и сосредоточил большинство своих воинов.
     Двигаясь так тихо, как только может двигаться плетеная ренсовая лодка, мы подошли к самому борту четвертой галеры.
     Не имея в своем распоряжении людей, чтобы напасть открыто, мне оставалось только действовать короткими, быстрыми набегами, сея вокруг панику, в результате которой зачастую случается не меньше жертв, чем при столкновении с противником в бою.
     Стоя в лодке у самого борта судна, я произвел негромкий царапающий звук - сам по себе вполне безобидный и ничего не значащий, но в безбрежной темноте именно такие, не имеющие объяснения, непонятные звуки и пугают больше всего.
     Тут же прямо над головой я услышал тяжелое дыхание человека и отметил для себя, где он стоит.
     Беззвучно, резким движением я набросил eму на шею петлю из гибкой лианы и, перетащив его через борт, сбросил в болото, где и удерживал его, отчаянно сопротивлявшегося, до тех пор, пока не почувствовал, как мощная хватка тарлариона вырывает его у меня из рук.
     Прикованные к скамьям рабы завопили от ужаса.
     До меня донесся приближающийся топот десятков ног спешащих на крики перепуганных рабов.
     В темноте ничего нельзя было разобрать, но я услышал, как двое воинов, не удержавшихся на узких переходах с одной галеры на другую, в общей суматохе были сброшены вниз.
     Вопли вокруг стали еще громче.
     Кто-то приказал принести факел.
     Телима поспешно отвела лодку в заросли тростника.
     Я поднял лук и уложил на тетиву одну из оставшихся стрел.
     Едва показался человек, несущий факел, я тщательно прицелился прямо ему в сердце - и через мгновение он уже вместе с факелом падал в воду, отброшенный ударом стрелы через дальний от меня борт галеры.
     Все вокруг снова погрузилось в темноту.
     Послышались новые требования принести факелы, но я не заметил, чтобы кто-нибудь поспешил выполнять приказание.
     Паника разрасталась.
     Сквозь крики и шум я уловил звон мечей.
     - Они на корабле!
     - Противник на борту! - неслись отовсюду истерические крики.
     Прозвучала команда: "К бою!", и ночь наполнилась воплями раненых и торжествующими криками раздающих удары.
     Телима завела лодку ярдов на тридцать в заросли тростника, и я смог встать в полный рост, с луком наготове, на случай, если кто-то решится принести факелы.
     Желающих пока не находилось.
     Наиболее яростный звон мечей доносился со скамей для гребцов; здесь стоял сплошной вопль боли и отчаяния. Слышно было, как скованные цепями рабы пытаются, грохоча кандалами, забраться под скамьи.
     Послышался новый глухой удар упавшего в воду тела.
     Кто-то, вероятно, из старших офицеров, запросил подмогу у соседних галер, ссылаясь на многочисленность высадившегося на борт его корабля неприятеля.
     На соседних судах раздалась команда, приказывающая воинам перейти на четвертую галеру и отбить нападение противника.
     Не повышая голоса, я отдал распоряжение Те-лиме снова подойти к кораблям и, отложив длинный лук, взял в руки меч. Через минуту мы опять были у четвертой галеры, и я, тихо взобравшись на борт судна, без разбору вонзал и вытаскивал меч в мелькавшие вокруг меня тела, пока схватка между находящимися на корабле не разгорелась с новой силой.
     После этого я вернулся на лодку.
     Я проделал этот трюк несколько раз, поочередно высаживаясь то с одного, то с другого борта четвертой и третьей галер.
     Когда мне показалось, что звона мечей и воплей умирающих уже достаточно, я сказал Телиме, что, пожалуй, теперь можно и поспать.
     Она, казалось, удивилась, но послушно отвела лодку подальше от охваченных яростным сражением галер и защищающих их, насмерть стоящих против "значительно превосходящего их числом" неприятеля экипажей.
     Когда суденышко наше затерялось среди зарослей тростника и осоки, в нескольких ярдах от кораблей, Телима воткнула шест глубоко в ил и лианой привязала к нему лодку.
     В темноте я чувствовал, как она стоит на коленях у кормы лодки, застыв в напряженном ожидании.
     - Как ты можешь сейчас спать? - спросила она.
     Мы прислушались к разносящимся над черными водами дельты крикам и лязгу оружия.
     - Нужно - значит, могу, - ответил я. - Подойди сюда.
     Она немного помедлила, но затем пересела ближе. Я взял длинную лиану и связал ей руки за спиной и ноги. После этого я уложил ее на дно лодки и, захлестнув ей на шею петлю, привязал ее к носовой части нашего суденышка, а ноги - к корме.
     Телима - девушка умная и гордая - понимала значение этих мер предосторожности и позволила мне связать себя без лишних вопросов и возражений.
     Но сам я чувствовал себя отвратительно.
     Я, Тэрл Кэбот, ненавидел себя за то, что не испытываю больше доверия или элементарного уважения к людям. Все, что я сделал за сегодняшний день, я сделал только ради ребенка - единственного существа, проявившего ко мне хоть какую-то доброту, единственного, достойного жить на этом свете и убитого теми, кто жить на нем недостоин. Я сделал это не потому, что слишком высоко ценил свою собственную личность. Наоборот, я слишком хорошо знал себе цену и не заблуждался на этот счет. Я - тот, кто предпочел позорное рабство почетной смерти. Я трус. Трус, предавший все, что мне было дорого, поправший все моральные устои. Я испытал унижения и презрение, выбранные для себя мной самим. Я не мог больше смотреть себе в лицо, я вообще не хотел себя видеть тем, кто я есть на самом деле. До сих пор я был мальчишкой и пребывал в заблуждении на свой счет; теперь же, внезапно повзрослев за эти несколько дней, я смог наконец посмотреть на себя трезвым взглядом, и то, что я увидел, ошеломило меня. Я обнаружил в глубине себя задатки труса и предателя, способность всепрощения по отношению к самому себе, эгоизм и жестокость. Я недостоин больше носить красное одеяние воина, недостоин служить Домашнему Камню своего города, Ко-ро-ба, - нe достоин ничего. Я - отверженный. Я - одиночка.
     Это была последняя мысль, с которой я погрузился среди разносящихся в ночи стонов, криков и бряцания оружия в избавляющие меня от мучительных раздумий, благостные объятия сна.

***

     Я проснулся, дрожа от сырой утренней прохлады, слыша, как легкий ветерок перебирает слабо шуршащие стебли тростника и осоки у самого борта качающейся на воде лодки. Откуда-то издалека донеслось глухое недовольное рычание выходящего на охоту водяного тарлариона. Над самой лодкой промелькнула череда диких болотных гантов, обменявшихся на лету резкими пронзительными криками. В вышине, окидывая болота хищным взглядом, медленно один за другим пролетели четыре ула.
     Я еще полежал в лодке, ощущая спиной туго переплетенные стебли ренса и скользя глазами по серому безрадостному предутреннему небу.
     Было прохладно и сыро.
     Я потянулся и сел на колени.
     Телима уже проснулась, но лежала, разумеется, связанная, там же, где я ее уложил.
     Я снял с нее стягивающие лианы, и она молча, с болезненной гримасой принялась растирать затекшие руки и ноги.
     Я разделил с ней пополам оставшиеся у нас съестные припасы.
     Завтракали мы молча.
     Наконец, расправившись с последней ренсовой лепешкой и вытерев губы тыльной стороной руки, она сказала:
     - У тебя осталось всего девять стрел.
     - Думаю, сейчас это уже не имеет значения, - ответил я.
     Она удивленно посмотрела на меня.
     - Давай подойдем к галерам, - распорядился я.
     Она отвязала лодку от воткнутого в ил шеста, вытащила его и повела наше легкое, послушное судно к смутно виднеющимся кораблям, кажущимся в серой, хмурой предрассветной дымке совершенно покинутыми.
     Стараясь держаться под прикрытием зарослей, мы медленно обогнули все шесть сцепленных вместе галер.
     Мы прождали не меньше часа, наблюдая за кораблями; никакого движения на борту заметно не было.
     Я приказал Телиме подвести лодку к шестой, последней, галере. Перебросил через плечо длинный лук, надел колчан с оставшимися стрелами и нацепил на пояс меч - верный мой клинок, с которым я не расставался со времен осады Ара.
     Мы приближались очень осторожно, стараясь ни единым звуком не привлечь к себе внимания, а подойдя к корме шестой галеры, вообще прекратили движение и несколько минут настороженно прислушивались.
     Все было тихо.
     Тогда я молча, жестом приказал Телиме ocторожно поцарапать концом шеста перила со стороны кормы галеры.
     Она коснулась шестом деревянной поверхности перил и несколько раз провела по ним.
     Никакой реакции с корабля не последовало.
     Тогда я насадил на шест свой лежащий в лодке шлем и приподнял его над бортом галеры.
     Опять никакой реакции. Я не услышал ни единого звука.
     Я заставил Телиму отвести лодку от корабля и несколько минут внимательно наблюдал за ним, держа лук наготове.
     Затем снова жестом приказал Телиме подойти к носу шестой галеры и встать у самой ее носовой балки. Здесь, конечно, находилась девушка, связанная, несчастная, но, думаю, она настолько должна была быть измучена за прошедшую ночь, что вряд ли сейчас заметит наше присутствие. К тому же в том положении, в котором она привязана, она вообще не сможет обернуться, чтобы нас увидеть.
     Я положил на дно лодки длинный лук и снял с плеча колчан со стрелами. Щит тоже оставил: когда я начну взбираться на борт корабля, он мне будет только мешать. А вот шлем, обычный шлем горианского воина, без излишних украшений и каких-либо опознавательных знаков, с одними только узкими прорезями для глаз, я надел.
     Затем осторожно, без излишнего шума взобрался на борт галеры и, приподняв голову над деревянными перилами, внимательно осмотрелся.
     За исключением привязанной к носовой балке девушки, поблизости никого не было.
     Находясь под прикрытием кормовой части пятой галеры и скрытый носовой палубой шестого корабля, я быстро перемахнул через перила.
     С рабами я мог держать себя спокойно: для них я - хозяин.
     - Молчи. Ни звука! - бросил я связанной девушке.
     Вопль застыл у нее в горле, когда она меня увидела. Глаза наполнились ужасом, но крикнуть она не посмела.
     Рабы, прикованные к скамьям, изможденные, уставшие за ночь, не сводили с меня безумного, затравленного взгляда.
     - Молчать! - приказал я им. Они не издали ни звука.
     Между скамьями гребцов в несколько рядов лежали брошенные как попало на пол пленники, захваченные с ренсовых островов.
     - Кто здесь? - спросил один из них.
     - Тихо! Заткнись! - не предвещающим любопытствующему ничего хорошего голосом потребовал я.
     Затем, обернувшись к Телиме, знаками показал ей, что мне нужен щит, лук и стрелы.
     С трудом дотянувшись до корабельных перил, она передала мне все необходимое.
     Потом я вполголоса приказал ей привязать лодку у самого борта галеры, возле якорной цепи, и подняться на корабль.
     Через минуту она уже стояла на носовой палубе галеры рядом со мной.
     - Плоскодонка ушла, - сказала она.
     Я не ответил. Я и сам уже обратил внимание, что плоскодонной лодки нигде не видно.
     Я протянул Телиме лук, который все это время держал наготове, и надел на руку щит.
     - Иди за мной, - сказал я ей.
     Я знал, что до конца натянуть лук она не сможет. Но знал я и то, что стрела, выпущенная мне в спину даже из наполовину натянутой тетивы, направленная умелой рукой Телимы, пронзит меня насквозь. Пожелай она убить меня, она не промахнется.
     Я пристально посмотрел ей в глаза, но она не опустила голову и выдержала мой взгляд.
     Я отвернулся.
     Людей из Порт-Кара на шестой галере видно не было, но едва я перешел на кормовую палубу пятой галеры, я тут же наткнулся на их распростертые на полу тела. Из груди некоторых из них торчали стрелы, выпущенные из длинного лука, но большинство воинов погибли от ран, нанесенных мечом или копьем. А сколько из них в темноте были выброшены за борт?
     Я кивнул Телиме на воинов, убитых из лука.
     - Вытащи стрелы, - сказал я.
     Я пользовался стрелами с узколопастными наконечниками без насечек, довольно легко извлекаемыми из раны. Подобная стрела глубоко проникает в тело жертвы, чего не скажешь, например, о стреле с широколопастным наконечником или тачакской стреле с наконечником, снабженным засечками, входящим в тело не столь глубоко, зато не дающим возможности быть извлеченным из раны. Широколопастный же наконечник, не закрепленный на древке стрелы намертво, даже при извлечении стрелы все равно остается в теле человека.
     Беззвучно двигаясь за мной галере, Телима одну за другой вытаскивала из груди поверженных нами жертв окровавленные стрелы, пополняя ими наши запасы.
     Так мы и шли: я - со щитом на руке, держа меч наготове, и Телима - с длинным луком на плече и все увеличивающейся охапкой стрел в руке, большинство из которых было окрашено кровью.
     Мы переходили с одной галеры на другую, но нигде не встретили ни одного из оставшихся с живых налетчиков из Порт-Кара.
     Те, кому посчастливилось уцелеть в этой бойне, очевидно, уплыли на плоскодонной лодке. Под покровом темноты они, вероятно, воспользовались всеобщей суматохой, или, наоборот, дождались, пока яростное сражение вслепую с невидимым, но, несомненно, одерживающим победу противником утихнет, захватили лодку, уже спущенную на воду и, не желая испытывать судьбу, пустились наутек. Они, конечно, предположили, что с наступлением дня нападавшие вскоре покинут - если не затопят - их корабли, но, очевидно, не станут рисковать, чтобы выяснить это, подвергаясь опасности стать жертвой не знающего промаха длинного лука.
     Не думаю, чтобы плоскодонка смогла вместить больше восьми, от силы десяти человек, не будучи опасно перегруженной. Не хотелось также думать о том, каким образом отвоевывали себе места на этой лодке кандидаты в пассажиры, но многие лежащие сейчас на носовой палубе первой галеры, очевидно, отчаянно боролись за это право.
     - Они все погибли! - пробормотала Телима срывающимся от волнения голосом. - Все до одного!
     - Отправляйся на корму, - распорядился я.
     Она ушла, унося с собой лук и стрелы.
     Я стоял на носовой палубе, пристально вглядываясь в простирающиеся вокруг болота.
     Надо мной, лицом к носовой балке, стояла связанная гибкая темноволосая девушка, ноги которой произвели на меня такое впечатление. Руки ее были стянуты за спиной и привязаны к брусу. Несколько витков веревки, глубоко впиваясь в тело, проходили у нее по шее, груди и животу, - очень похоже на то, как был привязан к столбу я сам, когда она с таким злорадством выплясывала передо мной.
     - Кто здесь? - умоляющим голосом произнесла она, стараясь повернуть голову в мою сторону. - Пожалуйста, скажите!
     Я не ответил и, бросив последний взгляд на болота, направился по проходу между скамьями гребцов к кормовой палубе. Рабы на скамьях даже не пошевелились, когда я проходил мимо них.
     Я поднялся по мостику, ведущему на кормовую палубу.
     Взглянул на сияющее от радости лицо Телимы.
     - Спасибо тебе, воин, - прошептала она.
     - Принеси веревку, - приказал я.
     Она удивленно посмотрела на меня.
     Я указал на большой моток веревки, лежащий у самого борта.
     Она отложила длинный лук и стрелы, спустилась на нижнюю палубу и принесла оттуда моток веревки.
     Я отрезал от него три длинных куска.
     - Давай сюда руки, - приказал я. Она повернулась и протянула мне сложенные за спиной руки. Я связал их первым куском веревки. Затем поставил ее на колени на кормовую палубу, двумя ступенями ниже рулевой палубы, где располагалось кресло кормчего. Вторым куском веревки я связал ей лодыжки, а на третьем сделал петлю, набросил ей на горло и конец его привязал к креплению кормового якорного люка, у левого борта галеры.
     Затем я устроился на палубе и разложил перед собой стрелы. Их было двадцать пять. Некоторых воинов сила удара стрелы выбросила за борт; остальных убитых вместе со стрелами сбросили в воду их товарищи. Из двадцати пяти восемнадцать стрел оказались более короткими и не обладающими такой убойной силой, как длинные, у меня осталось только семь стрел, предназначенных для ведения стрельбы на длинные расстояния.
     Я осмотрел стрелы, положил рядом с ними длинный лук и снова, переходя с одного корабля на другой, отправился на шестую галеру.
     И снова рабы, прикованные к скамьям для гребцов, заслышав мои шаги, боялись пошевелиться.
     - Воды, - едва слышно пробормотал какой-то раненый ренсовод.
     Я не остановился.
     Каждый раз, переходя на новую галеру, я видел у носовой балки голую девушку, выставленную на всеобщее обозрение в знак удачно совершенного набега и привязанную таким образом, что она могла видеть только небо над болотами и не знала, что происходит у нее за спиной.
     Связанной на носу второй галеры стояла высокая сероглазая блондинка, та, что танцевала передо мной, привязанным к позорному столбу, с издевательской грацией и медлительностью, а у носовой балки третьей галеры я увидел низкорослую смуглую темноволосую девушку, впервые появившуюся передо мной с рыболовной сетью на плече. Она тоже поплясала передо мной на празднестве, а прежде чем удалиться, плюнула мне в лицо.
     Переходя с галеры на галеру, видел я и пленных ренсоводов, связанных по рукам и ногам и брошенных как попало между скамьями гребцов.
     Тяжелый горианский шлем, лишенный каких бы то ни было украшений и опознавательных знаков, с узкой прорезью для глаз, надежно скрывал мои черты. Никто не узнавал воина, по-хозяйски расхаживающего по палубам кораблей.
     Никто вообще не раскрыл рта.
     Я не слышал даже скрежета цепей. Тишину нарушал лишь звук моих собственных шагов да звуки, сопровождающие пробуждение жизни на болотах.
     Дойдя до кормовой палубы шестой галеры, я гордым взглядом окинул всю цепь кораблей.
     Теперь они были моими.
     Откуда-то до меня донесся детский крик.
     Это странным образом ударило мне по нервам.
     Я быстро добрался до носовой палубы шестой галеры и отвязал от якорной цепи гибкую лиану, удерживающую у борта галеры сплетенную Телимой ренсовую лодку. Забравшись в нее, я выдернул из ила воткнутый рядом с лодкой шест и направил ее к первой галере.
     Рабы на борту кораблей, вдоль которых я проплывал, молчали, как убитые, боясь пошевелиться.
     Я оставил лодку у носа первой галеры, привязав ее с правого борта как раз под носовой балкой. Затем я поднялся на галеру, прошел на корму и устроился в кресле кормчего.
     Телима, стоящая на коленях, связанная по рукам и ногам, с веревочной петлей на шее, не спускала с меня глаз.
     - Я ненавижу ренсоводов, - сказал я ей, усаживаясь в кресле.
     - Именно поэтому ты спас их от людей из Порт-Кара? - поинтересовалась она.
     Во мне поднялась волна раздражения.
     - Я никого не спасал. Я разделался с налетчиками за смерть ребенка - единственного среди вас, кто проявил ко мне доброту.
     - Значит, ты сделал вcе это только из-за ребенка?
     - Вот именно.
     - А теперь ты сам проявляешь не меньшую жестокость к другому такому же ребенку, связанному, который, может быть, голоден или умирает от жажды?
     Это была правда. Я все еще слышал детский плач. И даже мог на слух определить, что доносится он со второй галеры.
     Я раздраженно поднялся с кресла кормчего.
     - Теперь все вы, как и прикованные к скамьям гребцов рабы, принадлежите мне, - сказал я ей. - Если я захочу, я отвезу вас в Порт-Кар и продам там всех до одного. Я единственный на галерах, у кого есть оружие, и я достаточно силен, чтобы удержать вас в повиновении - связанных и закованных в цепи. Я здесь хозяин!
     - Ребенок лежит связанный, - сказала Телима. - Ему больно. Он, наверное, хочет пить и голоден.
     Я зашагал ко второй галере. Отыскал ребенка - мальчишку лет пяти-шести, голубоглазого и светловолосого, как большинство ренсоводов. Я развязал его и взял на руки. Затем разыскал его мать и приказал ей накормить ребенка и дать ему воды.
     После этого я отвел их обоих на первую галеру и приказал стоять на нижней гребной палубе, сразу у мостика, ведущего на кормовую