одняла голову. - Смотри! - воскликнул я.
     - Что это? - проскулила она.
     - Это был глаз, - ответил я.
     - Глаз?
     - Да, такой же, как глаз в двери. - Я хотел, чтобы она поняла.
     - Чей глаз?
     - Глаз царей-жрецов, - рассмеялся я. - Но теперь он закрылся.
     Вика задрожала, прижавшись ко мне, а я в своей радости, все еще держа ее рукой за волосы, склонился к ее лицу и поцеловал в великолепные губы, и она беспомощно вскрикнула в моих объятиях и заплакала, но не сопротивлялась.
     Я впервые поцеловал девушку-рабыню и сделал это в приступе безумной радости, и мой поцелуй удивил ее, она не могла меня понять.
     Я соскочил с платформы и направился к входу.
     Она осталась стоять на каменном возвышении, изумленная, прижав руки к губам.
     Смотрела она на меня странно.
     - Вика! - воскликнул я, - хочешь уйти из этой комнаты?
     - Конечно, - дрожащим голосом ответила она.
     - Хорошо. Скоро выйдешь.
     Она отшатнулась назад.
     Я рассмеялся и подошел к входу. Я уже осматривал шесть красных куполообразных выпуклостей, по три с каждой стороны портала. Конечно, нехорошо их уничтожать: они так красивы.
     Я достал меч.
     - Остановись! - в ужасе крикнула Вика.
     Она спрыгнула с каменного возвышения и побежала ко мне, схватила меня за руку, державшую меч, но левой рукой я отбросил ее, и она упала на пол у возвышения.
     - Не нужно! - кричала она, корчась на полу, протянув ко мне руки.
     Шесть раз рукоять меча ударяла по сенсорам, и шесть раз слышался щелчок, как от взрыва раскаленного стекла; каждый раз мелькал поток ярких искр. Сенсоры были разбиты, их линзы сломаны, в отверстиях видны были комки спутанных, сплавленных проводов.
     Я сунул меч в ножны и вытер лоб рукой. Во рту легкий привкус крови: это осколки порезали мне лицо.
     Вика молча сидела у возвышения.
     Я улыбнулся ей.
     - Можешь выйти из комнаты, если хочешь.
     Она медленно встала. Посмотрела на вход и на разбитые сенсоры. Потом снова на меня, в глазах ее было удивление и страх.
     Она встряхнулась.
     - Хозяин ранен, - сказала она.
     - Меня зовут Тарл Кабот из Ко-ро-ба. - Впервые я назвал ей свое имя и город.
     - Мой город Трев. - Она тоже впервые назвала мне свой город.
     Я улыбался, глядя, как она достает из шкафа полотенце.
     Итак, Вика из Трева.
     Это многое объясняет.
     Трев - воинственный город в бездорожном величии Вольтайских гор. Я там никогда не был, но слышал о нем. Говорят, воины Трева свирепы и храбры, а его женщины горды и прекрасны. Его тарнсмены считаются равными тарнсменам Тентиса, известного большими стадами тарнов, Ко-ро-ба и самого Ара.
     Вика вернулась с полотенцем и стала вытирать мне лицо.
     Девушки из Трева редко поднимаются на аукционный помост. Если бы я продавал Вику в Аре или Ко-ро-ба, за нее, вероятно, много бы заплатили. Даже не такие прекрасные девушки из Трева из-за своей редкости высоко ценятся любителями.
     Трев считается расположенным в семистах пасангах от Ара, недалеко от Сардара. Я никогда не видел его на карте, но представлял себе эту местность. Точное местоположение города мне не было известно; впрочем, оно мало кому известно, кроме его жителей. Торговые маршруты к нему не ведут, а тот, кто заходит на эту территорию, часто не возвращается.
     Говорят, до Трева можно добраться только на спине тарна. Значит, это скорее горная крепость, чем город.
     Говорят также, что сельского хозяйства там нет, и, вероятно, это правда. Каждый год осенью легионы тарнсменов Трева, как саранча, спускаются с Вольтайских гор и опустошают поля то одного, то другого города, разные города в разные годы, забирают все им нужное, а остальное сжигают, чтобы предотвратить возможную долгую зимнюю войну. Сто лет назад тарнсмены Трева даже выдержали схватку с тарнсменами Ара в бурном небе над утесами Вольтая. Я слышал, как об этом рассказывали поэты. С этого времени их набеги проходили беспрепятственно, хотя, может быть, следует добавить, что люди Трева больше никогда не нападали на поля Ара.
     - Больно? - спросила Вика.
     - Нет.
     - Конечно, больно, - фыркнула она.
     Интересно, все ли женщины Трева красивы, как Вика. Если это так, то удивительно, что тарнсмены со всех городов не слетаются туда, чтобы, как говорится, испытать счастье цепи.
     - Все ли женщины Трева красивы, как ты? - спросил я.
     - Конечно, нет, - раздраженно ответила она.
     - Ты самая красивая?
     - Не знаю, - просто ответила она, потом улыбнулась и добавила: - Может быть...
     Она грациозно встала и снова отошла к шкафу в стене. Вернулась с небольшим тюбиком мази.
     - Порезы глубже, чем я думала, - сказала она.
     Кончиком пальца она начала смазывать порезы. Жгло очень сильно.
     - Больно?
     - Нет.
     Она рассмеялась, и мне было приятно слышать ее смех.
     - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказал я.
     - Мой отец из касты врачей, - ответила она.
     Итак, подумал я, я правильно отнес ее по акценту к касте строителей или врачей. Если бы еще немного подумал, то понял бы, что речь ее слишком чиста для касты строителей. Я усмехнулся про себя. Вероятно, просто удачная догадка.
     - Я не знал, что в Треве есть врачи, - сказал я.
     - В Треве все высшие касты, - гневно ответила она.
     Единственные известные мне два города, кроме Ара, на которые не нападал Трев, это горный Тентис, славный своими стадами тарнов, и мой родной Ко-ро-ба.
     Если бы дело было в зерне, конечно, не было смысла нападать на Тентис: он сам ввозит зерно; но главное богатство Тентиса - стада тарнов, к тому же в нем добывают серебро, хотя его шахты не так богаты, как шахты Тарны. Вероятно, Трев никогда не нападает на Тентис, потому что это тоже горный горд, он расположен в горах Тентис; еще вероятнее, воины Трева ценят тарнсменов Тентиса не меньше, чем своих.
     Нападения на Ко-ро-ба прекратились в те времена, когда убаром этого города был Мэтью Кабот, мой отец.
     Он организовал систему далеко раскинутых маяков, расположенных в укрепленных башнях; они поднимали тревогу, когда войска вторгались на территорию Ко-ро-ба. При виде всадников в башне разжигали огонь, яркий ночью, а днем укрытый зелеными ветвями, отчего поднимался столб дыма, и сигнал передавался от башни к башне. Поэтому когда тарнсмены Трева явились на поля Ко-ро-ба - а эти поля расположены в нескольких пасангах от города, в сторону Воска и залива Тамбер - их встретило множество городских тарнсменов. Люди Трева пришли за зерном, а не за войной, поэтому они повернули и принялись искать менее защищенные поля.
     Была разработана также система сигналов, которыми каждая башня могла обмениваться информацией с другими башнями и с городом. Даже если одна башня не смогла бы поднять тревогу, все равно в городе вскоре зазвучали бы колокола. тарнсмены седлали бы своих птиц и поднимались в воздух.
     Разумеется, города преследовали разбойников Трева до самых Вольтайских гор, но тут им приходилось отказываться от преследования и поворачивать назад, не рискуя своими тарнсменами в негостеприимной местности соперников, которые своей легендарной свирепостью остановили в собственных горах даже могучие силы Ара.
     Другие потребности города, помимо продовольствия, удовлетворялись почти так же. Разбойники Трева были известны повсюду, начиная с ярмарки Эн-Кара, в тени самого Сардара, до дельты Воска и островов за ней, таких, как Тирос и Кос. Добыча набегов продавалась тут же на ярмарке в Эн-Каре или на четырех других больших сардарских ярмарках, либо ее без всяких расспросов раскупали в отдаленном густо населенном зловещем Порт-Каре.
     - Чем живут жители Трева? - спросил я Вику.
     - Мы выращиваем верров, - ответила она.
     Я улыбнулся.
     Верр - это местный горный козел Вольтая. Дикое злобное животное с длинными спиралевидными рогами. Человек, оказавшийся в горах Вольтая в двадцати ярдах от такого животного, мог расстаться с жизнью.
     - Значит вы простые домоседы.
     - Да, - сказала Вика.
     - Горные пастухи.
     - Да.
     И мы вместе рассмеялись, не способные больше сдерживаться.
     Да, я знал репутацию Трева. Это город, живущий разбойничьей добычей, вероятно, такой же недоступный и высокомерный, как гнездо тарна. И в самом деле, Трев был известен как Вольтайский Тарн. Надменная неприступная крепость, в ней люди жили результатами набегов, а женщины носили драгоценности, награбленные в сотнях городов.
     И Вика из этого города.
     Я поверил в это.
     Но сегодня она мягка, а я добр к ней.
     Сегодня мы друзья.
     Она спрятала мазь в шкафу.
     - Мазь скоро впитается, - сказала она. - Через несколько минут не останется ни следа ни от нее, ни от порезов.
     Я присвистнул.
     - У врачей Трева чудодейственные лекарства.
     - Это мазь царей-жрецов, - сказала она.
     Мне было приятно это слышать. Цари-жрецы уязвимы.
     - Значит царей-жрецов можно ранить? - спросил я.
     - Можно ранить их рабов, - сказала Вика.
     - Понятно.
     - Не будем говорить о царях-жрецах, - сказала девушка.
     Я смотрел, как она стоит в тускло освещенной комнате, красивая, лицом ко мне.
     - Вика, твой отец на самом деле из касты врачей?
     - Да, а почему ты спрашиваешь?
     - Неважно.
     - Почему? - настаивала она.
     - Я подумал, что ты, может быть, рабыня для удовольствий.
     Конечно, было глупо так говорить, и я тут же пожалел о сказанном. Она застыла.
     - Ты мне льстишь, - сказала она и отвернулась. Я ее обидел.
     Я сделал движение к ней. Не оборачиваясь, она сказала:
     - Пожалуйста, не трогай меня.
     Потом выпрямилась, повернулась ко мне, прежняя презрительная Вика, вызывающая, враждебная.
     - Конечно, ты можешь меня тронуть. Ты ведь мой хозяин.
     - Прости меня, - сказал я.
     Она горько и презрительно рассмеялась.
     Передо мной стояла истинная женщина Трева.
     Я видел ее так, как никогда не видел раньше.
     Вика - разбойничья принцесса, привыкшая к шелкам и драгоценностям из тысяч разграбленных караванов, привыкшая спать на драгоценных мехах и пить редкие вина, захваченные на сожженных и затопленных галерах, в разграбленных кладовых дымящихся жилых цилиндров, в домах, хозяева которых убиты, дочери скованы рабской цепью; но только она сама, Вика, разбойничья принцесса, гордая Вика, женщина из надменного пышного Трева, стала добычей жестоких игр Гора, сама ощутила на горле сталь рабского ошейника, который ее соплеменники так часто надевали на своих прекрасных плачущих пленниц.
     Теперь Вика сама собственность.
     Моя собственность.
     Она смотрела на меня с яростью.
     Надменно приблизилась ко мне, медленно, грациозно, как шелковая и грозная самка ларла, и, к моему изумлению, склонилась передо мной, сложила руки на бедрах, приняла позу рабыни для удовольствий, в презрительной покорности склонила голову.
     Подняла голову, ее насмешливые голубые глаза смело смотрели на меня.
     - Я твоя рабыня для удовольствий, хозяин.
     - Встань, - сказал я.
     Она грациозно встала, обняла меня за плечи, приблизила губы.
     - Ты меня уже целовал, - сказала она. - Теперь я тебя поцелую.
     Я смотрел в эти голубые глаза, а она смотрела в мои, и я подумал, сколько же мужчин сгорело в этом мрачном обжигающем пламени.
     Великолепные губы прижались к моим губам.
     - Это поцелуй твоей рабыни для удовольствий, - величественно и мягко сказала она.
     Я высвободился из ее объятий.
     Она удивленно смотрела на меня.
     Я вышел из комнаты в тускло освещенный коридор. Оттуда протянул ей руку.
     - Я тебе не понравилась? - спросила она.
     - Вика, - сказал я, - иди сюда и возьми руку глупца.
     Поняв, что я собираюсь сделать, она медленно покачала головой.
     - Нет, я не могу выйти из комнаты.
     - Пожалуйста.
     Она задрожала от страха.
     - Иди, - сказал я, - возьми мою руку.
     Медленно, дрожа, двигаясь как во сне, она приблизилась к входу. Сенсоры на этот раз не засветились.
     Она смотрела на меня.
     - Пожалуйста, - повторил я.
     Она посмотрела на сенсоры, которые торчали из стены, как черные невидящие глаза. Они перегорели и разбились, и даже на стене рядом с ними были видны следы их уничтожения.
     - Они больше не причинят тебе вреда, - сказал я.
     Вика сделала еще шаг; казалось, ноги под ней подгибаются, вот-вот она упадет. Она взяла меня за руку. Глаза ее были полны страха.
     - Женщины Трева, - сказал я, - не только прекрасны и горды, но и храбры.
     Вика переступила через порог и упала мне на урки в обмороке.

***

     Я поднял ее и отнес на каменное возвышение.
     Посмотрел на сенсоры и на разбитые контролирующие устройства.
     Возможно, теперь не так уж долго ждать царей-жрецов Гора.
     Вика сказала, что когда я им понадоблюсь, за мной придут.
     Я усмехнулся.
     Возможно, теперь им придется ускорить свидание.
     Я осторожно положил Вику на каменную скамью.

9. ЦАРЬ-ЖРЕЦ

     Я позволю Вике спать на большой каменной лежанке, на спальных мехах и шелковых простынях.
     Это, впрочем, необычно, потому что на Горе рабыни спят в ногах постели своего хозяина, часто на соломенном матраце с одним тонким одеялом, сотканным из мягких тканей похожего на хлопок растения реп.
     Если хозяин недоволен ею, рабыня в качестве наказания может быть прикована к рабскому кольцу - прикована нагой, без одеяла и матраца. Камни пола жесткие, а ночи на Горе холодны, и редкая девушка, когда ее утром раскуют, отказывается послушно выполнять желания хозяина.
     Между прочим, даже вольная спутница может подвергнуться такому суровому обращению, если заслужит его, несмотря на то что она свободна и обычно горячо любима. Согласно горянскому взгляду на мир, вкус рабского ошейника полезен для женщины, даже для вольной спутницы.
     Поэтому, если она раздражает или как-то мешает, даже вольная спутница может оказаться в ногах постели, ее ждет приятная ночь на камнях, она раздета, у нее нет ни матраца, ни одеяла, она прикована к рабскому кольцу, как будто она самая жалкая рабыня.
     Это горянский способ напомнить ей, если она нуждается в таком напоминании, что она тоже женщина и потому должна подчиняться мужчине. Если она забудет этот основной закон Гора, рабское кольцо в ногах каждой горянской постели должно напомнить ей, что Гор - мужской мир.
     Однако в этом мире очень много великолепных прекрасных женщин.
     Горянская женщина, по непонятным мне причинам, учитывая ее положение в культуре, довольна этим положением. Часто это великолепное существо, искреннее, разговорчивое, полное жизни, активное, вдохновенное. В целом горянские женщины жизнерадостнее своих земных сестер, у которых - по крайней мере теоретически - более высокий статус, хотя, конечно, и на Земле я встречал женщин, с горянским пылом верных сути своего пола, полных радости, грации, красоты, нежности и бесконечной любви; а мы, бедные мужчины, далеко не всегда способны понять и оценить это.
     Но при всем уважении к этому прекрасному и удивительному полу, я, может быть, из-за своего горянского воспитания, все же считаю, что и для них прикосновение к рабскому кольцу - хотя бы изредка - было бы благотворным.
     По обычаю рабыня, даже принося наслаждение своему хозяину, не может лежать на постели. Я считаю, что причина этого ограничения в том, чтобы провести более четкое различие между рабыней и вольной спутницей. Достоинство постели по обычаю принадлежит исключительно вольной спутнице.
     Когда хозяин хочет использовать свою рабыню, он велит ей зажечь лампу любви, и та послушно ставит ее на окно комнаты, чтобы их не беспокоили. Потом своей собственной рукой хозяин бросает на пол роскошные любовные меха, может быть, даже ларла, и приказывает рабыне лечь на них.
     Я осторожно положил Вику на каменное возвышение.
     Поцеловал ее в лоб.
     Ее глаза открылись.
     - Я выходила из комнаты? - спросила она.
     - Да.
     Она долго смотрела на меня.
     - Как мне завоевать тебя? - спросила она. - Я люблю тебя, Тарл Кабот.
     - Ты только благодарна, - ответил я.
     - Нет, я тебя люблю.
     - Ты не должна меня любить.
     - Люблю, - повторила она.
     Я подумал, как мне убедить ее, что между нами не может быть любви. В доме царей-жрецов не может быть любви, и она сама не знает, чего хочет, да к тому же есть еще Талена, чей образ ничто не уберет из моего сердца.
     - Ты ведь женщина их Трева, - улыбаясь, сказал я.
     - А ты думал, что я рабыня для удовольствий, - насмехалась она.
     Я пожал плечами.
     Она отвела от меня взгляд, посмотрела на стену.
     - Кое в чем ты прав, Тарл Кабот.
     - Как это?
     Она прямо взглянула на меня.
     - Моя мать, - с горечью сказала она, - была рабыней для удовольствий... выращенной в загонах Ара.
     - Должно быть, она была очень красива, - сказал я.
     Вика странно смотрела на меня.
     - Да, вероятно.
     - Ты ее не помнишь?
     - Нет, она умерла, когда я была маленькой.
     - Жаль, - сказал я.
     - Это неважно: она ведь была животным, выращенным в загонах Ара.
     - Ты так презираешь ее? - спросил я.
     - Она была племенной рабыней.
     Я молчал.
     - Но мой отец, - продолжала Вика, - чьей рабыней она была - он входил в касту врачей Трева, - очень любил ее и просил стать его вольной спутницей. - Вика негромко рассмеялась. - Три года она отказывала ему.
     - Почему?
     - Потому что любила его и не хотела, чтобы у него вольной спутницей была низкая рабыня для удовольствий.
     - Очень благородная женщина, - сказал я.
     Вика сделала жест отвращения.
     - Она была дура. Часто ли племенной рабыне выпадает шанс выйти на свободу?
     - Редко, - согласился я.
     - В конце концов, боясь, что он покончит с собой, она согласилась стать его вольной спутницей. - Вика внимательно смотрела на меня. Смотрела прямо в глаза. - Я родилась свободной, - сказала она. - Ты должен это понять. Я не племенная рабыня.
     - Понимаю, - ответил я. - Может быть, твоя мать была не только красивой, но и благородной и храброй женщиной.
     - Как это может быть? - презрительно засмеялась Вика. - Я ведь тебе сказала, что она племенная рабыня, животное из загонов Ара.
     - Ты ведь ее не знала.
     - Я знаю, кем она была.
     - А твой отец? - спросил я.
     - В чем-то он тоже мертв.
     - Что значит в чем-то?
     - Ничего, - сказала она.
     Я осмотрел комнату, шкафы у стены в тусклом свете ламп, разбитое устройство на потолке, разбитые сенсоры, большой пустой портал, ведущий в коридор.
     - Должно быть, он очень любил тебя после смерти твоей матери.
     - Да, вероятно, - ответила Вика, - но он был глупец.
     - Почему ты так говоришь?
     - Он пошел за мной в Сардар, пытался спасти меня.
     - Должно быть, очень храбрый человек, - сказал я.
     Она откатилась от меня и лежала, глядя в стену. Через некоторое время голосом, полным жестокого презрения, сказала:
     - Он был помпезный маленький глупец. Он боялся даже рычания ларла.
     Она фыркнула.
     Потом неожиданно снова повернулась лицом ко мне.
     - Как могла моя мать его любить? Он был всего лишь толстый помпезный маленький дурак.
     - Наверно, он был добр с ней, - предположил я, - а остальные - нет.
     - А почему нужно быть добрым к рабыне для удовольствий? - спросила Вика.
     Я пожал плечами.
     - Рабыне для удовольствий, - сказала она, - полагается лодыжка с колокольчиком, духи, хлыст и меха любви.
     - Может быть, он был добр с ней, - повторил я, - а остальные - нет.
     - Не понимаю, - сказала Вика.
     - Может быть, он о ней заботился, был с ней мягок, разговаривал с ней - любил ее.
     - Может быть, - согласилась Вика. - Но разве этого достаточно?
     - Возможно.
     - Я часто над этим раздумывала.
     - Что с ним стало, - спросил я, - когда он пришел в Сардар?
     Вика не ответила.
     - Ты знаешь?
     - Да.
     - Так что же?
     Она горько покачала головой.
     - Не спрашивай.