оружие, и даже довольно долго могут избегать  смерти,  но  рано  или
поздно, она настигает их. Однажды я видел это.
     Очевидно он не желал далее говорить на эту тему.
     - Что за корабль доставил меня сюда? -  спросил  я.  -  Это  один  из
великолепных образцов вашей техники?
     - Не нашей, а  Царствующих  Жрецов.  Я  не  верю,  чтобы  звездолетом
управлял управлял кто-нибудь из смертных.
     - Значит, Царствующие Жрецы?..
     - Очевидно. Наверное, им управляли из Сардарских гор. Впрочем, как  и
при всех Приглашениях.
     - Приглашениях?
     - Да. Когда-то и я совершил такое путешествие, и другие.
     - Но с какой целью, для чего?
     - Каждый со своей целью.
     Отец рассказал мне о мире, в котором он тоже  когда-то  очутился.  Он
знал от Посвященных, провозгласивших  себя  посредниками  между  людьми  и
Царствующими Жрецами, что планета Гор была  спутником  одной  из  звезд  в
какой-то из бесконечно далеких Голубых Галактик. Несколько раз Царствующие
Жрецы перемещали ее к другим звездам. Я счел эту историю  невероятной,  по
крайней мере в этой части, ибо такое перемещение, даже со скоростью света,
невозможно. Кроме  того,  при  передвижении  в  пространстве  без  солнца,
дающего тепло и свет, все живое погибло бы.
     Если планета вообще передвигалась - а теоретически это возможно - она
должна была попасть в эту систему от ближайшей звезды. Может быть, однажды
она была спутником Альфы Центавра, но даже  и  в  этом  случае  расстояние
кажется  непреодолимым.  Но  какова  должна  быть  тогда  техника,   чтобы
совершить такое перемещение, не убив при этом жизни! Конечно, жизнь  могла
спрятаться под землей, где должны быть запасы продовольствия и воздуха - и
тогда планета превратилась бы в огромный звездолет.
     Могла быть и другая возможность, о которой я сказал  отцу  -  планета
все время могла быть в нашей системе, но оставаться неизвестной  землянам,
хотя это кажется невозможным, если вспомнить, что человечество исследовало
небо миллионы лет, этим занимались и  неандертальцы,  и  великолепные  умы
Маунт Вильсон  и  Маунт  Паломар.  К  моему  удивлению,  отец  принял  эту
гипотезу.
     - Это, - сказал он с оживлением, - теория солнечного щита, именно  по
этому я предпочитаю думать о планете как о двойнике, антиподе,  не  только
вследствие ее отношения к нашему миру, но и  вследствие  ее  расположения.
Орбита планеты такова, что между нею и Землей всегда находится Центральный
Огонь, хотя для этого приходится вносить коррективы в орбиту.
     - Но все равно, - возразил я, -  существование  планеты  должно  было
быть открыто. В Солнечной системе нельзя скрыть планету размером с Землю!
     - Ты недооцениваешь Царствующих Жрецов и их науку, - улыбнулся  отец.
- Сила, способная передвигать планету - я верю, что Жрецы располагают ею -
способна вносить исправления  в  движение  планеты,  а  это  позволяет  ей
прикрываться солнцем, как щитом.
     - Но она должна влиять на орбиты других планет.
     - Гравитационное влияние  может  быть  нейтрализовано.  Я  верю,  что
Царствующие Жрецы располагают властью над гравитацией, по крайней  мере  в
определенной области, и пользуются ею. В любом случае, управлять они могут
лишь с помощью этой силы. Физические же доказательства, такие как свет или
радиоволны, могут быть искажены полем так, что они будут рассеиваться,  не
обнаруживая планеты.
     Но меня это не убедило.
     - С исследовательскими спутниками тоже  можно  как-то  справиться,  -
добавил отец. - Конечно, как это делается, знают одни лишь Жрецы.
     Я осушил свой кубок.
     - Но все же существование двойника имеет доказательство.
     Я взглянул на него. Удивление было написано у меня на лице.
     - Да, - продолжал он, - но поскольку  гипотеза  о  существовании  еще
одной планеты не принимается во внимание, это доказательство приводится  в
соответствие с существующими теориями;  иногда  предпочтительнее  признать
неисправность инструмента, чем существование целого мира.
     - Но неужели никто ничего не понял?
     - Ты же знаешь, - рассмеялся отец, - что  есть  разница  между  между
фактами,  которые  нужно  объяснить,  и  объяснениями  фактов,  и  ученые,
естественно, выбирают  то  объяснение,  которое  соответствует  привычному
миру, а на Земле считают, что Гор существовать не может.
     Окончив разговор, отец встал, положил мне руку на плечо, задержал  ее
на минуту и улыбнулся. Затем дверь в  стене  беззвучно  раскрылась,  и  он
вышел из комнаты, ничего  не  сказав  мне  ни  о  моей  роли,  ни  о  моем
назначении, какими бы они не были. Он не хотел объяснять мне  ни  причины,
вследствие которых я попал на Гор, ни  загадочных  событий  с  коробкой  и
письмом, предшествовавших этому. Но еще более я сожалел о том, что  он  не
рассказал мне о себе, о том человеке, чья плоть и кровь были моей плотью и
кровью - моем отце.
     Я должен сказать вам, что то, о чем я пишу, я считаю правдой,  но  не
ожидаю от вас полного доверия, так как и сам на вашем месте не поверил  бы
многому. Я не могу привести в свою пользу  какого-либо  доказательства,  и
вам придется либо верить мне на слово, либо нет. Фактически, этой  истории
так трудно поверить, что Царствующие Жрецы не позаботились, чтобы  она  не
была написана.  И  я  счастлив,  что  могу  поведать  вам  все.  Я  ДОЛЖЕН
рассказать о том, что видел, хотя бы Башням, как говорят жители Гора.
     Почему Жрецы, правящие этим миром, были так  снисходительны  ко  мне?
Ответ наверное прост - в Царствующих Жрецах осталось еще немного от  людей
- если они были людьми - чтобы быть тщеславными, и в своем  тщеславии  они
пожелали, чтобы вы узнали о их существовании, пусть и не восприняли  этого
всерьез. Может, в священном месте  сохранились  юмор  и  ирония.  В  конце
концов, что вы можете сделать, узнав о существовании двойника, Царствующих
Жрецах и Приглашениях? Ничего: ваша примитивная техника,  которой  вы  так
гордитесь, бессильна по меньшей мере еще в течение тысячелетия, а  за  это
время Царствующие Жрецы могут найти новое солнце и  новых  людей,  которые
заселят планету.
 
 
 
                                  3. ТОРН 
 
     - Хо! - крикнул Торн, самый невероятный член касты Писцов, набрасывая
на голову голубую мантию, как будто не в  силах  вынести  дневного  света.
Потом из одежды  появилась  песочная  голова  писца  с  голубыми  глазами,
моргающими по обе стороны острого носа. Он оглядел меня.
     - Да, - крикнул он вновь. - Я заслужил это! - И снова спрятал  голову
под одежду. Оттуда раздался его приглушенный голос:  -  Почему  я,  идиот,
должен терпеть всяких идиотов? - Вновь появилась  голова.  -  Неужели  мне
больше нечего делать? Разве нет у меня тысяч свитков, пылящихся на  полках
и ожидающих, когда их прочтут?
     - Не знаю, - сказал я.
     - Взгляните! - в отчаянии  завопил  он,  безнадежно  махнув  рукой  в
сторону самой захламленной комнаты, которую я видел на Горе. Его стол  был
завален бумагами, чернильницами, ручками, перьями, кожаными  застежками  и
обертками. Не было ни фута, где  бы  не  лежал  манускрипт,  и  сотни  их,
сваленных в кучу, громоздились тут и  там.  Его  спальная  циновка  лежала
неубранной, одежда не проветривалась неделями. Личные его вещи, казавшиеся
столь незначительными, тоже использовались для хранения свитков.
     Одно из окон в комнате Торна было перекошено, очевидно его расширяли,
неуклюже орудуя плотницким молотком, скалывая камень, чтобы открыть дорогу
свету. Под столом всегда стояла жаровня, полная  горячих  углей,  пожалуй,
слишком близко к сокровищам премудрости, разбросанным по полу. Похоже, что
у Торна всегда было холодно, или говоря иначе,  никогда  не  было  слишком
жарко. Даже в жару он  не  переставая  утирал  нос  рукавами  своей  синей
мантии, отчаянно дрожал и жаловался на дороговизну топлива.
     Сложения Торн был хрупкого и всегда напоминал мне рассерженную птицу,
обожающую перебранки. Одежда продырявилась в дюжине мест, лишь два или три
из которых подвергались неловкой атаке иглы. Оторванный ремешок  одной  из
сандалий беззаботно болтался сзади. Вообще-то горийцы, насколько  я  успел
убедиться за эти несколько недель, очень  тщательно  следили  за  одеждой,
придавая большое значение внешности, но у Торна,  по-видимому,  были  иные
заботы.  Среди  них,  к  несчастью,  не  последним  делом  было   обругать
какого-либо человека, случайно оказавшегося в пределах его внимания.
     Но, несмотря на все эксцентричные выходки, блажь и раздражительность,
меня притягивал этот  человек,  я  чувствовал  в  нем  то,  чем  я  всегда
восхищался - добрый и острый ум, чувство юмора, любовь к знанию - одна  из
самых благородных и глубочайших страстей. Более всего  меня  поражала  его
любовь к манускриптам и людям, написавшим их столетия назад. Он  ознакомил
и меня с мыслями тех людей, которые задумывались  над  этим  миром  и  его
смыслом. И я не сомневался, что Торн был лучшим ученым  Города  Цилиндров,
как сказал мой отец.
     С раздражением Торн сунул руку  в  одну  из  кип  свертков,  и  вынул
оттуда, потрясая, сильно потрепанную рукопись и поместил ее  в  устройство
для чтения - металлическую раму с колесиками  наверху  и  внизу  и,  нажав
кнопку, подвел книгу к нужному месту.
     - Аль-Ка! - сказал он, ткнув пальцем в символ начала. - Аль-Ка.
     - Аль-Ка, - повторил я.
     Мы переглянулись и рассмеялись. Слезы умиления появились  на  длинном
носу ученого, он моргнул.
     Я приступил к изучению горийского алфавита.
     Несколько  последующих   недель   я   посвятил   напряженной   учебе,
перемежавшийся с заботливо рассчитанными периодами еды и сна. Сначала меня
обучали только отец и Торн, но как только  я  стал  усваивать  язык,  меня
стали натаскивать в специальных предметах.  Торн  говорил  по-английски  с
горийским акцентом,  его  научил  языку  мой  отец.  Большинство  горийцев
относились к английскому языку как к бесполезному, ибо он не был в ходу на
планете, но  Торн  изучил  его,  видимо,  ради  удовольствия  видеть,  как
выглядят мысли в других одеждах.
     Мое расписание, кроме еды, сна, обучения языку и истории, включало  в
себя  тренировку   во   владении   оружием   и   пользованием   различными
устройствами, которые так же обычны для Гора, как для нас наши машины.
     Одним из самых интересных был транслятор, приспособленный для  многих
языков.  Хотя  на  Горе  был  общий  язык,  с  несколькими  диалектами   и
разновидностями, некоторые из них по звучанию имели мало общего с тем, что
я слышал раньше. Они напоминали скорее крики птиц  или  рычание  животных;
эти звуки не могли быть изданы человеческим горлом. Машина применялась для
разных языков, но всегда входным или выходным языком был горийский.  Если,
например, я говорил что-то по-горийски, а в  машине  был  язык  А,  то  на
выходе получалась фраза на языке А, и наоборот.
     К моему удовольствию, мой отец приспособил одну  из  этих  машин  для
английского языка, и она  оказала  немало  пользы  в  изучении  горийского
языка. К тому же, отец и Торн занимались со мной очень усердно. На  машине
я упражнялся сам. Переводческая машина была чудом  миниатюризации,  каждая
из них, будучи размером не более портативной пишущей  машинки,  хранила  в
себе не менее 4-х не-горийских языков. Перевод, конечно, был буквальным, а
словарь ограничивался лишь 25 000 слов. Так что для  сложных  переводов  и
полного самовыражения машина была лишь подспорьем. Зато она, как утверждал
отец, не совершала преднамеренных ошибок, и перевод, даже  не  адекватный,
был честен.
     - Ты должен знать, - говорил Торн мне, - историю  и  географию  Гора,
его экономику, социальную структуру и обычаи, например, кастовую систему и
кланы, правила размещения Домашнего Камня, Места Святости, когда  в  войне
можно щадить врага, а когда нет и тому подобное.
     И я учил все это, или столько, сколько мог успеть. Торн вскрикивал  в
ужасе, когда я делал ошибки, непонимание и  недоверие  выражались  на  его
лице, он печально брал большую книгу, автор которой ему  нравился,  и  бил
меня ею по голове. Так или иначе, он желал мне добра.
     Странно, но меня совершенно не  обучали  религиозным  обрядам,  кроме
того, что не следует навлекать гнев Царствующих Жрецов, и Торн отказывался
сообщить что-либо, заявляя, что это область Посвященных. Религиозные  дела
планеты целиком взяли в  свои  руки  Посвященные,  которые  мало  поощряли
любопытство других каст относительно святынь  и  церемоний.  Меня  научили
нескольким молитвам Царствующим Жрецам, но  они  были  на  старо-горийском
языке, употребляемом только Посвященными, я  не  особенно  старался  учить
его. К моей радости, я узнал, что Торн, при всей его феноменальной памяти,
начисто забыл их, Подозреваю,  что  между  кастами  Писцов  и  Посвященных
существует некая неприязнь.
     Этические  учения  Гора,  свободные  от   требований   и   притязаний
Посвященных, были собраны в Свод Законов - собрание устных  преданий,  чье
происхождение было утеряно. Я уделял особое внимание Законам Касты Воинов.
     - И прекрасно, - говорил Торн, - из тебя никогда не получится Писец.
     Законы воинов представляли собой  кодекс  рыцаря,  преданного  своему
вождю и Домашнему Камню. В этом чувствовалось  жестокое,  но  не  лишенное
галантности чувство долга, которое я уважал.  Это  было  не  самым  плохим
вариантом.
     Меня наставляли в двойном знании. Одно из них представляло собой  то,
во что верил народ,  а  другое  было  тем,  что  должны  были  знать  люди
мыслящие. Между двумя  этими  знаниями  бывало  удивительное  расхождение,
например, все касты, кроме  высших,  были  убеждены  в  том,  что  их  мир
представляет собой плоский широкий диск. Возможно, это делалось для  того,
чтобы предотвратить исследования и развить привычку  полагаться  на  общее
мнение - своеобразный регулятор.
     С  другой  стороны,  высшим  кастам  -  Воинам,  Строителям,  Писцам,
Посвященным и Врачам - говорилась правда, потому что  считалось,  что  они
все равно ее сами узнают, наблюдая за тенью планеты на одной из  трех  лун
Гора, или за движением звезд, или за тем, как из-за  горизонта  появляются
сначала горы, и так далее.
     Я раздумывал, не усекается ли Второе Знание для образованных людей на
их уровне так же, как усекается Первое Знание на уровне  Низших  Каст.  Не
существует ли тут Третьего Знания, доступного Царствующим Жрецам.
     - Город, - рассказывал мне однажды отец, - это основная  политическая
единица Гора. Города строятся так, что контролируют по возможности большую
территорию, вокруг которой простирается ничейная земля.
     - Кто руководит этими городами? - спросил я.
     - Правители избираются из высших каст.
     - Высших Каст?
     - Конечно. В  круге  Первого  Знания  детям  в  городских  интернатах
рассказывается  легенда,  что  если  человек  из  Низшей  Касты   пожелает
управлять городом, то город будет разрушен.
     Наверное, у меня был недовольный вид.
     - Кастовая структура, - терпеливо объяснил  мне  отец,  чуть  заметно
улыбнувшись, - непоколебима, но не  заморожена  и  зависит  не  только  от
рождения.  Например,  если  ребенок  в  школе  докажет,   что   он   может
принадлежать к Высшей Касте, ему позволяется вступить в  нее  при  наличии
желания. И, наоборот, если ребенок не проявляет способностей,  необходимых
для его касты, например, воина или врача, то его не принимают.
     - Понятно, - не слишком удовлетворенно сказал я.
     - Высшие касты города избирают администратора и Совет, вырабатывающий
законы. В случае кризиса власть переходит к военному вождю, убару, который
правит без контроля посредством приказов, пока, по его мнению,  кризис  не
минует.
     - По его мнению? - скептически произнес я.
     - Обычно пост сдается после кризиса - так предписывает закон Воинов.
     - Но если  он  не  захочет  уступать  власть?  -  спросил  я.  Я  уже
достаточно знал о Горе, чтобы понять, что не всегда  можно  полагаться  на
Закон.
     - Того, кто не желает уступить власть, - сказал отец, - покидают  его
люди. Провинившийся убар отстраняется от власти, и остается один  во  всем
дворце без охраны, где его и закалывают простые горийцы.
     Я кивнул, представив себе дворец, в котором в тронном зале сидит лишь
один человек, ждущий, когда разгневанная толпа ворвется в ворота и  утолит
свой гнев.
     - Но, - сказал отец, - иногда  такой  вождь  завоевывает  преданность
своих подчиненных и они не оставляют его.
     - И что тогда?
     - Он становится тираном, и правит до тех пор, пока его безжалостно не
свергнут в одной из войн.
     Глаза отца застыли. Он рассказал мне не просто историю. Я понял,  что
он знал таких людей.
     - Пока, - медленно повторил он, - его безжалостно не свергнут.
     На следующий день я вернулся к Торну и к его неописуемым урокам.
     Гор, как и следовало ожидать, оказался не шаром, а  сфероидом.  Южное
полушарие было тяжелее и походило на земное. Угол наклона оси  был  острее
чем земной, но не  слишком,  не  на  столько,  чтобы  ликвидировать  смену
сезонов. Более того, как и у Земли, здесь было два полюса и экваториальный
пояс, а также южная и северная климатические зоны. Большая часть  Гора  на
карте изображалась белым пятном, но я  был  достаточно  занят  тем,  чтобы
зазубрить  названия  рек,  морей,  равнин  и  полуостровов,  которые  были
нанесены там.
     Экономической  основой  горийской  жизни  были  свободные  крестьяне,
которые были одной из низших, но несомненно самой  многочисленной  кастой.
Основной культурой была  желтая  пшеница,  называемая  са-тарна  или  Дочь
Жизни. Интересно, что мясо называлось са-тассана, что означало Мать Жизни.
И когда кто-нибудь  говорил  о  пище  вообще,  он  говорил  о  са-тассана.
Название желтой пшеницы казалось вторичным, производным. Это означало, что
сельскохозяйственной  экономике   предшествовала   охотничья.   Это   было
естественным предположением,  но  сложность  выражений  занимала  меня.  Я
догадывался, что сложный язык был разработан прежде появления  примитивных
охотничьих групп, исчезнувших уже давным-давно. Люди пришли - или, вернее,
были привезены - на Гор со своим развитым  языком.  Вероятно,  приглашения
совершались достаточно давно.
     Но для подобных  размышлений  у  меня  было  мало  времени,  ибо  мое
расписание было составлено так, что  грозило  превратить  меня  в  горийца
через несколько недель, если я не загнусь от  этой  попытки.  Но  мне  эти
недели доставили удовольствие, как и всякому,  кому  нравиться  учиться  -
хотя я и не знал, с какой целью это делается. Я встречался за эти недели с
многими горийцами, не считая  отца  и  Торна,  в  основном  со  свободными
гражданами из каст Писцов и Воинов. Писцы были учеными и  служащими  Гора,
внутри касты существовали свои группировки,  от  простых  переписчиков  до
ученых.
     Я видел  мало  женщин,  но  знал,  что  они  -  будучи  свободными  -
распределяются по кастам в  соответствии  с  теми  же  критериями,  что  и
мужчины, хотя в  каждом  городе  были  свои  правила.  В  целом  эти  люди
нравились мне, они в основном были земного происхождения и были доставлены
в результате приглашения. Очевидно, их выпускали на волю  как  животных  в
заповедник или рыб в  воду.  Их  предки  могли  быть  халдеями,  кельтами,
сирийцами, англичанами, доставленные в этот мир в разное время  из  разных
цивилизаций. Но их дети, конечно, становились простыми горийцами. За  века
почти  все  следы  происхождения  горийцев  исчезли.  Но   меня   радовали
английские слова в горийском - такие как  "топор"  или  "корабль".  Многие
выражения были определенно греческого или немецкого происхождения. Если бы
я был лингвистом,  то  несомненно  обнаружил  бы  множество  параллелей  и
заимствований, грамматических и лексических,  между  горийским  и  земными
языками. Земное происхождение не принадлежало к Первому