сказала Юта.
     Со сжатыми от злости кулаками, надушенная, в прозрачной шелковой накидке, с колокольчиками, мелодично перезванивающимися при каждом моем движении, я угрюмо побрела к центру лагеря, где возвышался пламенеющий шелками шатер Раска из Трева.
     - Вина, Эли-нор! Принеси мне вина! - крикнул молодой воин.
     Сопровождаемая перезвоном колокольчиков, я поспешила его обслужить.
     Опустившись перед ним на колени, я наполнила его кубок. Аккорды разливающейся по всему лагерю музыки были такими же знойными и пьянящими, как подогретое вино. Повсюду слышались крики, смех и стоны удовольствия, вырывающиеся из груди девушек, попадавших в объятия мужчин.
     Праздник был в самом разгаре. Вино лилось рекой.
     В центре, на посыпанной песком площадке, в алой шелковой накидке перед воинами танцевала Талена. Они осыпали ее обидными словами и швыряли в нее обглоданные кости и куски мяса.
     Я уже хотела было подняться на ноги, но молодой воин, кубок которого я наполняла, схватил меня за волосы и пригнул к земле.
     - Так, значит, ты лгунья, воровка и предательница? - поинтересовался он.
     - Да, - испуганно пробормотала я.
     Он развернул меня к себе и присмотрелся к моим серьгам. Воин был пьян, и я чувствовала, что он возбужден. Одним махом он опрокинул в себя целый кубок и снова протянул его ко мне.
     - Еще вина! - потребовал он.
     Я вторично наполнила его кубок подогретым вином.
     - Уши у тебя проколоты, - заметил он, стараясь сосредоточить на мне свой помутневший взгляд.
     - Чтобы было приятнее моему хозяину, - прошептала я.
     - Вина! - снова раздался его требовательный голос.
     Я поднялась на ноги и побежала наполнить опустевший кувшин.
     Талена покинула посыпанную песком площадку, и ее место заняла другая танцовщица.
     Пиршество возглавлял величественно восседающий на коврах Раск. Это был его день, его победа. Рядом с ним, по-мужски скрестив перед собой ноги, сидела Вьерна, которой девушки-невольницы прислуживали так, словно она была одним из воинов. Как я сейчас позавидовала ее свободе, ее красоте, гордости и одеянию из шкур лесных пантер! Она не была одета в прозрачные шелка, не гремела при каждом движении треклятыми колокольчиками!
     Воин, которому я наполнила кубок, неуклюже потянулся ко мне руками.
     - Я девушка белого шелка! - испуганно отшатнулась я.
     - Вина! - потребовал другой мужчина, постарше, за моей спиной.
     Я стала подниматься на ноги, но тут почувствовала, что молодой воин держит меня рукой за накидку. Если я встану, накидка или порвется, или соскользнет у меня с плеч.
     Тут рядом с нами на траву опустилась еще одна девушка. Она протиснулась к самому лицу молодого воина и обольстительно ему улыбнулась.
     - А я - девушка красного шелка, - проворковала она. - Притронься ко мне! Ты увидишь, что я того стою!
     Рука парня отпустила мою накидку, и я вскочила на ноги.
     Не теряя времени, я переместилась к требовавшему вина другому мужчине и обслужила его.
     - Вина! - воскликнула Вьерна.
     Я поспешила к ней и наполнила ее кубок.
     - Вина! - подвинул ко мне свой кубок Раск.
     Все во мне затрепетало. Я не осмеливалась поднять на него глаза. Когда я наполняла его кубок, руки у меня дрожали.
     - А она хорошенькая, - прозвучал надо мной голос Вьерны.
     Под насмешливое глумление зрителей очередная танцовщица покинула посыпанную песком площадку, и ее место заняла следующая девушка.
     - Вина! - крикнул воин из первого ряда наблюдающих за танцами зрителей.
     Я вскочила на ноги и под перезвон своих колокольчиков поспешила к нему. Когда я опрокинула кувшин над его кубком, оказалось, что кувшин пуст. Мне нужно будет снова бежать к подогретому котлу на кухне, чтобы наполнить кувшин.
     - Давай беги быстрее! - недовольно поморщился подозвавший меня воин.
     - Я сейчас, хозяин, - пообещала я.
     Я отбежала от пылающего костра и тут же об кого-то споткнулась в темноте. Мужской голос выругался. Я отпрянула в сторону и в отблеске костра увидела лежащую на траве Тейшу. Счастливое лицо девушки было залито лунным светом, волосы разметались, а раскрытые влажные губы все еще тянулись к мужчине в страстном поцелуе. Я поскорее нырнула в темноту и поспешила к кухне.
     У самой кухни меня вдруг рванули в сторону, и я утонула в мужских объятиях. Волосатая рука воина потянулась к потаенным складкам моей невесомой накидки.
     - Нет! - испуганно закричала я.
     Мужчина приблизил к себе мое лицо. -А-а! Ты - Эли-нор, - пьяным голосом протянул мужчина. - Маленькая лгунья, воровка и предательница!
     Я стала выворачиваться из его рук. Он заметил серьги у меня в ушах и сильнее прижал меня к себе.
     - Я девушка белого шелка! - воскликнула я.
     Он покачал головой и попытался задержать свой пьяный взгляд на белой ленте, обвивающей мой ошейник. На лице у мужчины отразилось разочарование.
     - Пожалуйста, - прошептала я, - отпустите меня!
     - А что с тобой еще делать? - презрительно усмехнулся он.
     Под улюлюканье зрителей посыпанную песком площадку у костра покинула очередная танцовщица. За весь вечер лишь две девушки добились аплодисментов, остальных рабынь выпроваживали с арены объедками фруктов и обглоданными костями.
     - Я хочу увидеть, как ты танцуешь, маленькая предательница, - решил схвативший меня воин.
     - Я должна приносить вино пирующим, - вывернулась я из ослабевших объятий потерявшего ко мне интерес воина и поспешила к кухонному бараку.
     У дверей барака стояла Юта и следила за выдачей вина.
     - Юта, не посылай меня назад к столам! - взмолилась я.
     - Наливай вино и возвращайся, - скомандовала старшая невольница.
     Я наполнила свой кувшин вином и снова подошла к ней.
     - Ну пожалуйста, Юта! Прошу тебя! - обращалась я к ней, едва удерживая подступающие к глазам слезы.
     Крики у костра зазвучали громче; зрители желали смотреть новые танцы, но никто из девушек не решался выйти на площадку.
     - Где Эли-нор? - услышала я чей-то крик. - Элинор, предательница!
     Я вздрогнула.
     - Тебя зовут, - кивнула Юта в сторону костра.
     - Иди сюда, рабыня! Танцуй! - В голосе кричавшего человека - того бородатого воина, который только что сжимал меня в объятиях, - слышалось нетерпение.
     - Поторапливайся, рабыня! - подтолкнула меня Юта. Сдерживая рыдания, расплескивая вино из кувшина, я побежала обратно к костру.
     Едва лишь его пламя осветило меня, какая-то молодая невольница забрала у меня кувшин.
     Меня грубым пинком вытолкнули на середину площадки для танцев. Чьи-то руки сорвали с меня шелковую накидку. Я упала на колени и закрыла лицо руками.
     - Лгунья! Воровка! - посыпалось со всех сторон. - Предательница!
     Музыканты заиграли снова. Я не могла даже пошевелиться.
     Девушки принялись осыпать меня оскорблениями. Послышались возмущенные крики мужчин.
     - Принести плеть! - приказал чей-то начальственный голос.
     - Давай, рабыня! Потанцуй для своих хозяев! - крикнула Вьерна.
     Стоя на коленях в самой середине посыпанной песком площадки, я оторвала руки от лица и протянула их к величественно восседающему на коврах Раску. У меня за спиной раздались шаги приближающегося к арене воина. Я заметила у него в руках длинную плеть-семихвостку. Я застонала и снова с мольбой в глазах посмотрела на Раска. Он должен, должен проявить ко мне жалость и понимание! Он обязан это сделать!
     Однако напрасно я ждала от него сочувствия. На лице Раска не дрогнул ни один мускул.
     - Танцуй, рабыня, - властным голосом произнес он.
     Я вскочила на ноги и застыла с поднятыми над головой руками.
     Музыканты снова ударили в свои инструменты.
     Элеонора Бринтон из Нью-Йорка, бывшая там богатой женщиной, закружилась в варварском танце перед воинами этого жестокого, грубого мира.
     Над лагерем поплыла тихая, наполненная глубокой чувственностью мелодия.
     Внезапно на лицах зрителей я заметила восхищение, граничащее с каким-то благоговейным ужасом. Глаза их пылали. Мускулы напряглись. Мужчины подались вперед. Рабыни замерли в напряженном безмолвии.
     Не зря я проходила столь долгий курс обучения в невольничьей школе в Ко-ро-ба, и не напрасно нас с Ланой считали одними из самых лучших учениц.
     Пляшущие в такт музыке языки костра бросали на меня кровавый отсвет. Сладострастно стонала флейта. В медленную ритмичную дробь барабанов вплетался трепетный перезвон колокольчиков. Обволакивающий меня запах духов обострял чувства зрителей, пьянил разум. Колдовской отблеск золотых серег у меня в ушах зажигал устремленные ко мне взгляды. Пылающая на губах помада будоражила кровь.
     Музыканты наращивали темп. Мелодия стала как-то жестче, ее аккорды зазвучали отрывисто.
     Я продолжала плыть в ее бурных, поглощающих все вокруг переливах.
     Внезапно я осознала ту колоссальную, невероятную власть, которую имеет над мужчинами моя красота, зажигающая их кровь, туманящая разум, сводящая с ума - пробуждающая в них желание.
     - Она великолепна! - услышала я восхищенный шепот.
     Я заметила произнесшего эти слова воина и в танцевальном движении потянулась к нему всем телом. Он рванулся ко мне, и только схватившим его за руки товарищам удалось удержать его на месте. Я медленно и плавно отошла в другой конец площадки, протягивая к нему ладони, словно изнемогая от боли разлуки с ним - моим возлюбленным.
     Парень заскрипел зубами. По рядам зрителей пронесся стон. Я видела, что даже девушки пожирают меня восхищенными взглядами. Мужчины изнемогали от бушующего в их крови желания.
     Я отбросила голову назад и отдалась пронизывающей все мое тело разбушевавшейся варварской мелодии.
     Из каких-то потаенных глубин моего сознания выплеснулось неведомое мне прежде стремление покорить мужчину своей чувственностью, красотой, женской силой. Да, у меня есть над ними власть - безграничная, не знающая пределов. Я заставлю их страдать! Заставлю умирать от желания!
     И я сделаю это совершенно безболезненно для себя, потому что я - девушка белого шелка!
     Я могла танцевать перед ними как угодно, пытать их своей соблазнительной красотой и абсолютной раскрепощенностью.
     Потрясенные зрители разражались дикими криками, стонали от неутоленного желания и восхищения. Они все были у меня в руках! И я знала, что это доставляет им наслаждение.
     Ритм музыки непрестанно менялся. Он требовал от танцовщицы перерождения в дрожащую от страха молодую невольницу, впервые познавшую плеть и ошейник, превращал ее в томящуюся в одиночестве рабыню, изнывающую от тоски по покинувшему ее хозяину, дарил черты гордой, сознающей свою силу и власть женщины, презирающей всякие оковы и находящей удовольствие в подчинении себе мужчин, наделял горечью опытной рабыни красного шелка, сходящей с ума по рукам своего хозяина.
     И все эти черты воплощала в себе я, то робко приближаясь к выбранному мною воину и каждым своим жестом умоляя его о защите и прощении, то удаляясь от него и заламывая руки в безысходной тоске, словно не в силах перенести разлуку с любимым, то проходя мимо, бросая высокомерный взгляд царственной особы, знающей себе цену, а то корчась в беззвучном стоне изнывающей от тоски покинутой женщины.
     Зрители бурно реагировали на каждое мое движение. Они вскакивали на ноги, потрясали кулаками и разражались глухими стонами, но я лишь бросала каждому из них мимолетную, дразнящую улыбку и тут же переходила к следующему участнику моего маленького представления. Затем, когда музыка в бушующей ярости аккордов достигла своего апогея, я обратила все свое мастерство на моего хозяина - Раска.
     Возлежа на пламенеющих в свете костра толстых коврах, он равнодушно потягивал из кубка подогретое вино. Взгляд его холодных глаз на каменном лице оставался безучастным.
     Я танцевала, каждым своим движением стремясь передать всю мою ненависть к нему - ненависть и презрение. Я стремилась заставить его кровь закипеть в жилах, затуманить сознание, взорваться диким желанием, которое я своей властью оставила бы неразделенным, безответным, потому что я способна была держать себя в руках, потому что я была лишена женских слабостей и именно в этом заключалось мое могущество, моя сила. Я могла терзать его и даровать помилование. Я могла уничтожить его - похитившего меня, обратившего в рабство, изувечившего мое тело рабскими клеймами и плетьми, унизившего заточением в железном ящике. Теперь настал мой час. Я заставлю его страдать.
     Мой танец превратился в поединок с этим каменным изваянием. Все во мне сконцентрировалось, напряглось и выплеснулось в этом акте моего отмщения.
     Я отчаянно старалась пробудить в нем желание, но взгляд его оставался все таким же безучастным. Наблюдая за мной с холодной отрешенностью многоопытного ценителя, он время от времени поднимал свой кубок и отхлебывал подогретое вино. Постепенно я начала ловить себя на мысли, что его взгляд приобретает надо мной все большую власть, что каждое мое движение уже порождено не волей моего разума и моих стремлений, а каким-то странным, непонятным образом подчинено власти, безоговорочному диктату этих холодных глаз. Я почувствовала страх и с переходящей в остервенение настойчивостью выплеснула на него всю свою ненависть и презрение.
     Он, казалось, забавлялся всем происходящим, не более того.
     Я задохнулась от ярости.
     Последние аккорды музыки угасли.
     Я опустилась перед ним на колени, покорно склонив голову к его ногам.
     Зрители на мгновение замерли и затем разразились бурей аплодисментов. Даже девушки, я видела, неистово колотили ладонью правой руки по левому плечу.
     К Раску приблизился один из его воинов.
     - Наказать ее плетьми? - спросил он. Я покрылась холодным потом.
     - Нет, - покачал головой Раск и жестом показал, что я могу оставить площадку. - Пусть танцуют другие невольницы.
     Я подняла с земли свою шелковую накидку и отошла от костра.
     Все во мне дрожало от возбуждения. Я была мокрой от пота и едва держал