20 г., зам. председателя Госплана РСФСР, зам. председателя ВСНХ
с 1923 г., торгпред во Франции в 1927 г., председатель правления Госбанка  с
1929 г., зам. и 1-й зам. наркома тяжелой промышленности СССР в 1932  -  1936
гг. Был репрессирован.
   (11) ИВАНОВ А. В. (1888 - 1927) - член РСДРП с 1906 года.
   (12) ЭЙДИНОВ А. Ф., помощник И. А. Лихачева, - член  ВКП(б)  с  1931  г.,
работал на АМО с 1930 г., был арестован в 1950 г.  на  АТЭ-2  (филиал  ЗИСа,
снабжавший его электрооборудованием) и репрессирован.
   (13) АБАКУМОВ B. C. (1908 - 1954) - член Компартии с 1930  г.,  сотрудник
ОГПУ с  1932  г.,  работник  Отдела  охраны  ГУЛАГа  и  Главного  управления
госбезопасности НКВД СССР в 1934 - 1938 гг., начальник управления НКВД
   Ростовской обл. в 1938 - 1941 гг., зам. наркома  внутренних  дел  СССР  с
1941 г., начальник Главного управления контрразведки "Смерш" в 1943  -  1946
гг., министр госбезопасности СССР в  1946  -  1951  гг.,  12  июля  1951  г.
арестован, в декабре 1954 г. осужден Военной коллегией Верховного суда  СССР
и расстрелян.
   (14) НОВИКОВ А. А. (1900 - 1976) - член РКП(б) с 1920 г., Главный  маршал
авиации с 1944г., командующий ВВС  страны  в  1942  -  1946  гг.  и  Дальней
авиацией в 1953 - 1955 гг. Он находился в заключении в 1946 - 1953 гг.
   (15) Имеется в виду граф Бирон Э. И. (1690 - 1772), фаворит  царицы  Анны
Иоанновны  в  1730-е  годы,  временщик  и  создатель   реакционного   режима
Бироновщины.



   ВОКРУГ НЕКОТОРЫХ ЛИЧНОСТЕЙ

   Приложил руку к этим нехорошим делам  и  Щербаков(1).  Хочу  вспомнить  в
данной связи один эпизод, когда Щербаков слыл  "умелым  строителем"  Красной
Армии, попав в когорту таких строителей неизвестно за что. В  период  нашего
отступления на фронтах войны, особенно в начале 1942  г.,  печаталось  много
критических статей, в которых  вскрывались  недостатки  в  Красной  Армии  и
критиковались конкретные факты отступления.  С  очень  острыми  критическими
статьями выступал тогда,  в  частности.  Александр  Петрович  Довженко(2)  -
замечательный кинорежиссер и хороший публицист.  Он  обладал  ясным  умом  и
острым  пером.  Поэтому  его  статьи  были  хлесткие,  причем  они  находили
одобрение и похвалу у Сталина. В 1943 г. он написал киносценарий "Украина  в
огне". Очень впечатляющий сценарий. Большинство эпизодов для этого  сценария
он  заимствовал  из  своих  статей.  Уже  само  название  "Украина  в  огне"
привлекало внимание. Действительно, вся Украина лежала тогда в  огне.  Автор
не скупился на резкие замечания в адрес Красной Армии, а особенно критиковал
тех людей, которые отвечали  за  ее  боевую  подготовку,  и  показывал,  что
подготовка не соответствовала современным условиям.
   Довженко представил сценарий в ЦК. Я  с  ним  ознакомился.  Читали  также
Маленков и другие лица, сейчас уже не помню, кто именно. Довженко хотел  его
напечатать, чтобы затем создать на его  основе  кинокартину.  Когда  однажды
Сталин вызвал меня в Москву, то спросил:  "Вы  читали  сценарий  Довженко?".
"Да, - говорю, - читал". Правда, я его не прочел, но прослушал. Довженко сам
прочитал мне его. Тогда были напряженные для меня минуты, шли тяжелые бои, и
я не мог сосредоточить свое внимание  на  тексте.  Это  произошло  в  начале
наступления немцев на Курской дуге, в июле 1943 года. На  три  четверти  мои
мысли были заняты ходом битвы, а Довженко  не  все  прочитал  мне  и  иногда
говорил, что вот такое-то место я полностью взял из такой-то своей статьи, а
вот  это  из  такой-то.  Мне  показалось,  что  вещь  острая  и   отвечающая
потребностям времени, вскрывающая наши недостатки.
   Итак, Сталин  вызвал  меня:  "Вы  знакомы  со  сценарием?".  "Знаком".  Я
рассказал Сталину, при каких обстоятельствах смог с ним ознакомиться. Сталин
посчитал, что тут просто была с моей стороны отговорка, и начал  критиковать
текст. Он так разносил Довженко, что я поражался: ведь Сталин  раньше  очень
хорошо относился к этому автору, ценил и поддерживал его,  несмотря  на  то,
что прежде встречались некоторые люди, которые подозревали Довженко или даже
прямо обвиняли его в украинском национализме и прочих  грехах.  Такие  грехи
тогда модно было отыскивать,  и  существующие,  и  несуществующие,  почти  в
каждом культурном человеке украинской национальности. Внес свою лепту в  это
и Каганович во время своей деятельности  на  Украине.  Это  он  заявил,  что
каждый украинец - потенциальный националист. Вот глупость!
   Как-то вечером Сталин пригласил меня к  себе.  Щербаков  тоже  приехал  к
нему. Начался разбор названного сценария. Тут я понял, в чем дело.  Маленков
молчал, хотя знал сценарий и дал ему свое благословение. По-моему,  он  даже
лично принимал Довженко. Щербаков  произнес  прокурорскую  речь,  подстрекая
Сталина и разнося произведения Довженко как "крайне  националистические",  в
которых якобы критиковались все советские основы. Сталин сразу озлобился. Не
стану говорить о себе. Но понятно, с учетом характера Сталина, что  пришлось
мне выдержать в том случае. А Сталин не ограничился разбором и предложил мне
вызвать ряд украинских руководителей, членов правительства и  секретарей  ЦК
по пропаганде, кроме того, лично  Корнейчука,  Бажана,  Тычину  и,  кажется,
Рыльского. Довженко тоже присутствовал. Сталин разнес Довженко в пух и прах.
Кончилось тем, что будущее Довженко как  деятеля  искусства  было  буквально
подвешено, грозило даже большее. Мне Сталин предложил, чтобы  мы  на  основе
этого "обмена мнениями" подготовили резолюцию о неблагополучном положении на
идеологическом фронте Украины.
   Мы, украинское руководство, составили резолюцию и через день-два пришли к
Сталину. Все сделали сами. Помимо нас, никто не принимал участия в  деле  из
числа членов ЦК ВКП(б). Вручили резолюцию Сталину, а он при широком  составе
участников рассмотрел этот проект. К моему большому удовлетворению,  сказал:
"Да, хорошо, вполне приемлемо, принять!". Правда, резолюция была  составлена
нами в собственный адрес очень самокритично. Но она была хороша уже тем, что
мы ее сами составляли, как говорится, сами себя высекли, однако  так,  чтобы
было не очень больно. И такая резолюция была  принята.  Щербаков  чувствовал
себя  на  седьмом  небе.  Позднее  мне  долго-долго  пришлось  кашлять  этим
произведением Довженко. При всяком удобном случае Щербаков злобно подстрекал
Сталина, напоминая ему о сценарии.
   Мне рассказывали, что когда Горький возглавлял Правление Союза  писателей
СССР, то к нему подсадили Щербакова в качестве секретаря,  и  тот  занимался
вопросами  идеологии,  чтобы  вся  работа  в  СП  СССР  велась   Горьким   в
определенном русле. Однако Максим Горький был не таким человеком,  чтобы  им
руководил Щербаков. Кончилось тем, что Горький потребовал  убрать  его.  Вот
лишь одно из свидетельств ядовитого, змеиного характера Щербакова.  Я  лично
впервые  узнал  его,  когда  он  в  1942  г.   стал   начальником   Главного
политуправления Красной Армии. Деятельность его сводилась в основном к тому,
что он выдирал, правдами и неправдами, сведения о ходе  боевых  операций  на
каждый день (у него для этого было создано особое бюро)  и,  пользуясь  тем,
что втерся в доверие к Сталину, подавал их  раньше,  чем  оперативный  отдел
Генерального штаба. А ведь это в чистом виде  функция  оперативного  отдела!
Так всех работников оперотдела удалось поставить в  зависимое  положение  от
Щербакова.  Вскоре  начался  период  наших  побед  на  фронте.  Освобождение
советских городов, успешное продвижение наших войск -  все  это  преподносил
Сталину первым Щербаков, и все  это  он  "обеспечивал".  Это  смешно  звучит
сейчас, но тогда именно  так  и  обстояло  дело.  Я  Щербакова  оцениваю  по
заслугам, причем с очень плохой стороны. Конечно, главный виновник  все-таки
Сталин. Он создал обстановку, в которой стало возможно такое.
   Довженко же сразу был как будто посажен в холодный колодец. У него  упало
настроение, к нему изменилось прежнее отношение. Одним словом,  он  попал  в
опалу. Сказалось это и на его деятельности. Мне просто жалко  было  смотреть
на него, но я ничего не  мог  сделать,  потому  что  подвергся  еще  большей
критике, чем Александр Петрович. И  такое  положение  сохранялось  почти  до
самой смерти Сталина. Потом  мы  опять  возвысили  Довженко  по  заслугам  и
вернули его, насколько это было возможно, к полезной деятельности. Он  опять
начал создавать кинокартины, а после его смерти по названному  сценарию  его
женой Солнцевой была выпущена  очень  хорошая  картина(3).  Я  был  искренне
доволен, когда смотрел ее. От нее действительно веяло духом Довженко.
   Я считал его честным, преданным и  прямым  человеком.  Иной  раз  он  мог
высказать вещи, неприятные для руководителей. Но ведь это хорошо, потому что
лучше выслушать  все  от  честного  человека,  чем  от  врага.  Другу  можно
разъяснить, если он не прав, или  учесть  его  правильное  замечание.  После
смерти Александра Петровича я порекомендовал украинцам:  "Назовите  Киевскую
киностудию именем Довженко, потому что он очень многое сделал  для  развития
кино на Советской Украине;  много  тут  поработал  и,  безусловно,  наиболее
достоин того, чтобы его имя красовалось на знамени Киевской киностудии". Так
и поступили.
   А вот еще один штрих,  характерный  для  Довженко.  После  того  как  был
арестован Берия, он попросился ко мне на прием и рассказал такую историю: "Я
хотел бы, чтобы вы знали о факте, который очень меня занимает. Однажды  меня
пригласил к себе кинорежиссер Чиаурели(4), автор фильма  "Падение  Берлина".
Этот режиссер опирался на личную поддержку Сталина и Берии. Не  случайно  он
сделал кинокартину, где Сталин осуществляет основную работу главы  Ставки  в
зале, где стоят пустые стулья. Только Сталин налицо, а  с  ним  Поскребышев,
заведующий секретным отделом ЦК партии. Подхалимское произведение искусства!
Скажу от себя, что  после  смерти  Сталина  и  ареста  Берии  мы  предложили
Чиаурели, чтобы он покинул  Москву.  Он  переехал  куда-то  на  периферию  и
продолжал трудиться. Не знаю, какое место занимает он сегодня в искусстве  и
насколько правильные выводы сделал из того, на что ему указали.
   А Александр Петрович продолжал рассказ: "Чиаурели мне и говорит:  товарищ
Довженко, я бы вам посоветовал зайти к  товарищу  Берии.  Берия  очень  вами
интересуется. Вам будет полезно побывать у него и послушать его".  Зачем  он
мне это рекомендовал? Я не пошел и  не  был  у  Берии,  потому  что  никаких
вопросов у меня к Министерству внутренних дел  не  имелось.  Зачем  я  пойду
туда?". А я Александру Петровичу сказал: "Он вас  посылал  для  того,  чтобы
сделать вас агентом Берии. Он правильно считал, что Довженко  -  влиятельный
человек и на Украине, и в искусстве. В тех акциях, которые Берия  планировал
по Украине,  вас  сделали  бы  союзником,  чтобы  опираться  и  на  вас  при
проведении кровавых операций. Эти  операции  могли  быть  только  кровавыми,
потому что других методов Берия не признавал".
   Щербаков же продолжал свою гнусную деятельность. Не  знаю,  насколько  он
органически был подвержен пороку пьянства. Не  думаю,  что  ему  самому  оно
нравилось. Но так как это нравилось Сталину, то  он  и  сам  глушил  крепкие
напитки, и других втягивал в пьянство в угоду Сталину. Помню такой инцидент.
Берия, Маленков и Микоян сговорились с девушками,  которые  приносили  вино,
чтобы те подавали им бутылки от вина, но наливали  бы  туда  воду  и  слегка
закрашивали ее вином или же  соками.  Таким  образом,  в  бокалах  виднелась
жидкость нужного цвета: если белое было  вино  -  то  белая  жидкость,  если
красное вино - то красная. А это  была  просто  вода,  и  они  пили  ее.  Но
Щербаков разоблачил их: он налил себе  "вина"  из  какой-то  такой  бутылки,
попробовал и заорал: "Да они же пьют не вино!". Сталин  взбесился,  что  его
обманывают, и устроил большой скандал Берии, Маленкову  и  Микояну.  Мы  все
возмущались Щербаковым, потому что не хотели пить вино, а если уж  пить,  то
минимально, чтобы отделаться от Сталина, но не спаивать,  не  убивать  себя.
Щербаков тоже страдал от этого. Однако этот злостный подхалим не только  сам
подхалимничал, а и других толкал к тому же. Кончил он печально. Берия  тогда
правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и
помер.
   Сталин,  правда,  говорил  другое:   что   дураком   был   -   стал   уже
выздоравливать, а потом не послушал предостережения  врачей  и  умер  ночью,
когда позволил себе излишества с женой. Но мы-то знали, что умер он от того,
что чрезмерно пил в угоду Сталину, а не из-за своей жадности к вину. У  меня
осталось самое неприятное впечатление об этом человеке, недобропорядочном  и
способном на все что угодно. Совести он не имел ни малейшей капли.  Все  мог
сделать для того, чтобы поднять собственную персону, и кого угодно готов был
утопить в ложке. А Сталину это нравилось. Он любил  нас  стравливать,  и  он
взращивал и укреплял внутренние подлые задатки Щербакова.
   Когда я вновь перешел работать в Москву, для меня, конечно, было  большой
честью работать непосредственно под руководством Сталина и напрямую общаться
с ним. Я сказал бы, что это было полезно и для работы. Ведь  от  Сталина  мы
набирались и немало полезного, потому что он  являлся  крупным  политическим
деятелем. Особенно получалось хорошо, когда он находился  в  здравом  уме  и
трезвом состоянии. Тогда он давал  окружающим  много  полезного  советами  и
указаниями. Скажу правду, что  я  высоко  ценил  его  и  крепко  уважал.  Но
страдать приходилось здесь больше, чем на Украине,  где  я  был  на  отшибе.
Почти каждый вечер раздавался мне звонок: "Приезжайте, пообедаем".  То  были
страшные обеды. Возвращались мы домой к утру, а мне  ведь  нужно  на  работу
выходить. Я старался поспевать к 10 часам, а  в  обеденный  перерыв  пытался
поспать, потому что всегда висела угроза: не поспишь, а он вызовет, и будешь
потом у него дремать.  Для  того,  кто  дремал  у  Сталина  за  столом,  это
кончалось плохо.
   Просто  невероятно,  что  Сталин  порою  выделывал.  Он  в  людей  бросал
помидоры, например во время войны, когда мы сидели в бомбоубежище.  Я  лично
это видел. Когда мы приезжали к нему  по  военным  делам,  то  после  нашего
доклада он обязательно приглашал к себе в убежище. Начинался  обед,  который
часто заканчивался швырянием фруктов и овощей, иногда в потолок и стены,  то
руками, то ложками и вилками. Меня это возмущало: "Как это  вождь  страны  и
умный человек может напиваться до такого состояния и позволять себе такое?".
Командующие фронтами, нынешние маршалы  Советского  Союза,  тоже  почти  все
прошли сквозь такое испытание, видели это постыдное зрелище. Такое  началось
в 1943 г. и продолжалось позже, когда Сталин обрел прежнюю форму и уверовал,
что мы победим. А раньше он ходил, как мокрая  курица.  Тогда  я  не  помню,
чтобы случались какие-то обеды с выпивкой. Он был настолько угнетен, что  на
него просто жалко было смотреть.
   Вот еще один эпизод, характеризующий Сталина. Уже с другой стороны. После
войны дела на  Украине  пошли  быстро  в  гору.  Республика  восстанавливала
сельское хозяйство, промышленность, соответственно  улучшалось  и  отношение
Сталина к украинским руководителям, включая  меня  как  председателя  Совета
народных комиссаров УССР и Первого секретаря ЦК КП(б)У.  Однажды  разгорелся
спор о тракторном заводе. Микоян докладывал касательно  дизельного  трактора
КД-35, который был создан в Белоруссии. Хороший трактор, но дорогой.  Микоян
хвалил этот трактор. Сталин спросил о моем мнении, и я  тоже  его  похвалил.
Правда, я видел,  что  трактор  еще  недоработанный  и  маломощный,  зато  с
дизелем. Сталина тоже подкупало, что трактор дизельный, потому  что  горючее
будет дешевле. И вдруг у него мелькнула мысль (или  кто-то  подсказал  ему),
что хорошо бы перевести и другие заводы на производство дизельных тракторов.
И он предложил перейти на выпуск таких тракторов прежде  всего  Харьковскому
заводу.
   Я  пытался  доказать,  что  делать  этого   нельзя.   Нарком   тракторной
промышленности Акопов(5) тоже выступал против и вооружал  меня  необходимыми
цифровыми данными. Но Сталин был неумолим и  записал  свою  идею  в  решение
Политбюро.
   Данная идея была, однако, столь непопулярна, что даже все остальные члены
Политбюро, в том числе и Берия, что случалось  редко,  тоже  заняли  нашу  с
Акоповым позицию. Разгорелись споры. Спустя какое-то время Сталин, вспомнив,
спросил: "Как, перевели Харьковский завод на выпуск КД-35?". "Нет, - говорю,
- не перевели". Он страшно  возмутился,  устроил  большой  скандал.  Акопову
записали выговор за невыполнение  решения.  Тут  Берия,  Маленков  и  Микоян
махнули рукой: посчитали, что ничего не сделаешь, раз Сталин хочет этого.
   Я же продолжал борьбу. Раз Сталин, отдыхая в Сочи,  вызвал  меня  туда  с
Украины. Я приехал. Там уже были Маленков, потом прибыли Берия с  Молотовым.
Он опять поставил вопрос об этом тракторе и разносил меня, как говорится,  в
пух и прах. А я ему доказывал: "Товарищ Сталин, не делайте этого, это  будет
вредно. Посмотрите, КД-35 имеет 35 лошадиных сил, а мы уже сейчас производим
на Харьковском заводе 54-сильные трактора. В день выпускаем  100  тракторов.
Если начнем переходить на новую модель, то начнем  с  нуля,  потеряем  много
времени,  а  ведь  нам  не  хватает  тракторов.  Будет  подорвано   сельское
хозяйство,  снизится  производительность  труда.  Сейчас   один   тракторист
работает на тракторе в 54 силы, а станет работать  на  тракторе  в  35  сил.
54-сильный трактор тянет пятилемешный плуг, а тот потянет  в  лучшем  случае
трехлемешный,  а  то  и  двухлемешный.  В  2   с   лишним   раза   понизится
производительность труда при вспашке". Но Сталин был неумолим.
   Берия и Маленков шепчут мне: "Не упорствуй. Что ты лезешь на рожон? Ты же
видишь, что без толку". Я остался при своем мнении.  И  вот  интересно  (что
тоже было характерно для Сталина): этот  человек  при  гневной  вспышке  мог
причинить большое зло. Но когда доказываешь свою правоту  и  если  при  этом
дашь ему здоровые факты, он в конце концов поймет,  что  человек  отстаивает
полезное дело, и  поддержит.  Для  меня  оказалось  неожиданностью  то,  что
произошло, когда Сталин осенью приехал в Москву и я  тоже  приехал  туда  из
Киева. Собрались мы. Вижу, Сталин пребывает в хорошем настроении. Ходит, как
всегда, по своему кабинету. Мы расселись, каждый на обычное место. Вдруг  он
говорит: "Ну что же, ребята? (в исключительных случаях он  пользовался  этим
словом). Может, уступим ему, черту?" - и показывает на меня пальцем.
   Панибратское обращение свидетельствовало о  его  хорошем  расположении  к
человеку. "Давайте, - продолжает, - уступим ему по тракторам". А я потом ему
говорил: "Товарищ Сталин, вы сделали доброе  дело.  Мы  бы  сейчас  лишились
тысяч тракторов, потому что фактически завод  в  Харькове  прекратил  бы  их
выпуск".
   Да, бывали такие случаи, когда  настойчиво  возражаешь  ему,  и  если  он
убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения и  примет  точку
зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество. Но,  к  сожалению,
можно было пересчитать  по  пальцам  случаи,  когда  так  происходило.  Чаще
случалось так: уж если Сталин сказал, умно ли  то  или  глупо,  полезно  или
вредно, все равно заставит сделать. И делали!
   Некоторые сталинисты считают,  что  это  хорошее  качество  вождя.  Я  же
полагаю, что это плохое качество. Сейчас, когда я пишу свои  воспоминания  и
стараюсь припомнить наиболее яркие моменты  прошлого,  то  вспоминаю  и  те,
которые вредно сказались на жизни общества. О положительном в жизни  СССР  я
сейчас не говорю потому, что эта сторона дела хорошо описана в нашей печати,
может быть, даже с некоторой шлифовкой, с приукрашиванием. Уже сама по  себе
история развития нашего советского госуд